Вот и сейчас, только что, ему показалось, будто в воздухе тоненько просвистел невидимый прутик, и штора у самого пола немного шевельнулась.
Владилен Коммуниевич сделал глотательное движение кадыком, ослабил галстук и достал из бара матово-зелёную пузатую бутылку. Налил себе на два пальца в хрустальный стакан и выпил одним глотком. Выкурил сигарету, разделся и ушёл в ванную.
Зазвонил телефон. Не долго думая, Шустрик забрался на стол, нажал кнопку громкой связи и произнёс голосом хозяина:
– Слушаю.
– Владик! – заорал кто-то издалека. – Это я! Мартышкин!
Звонил человек, который вёз из Финляндии мандарины.
– Еду в головной машине колонны, мы уже под Выборгом!
– Как дела? – сказал Шустрик.
– Двадцать фур по десять тонн в каждой. Границу прошли без вопросов, через два часа будем в Питере. Как у вас обстановка?
– А у нас тут милиции полный дом, – сообщил Шустрик, не зная о чём говорить с Мартышкиным.
В телефоне возникла напряжённая пауза.
– Поворачивать обратно?
– Зачем? – удивился Шустрик.
– Да… Везти обратно нет смысла. Слушай, Коммуниевич, ведь нас посадят!
– Погоди, – испугался Шустрик, – что значит посадят? Сейчас что-нибудь придумаем. Как тебя там, Мартышкин, ты тоже думай.
И они стали думать.
– Если переоформить мандарины как гуманитарную помощь, нас не посадят, – придумал Мартышкин. – Благотворительность не облагается налогами.
– Ура! – обрадовался Шустрик.
– Но вы потеряете всё до копейки.
– Ну и фиг с ним.
Мартышкин привык, что у шефа бывают заскоки на нервной почве и потому не удивился. А фраза о том, что в доме полно милиции, могла означать только одно: в Москве их поджидает налоговая проверка. Единственный выход в сложившейся ситуации – раздать фрукты как благотворительность. И сделать это необходимо как можно скорее, здесь, в Питере.
– Придётся до утра развозить по детским садам и школам, – сказал Мартышкин.
В ванной перестала шуметь вода, послышались шаги.
– Действуй! – крикнул Шустрик, сдерживая распиравшее его ликование.
Запахнувшись в белый пушистый халат, Штокбант вышел из ванной. Он был мокрый, и от него шёл пар. Он сел в кресло, налил себе на один палец из пузатой бутылки и выпил. Сунул в рот сигарету, чиркнул зажигалкой. Водные процедуры расслабляли его на какое-то время.
Засигналила рация, служившая для связи с охранниками.
– Ну, что там…
– Шеф, тревога! – зашептал охранник. – Маски-шоу, налоговая полиция… Ох!.. Ах!.. У-у!..
Последние его восклицания сопровождали звуки ударов, скорее всего, резиновой дубинкой, возможно, по голове.
Хозяин выронил стакан и бросился к компьютеру. Лихорадочно стуча по клавишам, он стёр все документы и расчёты, имевшие отношение к последней партии мандаринов.
А в дверь уже звонили и стучали. Штокбант набрал телефонный номер Мартышкина, но тот уже обзванивал директоров школ и детских садов, поэтому было занято.
Понимая, что с налоговой полицией шутки плохи, Владилен Коммуниевич со всех ног бросился открывать.
Выемка и проверка уцелевших в компьютере документов закончилась только засветло.
– Господин Штокбант, мы ничего такого у вас не нашли, – вынужден был признать старший налоговый инспектор. Но мы в точности знаем, что ваш сообщник Мартышкин везёт в Москву двести тонн не учтённых мандаринов. И этих мандаринов мы дождёмся, а потом вас арестуем.
Услышав это, Владилен Коммуниевич задрожал и налил себе на пять пальцев из пузатой бутылки. А выпив, стал ждать, когда его повезут в тюрьму.
Налоговые инспекторы тоже стали ждать – когда позвонит Мартышкин и сообщит, что груз прибыл в Москву. Вооружённые люди в масках и камуфляже стояли и сидели вдоль стен, поигрывая дубинками. На поясах у них зловеще позвякивали наручники.
Время шло, тикали часы. Когда от напряжения и страха хозяин буквально остекленел, раздался телефонный звонок.
– Говорите, – приказал Штокбанту старший инспектор и нажал кнопку громкой связи.
– Да, – слабо откликнулся Владилен Коммуниевич. – Слушаю…
– Всё сделано, – доложил Мартышкин без энтузиазма.
– Что?
– Все мандарины безвозмездно переданы ленинградским детям.
– Что?!
