Была ли это петля вокруг шеи Троя? Было ли это предупреждение? «Не впутывай меня…»
– Ты видела это? – спросила я Полли.
– Что? – переспросила она.
Казалось, что никто ничего не заметил, кроме меня.
Позднее, уже на улице, стоя на ступенях в солнечном свете, от которого у меня разболелись глаза, Полли сказала, что я должна почувствовать огромное облегчение. Я подписала обязательство, составленное Дейрдре Уолш, в соответствии с которым я обещала не приближаться и не вступать в контакт ни с Бренданом, ни с его друзьями, ни с членами его семьи. Полли также заявила от моего имени, что я очень сожалею, но я испытывала огромное напряжение и уже получаю психиатрическую помощь. Перед тем как мы расстались, Полли подала мне руку.
– Я ничего не имею против этого, – сказала я.
Полли посмотрела на меня озадаченно.
– Это все ерунда. Брендан всегда хотел перехитрить меня в чем-то похожем на это. Если ты такой же хороший лжец, как Брендан, ты всегда сможешь заставить любого, как я, говорить так, словно он лжет. Думаю, ты дала мне хороший совет. Я должна была подписать этот документ. Поэтому я должна поблагодарить тебя за спасение от адского пламени. Но мне обязательно нужно спросить: ты мне веришь?
Казалось, Полли не хочет отвечать.
– Ну, веришь?
– Разве я могу быть уверена? – печально спросила она.
– Но ведь ты моя подруга, – возразила я. – Если бы ты была настоящей подругой, ты бы знала меня, ты бы верила мне.
– Прости, Миранда, – сказала она. – Даже друзья могут подвести.
Я протянула руку, она ее пожала, и мы распрощались. Этим же вечером Полли позвонила, отменяя нашу встречу с выпивкой.
ГЛАВА 38
Я пошла в газетный киоск у дороги и купила блок бумаги для заметок. Там продавалась бумага только одного цвета, какого-то отвратительного оттенка сиреневого. Но в конце концов, разве цвет имел значение? Я открыла блок на столе. Первая шариковая ручка, которая попалась под руку, не писала. Я лизнула шарик, потрясла его, подержала под струей горячей воды, а потом взяла и выбросила в мусорное ведро, чтобы ручка больше не раздражала меня. Потом долго рылась в ящиках, чтобы найти другую. Приняла решение. Как только найду себе новый дом, когда бы это ни произошло, куплю сотню, нет, две сотни ручек, разбросаю их вокруг, как крошечные шоколадные яйца на Пасху. Спрячу их в ящиках, за полками, в шкафах и за книгами, за спинкой дивана, в карманах всех пальто, чтобы всегда можно было найти хотя бы одну.
Сейчас у меня не было нужного настроения. Приготовила себе чашку кофе и опровергла поговорку «Кто над чайником стоит, у того он не кипит». Я залила кофе холодной водой и стояла, глядя на него, думая о другом, пока не услышала шипение и не увидела, что крышка запрыгала. Я взяла в руки горячую кружку, чтобы остудить ее, и встала у окна, ничего не видя. Повернулась, чтобы осмотреть свою комнату. Скоро все будет запаковано в коробки, сдано куда-нибудь на хранение, а позднее распаковано и разложено где-то в другом месте. В течение какого-то времени все выглядело так, словно шло нормально, а я уже чувствовала себя как эмигрант, оставляющий за собой свою прежнюю жизнь. Но оставались еще одна или две вещи, которые все же нужно было обязательно сделать, и это было самое главное. Я села за стол и начала писать.
Дорогая Наоми!
Если ты сейчас читаешь эти строки, значит, ты по крайней мере не выбросила конверт в мусорное ведро, а это уже кое-что.
Как, вероятно, тебе известно, если ты передашь это письмо Брендану/Бену или в полицию, что совершенно равноценно, то меня арестуют и обвинят в преследовании. Так они сказали мне. Надеюсь, ты так не поступишь. Мне не хочется попасть в тюрьму. Но если ты все-таки передашь письмо, то не могла бы ты сначала прочитать его? И я хочу, чтобы ты прочитала также и мое обещание: это мое последнее сообщение тебе. Никогда больше не буду искать контакта с тобой. Теперь решать тебе.
Я не собираюсь делать никаких попыток, чтобы оправдать перед тобой свое поведение. Все бы оказалось слишком сложно, а это письмо было бы таким же длинным, как книга, и, возможно, в любом случае я бы не сумела подобрать слова, чтобы правильно объяснить все.
