хотела, чтобы ты была счастлива; действительно хотела; именно он был тем, кто… – Я не закончила свою мысль, понимая, как она прозвучит. – Как ты и говорила, теперь это уже не имеет никакого значения. Со всем этим покончено. Его нет больше в наших жизнях. Мне просто захотелось узнать, все ли у тебя в порядке, и больше ничего, честное слово. И что у нас у всех все хорошо. Было бы ужасно, если бы мы допустили, чтобы он сделал нас чужими друг другу.
– Знаю, – проговорила она вполголоса.
Затем она наклонилась ко мне, и в первый раз с ее лица исчезло безразличное выражение.
– Я должна кое-что тебе сообщить.
– Что?
– Здесь что-то не так. После Троя, ты знаешь, я думала, что больше никогда не смогу быть счастливой. Но все произошло так неожиданно… – Она покраснела. – Я встретила кое-кого.
– Ты хочешь сказать…
– Приятного мужчину. Он чуть старше меня и, кажется, по-настоящему заботится обо мне.
Я положила руку на ее плечо.
– Я очень рада, – тепло произнесла я. Затем: – Надеюсь, я не знаю, кто это?
Глупая попытка пошутить не удалась.
– Нет. Он младший менеджер в больнице. Его зовут Лоренс. Ты должна как-нибудь познакомиться с ним.
– Чудно.
– Он знает обо всем…
– Конечно.
– И он совсем другой, знаешь…
– Да. Хорошо. Чудесно.
– Маме и папе он понравился.
– Хорошо, – опять безнадежно сказала я. – Правда, хорошо. Я так счастлива за тебя!
– Спасибо.
Я купила огромную охапку тюльпанов, желтых нарциссов и ирисов, вскочила в автобус, который останавливался на расстоянии нескольких сотен ярдов от дома родителей. С фасада дома наконец-то убрали леса, и входная дверь была выкрашена в яркий темно-синий цвет. Я постучала и прислушалась: я знала, что они дома. В эти дни, казалось, они вообще никуда не выходили. Они работали, потом мама сидела дома и смотрела телевизор, а папа часами занимался садом, удаляя сорняки с окаймляющего газона и прибивая скворечники к фруктовым деревьям в конце сада.
Ответа не было, Я обошла дом и прижала нос к окну кухни. Внутри все сверкало новизной и было незнакомо: поверхности из нержавеющей стали, белые стены, точечное освещение на потолке. На столе стояла любимая папина кружка, рядом тарелка с апельсиновой кожурой, сложенная газета. Могу представить, как он методично снимает кожу с апельсина и делит его на части, медленно съедает, дольку за долькой между глотками кофе, хмурясь над газетой. Все то же самое, но все изменилось, стало другим.
У меня до сих пор оставался ключ от дома, поэтому, найдя его, я открыла заднюю дверь. На кухне взяла вазу, налила в нее воды, поставила цветы. На тарелке остались две дольки апельсина, и я проглотила их, рассеянно осматривая сад, который всего несколько месяцев назад представлял собой месиво из рытвин и выброшенных кухонных блоков, а сейчас был аккуратно приведен в порядок и уже засажен. На лестнице послышались шаги.
– Привет! – раздался голос мамы. – Кто там? – спросила она из коридора. – Кто это?
– Мама, это я.
– Миранда?
Мама была в халате. Волосы жирные, лицо опухло от сна.
– Ты заболела? – спросила я.
– Заболела? – Она потерла лицо. – Нет, просто немного устала. Дерек пошел купить садовую бечевку, я и подумала, что немного вздремну перед ленчем.
– Не хотела тебя будить.
– Не имеет значения.
– Я принесла тебе цветы.
– Спасибо. – Она взглянула на них, но совершенно безразлично, мельком.
– Чай или кофе? Я приготовлю.
– Хорошо бы. – Она присела на краешек одного из стульев.
– Так что: чай или кофе?
– То, что хочешь сама. Мне все равно.
– Кофе. А потом пойдем на прогулку.
– Не могу, Миранда. У меня… ну, в общем, есть дела, я должна кое-что сделать.
– Мама…
– Внутри болит, – сказала она. – Не болит только во время сна.
Я взяла се руку и поднесла к своему лицу.
– Обещаю сделать все, – сказала я, – все, чтобы тебе стало лучше.
Она пожала плечами. За нами засвистел чайник.
– Слишком поздно делать что-нибудь, – вздохнула она.
– Я любил ее, – сказал Тони.