– В смысле, Петроградским… Питерским. Заведующих пришлось будить… Теперь всё по закону – печати, подписи… Копии на емейле.
Старший инспектор, у которого лицо постепенно вытягивалось, посмотрел на младшего инспектора, они вместе захлопнули рты и придвинулись к компьютеру. На экране замелькали документы. Придраться было совершенно не к чему.
– Такие дела, – сказал Мартышкин. – Теперь по нулям.
– Что? – сказал Владилен Коммуниевич.
– Я говорю, теперь вам придётся начинать всё с начала.
– Да, с начала… – задумчиво проговорил хозяин, странно меняясь в лице. – С начала. Но всё по-другому…
Обескураженные неудачей, налоговые инспекторы и бойцы в масках удалились.
А Владилен Коммуниевич вдруг почувствовал, что он свободен и счастлив. Теперь, когда у него не осталось ничего, кроме собственной жизни, разом исчезли его страхи и уже ставшее привычным состояние подавленности. Ему было нечего терять и некого бояться. Впервые за много лет он выключил кондиционеры и распахнул настежь пуленепробиваемые окна.
Утреннее солнце ослепило его на мгновение, а свежий ветерок пахнул в лицо.
– А-аааа!! – срывая связки, радостно заорал Владик и засмеялся. – Аа-а-ааа!!!
Дворничиха внизу перестала мести и задрала голову.
– Лови! – крикнул ей жилец и швырнул в окно пачку бумажек – все деньги, какие нашлись в бумажнике и карманах.
Дворничиха сначала погрозила ему метлой, решив, что он разбросал мусор, но потом, когда разглядела, бросилась ловить и собирать деньги. И несколько ранних прохожих тоже бросились ловить и собрать, а Владик показывал на них пальцем и трясся от смеха…
Через неделю Владилен Коммуниевич продал свой «Мерседес» и устроился работать в продовольственный магазин. По знакомству его сразу взяли на должность заместителя директора. С его приходом в магазине всё стало быстро меняться к лучшему, через полгода прибыль возросла вдвое. Поняв, что на такого человека можно с уверенностью положиться, старый директор передал ему дела и с лёгким сердцем ушёл на пенсию. А теперь Владилена Коммуниевича не узнать – он сделался весёлым и общительным. После работы он встречается с одной симпатичной девушкой, на которой хочет жениться. И она как будто не против.
Глава вторая
В ПОЛКОВОМ ОРКЕСТРЕ СКРИПКА НЕ ПРЕДУСМОТРЕНА
Генерал в отставке Тарас Андриевич Бульба поднялся по-военному рано. Распахнул настежь окно и принялся неторопливо, с чувством, делать гимнастику. Он наклонялся и приседал, делал махи руками, а потом пару раз поднял над головой пудовую гирю.
Мурзилка, который провёл ночь в генеральской квартире, тоже проснулся и наблюдал за действиями хозяина.
Внезапно где-то наверху раздался ликующий звериный вопль, и по воздуху запорхали бумажки, в которых без труда угадывались денежные купюры. Одна бумажка влетела через распахнутое окно прямо в комнату, и Тарас Андриевич, сделав несколько неловких хватательных движений, полез за нею под диван. Когда он вылез, лицо у него было красное, но довольное. Он аккуратно разгладил дензнак на подоконнике и высунулся на улицу.
– А набежали-то, набежали… – беззлобно проворчал он по адресу ранних прохожих. – Будто денег не видели.
Тарас Андриевич вынул из секретера жестяную коробку из-под конфет и положил в неё купюру. В коробке были другие деньги, и Мурзилке показалось это странным: если вор побывал в квартире, почему он взял женские украшения, но не тронул денег…
Зазвонил телефон.
– Слушаю! – бодро воскликнул Тарас Андриевич, но тут же состроил кислое лицо. – Эх ты, мямлик, хоть бы мать свою пожалел…
Услышав имя своего товарища, Мурзилка ахнул и поднёс лапку ко рту.
– Пороть тебя некому, а не в консерваторию… Говорил, готов был сквозь землю провалиться, дал бог племянничка… Деньги-то мать нашла? Что-что?.. Нет, я не дам. Лучше в окно разбросаю, а на это не дам. Пора из тебя мужчину делать. Поговорить – да, обещал. А чтобы из своего кармана платить за такое паскудство – это увольте. Что?.. Ничего, не потеряешь. Будешь после отбоя пилить, в умывальнике. Там, знаешь ли, акустика не хуже твоей филармонии. А утром на зарядку. Десять километров в противогазах с полной выкладкой. Вот так, чтобы родину свою сильней любил!