Все, что я могу сейчас сделать, – это по возможности ясно все изложить. Меня обвинили в том, что я представляю собой угрозу для Брендана. Дело в том, что я считаю – все как раз наоборот. Я просыпаюсь по ночам и при каждом скрипе, который я слышу, думаю, что, наверное, он пришел, чтобы прикончить меня. Но это не твоя забота. Я боюсь за себя, но еще больше я уверена, что в опасности ты. Может быть, не сегодня, может быть, не завтра, но непременно в том случае, если все будет плохо, как это бывает, когда начинают портиться отношения. Не думаю, что Брендан сможет смириться, если что-то пойдет не по тому пути, который он запланировал.
Что же я хочу сказать тебе? Я собиралась послать тебе что-то вроде перечня контрольных вопросов. Считаешь ли ты, что он говорит правду? Наблюдает он за тобой или контролирует тебя? Скрытно ли ведет себя? Если ли какие-нибудь, пускай и незначительные, проявления злобности? Насилия? Знаешь ли ты, что он делает, когда он не с тобой? Что на самом деле тебе известно о нем и сколько? Веришь ли ты тому, что он рассказывает тебе?
Но все это вздор. Забудь, что я сказала.
Ты никогда больше не услышишь от меня ничего, еще раз желаю тебе счастья и чтобы тебе никогда не понадобилось найти меня. Я собираюсь выехать из своей квартиры. Не знаю еще, куда я отправлюсь. Но если ты все-таки захочешь связаться со мной, то в конце этого письма я оставляю несколько номеров телефонов разных людей. Один из них поможет тебе связаться со мной.
Боюсь, тебе не повезло. Но я желаю, чтобы повезло. Удачи!
Миранда
Пока не передумала, положила письмо в конверт, написала адрес кафе «Крэбтриз», указав, что оно предназначено для нее, вышла из дома и опустила в почтовый ящик па углу.
Как правило, чтобы найти пропавший носок, лучше всего выбросить оставшийся. И если захотите узнать, почему не следует отправлять письмо, то поймете это только в тот момент, как опустите его в почтовый ящик, в то самое мгновение, когда разожмутся большой и указательный пальцы, выпуская конверт. Как только я услышала, что письмо к Наоми стукнулось о другие письма в почтовом ящике, сразу поняла, что не учла еще одной возможности. Так всегда и вообще было с Бренданом. Я думала, что Наоми может выбросить письмо, даже не прочитав его, или сохранить его у себя. В любом из этих случаев я не узнаю ничего. Она могла бы передать его в полицию или Брендану, который передаст его в полицию. В любом из этих случаев меня посетит полицейский офицер через день или два; естественно, визит этот будет очень неприятный.
А сейчас я подумала еще об одной возможности: Наоми отдает его Брендану, а тот не передаст его в полицию. Он прочитает письмо, сразу поймет, что я неумолима, скажет Наоми, что вообще о нем не стоило даже и беспокоиться, но решит, что обязательно нужно сделать что-нибудь самому.
Я простояла около почтового ящика в течение сорока пяти минут. Потом подъехал красный автофургон, из него вышел почтальон с большим серым матерчатым мешком. Сказала ему, что опустила письмо по ошибке, что мне бы хотелось вернуть его. Он открыл замок на боку почтового ящика, подождал, пока десятки и десятки писем вывалятся в мешок. Затем взглянул на меня так, как многие смотрели на меня, словно я сошла с ума, и отрицательно покачал головой.
ГЛАВА 39
– Привет, Миранда! – прогремел его голос вверх по лестничным пролетам, затем раздались торопливые шаги, перескакивающие сразу через две ступеньки.
Я нанесла последний точный мазок глянцевого лака на плинтус и положила кисть на крышку банки с лаком.
– Лак еще сырой, – сказала я, когда он вошел в дверь, развязывая галстук, как обычно. – Ничего не трогай.
Я встала и прошла через чудесную пустую комнату.
– Кроме тебя, – ответил он.
Положив руки на мои усталые плечи, поцеловал меня, и мало-помалу исчезли усталость и напряжение. Я подумала: разве можно одновременно чувствовать возбуждение и полное спокойствие, знать кого-то так хорошо и все-таки чувствовать, что можно узнать еще значительно лучше?
– Добрый день! – приветствовала я.
– Это самое приятное сегодня. У меня всего пятнадцать минут, а потом я должен вернуться на работу. По пути в магазине, торгующем экзотическими продуктами, купил нам несколько сандвичей.