Он пил уже третью банку пива, его речь была почти нечленораздельной. Казалось, что все в нем изменилось: щеки обвисли, заросли щетиной, волосы какие-то жирные, доходят до воротника, спереди на рубашке кофейное пятно, ногти не подстрижены.
– Я любил ее, – повторил он.
– Знаю.
– Что я сделал неправильно?
– Так нельзя переживать, – тихо проговорила я.
– Я не мог хорошо рассказать об этом, но она знала.
– Мне кажется… – начала я.
– А потом… – Он поднял банку пива и осушил ее. – Потом, когда она убежала… оставив только записку на столе, я хотел, чтобы она умерла, и она умерла.
– Здесь нет никакой связи, кроме той, которая у тебя сложилась в голове.
– Твой чертов Брендан. Очаровал. Обещал ей многое.
– Например?
– Головокружительную романтику, брак, детей. Все, из-за чего мы так с ней ссорились последние несколько месяцев.
– А-а, – протянула я.
– Хотя в конце концов я смирился. Она должна была узнать это.
Я продолжала пить вино и ничего не отвечала. Думала о Лауре, о смеющейся Лауре. Голова откинута назад, рот открыт, блестят белые зубы, темные глаза сияют жизнью.
– Увы, она мертва.
– Да.
В воскресенье я снова бегала. Семь миль в тумане моросящего дождя. Пила с Карлой кофе. Она тоже знала Лауру и захотела, чтобы мы провели целый час вместе, восклицая с оттенком сострадания, как все это ужасно.
Я занималась счетами компании. Работала без устали и была перевозбуждена. Находила любые занятия, чтобы не оставалось свободного времени. Никого не хотела видеть, но и не хотела быть сама с собой. Рассортировала старую корреспонденцию. Выбросила одежду, которую не надевала больше года. Просмотрела всю электронную почту и уничтожила сообщения, которые не хотела сохранить.
Наконец позвонила Биллу по мобильному телефону и сообщила, что хочу поговорить с ним. Он не спросил, могу ли я подождать до завтра, а просто сказал, что находится в Гуикнеме, но вернется к шести. Мы договорились встретиться в баре около Кингз-Кросс, который раньше был просто забегаловкой, но сейчас стал изысканным местом встречи художников-минималистов, где подавали коктейли, чай со льдом и тому подобное.
Я приняла еще одну ванну, переоделась, сняла широкие брюки с завязкой на поясе, надела джинсы и белую рубашку, застегивающуюся на пуговицы. Пришла в бар на пятнадцать минут раньше назначенного времени. Когда он появился, то поцеловал меня в макушку и скользнул на место напротив. Он заказал томатный сок со специями, а я попросила «Кровавую Мери» для храбрости. Мы чокнулись, и я стала расспрашивать его о том, как он провел выходные.
– О чем ты, Миранда?
– Хочу прекратить у тебя работу, – сказала я.
Чтобы прийти в себя от неожиданности, он сделал глоток и снова поставил его на стол.
– Хорошая мысль, – сказал он.
– Что?
Он улыбнулся мне с такой добротой и нежностью, что я постаралась не показать, что у меня на глазах выступили слезы.
– Я набираюсь мужества, чтобы сказать тебе об этом, а все, что можешь ответить ты, – так это «хорошая мысль».
– Да.
– И ты не собираешься умолять меня, чтобы я осталась?
– Тебе нужно начать с самого начала.
– Правильно.
– Подальше от всей семьи и их дел.
– Ты тоже член семьи.
– Спасибо.
– В хорошем смысле.
– Знаю.
– Чувствую, что моя жизнь превратилась в отвратительную мешанину, и мне нужно поскорее выбраться из нее.
– Что собираешься делать?
– Попытаюсь найти работу в компании по декоративному оформлению интерьеров, что-нибудь в этом роде. К настоящему времени у меня достаточно связей. Должна я уведомить тебя за три месяца до увольнения или как? И дашь ли ты мне рекомендацию?
– «Я знаю Миранду Коттон с тех времен, когда ей исполнился один день от роду…» Вот такую ерунду?
– Что-то подобное. – Я глотнула и вертела в руках свой бокал.
– Не заставляй меня быть сентиментальным, Миранда. Мы же будем встречаться по-прежнему. Ты ведь не собираешься уезжать из города?
– А если собираюсь?
– Что? Уехать из Лондона?
– Может быть.
– О! – Он поднял свой бокал. – Удачи тебе. Я всегда верил в то, что нужно сжигать за собой мосты.