Племяннику, наверное, сделалось плохо, потому что трубку взяла женщина, сестра генерала Бульбы, и стала плакать.
– Ну ладно, хватит, – болезненно поморщился Тарас Андриевич. – Не надо на жалость давить. Обещал – сделаю… Сейчас перезвоню, жди.
Он дал отбой, подержал палец на кнопке, собираясь с мыслями, и набрал номер военкомата.
– Полковник Солдатенков! – откликнулись в трубке.
– Петро? – вкрадчиво заговорил Бульба. – Это я, Тарас Андриевич. На счёт люськиного охламона, скрипача этого недоделанного… Зайдёшь? В девятнадцать ноль? Жду.
Генерал дал отбой и набрал номер сестры.
– Люсенда? Короче, полтора часа на сборы – ложка, кружка, смена белья, стрижка под ноль… Ты чего? Погоди, я пошутил. Да, договорился. Он ко мне в гости придёт. Считай, что дело в шляпе. Человека из твоего мямлика не выйдет, потеряли человека, пускай уже пиликает…
Днём генерал Бульба сходил в милицию на опознание найденного в кармане у электрика Фазы колечка. Это колечко он уверенно опознал и похвалил милиционеров за успешную работу.
– Раскручивайте дальше! – сказал он, пожимая руки. – За горло его, мёртвой хваткой, пока не признается…
Мурзилка сидел у Тараса Андриевича в портфеле.
Ровно в семь к генералу пришёл в гости начальник военкомата Солдатенков. Они сидели за накрытым столом, пили, ели и даже что-то такое спели. Потом Тарас Андриевич, отводя глаза, положил на стол конверт, а Солдатенков, будто невзначай, сунул его в карман. Тарас Андриевич провожал гостя до такси и так мощно поцеловал его на прощание – что губы у начальника военкомата вытянулись в трубочку.
Ничего ровным счётом не поняв, Мурзилка отправился в редакцию.
Редактор не заметил в мурзилкином рассказе ничего особенного.
– Генерал к кражам отношения не имеет, это для меня совершенно очевидно. – сказал он. – Мямлик ни при чём. Это просто так говорят, не забивайте себе голову. Кстати, уже сутки от него нет никаких известий. Ума не приложу, куда запропастился ваш агент вместе с этой подозрительной певицей.
Глава третья
НЕУДАВШАЯСЯ РЕПЕТИЦИЯ
А Мямлик в это время находился вдали от родины и служил мылом. Однако, по порядку.
Для того, чтобы попасть в квартиру опереточной певицы Соловьёвой, Мямлик решил снова воспользоваться дельтапланом. Хотя квартира находилась в том же доме, что и редакция, пилот слегка не рассчитал в темноте, взял чуть выше – и с треском угодил в каменную стену над кухонной форточкой, в которую надеялся влететь без проблем.
Летательный аппарат сломался и рухнул вниз, а Мямлик влип в щербатую стену дома. Немного повисев и осмотревшись, он спокойно развернулся и пополз вниз. Свесившись, словно летучая мышь, головой вниз он заглянул в форточку.
На кухне возле плиты возилась хозяйка, и Мямлик подумал, что всё к лучшему. Влетев сюда на дельтаплане он сорвал бы наблюдение и вообще неизвестно, чем бы это кончилось.
И он пополз к следующему окну.
Розалия Львовна резала салат и жарила в духовке курицу. Муж её был в командировке. Он был спортсмен-штангист и часто уезжал выступать на соревнованиях. И курица, и салат, и накрытый в гостиной стол с бутылкой вина и горящей свечёй предназначались не для него. Всё это было приготовлено для гостя, а если выразится точнее, коллеги по работе.
Этого коллегу звали Орфей Игнатьевич Белугин. Они договорились встретиться, чтобы спеть дуэтом несколько партий, которые ещё не успели отшлифовать как следует в театре.
Вот раздался звонок, и в прихожей появился мужчина. Он говорил бархатным баритоном, в руках у него были цветы и бутылка шампанского.
Гость и хозяйка уселись за стол и начали ужинать. Орфей Игнатьевич, голодный после спектакля, постепенно съел один всю курицу, Розалия Львовна только несколько раз отщипнула виноград. Она полагала, что даме в присутствии мужчины есть неприлично и поужинала заранее. Говорили о пустяках.
Тем временем Мямлик методично обследовал все комнаты и обшарил все ящики. Краденых вещей в квартире не оказалось, и он уже собрался уходить, как вдруг висевшие у него за спиной гусли-самогуды заиграли. Мелодия была джазовая, танцевальная, с хорошо акцентированным ритмом.
– Потанцуем? – послышался голос гостя и сразу за тем стук двух пар каблуков по паркету.
