Еще больше говорилось о неопределенности любых предсказаний пифии. Например, когда к Дельфийскому оракулу обратились жители города Милдета с просьбой указать им место для поселения, пифия дала ответ: «Напротив жилища слепцов».
Жители Милета долго искали такую землю, долго перебирали места для поселения, все проверяя – подходят ли они для них и соответствуют ли предсказанному параметру… Наконец решили основать колонию на берегах залива Золотой Рог, ответвления пролива Босфор. Место было незанятое и очень удобное для колонии. А на другом берегу Босфора, напротив Золотого Рога, в городе Халкедоне, уже обосновалась другая колония, выходцев из Мегар, просмотревших такое хорошее место, как Золотой рог. Было это еще в VII веке до Рождества Христова.
Город, основанный «напротив жилища слепцов», назвали Византием. Расположенный на самом удобном из путей в Малую Азию с Балкан, Византий вырос в богатейший город и оставался важным центром торговли до III века по Рождеству Христову – тогда город имел неосторожность поддержать не того кандидата в императоры. Город присягнул Песцению Нигеру и дал ему денег, а императором стал его соперник, Септимий Север, и Север велел разрушить город за поддержку его соперника.
Но уже в IV веке, через одиннадцать веков после основания Византия, первый христианский император Римской империи Константин избрал берега Золотого Рога для своей столицы, новой столицы Римской империи: Константин хотел оторвать управление христианской империей от традиций старого, языческого Рима… Так спустя тысячелетия Петр I перенесет столицу подальше от слишком привычной, старорежимной Москвы…
Новую столицу империи скромно назвали Константинополем, но построили ее в точности на том же месте, где стоял Византий. Название этого города, существовавшего больше тысячи лет, переставшего существовать и возродившегося через несколько десятилетий, все чаще использовалось для названия всей восточной половины огромной Римской империи. Так рождалось слово «Византия», а вся эта история в целом – пример на редкость удачного предсказания пифии…
Гораздо хуже получилось с царем Крезом… Собираясь воевать с Персией, Крез тоже обратился к Дельфийскому оракулу и получил предсказание: «Начав войну, ты разрушишь великое царство». Обрадованный Крез начал войну, потерпел сокрушительное поражение и кинулся выяснять отношения. Напрасно! Жрецы ясно объяснили Крезу, что все правильно, просто Крез не сумел правильно понять предсказания. Ведь начав войну, он и правда разрушил великое царство – свое собственное…
Впрочем, давала пифия и более длинные предсказания. Ведя со Спартой очередную освободительную войну, затянувшуюся и на редкость ожесточенную, мессенцы обратились к Дельфийскому оракулу и получили предсказание:
«Бог подаст тебе славу войны, но думай: да не превзойдет тебя обманом коварно враждебная хитрость Спарты. Ибо Арей понесет славные их доспехи, и венец стен обнимет горьких обитателей, когда двое судьбой разверзнут темный покров и вновь сокроются; но не прежде конец тот узрит священный день, как изменившее природу должного достигнет».
Мессенцы долго размышляли над странным предсказанием, но так ничего и не поняли. Только через несколько лет им стало понятно, о чем говорила пифия… после очередного предсказания. Тогда оракул возвестил волю богов: победа в войне достанется той стране, жители которой раньше смогут поставить сто глиняных треножников вокруг жертвенника Зевса Итомийского. Мессенцы, чьим главным городом стала Итома, ликовали. Но спартанцы под покровом ночи прокрались в храм и поставили там эти глиняные треножники… А утром этого же дня прозрел слепой с детства жрец Зевса, Офионей!
Конечно же, всем тогда стало ясно, какое именно из предсказаний Пифии сбылось…
Современные ученые, «точно знающие», что предсказаний нет и быть не может, а жрецы Аполлона – это просто хитрые пройдохи, невольно улыбаются, рассказывая о суевериях древних языческих времен. Но греки-то верили! Они искренне верили в то, что из расщелины в скале исходят испарения гниющего трупа Пифона, что пифия способна прозреть будущее, а жрецы истолковать ее невнятные, нечленораздельные крики.