– Я знаю… Билл!
– Да?
– Я никогда не была влюблена в Брендана. Все было не так, как казалось людям.
Билл пожал плечами:
– Никогда не думал о нем хорошо. Всегда он сжимал мне руку, когда мы разговаривали, и три раза повторял мое имя в одном предложении.
– Значит, ты мне веришь?
– В общем и целом, – сказал он с улыбкой. – Более или менее.
– Спасибо… – Мои глаза снова обожгли слезы, я расслабилась от благодарности. – Думаю, нужно взять еще «Кровавую Мери».
– Хорошо, я пойду домой. Пей все, что тебе нравится, но работать в новом доме начинаем в восемь.
– Буду ровно в восемь.
Он встал и поцеловал меня в макушку снова.
– Будь осторожна.
ГЛАВА 30
Я сделала это. Заставила себя сделать и сделала. Выставила свою квартиру на продажу. Я прошла через это как во сне, не думая. Мне было все равно. Поэтому все прошло более или менее гладко. Пришел молодой человек со скоросшивателем, служившим и подставкой для письма, изъявляя восторг по поводу хорошего состояния квартиры. Сообщил, что их комиссионная ставка составляет три процента. Я сказала «два», он немного поколебался и согласился. На следующее же утро пришла женщина, чтобы осмотреть квартиру. Она напоминала меня саму, только немного богаче и старше. У нее была настоящая работа. Она врач. Я посмотрела на квартиру ее глазами. Из квартиры было столько всего вынесено, что это придавало ей вид минималистического художественного произведения, все пространство воспринималось как ярко освещенное. Квартира казалась значительно больше, чем была на самом деле.
Она сказала, что квартира располагает к себе. Улыбнулась и добавила, что там, должно быть, хорошая аура. Я глубоко вздохнула, согласилась с ней, но подумала о Трое, висевшем на потолочной балке. Через полчаса по телефону позвонил агент по недвижимости и сообщил, что Ребекка Хейнз предложила на десять тысяч меньше запрошенной цены. Я отказалась. Он заметил, что сейчас рынок недостаточно активный. Я сказала, что это не имеет значения. Он перезвонил через десять минут и заявил, что она предложила полную сумму, но хочет въехать немедленно. Я ответила, что не хочу, чтобы меня торопили. Уеду через месяц. Он предположил, что с этим возможны проблемы, но снова позвонил через несколько минут и сказал, что все прекрасно. Когда я положила телефонную трубку, то увидела свое отражение в зеркале и удивилась: неужели в этом и заключается секрет заключения сделок? Может, в этом состоит секрет жизни? Если проявлять меньше суетливости, чем твой партнер, то обязательно выиграешь. Неужели это сделала я?
Мне удалось довольно далеко продвинуться по пути изменения своей жизни, но ничего не было совершено для создания новой. Достала старый школьный атлас с книжной полки и открыла его на карте «Англия и Уэльс, юг». Внезапно поняла, что располагаю экзистенциальной, неограниченной свободой. У меня нет каких-то особых связей нигде за пределами Лондона. Я ничем не ограничена. Мне одинаково безразличны все остальные места. Может, стоит прочертить линию вокруг Лондона на расстоянии одного дюйма от него? Два дюйма? Три дюйма? Понравится ли мне жить у моря? Если да, то у какого моря? Деревня или город? Или открытая сельская местность? Или остров? Коттедж с соломенной крышей? Плавучий дом? Небольшой круглый форт? Заброшенный маяк? Моя свобода была подобна пропасти, лежащей у меня под ногами. В этом было что-то ужасающее. И неправильный подход вообще. Мне нужно подумать и о работе. Прежде всего необходимо найти работу. Нужно сделать несколько телефонных звонков. Но и в этом нет никакой срочности. Я приобрела целый месяц только потому, что вела себя ужасно с приятной женщиной.