Поведение волшебного инструмента Мямлику не понравилось.
– Что за фокусы! – удивился он, стаскивая с себя самогуды. – Неужели старикан подсунул некондиционную вещь?
Осмотрев гусли, он заметил свежую трещину в почерневшем от старости деревянном корпусе. Очевидно, инструмент повредился во время удара.
– Ну хватит, – проговорил запыхавшийся гость. – Я сегодня немного утомился на спектакле. Давайте начнём, пора уже распеваться.
Мямлик торопливо защёлкал туда-сюда выключателем, струны перестали звенеть.
– А это не у меня, это где-то у соседей, – заметила Розалия Львовна, усаживаясь за фортепьяно. – Вы готовы?
Орфей Игнатьевич прокашлялся и важно кивнул. Розалия Львовна полистала ноты и подняла пальцы над клавишами. Певец раскрыл рот, набрал воздух в лёгкие и вскинул брови. На мгновение сделалось тихо…
И вдруг гусли снова самопроизвольно заиграли. Мямлик схватился за голову. В комнате снова бойко застучали две пары каблуков.
Мямлик с трудом, кое-как, выключил звук и бросился в дальний конец квартиры, в ванную.
Следом туда же вошёл красный как рак Белугин. Он подставил голову под струю холодной воды, вытерся полотенцем, причесался на пробор и, дёрнув щекой, сказал своему отражению в зеркале:
– Нервы. Нервы.
Как только он вышел, Мямлик разыскал пустую походную мыльницу, сунул в неё предательский инструмент и захлопнул крышку.
В комнате снова начали репетировать. Но теперь Орфей Игнатьевич никак не попадал в тональность. Несколько раз Розалия Львовна играла вступление, пытаясь подстроиться, но баритон певца снова не попадал и срывался.
Тогда они перестали репетировать и решили выпить ещё вина.
– Не переживайте, мой друг, – утешала гостя хозяйка. – Не отчаивайтесь, такое случается даже с заслуженными мастерами культуры. Вы много работаете, из-за того ведёте нерегулярный образ жизни. Не хочу вас обидеть, но, случается, что и злоупотребляете… Вы артист и вы должны целиком отдавать себя публике.
– Нет, не то, – угрюмо отвечал Белугин. – Он здесь. Он где-то рядом… Он подглядывает за нами и мешает мне петь.
– Господи, да кто же?..
– Ваш муж.
– Что вы такое говорите, Орфей Игнатьевич! Его здесь нет, он в командировке, его не будет целую неделю!
– Всё равно, он здесь, его фантомы, его животная энергетика, я её чувствую…
– О да! Я вас понимаю! Теперь понимаю… Вы талант и вы тонко чувствуете. Вы видите то, чего не могут видеть другие, обыкновенные люди… Но мы можем отсюда уехать! Уехать далеко-далеко – туда, где никто не помешает развернуться вашему таланту!..
– Куда?.. – не понял Белугин.
– Способны ли вы совершить маленькое безрассудство? Как это было в юности, как в романтических сериалах?
– Что вы имеете ввиду?
– Мы сядем на самолёт и улетим. Прямо сейчас, далеко-далеко. Мы снимем номер в гостинице и будем репетировать а капелла, одни, под аккомпанемент тёплого южного моря…
– К сожалению, у меня… – Белугин похлопал по тому месту на груди, где у него, должно быть, лежал бумажник. – Вы знаете, сколь безобразно работает наша бухгалтерия…
– Расходы я беру на себя. Вам просто необходимо отдохнуть до понедельника, от этих сумасшедших перегрузок!
– Хм… Но у меня даже нет смены белья… одежды…
– Ах, возьмите мужнины тряпки. Решайтесь же, я умоляю, вам это сейчас так необходимо!..
– Ну, если вы настаиваете… пожалуй…
Через пару часов Орфей Игнатьевич и Розалия Львовна сидели в салоне комфортабельного авиалайнера и рассекали небесные просторы по направлению к юго-западу. В спортивной сумке, которая составляла весь их багаж, среди прочего, находился сотрудник Отдела репортёрских расследований газеты «Книжная правда» агент Мямлик. В спешке его захлопнули в мыльнице, приняв за кусок мыла, когда он полез туда за самогудами.
С рассветом авиалайнер приземлился на Кипре, и путешественники заняли не самый лучший номер в не самом лучшем отеле на побережье. Розалия Львовна, обладая безграничной душевной щедростью, была сильно прижимиста по мелочам.