– Можно с этим немного подождать? – спросила я, взяв его за руку.
Повела его вверх по следующему узкому лестничному пролету, по голым доскам, вдоль свежевыкрашенных стен в небольшую комнату в мансарде, которая служила мне спальней, где под окном лежал матрас, а в деревянных коробках была сложена моя одежда. Сняла с него куртку и галстук, а он расстегнул мой комбинезон, и мы улыбались друг другу как настоящие идиоты, потому что здесь мы проводили свое обеденное время обычно по средам, готовые любить друг друга в пустом доме, где разносилось эхо. Свет проникал через жалюзи, полосками освещая комнату. Повесила на вешалку его костюм. Он бросил мою рабочую одежду, перепачканную краской, в угол комнаты.
– Хотелось бы провести здесь весь остаток дня, – сказала я немного позднее, вытянувшись на матрасе, а он сидел рядом и гладил меня по голове.
– Жареные овощи с сыром моцарелла или фермерским чеддером и пикули?
– Всего по половинке.
– Чудесно.
– Мы можем поесть на кухне, потом покажу тебе, что удалось сделать после того, как ты был здесь в последний раз.
Я пыталась уехать из Лондона в сельскую местность. Действительно старалась. Мосты были сожжены, от Билла ушла, продала квартиру за рекордно короткое время, отдала свои вещи на хранение. Одновременно написала всем людям, которые мне были знакомы по моему ремеслу, провела неофициальные переговоры и обдумала все предложения самым серьезным образом. Я раздумывала о переезде в Уэльс и Линкольншир, и даже, хотя бы на несколько дней, в Бретань, где, совершенно очевидно, массы англичан отчаянно нуждались в строителе, ставшем дизайнером по интерьерам, чтобы переделать свои живописные сельские дома. Но подобно Алисе, которая, пройдя через зеркало, выяснила, что для того, чтобы продвигаться вперед, она должна обязательно вернуться назад, я обнаружила, что результат всех приложенных усилий оказался прямо противоположным ожидаемому. Стремясь выбраться из огромного столичного водоворота, я каким-то непонятным образом оказалась в самом его центре.
Теперь я жила в высоком узком доме на юге Кингз-Кросс, полностью реконструировав его, в то время как владелец был в Америке, уехав туда на девять месяцев. Когда он предложил мне эту работу, экстравагантную модернистскую реконструкцию, о которой я могла только мечтать, добавив о возможности свободного проживания в доме, я решила, что это слишком хороший шанс, чтобы просто так отказаться от него. Я начала с нижнего этажа и перемещалась наверх, полностью разорив кухню, превратив ее в лабораторию для приготовления пищи, построив в саду теплицу в стиле минимализма, расширив гостиную, превратив спальню в комнату, совмещенную с ванной. Прошло уже восемь из девяти месяцев. Сейчас осталось лишь оштукатурить, покрасить и открыть небесам комнату в мансарде, где я спала.
– Ты проделала огромную работу, – сказал он, кладя остатки сандвича в рот и натягивая куртку.
– Все хорошо, да?
– А сейчас ты почти уже у цели?
– Да.
– Миранда…
– Да?
– После того…
Но тут из спальни стал подавать сигналы мой мобильный телефон, поэтому мы поспешно сказали друг другу прощальные слова, я понеслась наверх, чтобы ответить, и слышала, как внизу хлопнула, закрываясь, входная дверь. Если бы встала на цыпочки и вытянула шею, то из слухового мансардного окна смогла бы увидеть, как он торопливо уходил по улице. Он забыл галстук.
Рано вечером мы отправились на велосипедную прогулку, пили кофе, сидя на поребрике тротуара, на свежем воздухе, хотя уже и становилось прохладно. Мы были вместе уже почти целый год, все его сезоны. Он увидел меня через все события, смерть Троя, Рождество, смерть Лауры. Познакомился с моими сломленными, сбитыми с толку родителями; познакомился с Кэрри и ее женихом; познакомился с моими друзьями. Он не протестовал, когда я будила его в три часа ночи, чтобы поговорить о том, о чем я не решалась заговорить днем. Он ходил за мной хвостом по строительным площадкам, стараясь проявлять интерес к текстуре древесины, держал стремянку, пока краска капала ему на голову. Я взглянула на него, когда он ехал на велосипеде рядом со мной, он почувствовал мой взгляд, ответил взглядом, свернул в сторону. Мое сердце сжалось в кулак.