Святилище Аполлона лежало в стороне от богатых теплых долин, к нему надо было идти несколько дней почти из любой области Греции. В долину, где стояли Дельфы, выводило узкое глубокое ущелье, и много часов надо было идти мимо крутых фиолетовых и серых склонов, сыпучих песчаных откосов, на которых уныло свистит ветер, а синее небо временами превращалось в узкую извилистую полоску наверху, и идти надо было через область вечных сумерек.
И этот путь, и необходимость ждать предсказания, находясь в особенном месте, сильно отличающемся от любого другого, – все это так соответствует тем требованиям, о которых пишет Яков Абрамович в своей статье про горные храмы саков!
Впрочем, у эллинов было еще более непостижимое святилище, еще более таинственное и уж куда более мрачное.
…Однажды в Беотии началась страшная засуха, и продолжалась целых два года. Посевы сгорели дотла, стало меньше винограда и оливок. Страна стояла на пороге сильного голода: уже сейчас некоторым семьям было совершенно нечего есть. Правители Беотии отправили послов в Дельфы, к оракулу. Пифия велела искать святилище Трифония и у него искать помощи. Неувязка была совсем пустяковая – никто не имел ни малейшего представления, кто такой этот Трифоний и где находится его святилище.
Беотийцы долго искали, буквально излазили всю свою маленькую страну, но никак не могли найти этого храма. После многих скитаний беотиец Саон обратил внимание, что куда ни пойдет посольство, над ним везде жужжит пчелиный рой. Саон проследил за роем и заметил расщелину скалы, в которую залетел рой. Саон проник в расщелину, спустился в подземную пещеру и там нашел храм Трифония.
В храм Трифония тоже посылали за советом и за помощью, как и в Дельфы. Но делали это реже и по еще более важным поводам, потому что ходить к Трифонию было страшновато, а спрос получался очень уж значительным… Пришедший к Трифонию какое-то время жил при храме, каждый день купался в ледяной реке и питался мясом жертвенных баранов и козлов. В назначенный жрецами вечер, всегда неожиданно, человека приходили звать «к Трифонию». Следовало торжественное омовение, умащивание маслом, облачение в специальный хитон. Ищущий совета божества пил воду из реки Леты – чтобы забыть все ненужное, и воду из реки Мнемозины, чтобы запомнить все, что произойдет с ним в храме Трифония. Окруженный жрецами, человек сам подносил лестницу и спускался в подземную комнату без окон; отсюда узкий лаз, еле-еле чтобы протиснуться, вел в самый храм Трифония. Жрецы оставались наверху, в этой комнате, а ищущий ногами вперед нырял в эту щель. Под утро он так же, ногами вперед, показывался из расщелины – словно что-то выталкивало человека. Жрецы подхватывали утомленного, часто – смертельно напуганного искателя дружбы богов; вливали вина в рот, растирали, переодевали. Рассказывать о том, что видел человек в святилище Трифония, было нельзя, но жрецы заставляли посетителя записать все, что он видел и слышал. И только записав все, он мог покинуть храм и использовать сказанное ему Трифонием…
Архивы жрецов Трифония давно уничтожены, исчезли в хаосе религиозных войн. Ни один из побывавших в подземном святилище так никогда и не сказал, чему же он оказался свидетелем, и мы до сих пор не представляем, что мог бы там видеть человек.
Легче всего так же «разнести по трафарету» и жрецов Трифония, как жрецов Дельфийского оракула как прохиндеев и врунов, ловко использовавших суеверия и страхи не очень проницательных людей. Но только вот беда: связаны с Трифонием и вовсе невероятные истории…
Жил в Греции такой воин, Аристомен, вождь во Второй мессенской войне, начавшейся в 685 году до Рождества Христова. Он разгромил спартанцев при Дерах, разгромил при Могиле Кабана; он лично принимал участие в сражениях и при Могиле Кабана лихо гнался за панически бегущими спартанцами. Но преследуя спартанцев, Аристомен забыл, что мессенцам нельзя пробегать около дикой груши, растущей посреди поля…
Дело в том, что груша эта была посвящена Полидевку и Поллуксу, братьям Диоскурам, покровителям всех путешествующих, спасителям людей от опасностей. Когда-то мессенцы оскорбили братьев Диоскуров, и теперь ни одному мессенцу нельзя было ждать от них ничего хорошего. Вот и сейчас главный жрец Мессении Феокл увидел Диоскуров в ветвях груши и дико закричал Аристомену:
– Не смей бежать возле груши!
