Десять утра; мне нужно было пройти пешком приблизительно две мили, на это у меня оставалось менее часа.
Было страшно холодно, когда я открыла дверцу, ветер разносил отчаянный крик морских птиц. Надела толстую куртку, шарф и огромные велосипедные перчатки. Но все равно щеки пощипывало от холода. Я пошла. Будь здесь Дон, он смог бы назвать всех птиц, парящих надо мной в потоках воздуха или низко летающих над водой с криками. Сжала руки, сложив их вместе, чтобы согреть и поддержать циркуляцию крови. Вокруг никого не было, только несколько овец, пасущихся на траве, растущей пучками, да птицы, осторожно пролагающие свой путь по грязи на длинных голых ногах с выступающими суставами. Я повернулась спиной к морю и пошла в сторону болот, удаленных от моря.
Приблизительно через сорок минут я заметила точку на линии горизонта. Точка становилась крупнее, яснее. Превратилась в фигуру, которая направлялась в мою сторону. Стала женщиной в теплом пальто со светлыми волосами, выбивающимися из-под шляпы, развевающимися вокруг бледных щек. Мы просто шли навстречу друг другу через болота, пока не оказались на расстоянии несколько футов друг от друга.
– Наоми, – сказала я.
– Привет.
– Все прошло нормально?
– Я была осторожна, как ты советовала.
Мы не виделись с ней после тех дней, проведенных в суде, когда я изо всех сил старалась не смотреть на нее, хотя остро осознавала ее присутствие, чувствовала ее даже тогда, когда смотрела в другую сторону. Один раз буквально на одну секунду, даже меньше, наши взгляды встретились, а потом мы обе торопливо посмотрели в разные стороны, словно обожглись. Она похудела, ее бледность бросалась в глаза. Более того, она казалась старше на много лет по сравнению с той искренней женщиной с приятным лицом, которую я встретила в «Крэбтриз». Возможно, это было связано с тем, что исчезла наивность, утраченная всего лишь за несколько месяцев. Это сделал Брендан.
– Прогуляемся хотя бы немного? – предложила я, она согласно кивнула и снова вернулась на свою тропу.
Мы шли какое-то время гуськом, пока тропа не стала шире, превращаясь в частную стоянку для транспорта, покинутую и мрачную. Дорога отсюда вела к дамбе. Перед нами открывался вид на широкую дельту, а на противоположной стороне была видна низкая береговая линия Кента. На урезе воды была галька, валялись обломки ракушек, а также старые консервные банки, битые бутылки, разорванные пластиковые мешки.
– Легко было ускользнуть незамеченной?
– Больше нет никого, кто действительно мог бы заметить.
Ее голос был спокойный и ровный; чтобы услышать ее, мне пришлось напрягать слух.
– А как у тебя?
– Я сказала Дону, что осматриваю пустующую собственность.
– О!..
Несколько минут слышен был только скрип наших ног по замерзшей траве. Я была уверена, что мы обе вспоминали одно и то же, тот странный час, когда мы встретились и, как две ведьмы, бормотали планы и обменивались таинственными знаками. Из своей сумки она вытащила небольшой двойной пакет, в котором были грубые темные волосы, снятые ею с расчески Брендана, и нож с зазубренным острием и резьбой, завернутый в мягкое бумажное полотенце, который она подала, держа его за нижнюю часть лезвия, соблюдая все меры предосторожности, чтобы не дотронуться до рукоятки. Затем она развернула темно-синюю рубашку и разложила ее перед нами. Я протянула указательный палец левой руки, она взяла английскую булавку, открыла ее и, прикусив нижнюю губу, вонзила острие мне в палец. Появилась темная капля крови, и через несколько секунд я уже трясла палец над рубашкой, стряхивая на воротник кровь, а потом еще и вытерла палец об нее.
– Можно задать вопрос? – спросила она наконец.
– Давай.
– Как тебе удалось сделать такое со щекой? На суде ты выглядела ужасно, хотя ведь прошло много недель после этого.
Казалось, что с тех пор, когда это произошло, прошло много, много времени.
– Как только я увидела, что Дон ушел, я изо всех сил ударилась лицом о кухонную дверь, словно кто-то держал меня за волосы. Я делала это снова и снова до тех пор, пока кровь не залила мне глаза.