На Кипре стояла невыносимая жара, градусов сорок. Кондиционер в номере не работал, и Орфей Игнатьевич сразу полез под душ. С водой, как оказалось, здесь тоже обстояло не лучшим образом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Владилен Коммуниевич сделал глотательное движение кадыком, ослабил галстук и достал из бара матово-зелёную пузатую бутылку. Налил себе на два пальца в хрустальный стакан и выпил одним глотком. Выкурил сигарету, разделся и ушёл в ванную.
Зазвонил телефон. Не долго думая, Шустрик забрался на стол, нажал кнопку громкой связи и произнёс голосом хозяина:
– Слушаю.
– Владик! – заорал кто-то издалека. – Это я! Мартышкин!
Звонил человек, который вёз из Финляндии мандарины.
– Еду в головной машине колонны, мы уже под Выборгом!
– Как дела? – сказал Шустрик.
– Двадцать фур по десять тонн в каждой. Границу прошли без вопросов, через два часа будем в Питере. Как у вас обстановка?
– А у нас тут милиции полный дом, – сообщил Шустрик, не зная о чём говорить с Мартышкиным.
В телефоне возникла напряжённая пауза.
– Поворачивать обратно?
– Зачем? – удивился Шустрик.
– Да… Везти обратно нет смысла. Слушай, Коммуниевич, ведь нас посадят!
– Погоди, – испугался Шустрик, – что значит посадят? Сейчас что-нибудь придумаем. Как тебя там, Мартышкин, ты тоже думай.
И они стали думать.
– Если переоформить мандарины как гуманитарную помощь, нас не посадят, – придумал Мартышкин. – Благотворительность не облагается налогами.
– Ура! – обрадовался Шустрик.
– Но вы потеряете всё до копейки.
– Ну и фиг с ним.
Мартышкин привык, что у шефа бывают заскоки на нервной почве и потому не удивился. А фраза о том, что в доме полно милиции, могла означать только одно: в Москве их поджидает налоговая проверка. Единственный выход в сложившейся ситуации – раздать фрукты как благотворительность. И сделать это необходимо как можно скорее, здесь, в Питере.
– Придётся до утра развозить по детским садам и школам, – сказал Мартышкин.
В ванной перестала шуметь вода, послышались шаги.
– Действуй! – крикнул Шустрик, сдерживая распиравшее его ликование.
Запахнувшись в белый пушистый халат, Штокбант вышел из ванной. Он был мокрый, и от него шёл пар. Он сел в кресло, налил себе на один палец из пузатой бутылки и выпил. Сунул в рот сигарету, чиркнул зажигалкой. Водные процедуры расслабляли его на какое-то время.
Засигналила рация, служившая для связи с охранниками.
– Ну, что там…
– Шеф, тревога! – зашептал охранник. – Маски-шоу, налоговая полиция… Ох!.. Ах!.. У-у!..
Последние его восклицания сопровождали звуки ударов, скорее всего, резиновой дубинкой, возможно, по голове.
Хозяин выронил стакан и бросился к компьютеру. Лихорадочно стуча по клавишам, он стёр все документы и расчёты, имевшие отношение к последней партии мандаринов.
А в дверь уже звонили и стучали. Штокбант набрал телефонный номер Мартышкина, но тот уже обзванивал директоров школ и детских садов, поэтому было занято.
Понимая, что с налоговой полицией шутки плохи, Владилен Коммуниевич со всех ног бросился открывать.
Выемка и проверка уцелевших в компьютере документов закончилась только засветло.
– Господин Штокбант, мы ничего такого у вас не нашли, – вынужден был признать старший налоговый инспектор. Но мы в точности знаем, что ваш сообщник Мартышкин везёт в Москву двести тонн не учтённых мандаринов. И этих мандаринов мы дождёмся, а потом вас арестуем.
Услышав это, Владилен Коммуниевич задрожал и налил себе на пять пальцев из пузатой бутылки. А выпив, стал ждать, когда его повезут в тюрьму.
Налоговые инспекторы тоже стали ждать – когда позвонит Мартышкин и сообщит, что груз прибыл в Москву. Вооружённые люди в масках и камуфляже стояли и сидели вдоль стен, поигрывая дубинками. На поясах у них зловеще позвякивали наручники.
Время шло, тикали часы. Когда от напряжения и страха хозяин буквально остекленел, раздался телефонный звонок.
– Говорите, – приказал Штокбанту старший инспектор и нажал кнопку громкой связи.
– Да, – слабо откликнулся Владилен Коммуниевич. – Слушаю…
– Всё сделано, – доложил Мартышкин без энтузиазма.
– Что?
– Все мандарины безвозмездно переданы ленинградским детям.
– Что?!
– В смысле, Петроградским… Питерским. Заведующих пришлось будить… Теперь всё по закону – печати, подписи… Копии на емейле.