Я приняла решение. Каждый день буду делать два телефонных звонка людям, которые могут оказать помощь в поисках работы, Я села с листом бумаги, и после пятиминутного раздумья у меня появился перечень, правда, только с одним именем: его звали Эмонн Олшин, и он недавно получил диплом по специальности «архитектор». Поэтому я позвонила ему и спросила, может ли он со мной встретиться, чтобы я смогла выслушать его соображения относительно работы. Эмонн оказался удивительно, почти до смешного, дружелюбным. Мне пришлось так долго жить в мире, который был враждебным и коварным ко мне, что я буквально опешила от того, что кому-то приятно просто поговорить со мной. Эмонн сказал, что странно, что я позвонила, поскольку ему хотелось связаться со мной целую вечность, и вообще – как дела? На этот вопрос я дала туманный ответ. Он сказал, и это ему внезапно пришло в голову, что именно сегодня вечером друзья придут к нему на ужин, почему бы и мне не прийти? Поддаваясь первому порыву, хотела сказать «нет», потому что надеялась, что остаток жизни проведу в норе под землей, но еще и потому, что в противном случае я бы выглядела так, словно попала в жалкое, бедственное и незавидное положение. Но я и была в бедственном положении. Может быть, не в жалком, но совершенно определенно в бедственном. Горькая простая мысль пронзила меня. К кому я бы могла обратиться в такое время, как это? Лаура. Поэтому ответила: да, хорошо, – стараясь при этом не выдать свое отчаяние.
Квартира Эмонна находилась где-то на окраине Брикстона. Мне хотелось появиться по возможности позднее, как это принято, еще и потому, чтобы не показать своей глубочайшей заинтересованности, но потом заблудилась и поэтому пришла непростительно поздно. В мой план входила и прогулка на свежем воздухе, чтобы иметь достойный вид, но мне пришлось долго искать дом, в котором он жил, и обращаться, кажется, к пяти различным людям, в результате чего я носилась но улицам назад и вперед, да и квартира оказалась на самом верхнем этаже. Поэтому я пыхтела как морж, покрылась холодным потом, волосы растрепались, и в таком вот виде наконец вошла в дверь почти в девять часов. За столом сидели восемь человек, двое или трое из них показались мне знакомыми. Эмонн по очереди представил меня каждому. Первой была его подружка Филиппа, что было большим облегчением и крайне приятно. Действительно, он пригласил меня, потому что хотел видеть. Пока я приходила в себя, стало уже слишком поздно. Упустила, прослушала почти все имена.
Ужин был в полном разгаре, я сказала, что быстро догоню их, но смогла проглотить только символическую порцию лазаньи. Села рядом с Эмонном и быстро изложила свои планы. Он очень поддержал меня, но решил, что я ищу работу в Лондоне. Я объяснила, что собираюсь уехать, возможно, в сельскую местность. Это его озадачило.
– Куда? – спросил он. – Почему?
– Мне необходимо уехать, – ответила я.
– Прекрасно, – сказал он. – Передохни на выходных. Есть ряд великолепных дел. Но никуда не уезжай. Живи здесь. Лондон то место, где ты живешь. Все остальные в Англии для… – Он замолчал, словно ему трудно вспомнить, для чего они предназначены. – Не знаю… ходить на прогулки, летать на самолетах, чтобы добраться куда-либо.
– Я серьезно, – ответила я.
– Я тоже, – сказал Эмонн. – Мы не можем позволить себе лишиться тебя. Посмотри, люди со всего мира едут на пароходах без билета и в контейнерах, и под грузовиками только потому, что хотят попасть в Лондон. А ты уезжаешь из него. Ты не должна.
Филиппа укоризненно подняла брови на своего нового бойфренда.
– Она говорит, что это серьезно.
Возможно, Филиппе показалось, что Эмонн был слишком внимательным ко мне. На мгновение он нахмурился и сказал, что спросит у своего босса, знает ли тот кого-нибудь, кому «не удалось добиться успеха в Лондоне». Мы поболтали еще немного, затем темы разговора иссякли, и я почувствовала толчок локтем. Это был человек, сидевший с другой стороны от меня. Он был одним из тех, кто показался мне знакомым. Конечно, я не смогла уловить, как его зовут. К сожалению, он помнил, как зовут меня.
– Миранда, – сказал он, – так приятно видеть тебя.
– Дэвид! Блими! – воскликнула я. Он коротко подстриг волосы, над верхней губой небольшие усы.
Он шутливо погрозил мне пальцем:
– Помнишь, где мы встречались в последний раз?
– На кончике…
– Я видел, как ты сидела на попе на льду в Александровском дворце.
Я почувствовала, как у меня начинается приступ тошноты. О да, он был одним из группы в тот день, когда я встретила Брендана. Что это такое? Неужели Господь наказывает меня? Неужели хоть на один-единственный вечер нельзя оставить меня в покое?
– Правильно, – подтвердила я. Дэвид рассмеялся.
– Хороший день, – сказал он. – Ты должна чаще ходить в гости, а ты между тем вообще нигде не появляешься. Не приготовить ли нам экзотический напиток «на скалах»?