– Как же ты могла такое совершить? – поразилась она.
– Я подумала о Трое, а также и о Лауре, но в основном о Трое, тогда это стало легко, даже приятно. Это было ничто.
Наоми кивнула, словно понимая.
– А теперь и ты скажи мне кое-что, – попросила я. – То, о чем у меня не было времени спросить раньше.
– Да?
– Откуда у тебя появилась такая уверенность относительно Брендана?
Она заколебалась:
– Ты уверена, что хочешь узнать это? Тебе это может показаться…
– Скажи же мне.
– Он рассказал мне, что сделал с Троем. Он сказал, что поступит так же и со мной, если я уйду от него.
У меня перехватило дыхание, в глазах защипало, как только она произнесла это. Я сощурилась от ветра и продолжала идти. Почему-то легче разговаривать о жутких, опустошающих душу событиях во время передвижения, когда глаза зафиксированы на одной точке.
– Он действительно рассказал тебе о Трое?
– Да.
– Почему?
Она пожала плечами:
– По той же самой причине, по какой он хранил веревку, наверное. Какая-то безумная самонадеянность. Мы никогда не сможем узнать о некоторых вещах, да?
– Думаю, нет. Но почему ты не пошла в полицию?
– Я думала о том, что случилось с тобой. У меня не было уверенности.
– Что он сказал?
– Накачал его таблетками и повесил на потолочной балке, оставив там умирать.
– Продолжай.
– Он сказал… – Она оглянулась на меня, затем снова на тропу. – Он сказал, что Трой пытался кричать.
– Что?
– Мой голос понизился до шепота.
– Он пытался произнести твое имя.
Я продолжала шагать. Одна нога перед другой. Трудно понять, как это можно продолжать шагать, когда так невыносимо больно и просто хочется, сложив руки на животе, согнуться, свернуться калачиком и заплакать, как ребенок. Он звал меня, потому что думал, что я скоро приду домой. Я же обещала ему, что буду там. Он, наверное, думал, что я смогу спасти его. Но я опоздала.
– С тобой все в порядке?
Мне удалось что-то пробормотать в знак согласия.
– Думаю, что это могло принадлежать ему.
Наоми вытащила руку из кармана; в ней был зажат браслет из кожи с тремя деревянными бусинами.
– Его?
Я взяла браслет рукой в перчатке.
– Да. С тех пор, как он был еще малышом. Он купил его в Италии, когда мы были там всей семьей. Просто старая дешевая вещь.
Я прижала его к своей щеке, подержала немножко, затем надела себе на запястье.
Наоми сказала:
– Моя машина недалеко отсюда.
Мы остановились и посмотрели друг на друга.
– Что ты собираешься делать? – спросила я. Наоми посмотрела вокруг, словно кто-то мог прятаться в тростнике или высокой траве.
– Я поймала его взгляд в суде, – сказала она. – Когда давала свидетельские показания. Он улыбнулся мне. Одной из своих загадочных улыбок. Вот тогда-то я окончательно и поняла, что мне делать. Я бросаю все. Начну новую жизнь.
– А ты сможешь?
– А почему бы и нет? У меня нет семьи. Может быть, именно поэтому я и влюбилась в Брендана. Подумала, что мы оба сироты, которые встретились, чтобы защищать друг друга в этом странном безумном мире.
Она резко засмеялась, и ее смех был похож на лай, затем потрясла головой, словно вытряхивая из нее что-то.
– Однажды он снова будет на свободе, тогда и постарается найти меня.
– Но еще же не сейчас.
– Нет, но как долго это продолжится?
– Ему дали десять лет – значит, он выйдет через пять или шесть лет. Можешь быть уверена, он будет образцово-показательным заключенным, очарует всех. Но Прайер сказал, что они собираются возбудить дело о смерти Лауры и Троя, проведя повторное расследование… Тогда… кто знает. Может быть, он пробудет в заключении значительно дольше.
– Может, да, а может, нет.
– Куда ты направишься? – спросила я.
Воцарилось молчание, она напряженно смотрела на меня, словно запоминая мое лицо.
– За границу. Но пожалуй, лучше не говорить тебе.
– Наверное, ты права.
– Знаю, что права.
– Удачи, – сказала я. – Буду думать о тебе.
– А что будешь делать ты?
– Ничего.
– Ничего?