Старший инспектор, у которого лицо постепенно вытягивалось, посмотрел на младшего инспектора, они вместе захлопнули рты и придвинулись к компьютеру. На экране замелькали документы. Придраться было совершенно не к чему.
– Такие дела, – сказал Мартышкин. – Теперь по нулям.
– Что? – сказал Владилен Коммуниевич.
– Я говорю, теперь вам придётся начинать всё с начала.
– Да, с начала… – задумчиво проговорил хозяин, странно меняясь в лице. – С начала. Но всё по-другому…
Обескураженные неудачей, налоговые инспекторы и бойцы в масках удалились.
А Владилен Коммуниевич вдруг почувствовал, что он свободен и счастлив. Теперь, когда у него не осталось ничего, кроме собственной жизни, разом исчезли его страхи и уже ставшее привычным состояние подавленности. Ему было нечего терять и некого бояться. Впервые за много лет он выключил кондиционеры и распахнул настежь пуленепробиваемые окна.
Утреннее солнце ослепило его на мгновение, а свежий ветерок пахнул в лицо.
– А-аааа!! – срывая связки, радостно заорал Владик и засмеялся. – Аа-а-ааа!!!
Дворничиха внизу перестала мести и задрала голову.
– Лови! – крикнул ей жилец и швырнул в окно пачку бумажек – все деньги, какие нашлись в бумажнике и карманах.
Дворничиха сначала погрозила ему метлой, решив, что он разбросал мусор, но потом, когда разглядела, бросилась ловить и собирать деньги. И несколько ранних прохожих тоже бросились ловить и собрать, а Владик показывал на них пальцем и трясся от смеха…
Через неделю Владилен Коммуниевич продал свой «Мерседес» и устроился работать в продовольственный магазин. По знакомству его сразу взяли на должность заместителя директора. С его приходом в магазине всё стало быстро меняться к лучшему, через полгода прибыль возросла вдвое. Поняв, что на такого человека можно с уверенностью положиться, старый директор передал ему дела и с лёгким сердцем ушёл на пенсию. А теперь Владилена Коммуниевича не узнать – он сделался весёлым и общительным. После работы он встречается с одной симпатичной девушкой, на которой хочет жениться. И она как будто не против.
Глава вторая
В ПОЛКОВОМ ОРКЕСТРЕ СКРИПКА НЕ ПРЕДУСМОТРЕНА
Генерал в отставке Тарас Андриевич Бульба поднялся по-военному рано. Распахнул настежь окно и принялся неторопливо, с чувством, делать гимнастику. Он наклонялся и приседал, делал махи руками, а потом пару раз поднял над головой пудовую гирю.
Мурзилка, который провёл ночь в генеральской квартире, тоже проснулся и наблюдал за действиями хозяина.
Внезапно где-то наверху раздался ликующий звериный вопль, и по воздуху запорхали бумажки, в которых без труда угадывались денежные купюры. Одна бумажка влетела через распахнутое окно прямо в комнату, и Тарас Андриевич, сделав несколько неловких хватательных движений, полез за нею под диван. Когда он вылез, лицо у него было красное, но довольное. Он аккуратно разгладил дензнак на подоконнике и высунулся на улицу.
– А набежали-то, набежали… – беззлобно проворчал он по адресу ранних прохожих. – Будто денег не видели.
Тарас Андриевич вынул из секретера жестяную коробку из-под конфет и положил в неё купюру. В коробке были другие деньги, и Мурзилке показалось это странным: если вор побывал в квартире, почему он взял женские украшения, но не тронул денег…
Зазвонил телефон.
– Слушаю! – бодро воскликнул Тарас Андриевич, но тут же состроил кислое лицо. – Эх ты, мямлик, хоть бы мать свою пожалел…
Услышав имя своего товарища, Мурзилка ахнул и поднёс лапку ко рту.
– Пороть тебя некому, а не в консерваторию… Говорил, готов был сквозь землю провалиться, дал бог племянничка… Деньги-то мать нашла? Что-что?.. Нет, я не дам. Лучше в окно разбросаю, а на это не дам. Пора из тебя мужчину делать. Поговорить – да, обещал. А чтобы из своего кармана платить за такое паскудство – это увольте. Что?.. Ничего, не потеряешь. Будешь после отбоя пилить, в умывальнике. Там, знаешь ли, акустика не хуже твоей филармонии. А утром на зарядку. Десять километров в противогазах с полной выкладкой. Вот так, чтобы родину свою сильней любил!
Племяннику, наверное, сделалось плохо, потому что трубку взяла женщина, сестра генерала Бульбы, и стала плакать.