Но было поздно. Аристомен пробежал под самыми ветвями груши и… конечно, легче всего сказать, что спутанные ветки дикого дерева выбили у, него щит из рук. Или что Аристомен перепугался и сам выронил оружие… Во всяком случае, щит у него бесследно исчез, а ведь не было страшнее бесчестия для эллина, чем потерять щит на поле боя. «Со щитом или на щите» – так было сказано спартанскому воину матерью, и слова старой спартанки стали поговоркой в Элладе.
Может быть, Аристомен выронил щит; может быть, щит выбили ветки – сами собой, без всякой помощи Диоскуров. Может быть, Аристомен считал, что Диоскуры у него выбили щит, исключительно из невежества и суеверия. Но, во всяком случае, вот факты: как ни искали щит Аристомена на поле боя – а не нашли! Поле осталось за мессенцами, и возможностей искать щит было предостаточно, но щит, на котором нарисованный орел охватывал края лапами и крыльями, исчез бесследно.
Аристомен пошел к Трифонию – он считал, что это Диоскуры выбили и похитили у него щит, и против их козней можно действовать, только заручившись поддержкой других богов. Так вот, Трифоний щит Аристомену вернул: из подземной щели царь Аристомен поднялся со своим щитом, закрепленном, как положено, на левой руке.
Может быть, хитрые жрецы подкинули щит? Тогда возникает все же вопрос – куда же он делся из-под груши?! Можно сочинить множество детективных сюжетов разной степени достоверности… Но стоит ли? В конце концов, перед нами некий факт: ну, вернулся щит к Аристомену! А вот объяснить этот факт без дополнительной информации трудновато: может быть, не нужно этого делать?
Греческое язычество хорошо изучено, потому что есть много источников – письменных текстов, описывающих, во что верили люди и как они поклонялись своим богам. Язычники Сибири, увы, были неграмотны, и даже не очень обширные источники Кыргызского каганата почти полностью утрачены – монголы не сохраняли архивов покоренных ими стран.
Но аналогии нетрудно провести, и получается, что писаницы в труднодоступных местах – это места паломничества, отшельничества, углубленного размышления. К таким местам, к месту жительства богов и духов, житель Сибири шел, вероятно, так же, как шел к святилищу Дельфийского оракула Крез и к Трифонию Аристомен.
Как представляли себе богов и духов сибирские язычники? Кто они были, их боги? Воплощения сил природы, персонификации тех сил, с которыми сталкивался первобытный человек, могут быть представлены в виде различных существ. Их облик, имена и характеры, скорее всего, мы не узнаем никогда – в отличие от греческих богов, обитателей Олимпа.
Скорее всего, это были духи конкретных мест, и чем необычнее и чем сильнее проявляло себя место – погодой, минерализованной водой, открывающимися видами, тем необычнее и сильнее и дух, воплощающий в себе особенности этого места.
В более поздние времена появлялись и языческие боги, воплощавшие в себе целые природные силы или даже общественные явления, – как Посейдон олицетворял собой все море, а Меркурий отвечал за торговлю.
Можно долго и бесплодно спорить, существуют ли эти духи и боги в действительности или же они – только названия сил природы, которые человек давал им от своей слабости, от непонимания настоящих законов жизни природы. Что, правда, очень сомнительно. Это первобытный человек, который якобы так уж боялся и не понимал окружающего мира и от собственных страхов сочинял сказки про духов… Вот это-то наверняка в лучшем случае сильнейшее преувеличение!