– Действительно, мне было не совсем спокойно, я…
Он сощурился, стараясь сосредоточиться. Я поняла, что он пытается что-то вспомнить. Про себя подумала: пожалуйста, Господи, не надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Знаю, – проговорила она вполголоса.
Затем она наклонилась ко мне, и в первый раз с ее лица исчезло безразличное выражение.
– Я должна кое-что тебе сообщить.
– Что?
– Здесь что-то не так. После Троя, ты знаешь, я думала, что больше никогда не смогу быть счастливой. Но все произошло так неожиданно… – Она покраснела. – Я встретила кое-кого.
– Ты хочешь сказать…
– Приятного мужчину. Он чуть старше меня и, кажется, по-настоящему заботится обо мне.
Я положила руку на ее плечо.
– Я очень рада, – тепло произнесла я. Затем: – Надеюсь, я не знаю, кто это?
Глупая попытка пошутить не удалась.
– Нет. Он младший менеджер в больнице. Его зовут Лоренс. Ты должна как-нибудь познакомиться с ним.
– Чудно.
– Он знает обо всем…
– Конечно.
– И он совсем другой, знаешь…
– Да. Хорошо. Чудесно.
– Маме и папе он понравился.
– Хорошо, – опять безнадежно сказала я. – Правда, хорошо. Я так счастлива за тебя!
– Спасибо.
Я купила огромную охапку тюльпанов, желтых нарциссов и ирисов, вскочила в автобус, который останавливался на расстоянии нескольких сотен ярдов от дома родителей. С фасада дома наконец-то убрали леса, и входная дверь была выкрашена в яркий темно-синий цвет. Я постучала и прислушалась: я знала, что они дома. В эти дни, казалось, они вообще никуда не выходили. Они работали, потом мама сидела дома и смотрела телевизор, а папа часами занимался садом, удаляя сорняки с окаймляющего газона и прибивая скворечники к фруктовым деревьям в конце сада.
Ответа не было, Я обошла дом и прижала нос к окну кухни. Внутри все сверкало новизной и было незнакомо: поверхности из нержавеющей стали, белые стены, точечное освещение на потолке. На столе стояла любимая папина кружка, рядом тарелка с апельсиновой кожурой, сложенная газета. Могу представить, как он методично снимает кожу с апельсина и делит его на части, медленно съедает, дольку за долькой между глотками кофе, хмурясь над газетой. Все то же самое, но все изменилось, стало другим.
У меня до сих пор оставался ключ от дома, поэтому, найдя его, я открыла заднюю дверь. На кухне взяла вазу, налила в нее воды, поставила цветы. На тарелке остались две дольки апельсина, и я проглотила их, рассеянно осматривая сад, который всего несколько месяцев назад представлял собой месиво из рытвин и выброшенных кухонных блоков, а сейчас был аккуратно приведен в порядок и уже засажен. На лестнице послышались шаги.
– Привет! – раздался голос мамы. – Кто там? – спросила она из коридора. – Кто это?
– Мама, это я.
– Миранда?
Мама была в халате. Волосы жирные, лицо опухло от сна.
– Ты заболела? – спросила я.
– Заболела? – Она потерла лицо. – Нет, просто немного устала. Дерек пошел купить садовую бечевку, я и подумала, что немного вздремну перед ленчем.
– Не хотела тебя будить.
– Не имеет значения.
– Я принесла тебе цветы.
– Спасибо. – Она взглянула на них, но совершенно безразлично, мельком.
– Чай или кофе? Я приготовлю.
– Хорошо бы. – Она присела на краешек одного из стульев.
– Так что: чай или кофе?
– То, что хочешь сама. Мне все равно.
– Кофе. А потом пойдем на прогулку.
– Не могу, Миранда. У меня… ну, в общем, есть дела, я должна кое-что сделать.
– Мама…
– Внутри болит, – сказала она. – Не болит только во время сна.
Я взяла се руку и поднесла к своему лицу.
– Обещаю сделать все, – сказала я, – все, чтобы тебе стало лучше.
Она пожала плечами. За нами засвистел чайник.
– Слишком поздно делать что-нибудь, – вздохнула она.
– Я любил ее, – сказал Тони.
Он пил уже третью банку пива, его речь была почти нечленораздельной. Казалось, что все в нем изменилось: щеки обвисли, заросли щетиной, волосы какие-то жирные, доходят до воротника, спереди на рубашке кофейное пятно, ногти не подстрижены.