– Ну ладно, хватит, – болезненно поморщился Тарас Андриевич. – Не надо на жалость давить. Обещал – сделаю… Сейчас перезвоню, жди.
Он дал отбой, подержал палец на кнопке, собираясь с мыслями, и набрал номер военкомата.
– Полковник Солдатенков! – откликнулись в трубке.
– Петро? – вкрадчиво заговорил Бульба. – Это я, Тарас Андриевич. На счёт люськиного охламона, скрипача этого недоделанного… Зайдёшь? В девятнадцать ноль? Жду.
Генерал дал отбой и набрал номер сестры.
– Люсенда? Короче, полтора часа на сборы – ложка, кружка, смена белья, стрижка под ноль… Ты чего? Погоди, я пошутил. Да, договорился. Он ко мне в гости придёт. Считай, что дело в шляпе. Человека из твоего мямлика не выйдет, потеряли человека, пускай уже пиликает…
Днём генерал Бульба сходил в милицию на опознание найденного в кармане у электрика Фазы колечка. Это колечко он уверенно опознал и похвалил милиционеров за успешную работу.
– Раскручивайте дальше! – сказал он, пожимая руки. – За горло его, мёртвой хваткой, пока не признается…
Мурзилка сидел у Тараса Андриевича в портфеле.
Ровно в семь к генералу пришёл в гости начальник военкомата Солдатенков. Они сидели за накрытым столом, пили, ели и даже что-то такое спели. Потом Тарас Андриевич, отводя глаза, положил на стол конверт, а Солдатенков, будто невзначай, сунул его в карман. Тарас Андриевич провожал гостя до такси и так мощно поцеловал его на прощание – что губы у начальника военкомата вытянулись в трубочку.
Ничего ровным счётом не поняв, Мурзилка отправился в редакцию.
Редактор не заметил в мурзилкином рассказе ничего особенного.
– Генерал к кражам отношения не имеет, это для меня совершенно очевидно. – сказал он. – Мямлик ни при чём. Это просто так говорят, не забивайте себе голову. Кстати, уже сутки от него нет никаких известий. Ума не приложу, куда запропастился ваш агент вместе с этой подозрительной певицей.
Глава третья
НЕУДАВШАЯСЯ РЕПЕТИЦИЯ
А Мямлик в это время находился вдали от родины и служил мылом. Однако, по порядку.
Для того, чтобы попасть в квартиру опереточной певицы Соловьёвой, Мямлик решил снова воспользоваться дельтапланом. Хотя квартира находилась в том же доме, что и редакция, пилот слегка не рассчитал в темноте, взял чуть выше – и с треском угодил в каменную стену над кухонной форточкой, в которую надеялся влететь без проблем.
Летательный аппарат сломался и рухнул вниз, а Мямлик влип в щербатую стену дома. Немного повисев и осмотревшись, он спокойно развернулся и пополз вниз. Свесившись, словно летучая мышь, головой вниз он заглянул в форточку.
На кухне возле плиты возилась хозяйка, и Мямлик подумал, что всё к лучшему. Влетев сюда на дельтаплане он сорвал бы наблюдение и вообще неизвестно, чем бы это кончилось.
И он пополз к следующему окну.
Розалия Львовна резала салат и жарила в духовке курицу. Муж её был в командировке. Он был спортсмен-штангист и часто уезжал выступать на соревнованиях. И курица, и салат, и накрытый в гостиной стол с бутылкой вина и горящей свечёй предназначались не для него. Всё это было приготовлено для гостя, а если выразится точнее, коллеги по работе.
Этого коллегу звали Орфей Игнатьевич Белугин. Они договорились встретиться, чтобы спеть дуэтом несколько партий, которые ещё не успели отшлифовать как следует в театре.
Вот раздался звонок, и в прихожей появился мужчина. Он говорил бархатным баритоном, в руках у него были цветы и бутылка шампанского.
Гость и хозяйка уселись за стол и начали ужинать. Орфей Игнатьевич, голодный после спектакля, постепенно съел один всю курицу, Розалия Львовна только несколько раз отщипнула виноград. Она полагала, что даме в присутствии мужчины есть неприлично и поужинала заранее. Говорили о пустяках.
Тем временем Мямлик методично обследовал все комнаты и обшарил все ящики. Краденых вещей в квартире не оказалось, и он уже собрался уходить, как вдруг висевшие у него за спиной гусли-самогуды заиграли. Мелодия была джазовая, танцевальная, с хорошо акцентированным ритмом.
– Потанцуем? – послышался голос гостя и сразу за тем стук двух пар каблуков по паркету.
Поведение волшебного инструмента Мямлику не понравилось.