– У меня есть шесть лет. Я буду тратить их по одному дню за один раз, попытаюсь любить так, как я ненавидела. А дальше? Там будет видно.
– О, – тихо промолвила она, – ты все еще ждешь?
Я поморщилась. Впрочем, отчасти она права. Продолжаю ждать Брендана, а когда он придет, буду готова встретить его, как солдат, чувствующий приближение врага даже во сне.
– Больше мы никогда не встретимся, да?
– Думаю, нет, не встретимся, правда?
– Расстаемся навсегда, – произнесла я и впервые улыбнулась ей.
Мы обе одновременно протянули руки; жаркое рукопожатие. Мы пристально смотрели друг другу в глаза, не отводя их в сторону. Все равно что смотреть в бездонную пропасть.
– Возможно, мы поступили неправильно, да? – спросила она. – Стараюсь представить, как буду оправдываться перед людьми, не уверена, что смогу, кроме…
– …того, что спасла себе жизнь, – закончила я.
– Надеюсь, да, – вздохнула она. – А как ты? Ты рассказала своему… своему бойфренду?
– Нет, – ответила я. – Понимаю, что должна. Но не расскажу. Лучше сохраню это в себе.
Все было сказано, добавить было нечего. Наши руки расцепились.
– Прощай, – тихо проговорила она.
– Прощай.
Она повернулась и пошла по дороге, по которой пришла, а я смотрела ей вслед, наблюдая, как все меньше и меньше становилась ее фигура, пока не превратилась в точку на горизонте и затем исчезла совсем. Потом я повернулась и, подставляя лицо леденящему ветру, пошла обратно по мрачной болотистой почве, с кружащими надо мной птицами, обратно к старинной серой церкви и своей машине. Обратно по узкой дороге к широкой, дальше к шоссе, назад в бурлящий город, где протекала моя жизнь. Вверх по лестнице, к Дону.
– Я дома, – сказала я, вслушиваясь в слова, когда произносила их, повторила для уверенности: – Дома.
– Я скучал по тебе.
– Вот, – сказала я, целуя его, – теперь я здесь.
Дорогой мой Трой, думаю, пришло время нам расстаться. Не представляю, как обойдусь без тебя, но попытаюсь. Прости…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Было страшно холодно, когда я открыла дверцу, ветер разносил отчаянный крик морских птиц. Надела толстую куртку, шарф и огромные велосипедные перчатки. Но все равно щеки пощипывало от холода. Я пошла. Будь здесь Дон, он смог бы назвать всех птиц, парящих надо мной в потоках воздуха или низко летающих над водой с криками. Сжала руки, сложив их вместе, чтобы согреть и поддержать циркуляцию крови. Вокруг никого не было, только несколько овец, пасущихся на траве, растущей пучками, да птицы, осторожно пролагающие свой путь по грязи на длинных голых ногах с выступающими суставами. Я повернулась спиной к морю и пошла в сторону болот, удаленных от моря.
Приблизительно через сорок минут я заметила точку на линии горизонта. Точка становилась крупнее, яснее. Превратилась в фигуру, которая направлялась в мою сторону. Стала женщиной в теплом пальто со светлыми волосами, выбивающимися из-под шляпы, развевающимися вокруг бледных щек. Мы просто шли навстречу друг другу через болота, пока не оказались на расстоянии несколько футов друг от друга.
– Наоми, – сказала я.
– Привет.
– Все прошло нормально?
– Я была осторожна, как ты советовала.
Мы не виделись с ней после тех дней, проведенных в суде, когда я изо всех сил старалась не смотреть на нее, хотя остро осознавала ее присутствие, чувствовала ее даже тогда, когда смотрела в другую сторону. Один раз буквально на одну секунду, даже меньше, наши взгляды встретились, а потом мы обе торопливо посмотрели в разные стороны, словно обожглись. Она похудела, ее бледность бросалась в глаза. Более того, она казалась старше на много лет по сравнению с той искренней женщиной с приятным лицом, которую я встретила в «Крэбтриз». Возможно, это было связано с тем, что исчезла наивность, утраченная всего лишь за несколько месяцев. Это сделал Брендан.
– Прогуляемся хотя бы немного? – предложила я, она согласно кивнула и снова вернулась на свою тропу.