У себя в квартире он приготовил нам ужин – копченая скумбрия, салат и бутылка белого вина, пока я сидела на церковной скамье с высокой спинкой, которую он купил в центре продажи старых вещей, и наблюдала за ним. Наконец сел за стол, немного поел и сразу отодвинул тарелку в сторону.
– Хм, что я говорил сегодня днем…
– Да?
– О твоих планах, ты помнишь? Ну, я думаю, ты можешь переехать ко мне.
Я начала говорить, но он поднял руку:
– Подожди. Я говорю, что все это неправильно. Не хочу сказать, что ты можешь переехать ко мне. Конечно, я хочу, но это совсем не то, что я говорю на самом деле. И когда я так говорю, то думаю, что ты могла бы переехать, словно это вот сейчас пришло мне в голову, но на самом деле только об этом и думаю все время.
– Ты смущаешь меня.
– Я нервничаю вот почему… – Он сделал вдох и затем сказал: – Я очень хочу, чтобы ты переехала и жила со мной.
Он повертел в руке бокал для вина за ножку.
– Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, Миранда. Счастье забурлило во мне, как родник, бьющий из-под земли. Нежданно-негаданно незаслуженное счастье постучало в мою опаленную жизнь уже тогда, когда я только познакомилась с ним.
– Хочу, чтобы у нас с тобой были дети… – продолжал он. – Хочу состариться вместе с тобой. Только с тобой. Ни с кем, только с тобой. Вот.
– О! – смогла произнести я.
– Никогда раньше не говорил ничего подобного.
Он изменился в лице, потер глаза.
– Предполагается, что сейчас ты должна ответить, не так ли?
– Послушай, Дон… – нерешительно произнесла я.
– Просто скажи мне.
Я наклонилась к нему, обхватила руками его приятное, умное лицо, поцеловала веки, губы.
– Я тоже люблю тебя, – сказала я. – Очень, очень, очень люблю. Только тебя.
– Это хорошо, – обрадовался он. – Правда?
– Не мог бы ты подождать немного?
– Подождать?
– Да.
Я выдержала его взгляд.
– Ну конечно, могу и подождать, но значит ли это, что ты не уверена? Во мне, я хотел сказать?
– Нет. Это совсем не то.
– В чем же дело?
– Я совершенно уверена в своих чувствах, – подтвердила я, – Но не перестаю удивляться, как тебе удалось понять, что это настоящее чувство. Вот и все.
– Но почему же?
– Я запуталась, – уклончиво ответила я.
– Ты запугана?
– Ты имеешь в виду какое-то обязательство или что-либо подобное?
– Не совсем то. Но после всего, через что тебе пришлось пройти, возможно, ты считаешь, что нельзя чувствовать себя счастливой.
– Нет, не то.
– Или, возможно, тебя не покидает ощущение, что ты не в безопасности и любой, кто будет вместе с тобой, также будет подвергаться опасности. Мы ведь уже говорили о том, что ты чувствовала себя человеком, распространяющим несчастья, их носителем. Может быть, это то? Все, кого ты любишь, умирают.
– Ты психолог, – вздохнула я.
– Потому что мне все равно, – горячо заговорил он. – Все связано с риском. Просто нужно выбирать тот риск, на который готов пойти. Я сделал свой выбор давным-давно. А теперь пришла твоя очередь сделать то же самое.
Я взяла его руки в свои, перевернула их ладонями вверх, поцеловала обе.
Я сделала свой выбор, – сказала я.
– Ты плачешь, – улыбнулся он. – Прямо в свою тарелку.
– Прости.
– Конечно, я буду ждать и дождусь.
Я познакомилась с мужчиной. Доном. Мне бы очень хотелось, чтобы и ты познакомился с ним. Думаю, он бы тебе понравился. Знаю, что ты бы понравился ему. Не знаю, но, кажется, нельзя полюбить кого-то снова, еще раз, в этом есть что-то странное, тревожное, неправильное. Никогда не думала, что такое возможно, особенно после всего, что произошло. Думала, что со всем этим покончено. Иногда, а на самом деле очень часто, меня внезапно охватывает паника, что все это неправильно. Неправильно чувствовать себя счастливой, хочу сказать, когда тебя здесь уже нет, когда Лаура ушла, а от мамы и папы остались только тени, когда пострадало столько людей, и я считаю, что все это случилось из-за меня.
Именно я распространяла эту страшную заразу. Почти вижу саркастичное выражение твоего лица, когда говорю это, но тем не менее это правда. Мне всегда будет не хватать тебя, Трой. Каждую минуту каждого дня каждой недели каждого года, которые мне остались. Поэтому разве можно позволить себе быть счастливой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Ты видела это? – спросила я Полли.
