Жаку тост понравился, и он даже попытался встать, впрочем, безрезультатн
о. Едва не опрокинув стол, он плюхнулся обратно на грубо сколоченный табу
рет, заменявший в этом кабаке кресла, и, подержав перед глазами стакан с ви
ном, якобы просматривая его на свет Ч так, согласно его представлениям, д
олжен был сделать настоящий светский лев, Ч выпил до дна. Вероятно, это бы
ла та доза, которая в очередной раз за этот вечер сменила его настроение
Ч на сей раз в сторону саможаления и пьяной обиды на всех и вся... Шмыгнув н
осом, он поднял на собеседника мутные глаза, наполненные пьяными слезами
, и жалобно сообщил:
Ч Меня никто не понимает. А эта книга... я ее напишу, вот увидишь, обязатель
но напишу Ч это будет просто открытие! Я прямо завтра сяду за стол в моем
кабинете и напишу. И про тебя, мой друг, тоже напишу (при этих словах аккура
тный господин едва заметно напрягся)... И про прадеда напишу. Про всех прад
едов напишу... Он знаешь какой был? Ч Француз выдержал эффектную, как ему к
азалось, паузу. Ч Его сам император уважал, правда-правда! Веришь, друг?
Ч Конечно, Ч пробормотал тот, Ч но вот если бы ты мне рассказал о нем под
робнее, я бы поверил еще больше! Ч Это была, пожалуй, самая длинная из сказ
анных им за вечер фраз, и то ли он устал следить за своей речью, то ли на само
м деле слегка захмелел, но любой сторонний слушатель без труда угадал бы
в его речи искусно скрываемый ранее, а теперь четко заметный немецкий ак
цент. Впрочем, француз был слишком пьян и слишком увлечен собственной бо
лтовней, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. С трудом сфокусиров
ав взгляд на опустевшем стакане (внимательный собеседник тут же услужли
во наполнил его), он едва различимо пробормотал:
Ч Мы сейчас же подъем... пойдем ко мне в осод... особняк, и я покажу тебе, что я
... мой дед... прадед... ну, ты понял. Вся моя семь...я Ч настоящие дворяне... были... Я
тебе та-а-акое покажу! Ч Он загадочно улыбнулся, поднял стакан и патетичн
о провозгласил заплетающимся языком: Ч За моего нового друга, который м
еня пойм... пойн... понимает!
Псевдопьяный господин усмехнулся и, подняв свой стакан, чокнулся с франц
узом. Пригубив вино, он проследил, чтобы его собутыльник выпил до дна, и ск
азал абсолютно трезвым голосом:
Ч Пойдем, Жак, пора домой.
Ч Угу, Ч бормотнул тот, позволяя поднять себя со стула, Ч под ем...
Расплатившись (платил конечно же не сам Жак), они вышли на темную улицу и п
обрели в обнимку в сторону набережной. Молодой француз, которого под кон
ец застолья сильно развезло, что-то бормотал себе под нос и периодически
пытался похлопать «друга», имени которого он даже не знал, по щеке. Он был
уже слишком пьян, чтобы заметить две странные вещи: во-первых, новый знако
мый, которого он встретил несколько часов назад в баре, откуда-то знал, где
он живет, и уверенно вел (почти тащил) Жака в сторону съемной квартиры, где
тот обитал последний год. А во-вторых, на грязной и темной улочке они были
не одни Ч метрах в тридцати позади, не отставая, но и не приближаясь, нето
ропливо шли трое подтянутых молодых людей в недорогих, но добротных темн
о-серых костюмах, без галстуков, подстриженных по последней европейской
моде...
Улица (точнее, переулок), где снимал жилье будущий литератор, была сплошь з
астроена полузаброшенными двух-трехэтажными домами, о которых, судя по и
х печальному состоянию, давно позабыл муниципалитет. Это был один из тех
бедных районов французской столицы, где можно было за гроши снять некое
подобие квартиры Ч грязную каморку без удобств, отделенную от замусоре
нного коридора символической фанерной дверью. Впрочем, при желании в под
обном районе можно было бы найти и бесплатное жилье Ч просто поселиться
в одном из заброшенных зданий, которые не то что городские власти и полиц
ия, но даже помойные крысы обходили стороной...
Поднявшись на второй этаж по жутко скрипящей лестнице, Жак жестом пьяног
о факира извлек из кармана погнутый ключ и почти сразу отомкнул замок, га
лантно пропустив вперед своего случайного гостя. Зайдя следом, он нащупа
л выключатель и зажег свет Ч тусклую сорокаваттную лампочку без абажур
а под потолком.
Комната поражала воображение не столько своими крохотными размерами, с
колько жутким беспорядком, царящим здесь, судя по всему, с самого момента
вселения... или смерти прошлого жильца, Ч убийства в квартале были делом,
в общем-то, обычным. Хронически не заправляемая кровать со скомканными п
ожелтевшими простынями, обшарпанный колченогий стол, некогда полирова