Мы шли какое-то время гуськом, пока тропа не стала шире, превращаясь в частную стоянку для транспорта, покинутую и мрачную. Дорога отсюда вела к дамбе. Перед нами открывался вид на широкую дельту, а на противоположной стороне была видна низкая береговая линия Кента. На урезе воды была галька, валялись обломки ракушек, а также старые консервные банки, битые бутылки, разорванные пластиковые мешки.
– Легко было ускользнуть незамеченной?
– Больше нет никого, кто действительно мог бы заметить.
Ее голос был спокойный и ровный; чтобы услышать ее, мне пришлось напрягать слух.
– А как у тебя?
– Я сказала Дону, что осматриваю пустующую собственность.
– О!..
Несколько минут слышен был только скрип наших ног по замерзшей траве. Я была уверена, что мы обе вспоминали одно и то же, тот странный час, когда мы встретились и, как две ведьмы, бормотали планы и обменивались таинственными знаками. Из своей сумки она вытащила небольшой двойной пакет, в котором были грубые темные волосы, снятые ею с расчески Брендана, и нож с зазубренным острием и резьбой, завернутый в мягкое бумажное полотенце, который она подала, держа его за нижнюю часть лезвия, соблюдая все меры предосторожности, чтобы не дотронуться до рукоятки. Затем она развернула темно-синюю рубашку и разложила ее перед нами. Я протянула указательный палец левой руки, она взяла английскую булавку, открыла ее и, прикусив нижнюю губу, вонзила острие мне в палец. Появилась темная капля крови, и через несколько секунд я уже трясла палец над рубашкой, стряхивая на воротник кровь, а потом еще и вытерла палец об нее.
– Можно задать вопрос? – спросила она наконец.
– Давай.
– Как тебе удалось сделать такое со щекой? На суде ты выглядела ужасно, хотя ведь прошло много недель после этого.
Казалось, что с тех пор, когда это произошло, прошло много, много времени.
– Как только я увидела, что Дон ушел, я изо всех сил ударилась лицом о кухонную дверь, словно кто-то держал меня за волосы. Я делала это снова и снова до тех пор, пока кровь не залила мне глаза.
– Как же ты могла такое совершить? – поразилась она.
– Я подумала о Трое, а также и о Лауре, но в основном о Трое, тогда это стало легко, даже приятно. Это было ничто.
Наоми кивнула, словно понимая.
– А теперь и ты скажи мне кое-что, – попросила я. – То, о чем у меня не было времени спросить раньше.
– Да?
– Откуда у тебя появилась такая уверенность относительно Брендана?
Она заколебалась:
– Ты уверена, что хочешь узнать это? Тебе это может показаться…
– Скажи же мне.
– Он рассказал мне, что сделал с Троем. Он сказал, что поступит так же и со мной, если я уйду от него.
У меня перехватило дыхание, в глазах защипало, как только она произнесла это. Я сощурилась от ветра и продолжала идти. Почему-то легче разговаривать о жутких, опустошающих душу событиях во время передвижения, когда глаза зафиксированы на одной точке.
– Он действительно рассказал тебе о Трое?
– Да.
– Почему?
Она пожала плечами:
– По той же самой причине, по какой он хранил веревку, наверное. Какая-то безумная самонадеянность. Мы никогда не сможем узнать о некоторых вещах, да?
– Думаю, нет. Но почему ты не пошла в полицию?
– Я думала о том, что случилось с тобой. У меня не было уверенности.
– Что он сказал?
– Накачал его таблетками и повесил на потолочной балке, оставив там умирать.
– Продолжай.
– Он сказал… – Она оглянулась на меня, затем снова на тропу. – Он сказал, что Трой пытался кричать.
– Что?
– Мой голос понизился до шепота.
– Он пытался произнести твое имя.
Я продолжала шагать. Одна нога перед другой. Трудно понять, как это можно продолжать шагать, когда так невыносимо больно и просто хочется, сложив руки на животе, согнуться, свернуться калачиком и заплакать, как ребенок. Он звал меня, потому что думал, что я скоро приду домой. Я же обещала ему, что буду там. Он, наверное, думал, что я смогу спасти его. Но я опоздала.
– С тобой все в порядке?
Мне удалось что-то пробормотать в знак согласия.
– Думаю, что это могло принадлежать ему.
Наоми вытащила руку из кармана; в ней был зажат браслет из кожи с тремя деревянными бусинами.