Более интересно другое… Ученые давно заметили, что все места поклонения богам и духам находятся или ниже, или выше той поверхности земли, на которой идет повседневная жизнь человека. Не случайно ведь шаманы делили мир на три области – нижний мир, населенный чудовищами, верхний мир, населенный призрачными существами, и средний мир, где живем мы с вами. Шаманы не делали различий между существами нижнего и верхнего мира. Грубо говоря, обитатели нижнего мира не считались у них плохими или демоническими, а обитатели верхнего мира – хорошими или ангелоподобными. И те, и другие могли вредить человеку, а могли быть расположены к нему. И тех, и других можно было подкупить, привлечь на свою сторону, а сильный шаман мог их напугать или победить.
Но даже и в этом случае все равно есть разница, у кого просить помощи – у духа, обитающего в божественно-холодном, пронизанном лучами солнца воздушном высокогорном пространстве, или у чудовища, скалящего жуткую морду откуда-то из подземелья. Храмы-пещеры и храмы-вершины сильно отличаются по характеру тех, у кого там просят помощи и защиты. А постепенно начинают отличаться и по характеру просьб – ведь светлое существо, может быть не с таким уж удовольствием поможет вам резать горла врагов и разбивать о деревья головки их младенцев. А светлая радость познания и творчества может оказаться не особенно близкой как раз обитателям бездны.
По мнению ученых Франции, уже в древнекаменном веке человек в пещерах искал контакта с миром духов, которые казались ему совершенно реальными. На мой взгляд, неплохо бы уточнить, как могли выглядеть те, к кому обращался человек, чем они могли заниматься в глубинах пещер, какого рода беседы могли бы вести со своими почитателями…
Так вот, в Сибири пещерных святилищ очень немного, и, по-моему, это различие – в ее пользу. В пользу тех, кто оставил нам писаницы, – за редким исключением, никак не привязанные к пещерам и даже к районам пещер, но очень часто привязанные к различным возвышенным местам.
Опять же – к этому можно относиться, как вам будет угодно… Но писаницы всегда были местами, которые ученые воспринимали, мягко говоря, неоднозначно.
Эмоции? Или не только?
Разумеется, все ученые устроены по-разному. Степень эмоционального восприятия писаниц, вообще склонность к эмоциям у них совершенно различна, но большинство, кто охотно, кто скорее с раздражением, с недовольством признавали, что на писаницах слишком сильно присутствуют те, кто их оставлял.
По-видимому, это ощущение, «эмоциональное, но столь понятное всем, кто имел счастье побывать в подземных святилищах…» [17] в пещерах Франции проявляется сильнее всего. Там исследователь отделен от мира повседневности многотонной громадой скал, уходит в загадочный и не очень подходящий для жизни человека минеральный мир подземелья. Да к тому же он оказывается в месте, которое было как бы законсервировано самой природой, в котором все сохранилось таким или почти таким же, как было в момент создания изображений.
Вот как описывает это ощущение известный французский ученый-археолог Жак Клотт в своей книге, посвященной пещерным памятникам Франции:
«Мы были охвачены странным чувством. Все столь красиво, столь свежо, почти слишком. Время исчезло, как если бы десятки тысяч лет, которые нас отделяли от творцов этих росписей, не существовали больше. Кажется, что они только что создали свои шедевры. Мы чувствовали себя незаконно вторгшимися пришельцами. Находясь под очень большим впечатлением, мы были угнетены ощущением, что были не одни: души художников нас окружали. Мы чувствовали их присутствие, мы их раздражали» [17].
Это пишет не экзальтированная барышня и не кабинетный невротик, даже не дилетант, впервые оказавшийся в пещере. Это пишет известнейший исследователь пещерного искусства, ученый, который много часов, в общей сложности сотни рабочих дней, провел под землей, копируя и изучая рисунки ископаемого человека.
Конечно, писаницы не в такой степени действуют на человека, как закрытые на десятки тысячелетий таинственные пещерные святилища. Даже те писаные скалы, что находятся в очень большом отдалении, на больших высотах, в опасных для жизни местах. Даже и тогда речь идет о воздействии разве что сравнимом, а не о таком же по силе.
Писаницы все же находятся под открытым небом, открыты всем стихиям. А на поверхности земли человек чувствует себя куда увереннее.