нная тумбочка и пара стульев составляли все ее убранство. Определенный к
олорит добавляли разве что разнообразные пустые бутылки, разбросанные
в свободном стиле по полу, громоздящиеся на столе и даже выглядывавшие и
з-под скомканного постельного белья.
Однако хозяина подобная атмосфера, похоже, ничуть не шокировала. Расшвыр
ивая ногами звенящую тару, он, гордо покачиваясь, прошествовал в угол ком
наты, покопался в куче какого-то тряпья и торжественно извлек на свет зап
ыленной лампочки небольшой, размером с крупный библиотечный фолиант, св
ерток. Прижав его к груди, он подошел к гостю и, заговорщицки подмигнув ему
сразу обоими глазами, довольно внятно сообщил (вообще, вернувшись домой,
он пугающе быстро, с точки зрения своего нового знакомого, начал трезвет
ь):
Ч Вот оно, мое доказательство, мое гинеколо... генеалогическое древо, моя
будущая книга! Ч Что сие означает и при чем тут его ненаписанная книга, об
ъяснить он конечно же не потрудился.
Дрожащими руками француз размотал ткань и положил на стол прямоугольны
й металлический ларец, украшенный позеленевшими от времени узорами, в хи
тросплетениях которых, несомненно, скрывалась не меньшая тайна, чем в ег
о содержимом.
В глазах гостя, впервые за сегодняшний вечер, сверкнул неподдельный инте
рес и плохо скрываемое волнение:
Ч Ты открывал его, мой друг Жак?
Француз поднял голову, оторвавшись от созерцания своего сокровища, и с и
скренним удивлением ответил: - Конечно нет! Никто в нашем артист..., аристок
ратическом роду не мог открыть его, не мог и. не смел прикоснуться к тайне!
Но я Ч избранный, я Ч тот, на ком начнется разгадка! Вчера мне удалось чут
ь-чуть приподнять крышку. Впервые за столько лет в ларце что-то изменилос
ь, смотри, отец и, отец моего отца сколько ни пытались, не могли понять, как э
то сделать, а я понял! Ч Он повернулся к столу и погладил поверхность древ
него артефакта. Ч На мне и только на мне закончится полоса неизвестност
и. Я открою его и познаю Тайну. И напишу об этом книгу. Ты веришь мне?
Ч Безусловно. Ч Стоящий за его спиной человек вынул из бокового карман
а пиджака выкидной нож и выщелкнул из рукояти двенадцатисантиметровое
обоюдоострое лезвие. Ч Теперь я вижу, что ты не врал, мой добрый друг Жак! Т
ы действительно великий человек! Ч Он немного отвел руку назад. Ч Ты не о
шибаешься, мой друг, Ч именно на тебе закончится ваша семейная тайна! Ч Н
езнакомец сделал полшага вперед, став точно за спиной обладателя загадо
чной реликвии. Ч Я помогу тебе в этом, мой славный новый друг!
Ч Что? Ч не оглядываясь, переспросил Жак. Похоже, созерцание древнего ра
ритета напрочь отключало все иные органы его чувств. Ч Я не слы...
Сказать больше он не успел Ч рука стоящего сзади человека профессионал
ьно зажала его рот и нос и рывком выгнула тело назад. И, прежде чем окончат
ельно протрезвевший от неожиданности и страха француз успел что-либо по
нять, вторая рука, описав короткую дугу, аккуратно и точно вогнала холодн
о блеснувшее лезвие в его грудь между четвертым и пятым ребрами слева. Не
счастный хозяин квартиры, ставшей в одночасье и его могилой, охнул, тело е
го напряглось и, конвульсивно дернувшись несколько раз, обмякло. Убийца
мягко опустил труп на пол, одним движением выдернул нож и, брезгливо помо
рщившись, вытер потемневшее лезвие о полу рубашки убитого. Затем он пере
ступил через тело, аккуратно завернул ларец в ткань и пошел к двери.
Выходя, он погасил свет и, прежде чем захлопнуть за собой хлипкую дверь, са
ркастически сообщил в темноту комнаты:
Ч Я весьма признателен тебе, мой дорогой французик, за столь щедрый пода
рок. Теперь я точно знаю, что ты не ошибся, Ч полоса неизвестности закончи
лась именно на тебе. Так что Ч счастливо оставаться!
Закрыв дверь, незнакомец спустился по лестнице и, выйдя на улицу, подал зн
ак поджидавшим его товарищам.
Четыре фигуры неслышно растаяли в ночной темноте, свернув за угол, где их
поджидала автомашина. Фыркнув, словно застоявшийся конь, автомобиль пок
атил по темным улицам спящего города в сторону аэропорта, откуда спустя
час поднялся, взяв курс на Берлин, трехмоторный грузопассажирский Ю-52 с кр
асной надписью на серебристом дюралевом борту: «Авиалинии Германии. Дип
ломатический транспорт. Берлин»...
А посреди грязной каморки в бедном районе Парижа осталось лежать остыва
ющее тело молодого француза, ставшего одной из разменных пешек в начатой
много тысяч лет назад партии, об исходе которой пока не знала ни одна жива
я душа в мире... Его звали Жак Мари Ревье...