– Я любил ее, – повторил он.
– Знаю.
– Что я сделал неправильно?
– Так нельзя переживать, – тихо проговорила я.
– Я не мог хорошо рассказать об этом, но она знала.
– Мне кажется… – начала я.
– А потом… – Он поднял банку пива и осушил ее. – Потом, когда она убежала… оставив только записку на столе, я хотел, чтобы она умерла, и она умерла.
– Здесь нет никакой связи, кроме той, которая у тебя сложилась в голове.
– Твой чертов Брендан. Очаровал. Обещал ей многое.
– Например?
– Головокружительную романтику, брак, детей. Все, из-за чего мы так с ней ссорились последние несколько месяцев.
– А-а, – протянула я.
– Хотя в конце концов я смирился. Она должна была узнать это.
Я продолжала пить вино и ничего не отвечала. Думала о Лауре, о смеющейся Лауре. Голова откинута назад, рот открыт, блестят белые зубы, темные глаза сияют жизнью.
– Увы, она мертва.
– Да.
В воскресенье я снова бегала. Семь миль в тумане моросящего дождя. Пила с Карлой кофе. Она тоже знала Лауру и захотела, чтобы мы провели целый час вместе, восклицая с оттенком сострадания, как все это ужасно.
Я занималась счетами компании. Работала без устали и была перевозбуждена. Находила любые занятия, чтобы не оставалось свободного времени. Никого не хотела видеть, но и не хотела быть сама с собой. Рассортировала старую корреспонденцию. Выбросила одежду, которую не надевала больше года. Просмотрела всю электронную почту и уничтожила сообщения, которые не хотела сохранить.
Наконец позвонила Биллу по мобильному телефону и сообщила, что хочу поговорить с ним. Он не спросил, могу ли я подождать до завтра, а просто сказал, что находится в Гуикнеме, но вернется к шести. Мы договорились встретиться в баре около Кингз-Кросс, который раньше был просто забегаловкой, но сейчас стал изысканным местом встречи художников-минималистов, где подавали коктейли, чай со льдом и тому подобное.
Я приняла еще одну ванну, переоделась, сняла широкие брюки с завязкой на поясе, надела джинсы и белую рубашку, застегивающуюся на пуговицы. Пришла в бар на пятнадцать минут раньше назначенного времени. Когда он появился, то поцеловал меня в макушку и скользнул на место напротив. Он заказал томатный сок со специями, а я попросила «Кровавую Мери» для храбрости. Мы чокнулись, и я стала расспрашивать его о том, как он провел выходные.
– О чем ты, Миранда?
– Хочу прекратить у тебя работу, – сказала я.
Чтобы прийти в себя от неожиданности, он сделал глоток и снова поставил его на стол.
– Хорошая мысль, – сказал он.
– Что?
Он улыбнулся мне с такой добротой и нежностью, что я постаралась не показать, что у меня на глазах выступили слезы.
– Я набираюсь мужества, чтобы сказать тебе об этом, а все, что можешь ответить ты, – так это «хорошая мысль».
– Да.
– И ты не собираешься умолять меня, чтобы я осталась?
– Тебе нужно начать с самого начала.
– Правильно.
– Подальше от всей семьи и их дел.
– Ты тоже член семьи.
– Спасибо.
– В хорошем смысле.
– Знаю.
– Чувствую, что моя жизнь превратилась в отвратительную мешанину, и мне нужно поскорее выбраться из нее.
– Что собираешься делать?
– Попытаюсь найти работу в компании по декоративному оформлению интерьеров, что-нибудь в этом роде. К настоящему времени у меня достаточно связей. Должна я уведомить тебя за три месяца до увольнения или как? И дашь ли ты мне рекомендацию?
– «Я знаю Миранду Коттон с тех времен, когда ей исполнился один день от роду…» Вот такую ерунду?
– Что-то подобное. – Я глотнула и вертела в руках свой бокал.
– Не заставляй меня быть сентиментальным, Миранда. Мы же будем встречаться по-прежнему. Ты ведь не собираешься уезжать из города?
– А если собираюсь?
– Что? Уехать из Лондона?
– Может быть.
– О! – Он поднял свой бокал. – Удачи тебе. Я всегда верил в то, что нужно сжигать за собой мосты.
– Я знаю… Билл!
– Да?
– Я никогда не была влюблена в Брендана. Все было не так, как казалось людям.
Билл пожал плечами:
– Никогда не думал о нем хорошо. Всегда он сжимал мне руку, когда мы разговаривали, и три раза повторял мое имя в одном предложении.