– Что? – переспросила она.
Казалось, что никто ничего не заметил, кроме меня.
Позднее, уже на улице, стоя на ступенях в солнечном свете, от которого у меня разболелись глаза, Полли сказала, что я должна почувствовать огромное облегчение. Я подписала обязательство, составленное Дейрдре Уолш, в соответствии с которым я обещала не приближаться и не вступать в контакт ни с Бренданом, ни с его друзьями, ни с членами его семьи. Полли также заявила от моего имени, что я очень сожалею, но я испытывала огромное напряжение и уже получаю психиатрическую помощь. Перед тем как мы расстались, Полли подала мне руку.
– Я ничего не имею против этого, – сказала я.
Полли посмотрела на меня озадаченно.
– Это все ерунда. Брендан всегда хотел перехитрить меня в чем-то похожем на это. Если ты такой же хороший лжец, как Брендан, ты всегда сможешь заставить любого, как я, говорить так, словно он лжет. Думаю, ты дала мне хороший совет. Я должна была подписать этот документ. Поэтому я должна поблагодарить тебя за спасение от адского пламени. Но мне обязательно нужно спросить: ты мне веришь?
Казалось, Полли не хочет отвечать.
– Ну, веришь?
– Разве я могу быть уверена? – печально спросила она.
– Но ведь ты моя подруга, – возразила я. – Если бы ты была настоящей подругой, ты бы знала меня, ты бы верила мне.
– Прости, Миранда, – сказала она. – Даже друзья могут подвести.
Я протянула руку, она ее пожала, и мы распрощались. Этим же вечером Полли позвонила, отменяя нашу встречу с выпивкой.
ГЛАВА 38
Я пошла в газетный киоск у дороги и купила блок бумаги для заметок. Там продавалась бумага только одного цвета, какого-то отвратительного оттенка сиреневого. Но в конце концов, разве цвет имел значение? Я открыла блок на столе. Первая шариковая ручка, которая попалась под руку, не писала. Я лизнула шарик, потрясла его, подержала под струей горячей воды, а потом взяла и выбросила в мусорное ведро, чтобы ручка больше не раздражала меня. Потом долго рылась в ящиках, чтобы найти другую. Приняла решение. Как только найду себе новый дом, когда бы это ни произошло, куплю сотню, нет, две сотни ручек, разбросаю их вокруг, как крошечные шоколадные яйца на Пасху. Спрячу их в ящиках, за полками, в шкафах и за книгами, за спинкой дивана, в карманах всех пальто, чтобы всегда можно было найти хотя бы одну.
Сейчас у меня не было нужного настроения. Приготовила себе чашку кофе и опровергла поговорку «Кто над чайником стоит, у того он не кипит». Я залила кофе холодной водой и стояла, глядя на него, думая о другом, пока не услышала шипение и не увидела, что крышка запрыгала. Я взяла в руки горячую кружку, чтобы остудить ее, и встала у окна, ничего не видя. Повернулась, чтобы осмотреть свою комнату. Скоро все будет запаковано в коробки, сдано куда-нибудь на хранение, а позднее распаковано и разложено где-то в другом месте. В течение какого-то времени все выглядело так, словно шло нормально, а я уже чувствовала себя как эмигрант, оставляющий за собой свою прежнюю жизнь. Но оставались еще одна или две вещи, которые все же нужно было обязательно сделать, и это было самое главное. Я села за стол и начала писать.
Дорогая Наоми!
Если ты сейчас читаешь эти строки, значит, ты по крайней мере не выбросила конверт в мусорное ведро, а это уже кое-что.
Как, вероятно, тебе известно, если ты передашь это письмо Брендану/Бену или в полицию, что совершенно равноценно, то меня арестуют и обвинят в преследовании. Так они сказали мне. Надеюсь, ты так не поступишь. Мне не хочется попасть в тюрьму. Но если ты все-таки передашь письмо, то не могла бы ты сначала прочитать его? И я хочу, чтобы ты прочитала также и мое обещание: это мое последнее сообщение тебе. Никогда больше не буду искать контакта с тобой. Теперь решать тебе.
Я не собираюсь делать никаких попыток, чтобы оправдать перед тобой свое поведение. Все бы оказалось слишком сложно, а это письмо было бы таким же длинным, как книга, и, возможно, в любом случае я бы не сумела подобрать слова, чтобы правильно объяснить все.