И облик писаницы скромнее, она не кажется такой молодой, только что сделанной. И потому, что есть напластывания последующих эпох, и потому, что нет краски, способной оживить изображение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Жители Милета долго искали такую землю, долго перебирали места для поселения, все проверяя – подходят ли они для них и соответствуют ли предсказанному параметру… Наконец решили основать колонию на берегах залива Золотой Рог, ответвления пролива Босфор. Место было незанятое и очень удобное для колонии. А на другом берегу Босфора, напротив Золотого Рога, в городе Халкедоне, уже обосновалась другая колония, выходцев из Мегар, просмотревших такое хорошее место, как Золотой рог. Было это еще в VII веке до Рождества Христова.
Город, основанный «напротив жилища слепцов», назвали Византием. Расположенный на самом удобном из путей в Малую Азию с Балкан, Византий вырос в богатейший город и оставался важным центром торговли до III века по Рождеству Христову – тогда город имел неосторожность поддержать не того кандидата в императоры. Город присягнул Песцению Нигеру и дал ему денег, а императором стал его соперник, Септимий Север, и Север велел разрушить город за поддержку его соперника.
Но уже в IV веке, через одиннадцать веков после основания Византия, первый христианский император Римской империи Константин избрал берега Золотого Рога для своей столицы, новой столицы Римской империи: Константин хотел оторвать управление христианской империей от традиций старого, языческого Рима… Так спустя тысячелетия Петр I перенесет столицу подальше от слишком привычной, старорежимной Москвы…
Новую столицу империи скромно назвали Константинополем, но построили ее в точности на том же месте, где стоял Византий. Название этого города, существовавшего больше тысячи лет, переставшего существовать и возродившегося через несколько десятилетий, все чаще использовалось для названия всей восточной половины огромной Римской империи. Так рождалось слово «Византия», а вся эта история в целом – пример на редкость удачного предсказания пифии…
Гораздо хуже получилось с царем Крезом… Собираясь воевать с Персией, Крез тоже обратился к Дельфийскому оракулу и получил предсказание: «Начав войну, ты разрушишь великое царство». Обрадованный Крез начал войну, потерпел сокрушительное поражение и кинулся выяснять отношения. Напрасно! Жрецы ясно объяснили Крезу, что все правильно, просто Крез не сумел правильно понять предсказания. Ведь начав войну, он и правда разрушил великое царство – свое собственное…
Впрочем, давала пифия и более длинные предсказания. Ведя со Спартой очередную освободительную войну, затянувшуюся и на редкость ожесточенную, мессенцы обратились к Дельфийскому оракулу и получили предсказание:
«Бог подаст тебе славу войны, но думай: да не превзойдет тебя обманом коварно враждебная хитрость Спарты. Ибо Арей понесет славные их доспехи, и венец стен обнимет горьких обитателей, когда двое судьбой разверзнут темный покров и вновь сокроются; но не прежде конец тот узрит священный день, как изменившее природу должного достигнет».
Мессенцы долго размышляли над странным предсказанием, но так ничего и не поняли. Только через несколько лет им стало понятно, о чем говорила пифия… после очередного предсказания. Тогда оракул возвестил волю богов: победа в войне достанется той стране, жители которой раньше смогут поставить сто глиняных треножников вокруг жертвенника Зевса Итомийского. Мессенцы, чьим главным городом стала Итома, ликовали. Но спартанцы под покровом ночи прокрались в храм и поставили там эти глиняные треножники… А утром этого же дня прозрел слепой с детства жрец Зевса, Офионей!
Конечно же, всем тогда стало ясно, какое именно из предсказаний Пифии сбылось…
Современные ученые, «точно знающие», что предсказаний нет и быть не может, а жрецы Аполлона – это просто хитрые пройдохи, невольно улыбаются, рассказывая о суевериях древних языческих времен. Но греки-то верили! Они искренне верили в то, что из расщелины в скале исходят испарения гниющего трупа Пифона, что пифия способна прозреть будущее, а жрецы истолковать ее невнятные, нечленораздельные крики.