– Значит, ты мне веришь?
– В общем и целом, – сказал он с улыбкой. – Более или менее.
– Спасибо… – Мои глаза снова обожгли слезы, я расслабилась от благодарности. – Думаю, нужно взять еще «Кровавую Мери».
– Хорошо, я пойду домой. Пей все, что тебе нравится, но работать в новом доме начинаем в восемь.
– Буду ровно в восемь.
Он встал и поцеловал меня в макушку снова.
– Будь осторожна.
ГЛАВА 30
Я сделала это. Заставила себя сделать и сделала. Выставила свою квартиру на продажу. Я прошла через это как во сне, не думая. Мне было все равно. Поэтому все прошло более или менее гладко. Пришел молодой человек со скоросшивателем, служившим и подставкой для письма, изъявляя восторг по поводу хорошего состояния квартиры. Сообщил, что их комиссионная ставка составляет три процента. Я сказала «два», он немного поколебался и согласился. На следующее же утро пришла женщина, чтобы осмотреть квартиру. Она напоминала меня саму, только немного богаче и старше. У нее была настоящая работа. Она врач. Я посмотрела на квартиру ее глазами. Из квартиры было столько всего вынесено, что это придавало ей вид минималистического художественного произведения, все пространство воспринималось как ярко освещенное. Квартира казалась значительно больше, чем была на самом деле.
Она сказала, что квартира располагает к себе. Улыбнулась и добавила, что там, должно быть, хорошая аура. Я глубоко вздохнула, согласилась с ней, но подумала о Трое, висевшем на потолочной балке. Через полчаса по телефону позвонил агент по недвижимости и сообщил, что Ребекка Хейнз предложила на десять тысяч меньше запрошенной цены. Я отказалась. Он заметил, что сейчас рынок недостаточно активный. Я сказала, что это не имеет значения. Он перезвонил через десять минут и заявил, что она предложила полную сумму, но хочет въехать немедленно. Я ответила, что не хочу, чтобы меня торопили. Уеду через месяц. Он предположил, что с этим возможны проблемы, но снова позвонил через несколько минут и сказал, что все прекрасно. Когда я положила телефонную трубку, то увидела свое отражение в зеркале и удивилась: неужели в этом и заключается секрет заключения сделок? Может, в этом состоит секрет жизни? Если проявлять меньше суетливости, чем твой партнер, то обязательно выиграешь. Неужели это сделала я?
Мне удалось довольно далеко продвинуться по пути изменения своей жизни, но ничего не было совершено для создания новой. Достала старый школьный атлас с книжной полки и открыла его на карте «Англия и Уэльс, юг». Внезапно поняла, что располагаю экзистенциальной, неограниченной свободой. У меня нет каких-то особых связей нигде за пределами Лондона. Я ничем не ограничена. Мне одинаково безразличны все остальные места. Может, стоит прочертить линию вокруг Лондона на расстоянии одного дюйма от него? Два дюйма? Три дюйма? Понравится ли мне жить у моря? Если да, то у какого моря? Деревня или город? Или открытая сельская местность? Или остров? Коттедж с соломенной крышей? Плавучий дом? Небольшой круглый форт? Заброшенный маяк? Моя свобода была подобна пропасти, лежащей у меня под ногами. В этом было что-то ужасающее. И неправильный подход вообще. Мне нужно подумать и о работе. Прежде всего необходимо найти работу. Нужно сделать несколько телефонных звонков. Но и в этом нет никакой срочности. Я приобрела целый месяц только потому, что вела себя ужасно с приятной женщиной.
Я приняла решение. Каждый день буду делать два телефонных звонка людям, которые могут оказать помощь в поисках работы, Я села с листом бумаги, и после пятиминутного раздумья у меня появился перечень, правда, только с одним именем: его звали Эмонн Олшин, и он недавно получил диплом по специальности «архитектор». Поэтому я позвонила ему и спросила, может ли он со мной встретиться, чтобы я смогла выслушать его соображения относительно работы. Эмонн оказался удивительно, почти до смешного, дружелюбным. Мне пришлось так долго жить в мире, который был враждебным и коварным ко мне, что я буквально опешила от того, что кому-то приятно просто поговорить со мной. Эмонн сказал, что странно, что я позвонила, поскольку ему хотелось связаться со мной целую вечность, и вообще – как дела? На этот вопрос я дала туманный ответ. Он сказал, и это ему внезапно пришло в голову, что именно сегодня вечером друзья придут к нему на ужин, почему бы и мне не прийти? Поддаваясь первому порыву, хотела сказать «нет», потому что надеялась, что остаток жизни проведу в норе под землей, но еще и потому, что в противном случае я бы выглядела так, словно попала в жалкое, бедственное и незавидное положение. Но я и была в бедственном положении. Может быть, не в жалком, но совершенно определенно в бедственном. Горькая простая мысль пронзила меня. К кому я бы могла обратиться в такое время, как это? Лаура. Поэтому ответила: да, хорошо, – стараясь при этом не выдать свое отчаяние.