Все, что я могу сейчас сделать, – это по возможности ясно все изложить. Меня обвинили в том, что я представляю собой угрозу для Брендана. Дело в том, что я считаю – все как раз наоборот. Я просыпаюсь по ночам и при каждом скрипе, который я слышу, думаю, что, наверное, он пришел, чтобы прикончить меня. Но это не твоя забота. Я боюсь за себя, но еще больше я уверена, что в опасности ты. Может быть, не сегодня, может быть, не завтра, но непременно в том случае, если все будет плохо, как это бывает, когда начинают портиться отношения. Не думаю, что Брендан сможет смириться, если что-то пойдет не по тому пути, который он запланировал.
Что же я хочу сказать тебе? Я собиралась послать тебе что-то вроде перечня контрольных вопросов. Считаешь ли ты, что он говорит правду? Наблюдает он за тобой или контролирует тебя? Скрытно ли ведет себя? Если ли какие-нибудь, пускай и незначительные, проявления злобности? Насилия? Знаешь ли ты, что он делает, когда он не с тобой? Что на самом деле тебе известно о нем и сколько? Веришь ли ты тому, что он рассказывает тебе?
Но все это вздор. Забудь, что я сказала.
Ты никогда больше не услышишь от меня ничего, еще раз желаю тебе счастья и чтобы тебе никогда не понадобилось найти меня. Я собираюсь выехать из своей квартиры. Не знаю еще, куда я отправлюсь. Но если ты все-таки захочешь связаться со мной, то в конце этого письма я оставляю несколько номеров телефонов разных людей. Один из них поможет тебе связаться со мной.
Боюсь, тебе не повезло. Но я желаю, чтобы повезло. Удачи!
Миранда
Пока не передумала, положила письмо в конверт, написала адрес кафе «Крэбтриз», указав, что оно предназначено для нее, вышла из дома и опустила в почтовый ящик па углу.
Как правило, чтобы найти пропавший носок, лучше всего выбросить оставшийся. И если захотите узнать, почему не следует отправлять письмо, то поймете это только в тот момент, как опустите его в почтовый ящик, в то самое мгновение, когда разожмутся большой и указательный пальцы, выпуская конверт. Как только я услышала, что письмо к Наоми стукнулось о другие письма в почтовом ящике, сразу поняла, что не учла еще одной возможности. Так всегда и вообще было с Бренданом. Я думала, что Наоми может выбросить письмо, даже не прочитав его, или сохранить его у себя. В любом из этих случаев я не узнаю ничего. Она могла бы передать его в полицию или Брендану, который передаст его в полицию. В любом из этих случаев меня посетит полицейский офицер через день или два; естественно, визит этот будет очень неприятный.
А сейчас я подумала еще об одной возможности: Наоми отдает его Брендану, а тот не передаст его в полицию. Он прочитает письмо, сразу поймет, что я неумолима, скажет Наоми, что вообще о нем не стоило даже и беспокоиться, но решит, что обязательно нужно сделать что-нибудь самому.
Я простояла около почтового ящика в течение сорока пяти минут. Потом подъехал красный автофургон, из него вышел почтальон с большим серым матерчатым мешком. Сказала ему, что опустила письмо по ошибке, что мне бы хотелось вернуть его. Он открыл замок на боку почтового ящика, подождал, пока десятки и десятки писем вывалятся в мешок. Затем взглянул на меня так, как многие смотрели на меня, словно я сошла с ума, и отрицательно покачал головой.
ГЛАВА 39
– Привет, Миранда! – прогремел его голос вверх по лестничным пролетам, затем раздались торопливые шаги, перескакивающие сразу через две ступеньки.
Я нанесла последний точный мазок глянцевого лака на плинтус и положила кисть на крышку банки с лаком.
– Лак еще сырой, – сказала я, когда он вошел в дверь, развязывая галстук, как обычно. – Ничего не трогай.
Я встала и прошла через чудесную пустую комнату.
– Кроме тебя, – ответил он.
Положив руки на мои усталые плечи, поцеловал меня, и мало-помалу исчезли усталость и напряжение. Я подумала: разве можно одновременно чувствовать возбуждение и полное спокойствие, знать кого-то так хорошо и все-таки чувствовать, что можно узнать еще значительно лучше?
– Добрый день! – приветствовала я.
– Это самое приятное сегодня. У меня всего пятнадцать минут, а потом я должен вернуться на работу. По пути в магазине, торгующем экзотическими продуктами, купил нам несколько сандвичей.
– Можно с этим немного подождать? – спросила я, взяв его за руку.