Святилище Аполлона лежало в стороне от богатых теплых долин, к нему надо было идти несколько дней почти из любой области Греции. В долину, где стояли Дельфы, выводило узкое глубокое ущелье, и много часов надо было идти мимо крутых фиолетовых и серых склонов, сыпучих песчаных откосов, на которых уныло свистит ветер, а синее небо временами превращалось в узкую извилистую полоску наверху, и идти надо было через область вечных сумерек.
И этот путь, и необходимость ждать предсказания, находясь в особенном месте, сильно отличающемся от любого другого, – все это так соответствует тем требованиям, о которых пишет Яков Абрамович в своей статье про горные храмы саков!
Впрочем, у эллинов было еще более непостижимое святилище, еще более таинственное и уж куда более мрачное.
…Однажды в Беотии началась страшная засуха, и продолжалась целых два года. Посевы сгорели дотла, стало меньше винограда и оливок. Страна стояла на пороге сильного голода: уже сейчас некоторым семьям было совершенно нечего есть. Правители Беотии отправили послов в Дельфы, к оракулу. Пифия велела искать святилище Трифония и у него искать помощи. Неувязка была совсем пустяковая – никто не имел ни малейшего представления, кто такой этот Трифоний и где находится его святилище.
Беотийцы долго искали, буквально излазили всю свою маленькую страну, но никак не могли найти этого храма. После многих скитаний беотиец Саон обратил внимание, что куда ни пойдет посольство, над ним везде жужжит пчелиный рой. Саон проследил за роем и заметил расщелину скалы, в которую залетел рой. Саон проник в расщелину, спустился в подземную пещеру и там нашел храм Трифония.
В храм Трифония тоже посылали за советом и за помощью, как и в Дельфы. Но делали это реже и по еще более важным поводам, потому что ходить к Трифонию было страшновато, а спрос получался очень уж значительным… Пришедший к Трифонию какое-то время жил при храме, каждый день купался в ледяной реке и питался мясом жертвенных баранов и козлов. В назначенный жрецами вечер, всегда неожиданно, человека приходили звать «к Трифонию». Следовало торжественное омовение, умащивание маслом, облачение в специальный хитон. Ищущий совета божества пил воду из реки Леты – чтобы забыть все ненужное, и воду из реки Мнемозины, чтобы запомнить все, что произойдет с ним в храме Трифония. Окруженный жрецами, человек сам подносил лестницу и спускался в подземную комнату без окон; отсюда узкий лаз, еле-еле чтобы протиснуться, вел в самый храм Трифония. Жрецы оставались наверху, в этой комнате, а ищущий ногами вперед нырял в эту щель. Под утро он так же, ногами вперед, показывался из расщелины – словно что-то выталкивало человека. Жрецы подхватывали утомленного, часто – смертельно напуганного искателя дружбы богов; вливали вина в рот, растирали, переодевали. Рассказывать о том, что видел человек в святилище Трифония, было нельзя, но жрецы заставляли посетителя записать все, что он видел и слышал. И только записав все, он мог покинуть храм и использовать сказанное ему Трифонием…
Архивы жрецов Трифония давно уничтожены, исчезли в хаосе религиозных войн. Ни один из побывавших в подземном святилище так никогда и не сказал, чему же он оказался свидетелем, и мы до сих пор не представляем, что мог бы там видеть человек.
Легче всего так же «разнести по трафарету» и жрецов Трифония, как жрецов Дельфийского оракула как прохиндеев и врунов, ловко использовавших суеверия и страхи не очень проницательных людей. Но только вот беда: связаны с Трифонием и вовсе невероятные истории…
Жил в Греции такой воин, Аристомен, вождь во Второй мессенской войне, начавшейся в 685 году до Рождества Христова. Он разгромил спартанцев при Дерах, разгромил при Могиле Кабана; он лично принимал участие в сражениях и при Могиле Кабана лихо гнался за панически бегущими спартанцами. Но преследуя спартанцев, Аристомен забыл, что мессенцам нельзя пробегать около дикой груши, растущей посреди поля…
Дело в том, что груша эта была посвящена Полидевку и Поллуксу, братьям Диоскурам, покровителям всех путешествующих, спасителям людей от опасностей. Когда-то мессенцы оскорбили братьев Диоскуров, и теперь ни одному мессенцу нельзя было ждать от них ничего хорошего. Вот и сейчас главный жрец Мессении Феокл увидел Диоскуров в ветвях груши и дико закричал Аристомену:
– Не смей бежать возле груши!