Квартира Эмонна находилась где-то на окраине Брикстона. Мне хотелось появиться по возможности позднее, как это принято, еще и потому, чтобы не показать своей глубочайшей заинтересованности, но потом заблудилась и поэтому пришла непростительно поздно. В мой план входила и прогулка на свежем воздухе, чтобы иметь достойный вид, но мне пришлось долго искать дом, в котором он жил, и обращаться, кажется, к пяти различным людям, в результате чего я носилась но улицам назад и вперед, да и квартира оказалась на самом верхнем этаже. Поэтому я пыхтела как морж, покрылась холодным потом, волосы растрепались, и в таком вот виде наконец вошла в дверь почти в девять часов. За столом сидели восемь человек, двое или трое из них показались мне знакомыми. Эмонн по очереди представил меня каждому. Первой была его подружка Филиппа, что было большим облегчением и крайне приятно. Действительно, он пригласил меня, потому что хотел видеть. Пока я приходила в себя, стало уже слишком поздно. Упустила, прослушала почти все имена.
Ужин был в полном разгаре, я сказала, что быстро догоню их, но смогла проглотить только символическую порцию лазаньи. Села рядом с Эмонном и быстро изложила свои планы. Он очень поддержал меня, но решил, что я ищу работу в Лондоне. Я объяснила, что собираюсь уехать, возможно, в сельскую местность. Это его озадачило.
– Куда? – спросил он. – Почему?
– Мне необходимо уехать, – ответила я.
– Прекрасно, – сказал он. – Передохни на выходных. Есть ряд великолепных дел. Но никуда не уезжай. Живи здесь. Лондон то место, где ты живешь. Все остальные в Англии для… – Он замолчал, словно ему трудно вспомнить, для чего они предназначены. – Не знаю… ходить на прогулки, летать на самолетах, чтобы добраться куда-либо.
– Я серьезно, – ответила я.
– Я тоже, – сказал Эмонн. – Мы не можем позволить себе лишиться тебя. Посмотри, люди со всего мира едут на пароходах без билета и в контейнерах, и под грузовиками только потому, что хотят попасть в Лондон. А ты уезжаешь из него. Ты не должна.
Филиппа укоризненно подняла брови на своего нового бойфренда.
– Она говорит, что это серьезно.
Возможно, Филиппе показалось, что Эмонн был слишком внимательным ко мне. На мгновение он нахмурился и сказал, что спросит у своего босса, знает ли тот кого-нибудь, кому «не удалось добиться успеха в Лондоне». Мы поболтали еще немного, затем темы разговора иссякли, и я почувствовала толчок локтем. Это был человек, сидевший с другой стороны от меня. Он был одним из тех, кто показался мне знакомым. Конечно, я не смогла уловить, как его зовут. К сожалению, он помнил, как зовут меня.
– Миранда, – сказал он, – так приятно видеть тебя.
– Дэвид! Блими! – воскликнула я. Он коротко подстриг волосы, над верхней губой небольшие усы.
Он шутливо погрозил мне пальцем:
– Помнишь, где мы встречались в последний раз?
– На кончике…
– Я видел, как ты сидела на попе на льду в Александровском дворце.
Я почувствовала, как у меня начинается приступ тошноты. О да, он был одним из группы в тот день, когда я встретила Брендана. Что это такое? Неужели Господь наказывает меня? Неужели хоть на один-единственный вечер нельзя оставить меня в покое?
– Правильно, – подтвердила я. Дэвид рассмеялся.
– Хороший день, – сказал он. – Ты должна чаще ходить в гости, а ты между тем вообще нигде не появляешься. Не приготовить ли нам экзотический напиток «на скалах»?
– Действительно, мне было не совсем спокойно, я…
Он сощурился, стараясь сосредоточиться. Я поняла, что он пытается что-то вспомнить. Про себя подумала: пожалуйста, Господи, не надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31