– Что за фокусы! – удивился он, стаскивая с себя самогуды. – Неужели старикан подсунул некондиционную вещь?
Осмотрев гусли, он заметил свежую трещину в почерневшем от старости деревянном корпусе. Очевидно, инструмент повредился во время удара.
– Ну хватит, – проговорил запыхавшийся гость. – Я сегодня немного утомился на спектакле. Давайте начнём, пора уже распеваться.
Мямлик торопливо защёлкал туда-сюда выключателем, струны перестали звенеть.
– А это не у меня, это где-то у соседей, – заметила Розалия Львовна, усаживаясь за фортепьяно. – Вы готовы?
Орфей Игнатьевич прокашлялся и важно кивнул. Розалия Львовна полистала ноты и подняла пальцы над клавишами. Певец раскрыл рот, набрал воздух в лёгкие и вскинул брови. На мгновение сделалось тихо…
И вдруг гусли снова самопроизвольно заиграли. Мямлик схватился за голову. В комнате снова бойко застучали две пары каблуков.
Мямлик с трудом, кое-как, выключил звук и бросился в дальний конец квартиры, в ванную.
Следом туда же вошёл красный как рак Белугин. Он подставил голову под струю холодной воды, вытерся полотенцем, причесался на пробор и, дёрнув щекой, сказал своему отражению в зеркале:
– Нервы. Нервы.
Как только он вышел, Мямлик разыскал пустую походную мыльницу, сунул в неё предательский инструмент и захлопнул крышку.
В комнате снова начали репетировать. Но теперь Орфей Игнатьевич никак не попадал в тональность. Несколько раз Розалия Львовна играла вступление, пытаясь подстроиться, но баритон певца снова не попадал и срывался.
Тогда они перестали репетировать и решили выпить ещё вина.
– Не переживайте, мой друг, – утешала гостя хозяйка. – Не отчаивайтесь, такое случается даже с заслуженными мастерами культуры. Вы много работаете, из-за того ведёте нерегулярный образ жизни. Не хочу вас обидеть, но, случается, что и злоупотребляете… Вы артист и вы должны целиком отдавать себя публике.
– Нет, не то, – угрюмо отвечал Белугин. – Он здесь. Он где-то рядом… Он подглядывает за нами и мешает мне петь.
– Господи, да кто же?..
– Ваш муж.
– Что вы такое говорите, Орфей Игнатьевич! Его здесь нет, он в командировке, его не будет целую неделю!
– Всё равно, он здесь, его фантомы, его животная энергетика, я её чувствую…
– О да! Я вас понимаю! Теперь понимаю… Вы талант и вы тонко чувствуете. Вы видите то, чего не могут видеть другие, обыкновенные люди… Но мы можем отсюда уехать! Уехать далеко-далеко – туда, где никто не помешает развернуться вашему таланту!..
– Куда?.. – не понял Белугин.
– Способны ли вы совершить маленькое безрассудство? Как это было в юности, как в романтических сериалах?
– Что вы имеете ввиду?
– Мы сядем на самолёт и улетим. Прямо сейчас, далеко-далеко. Мы снимем номер в гостинице и будем репетировать а капелла, одни, под аккомпанемент тёплого южного моря…
– К сожалению, у меня… – Белугин похлопал по тому месту на груди, где у него, должно быть, лежал бумажник. – Вы знаете, сколь безобразно работает наша бухгалтерия…
– Расходы я беру на себя. Вам просто необходимо отдохнуть до понедельника, от этих сумасшедших перегрузок!
– Хм… Но у меня даже нет смены белья… одежды…
– Ах, возьмите мужнины тряпки. Решайтесь же, я умоляю, вам это сейчас так необходимо!..
– Ну, если вы настаиваете… пожалуй…
Через пару часов Орфей Игнатьевич и Розалия Львовна сидели в салоне комфортабельного авиалайнера и рассекали небесные просторы по направлению к юго-западу. В спортивной сумке, которая составляла весь их багаж, среди прочего, находился сотрудник Отдела репортёрских расследований газеты «Книжная правда» агент Мямлик. В спешке его захлопнули в мыльнице, приняв за кусок мыла, когда он полез туда за самогудами.
С рассветом авиалайнер приземлился на Кипре, и путешественники заняли не самый лучший номер в не самом лучшем отеле на побережье. Розалия Львовна, обладая безграничной душевной щедростью, была сильно прижимиста по мелочам.
На Кипре стояла невыносимая жара, градусов сорок. Кондиционер в номере не работал, и Орфей Игнатьевич сразу полез под душ. С водой, как оказалось, здесь тоже обстояло не лучшим образом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35