– Его?
Я взяла браслет рукой в перчатке.
– Да. С тех пор, как он был еще малышом. Он купил его в Италии, когда мы были там всей семьей. Просто старая дешевая вещь.
Я прижала его к своей щеке, подержала немножко, затем надела себе на запястье.
Наоми сказала:
– Моя машина недалеко отсюда.
Мы остановились и посмотрели друг на друга.
– Что ты собираешься делать? – спросила я. Наоми посмотрела вокруг, словно кто-то мог прятаться в тростнике или высокой траве.
– Я поймала его взгляд в суде, – сказала она. – Когда давала свидетельские показания. Он улыбнулся мне. Одной из своих загадочных улыбок. Вот тогда-то я окончательно и поняла, что мне делать. Я бросаю все. Начну новую жизнь.
– А ты сможешь?
– А почему бы и нет? У меня нет семьи. Может быть, именно поэтому я и влюбилась в Брендана. Подумала, что мы оба сироты, которые встретились, чтобы защищать друг друга в этом странном безумном мире.
Она резко засмеялась, и ее смех был похож на лай, затем потрясла головой, словно вытряхивая из нее что-то.
– Однажды он снова будет на свободе, тогда и постарается найти меня.
– Но еще же не сейчас.
– Нет, но как долго это продолжится?
– Ему дали десять лет – значит, он выйдет через пять или шесть лет. Можешь быть уверена, он будет образцово-показательным заключенным, очарует всех. Но Прайер сказал, что они собираются возбудить дело о смерти Лауры и Троя, проведя повторное расследование… Тогда… кто знает. Может быть, он пробудет в заключении значительно дольше.
– Может, да, а может, нет.
– Куда ты направишься? – спросила я.
Воцарилось молчание, она напряженно смотрела на меня, словно запоминая мое лицо.
– За границу. Но пожалуй, лучше не говорить тебе.
– Наверное, ты права.
– Знаю, что права.
– Удачи, – сказала я. – Буду думать о тебе.
– А что будешь делать ты?
– Ничего.
– Ничего?
– У меня есть шесть лет. Я буду тратить их по одному дню за один раз, попытаюсь любить так, как я ненавидела. А дальше? Там будет видно.
– О, – тихо промолвила она, – ты все еще ждешь?
Я поморщилась. Впрочем, отчасти она права. Продолжаю ждать Брендана, а когда он придет, буду готова встретить его, как солдат, чувствующий приближение врага даже во сне.
– Больше мы никогда не встретимся, да?
– Думаю, нет, не встретимся, правда?
– Расстаемся навсегда, – произнесла я и впервые улыбнулась ей.
Мы обе одновременно протянули руки; жаркое рукопожатие. Мы пристально смотрели друг другу в глаза, не отводя их в сторону. Все равно что смотреть в бездонную пропасть.
– Возможно, мы поступили неправильно, да? – спросила она. – Стараюсь представить, как буду оправдываться перед людьми, не уверена, что смогу, кроме…
– …того, что спасла себе жизнь, – закончила я.
– Надеюсь, да, – вздохнула она. – А как ты? Ты рассказала своему… своему бойфренду?
– Нет, – ответила я. – Понимаю, что должна. Но не расскажу. Лучше сохраню это в себе.
Все было сказано, добавить было нечего. Наши руки расцепились.
– Прощай, – тихо проговорила она.
– Прощай.
Она повернулась и пошла по дороге, по которой пришла, а я смотрела ей вслед, наблюдая, как все меньше и меньше становилась ее фигура, пока не превратилась в точку на горизонте и затем исчезла совсем. Потом я повернулась и, подставляя лицо леденящему ветру, пошла обратно по мрачной болотистой почве, с кружащими надо мной птицами, обратно к старинной серой церкви и своей машине. Обратно по узкой дороге к широкой, дальше к шоссе, назад в бурлящий город, где протекала моя жизнь. Вверх по лестнице, к Дону.
– Я дома, – сказала я, вслушиваясь в слова, когда произносила их, повторила для уверенности: – Дома.
– Я скучал по тебе.
– Вот, – сказала я, целуя его, – теперь я здесь.
Дорогой мой Трой, думаю, пришло время нам расстаться. Не представляю, как обойдусь без тебя, но попытаюсь. Прости…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31