Но было поздно. Аристомен пробежал под самыми ветвями груши и… конечно, легче всего сказать, что спутанные ветки дикого дерева выбили у, него щит из рук. Или что Аристомен перепугался и сам выронил оружие… Во всяком случае, щит у него бесследно исчез, а ведь не было страшнее бесчестия для эллина, чем потерять щит на поле боя. «Со щитом или на щите» – так было сказано спартанскому воину матерью, и слова старой спартанки стали поговоркой в Элладе.
Может быть, Аристомен выронил щит; может быть, щит выбили ветки – сами собой, без всякой помощи Диоскуров. Может быть, Аристомен считал, что Диоскуры у него выбили щит, исключительно из невежества и суеверия. Но, во всяком случае, вот факты: как ни искали щит Аристомена на поле боя – а не нашли! Поле осталось за мессенцами, и возможностей искать щит было предостаточно, но щит, на котором нарисованный орел охватывал края лапами и крыльями, исчез бесследно.
Аристомен пошел к Трифонию – он считал, что это Диоскуры выбили и похитили у него щит, и против их козней можно действовать, только заручившись поддержкой других богов. Так вот, Трифоний щит Аристомену вернул: из подземной щели царь Аристомен поднялся со своим щитом, закрепленном, как положено, на левой руке.
Может быть, хитрые жрецы подкинули щит? Тогда возникает все же вопрос – куда же он делся из-под груши?! Можно сочинить множество детективных сюжетов разной степени достоверности… Но стоит ли? В конце концов, перед нами некий факт: ну, вернулся щит к Аристомену! А вот объяснить этот факт без дополнительной информации трудновато: может быть, не нужно этого делать?
Греческое язычество хорошо изучено, потому что есть много источников – письменных текстов, описывающих, во что верили люди и как они поклонялись своим богам. Язычники Сибири, увы, были неграмотны, и даже не очень обширные источники Кыргызского каганата почти полностью утрачены – монголы не сохраняли архивов покоренных ими стран.
Но аналогии нетрудно провести, и получается, что писаницы в труднодоступных местах – это места паломничества, отшельничества, углубленного размышления. К таким местам, к месту жительства богов и духов, житель Сибири шел, вероятно, так же, как шел к святилищу Дельфийского оракула Крез и к Трифонию Аристомен.
Как представляли себе богов и духов сибирские язычники? Кто они были, их боги? Воплощения сил природы, персонификации тех сил, с которыми сталкивался первобытный человек, могут быть представлены в виде различных существ. Их облик, имена и характеры, скорее всего, мы не узнаем никогда – в отличие от греческих богов, обитателей Олимпа.
Скорее всего, это были духи конкретных мест, и чем необычнее и чем сильнее проявляло себя место – погодой, минерализованной водой, открывающимися видами, тем необычнее и сильнее и дух, воплощающий в себе особенности этого места.
В более поздние времена появлялись и языческие боги, воплощавшие в себе целые природные силы или даже общественные явления, – как Посейдон олицетворял собой все море, а Меркурий отвечал за торговлю.
Можно долго и бесплодно спорить, существуют ли эти духи и боги в действительности или же они – только названия сил природы, которые человек давал им от своей слабости, от непонимания настоящих законов жизни природы. Что, правда, очень сомнительно. Это первобытный человек, который якобы так уж боялся и не понимал окружающего мира и от собственных страхов сочинял сказки про духов… Вот это-то наверняка в лучшем случае сильнейшее преувеличение!