Повела его вверх по следующему узкому лестничному пролету, по голым доскам, вдоль свежевыкрашенных стен в небольшую комнату в мансарде, которая служила мне спальней, где под окном лежал матрас, а в деревянных коробках была сложена моя одежда. Сняла с него куртку и галстук, а он расстегнул мой комбинезон, и мы улыбались друг другу как настоящие идиоты, потому что здесь мы проводили свое обеденное время обычно по средам, готовые любить друг друга в пустом доме, где разносилось эхо. Свет проникал через жалюзи, полосками освещая комнату. Повесила на вешалку его костюм. Он бросил мою рабочую одежду, перепачканную краской, в угол комнаты.
– Хотелось бы провести здесь весь остаток дня, – сказала я немного позднее, вытянувшись на матрасе, а он сидел рядом и гладил меня по голове.
– Жареные овощи с сыром моцарелла или фермерским чеддером и пикули?
– Всего по половинке.
– Чудесно.
– Мы можем поесть на кухне, потом покажу тебе, что удалось сделать после того, как ты был здесь в последний раз.
Я пыталась уехать из Лондона в сельскую местность. Действительно старалась. Мосты были сожжены, от Билла ушла, продала квартиру за рекордно короткое время, отдала свои вещи на хранение. Одновременно написала всем людям, которые мне были знакомы по моему ремеслу, провела неофициальные переговоры и обдумала все предложения самым серьезным образом. Я раздумывала о переезде в Уэльс и Линкольншир, и даже, хотя бы на несколько дней, в Бретань, где, совершенно очевидно, массы англичан отчаянно нуждались в строителе, ставшем дизайнером по интерьерам, чтобы переделать свои живописные сельские дома. Но подобно Алисе, которая, пройдя через зеркало, выяснила, что для того, чтобы продвигаться вперед, она должна обязательно вернуться назад, я обнаружила, что результат всех приложенных усилий оказался прямо противоположным ожидаемому. Стремясь выбраться из огромного столичного водоворота, я каким-то непонятным образом оказалась в самом его центре.
Теперь я жила в высоком узком доме на юге Кингз-Кросс, полностью реконструировав его, в то время как владелец был в Америке, уехав туда на девять месяцев. Когда он предложил мне эту работу, экстравагантную модернистскую реконструкцию, о которой я могла только мечтать, добавив о возможности свободного проживания в доме, я решила, что это слишком хороший шанс, чтобы просто так отказаться от него. Я начала с нижнего этажа и перемещалась наверх, полностью разорив кухню, превратив ее в лабораторию для приготовления пищи, построив в саду теплицу в стиле минимализма, расширив гостиную, превратив спальню в комнату, совмещенную с ванной. Прошло уже восемь из девяти месяцев. Сейчас осталось лишь оштукатурить, покрасить и открыть небесам комнату в мансарде, где я спала.
– Ты проделала огромную работу, – сказал он, кладя остатки сандвича в рот и натягивая куртку.
– Все хорошо, да?
– А сейчас ты почти уже у цели?
– Да.
– Миранда…
– Да?
– После того…
Но тут из спальни стал подавать сигналы мой мобильный телефон, поэтому мы поспешно сказали друг другу прощальные слова, я понеслась наверх, чтобы ответить, и слышала, как внизу хлопнула, закрываясь, входная дверь. Если бы встала на цыпочки и вытянула шею, то из слухового мансардного окна смогла бы увидеть, как он торопливо уходил по улице. Он забыл галстук.
Рано вечером мы отправились на велосипедную прогулку, пили кофе, сидя на поребрике тротуара, на свежем воздухе, хотя уже и становилось прохладно. Мы были вместе уже почти целый год, все его сезоны. Он увидел меня через все события, смерть Троя, Рождество, смерть Лауры. Познакомился с моими сломленными, сбитыми с толку родителями; познакомился с Кэрри и ее женихом; познакомился с моими друзьями. Он не протестовал, когда я будила его в три часа ночи, чтобы поговорить о том, о чем я не решалась заговорить днем. Он ходил за мной хвостом по строительным площадкам, стараясь проявлять интерес к текстуре древесины, держал стремянку, пока краска капала ему на голову. Я взглянула на него, когда он ехал на велосипеде рядом со мной, он почувствовал мой взгляд, ответил взглядом, свернул в сторону. Мое сердце сжалось в кулак.
У себя в квартире он приготовил нам ужин – копченая скумбрия, салат и бутылка белого вина, пока я сидела на церковной скамье с высокой спинкой, которую он купил в центре продажи старых вещей, и наблюдала за ним. Наконец сел за стол, немного поел и сразу отодвинул тарелку в сторону.