Более интересно другое… Ученые давно заметили, что все места поклонения богам и духам находятся или ниже, или выше той поверхности земли, на которой идет повседневная жизнь человека. Не случайно ведь шаманы делили мир на три области – нижний мир, населенный чудовищами, верхний мир, населенный призрачными существами, и средний мир, где живем мы с вами. Шаманы не делали различий между существами нижнего и верхнего мира. Грубо говоря, обитатели нижнего мира не считались у них плохими или демоническими, а обитатели верхнего мира – хорошими или ангелоподобными. И те, и другие могли вредить человеку, а могли быть расположены к нему. И тех, и других можно было подкупить, привлечь на свою сторону, а сильный шаман мог их напугать или победить.
Но даже и в этом случае все равно есть разница, у кого просить помощи – у духа, обитающего в божественно-холодном, пронизанном лучами солнца воздушном высокогорном пространстве, или у чудовища, скалящего жуткую морду откуда-то из подземелья. Храмы-пещеры и храмы-вершины сильно отличаются по характеру тех, у кого там просят помощи и защиты. А постепенно начинают отличаться и по характеру просьб – ведь светлое существо, может быть не с таким уж удовольствием поможет вам резать горла врагов и разбивать о деревья головки их младенцев. А светлая радость познания и творчества может оказаться не особенно близкой как раз обитателям бездны.
По мнению ученых Франции, уже в древнекаменном веке человек в пещерах искал контакта с миром духов, которые казались ему совершенно реальными. На мой взгляд, неплохо бы уточнить, как могли выглядеть те, к кому обращался человек, чем они могли заниматься в глубинах пещер, какого рода беседы могли бы вести со своими почитателями…
Так вот, в Сибири пещерных святилищ очень немного, и, по-моему, это различие – в ее пользу. В пользу тех, кто оставил нам писаницы, – за редким исключением, никак не привязанные к пещерам и даже к районам пещер, но очень часто привязанные к различным возвышенным местам.
Опять же – к этому можно относиться, как вам будет угодно… Но писаницы всегда были местами, которые ученые воспринимали, мягко говоря, неоднозначно.
Эмоции? Или не только?
Разумеется, все ученые устроены по-разному. Степень эмоционального восприятия писаниц, вообще склонность к эмоциям у них совершенно различна, но большинство, кто охотно, кто скорее с раздражением, с недовольством признавали, что на писаницах слишком сильно присутствуют те, кто их оставлял.
По-видимому, это ощущение, «эмоциональное, но столь понятное всем, кто имел счастье побывать в подземных святилищах…» [17] в пещерах Франции проявляется сильнее всего. Там исследователь отделен от мира повседневности многотонной громадой скал, уходит в загадочный и не очень подходящий для жизни человека минеральный мир подземелья. Да к тому же он оказывается в месте, которое было как бы законсервировано самой природой, в котором все сохранилось таким или почти таким же, как было в момент создания изображений.
Вот как описывает это ощущение известный французский ученый-археолог Жак Клотт в своей книге, посвященной пещерным памятникам Франции:
«Мы были охвачены странным чувством. Все столь красиво, столь свежо, почти слишком. Время исчезло, как если бы десятки тысяч лет, которые нас отделяли от творцов этих росписей, не существовали больше. Кажется, что они только что создали свои шедевры. Мы чувствовали себя незаконно вторгшимися пришельцами. Находясь под очень большим впечатлением, мы были угнетены ощущением, что были не одни: души художников нас окружали. Мы чувствовали их присутствие, мы их раздражали» [17].
Это пишет не экзальтированная барышня и не кабинетный невротик, даже не дилетант, впервые оказавшийся в пещере. Это пишет известнейший исследователь пещерного искусства, ученый, который много часов, в общей сложности сотни рабочих дней, провел под землей, копируя и изучая рисунки ископаемого человека.
Конечно, писаницы не в такой степени действуют на человека, как закрытые на десятки тысячелетий таинственные пещерные святилища. Даже те писаные скалы, что находятся в очень большом отдалении, на больших высотах, в опасных для жизни местах. Даже и тогда речь идет о воздействии разве что сравнимом, а не о таком же по силе.
Писаницы все же находятся под открытым небом, открыты всем стихиям. А на поверхности земли человек чувствует себя куда увереннее.
И облик писаницы скромнее, она не кажется такой молодой, только что сделанной. И потому, что есть напластывания последующих эпох, и потому, что нет краски, способной оживить изображение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46