– Хм, что я говорил сегодня днем…
– Да?
– О твоих планах, ты помнишь? Ну, я думаю, ты можешь переехать ко мне.
Я начала говорить, но он поднял руку:
– Подожди. Я говорю, что все это неправильно. Не хочу сказать, что ты можешь переехать ко мне. Конечно, я хочу, но это совсем не то, что я говорю на самом деле. И когда я так говорю, то думаю, что ты могла бы переехать, словно это вот сейчас пришло мне в голову, но на самом деле только об этом и думаю все время.
– Ты смущаешь меня.
– Я нервничаю вот почему… – Он сделал вдох и затем сказал: – Я очень хочу, чтобы ты переехала и жила со мной.
Он повертел в руке бокал для вина за ножку.
– Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, Миранда. Счастье забурлило во мне, как родник, бьющий из-под земли. Нежданно-негаданно незаслуженное счастье постучало в мою опаленную жизнь уже тогда, когда я только познакомилась с ним.
– Хочу, чтобы у нас с тобой были дети… – продолжал он. – Хочу состариться вместе с тобой. Только с тобой. Ни с кем, только с тобой. Вот.
– О! – смогла произнести я.
– Никогда раньше не говорил ничего подобного.
Он изменился в лице, потер глаза.
– Предполагается, что сейчас ты должна ответить, не так ли?
– Послушай, Дон… – нерешительно произнесла я.
– Просто скажи мне.
Я наклонилась к нему, обхватила руками его приятное, умное лицо, поцеловала веки, губы.
– Я тоже люблю тебя, – сказала я. – Очень, очень, очень люблю. Только тебя.
– Это хорошо, – обрадовался он. – Правда?
– Не мог бы ты подождать немного?
– Подождать?
– Да.
Я выдержала его взгляд.
– Ну конечно, могу и подождать, но значит ли это, что ты не уверена? Во мне, я хотел сказать?
– Нет. Это совсем не то.
– В чем же дело?
– Я совершенно уверена в своих чувствах, – подтвердила я, – Но не перестаю удивляться, как тебе удалось понять, что это настоящее чувство. Вот и все.
– Но почему же?
– Я запуталась, – уклончиво ответила я.
– Ты запугана?
– Ты имеешь в виду какое-то обязательство или что-либо подобное?
– Не совсем то. Но после всего, через что тебе пришлось пройти, возможно, ты считаешь, что нельзя чувствовать себя счастливой.
– Нет, не то.
– Или, возможно, тебя не покидает ощущение, что ты не в безопасности и любой, кто будет вместе с тобой, также будет подвергаться опасности. Мы ведь уже говорили о том, что ты чувствовала себя человеком, распространяющим несчастья, их носителем. Может быть, это то? Все, кого ты любишь, умирают.
– Ты психолог, – вздохнула я.
– Потому что мне все равно, – горячо заговорил он. – Все связано с риском. Просто нужно выбирать тот риск, на который готов пойти. Я сделал свой выбор давным-давно. А теперь пришла твоя очередь сделать то же самое.
Я взяла его руки в свои, перевернула их ладонями вверх, поцеловала обе.
Я сделала свой выбор, – сказала я.
– Ты плачешь, – улыбнулся он. – Прямо в свою тарелку.
– Прости.
– Конечно, я буду ждать и дождусь.
Я познакомилась с мужчиной. Доном. Мне бы очень хотелось, чтобы и ты познакомился с ним. Думаю, он бы тебе понравился. Знаю, что ты бы понравился ему. Не знаю, но, кажется, нельзя полюбить кого-то снова, еще раз, в этом есть что-то странное, тревожное, неправильное. Никогда не думала, что такое возможно, особенно после всего, что произошло. Думала, что со всем этим покончено. Иногда, а на самом деле очень часто, меня внезапно охватывает паника, что все это неправильно. Неправильно чувствовать себя счастливой, хочу сказать, когда тебя здесь уже нет, когда Лаура ушла, а от мамы и папы остались только тени, когда пострадало столько людей, и я считаю, что все это случилось из-за меня.
Именно я распространяла эту страшную заразу. Почти вижу саркастичное выражение твоего лица, когда говорю это, но тем не менее это правда. Мне всегда будет не хватать тебя, Трой. Каждую минуту каждого дня каждой недели каждого года, которые мне остались. Поэтому разве можно позволить себе быть счастливой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31