Часть первая

ГОРОД

1

Россия, Москва, Ходынское шоссе, «Аквариум».
Наши дни.

Лежащая на столе серая, изрядно потертая по углам папка за номером
О-15875-Н ничем не отличалась от сотен и тысяч себе подобных, хранящихся на ст
еллажах или в герметичных боксах спецхранилища Главного разведыватель
ного управления. Стандартный утилитарный цвет плотного картона обложк
и, красная полоса по диагонали, обилие всевозможных запрещений, самыми б
езобидными из которых были «абсолютно секретно» и «не выносить за преде
лы управления». Ничего особенного, если не считать того факта, что внутри
невзрачной папочки находилось дело всей жизни начальника отдела спецо
пераций Героя Советского Союза генерала Юрия Сергеевича Музыкального,
все сорок лет его безупречной службы.
Собирать содержимое этой таинственной папки он начал более тридцати пя
ти лет назад, после того как, будучи молоденьким старлеем, наткнулся в арх
иве на никем не замеченный среди тысяч подобных рапорт некоего давным-да
вно канувшего в лету унтер-офицера 21-й бронетанковой дивизии германског
о Африканского экспедиционного корпуса, датированный апрелем 1942 года. И х
отя среди захваченных в конце Второй мировой войны и тайно доставленных
в Москву документов таких рапортов, докладных, спецдонесений были многи
е тысячи, именно этому пожелтевшему листку было суждено стать одним из з
веньев в цепочке, образующей канву нашей правдивой истории...
Постепенно к первому листку, надежно укрытому от всего мира серой картон
ной обложкой, прибавились многие другие, часть из которых не имела вовсе
никакой информационной ценности, а другая часть, попади она в соответств
ующие руки, вполне могла бы изменить судьбу если и не всего мира, то уж быв
шего СССР наверняка. Были здесь и фотографии, как обычные, так и спутников
ые, и топографические карты, и малопонятные непосвященному схемы, и самы
е разнообразные рапорты, донесения и шифрограммы о выполнении той или ин
ой секретной операции за пределами почившего ныне Союза, и многое, много
е другое...
И хотя папка эта, повторюсь, напоминала бесчисленное множество других ан
алогичных папок, была у нее еще одна особенность, заключавшаяся в том, что
официально она не существовала вовсе. Точнее, не существовала с октября
1993 года, когда ее уничтожили за ненадобностью, что и было зафиксировано со
ответствующим секретным актом. Позаботился об этом сам генерал Музыкал
ьный, спустившийся в спецхранилище в ночь с третьего на четвертое октябр
я (в чем ему, надо отметить, сильно помог путч и штурм Белого дома). С тех пор
загадочная папка хранилась в его личном сейфе, открыть который до собств
енной смерти (или ухода в отставку *[Либо в случае внутреннего расс
ледования по факту измены Родине] ) мог только он сам.
К счастью, Юрию Сергеевичу посчастливилось уйти на пенсию по выслуге лёт
, а не в связи с острой сердечной недостаточностью, которой, согласно закр
ытым статистическим данным, заканчивала большая часть высоких начальн
иков ГРУ, скоропостижно скончавшихся на своем боевом посту...
Однако несмотря на вчерашний банкет по случаю торжественных проводов в
запас, генерал Музыкальный еще не передал дела своему бывшему заместите
лю, а ныне Ч полноправному преемнику. До конца недели (а сегодня была толь
ко среда) он еще официально числился начальником отдела и собирался испо
льзовать оставшееся время с определенной пользой для себя. Вернее, для с
воей маленькой тайны под серой картонной обложкой, к разгадке которой он
шел почти всю свою сознательную жизнь...

2

Великая Пустыня, район Катар-алъ-Ларинхс, 439-й километр к юго-западу
от Каира. 1942 год

Капитан 21-й бронетанковой дивизии панцерваффе Африканского экспедицио
нного корпуса Ольгерт Зельц со вздохом опустил бинокль и облизнул иссуш
енные, потрескавшиеся от немилосердной жары губы... Песок, песок, один песо
к кругом... Однообразные, похожие друг на друга как две капли воды (капитан
болезненно поморщился Ч мысли о воде, похоже, становились навязчивыми)
барханы, выбеленное немыслимым жаром небо и солнце... Огромное, затягиваю
щее, медленно убивающее все живое солнце. И еще постоянное желание пить. П
ятый день в пути (или седьмой? Ч Зельц испуганно припомнил количество но
чных остановок Ч представления о времени в этой бескрайней пустыне был
и весьма расплывчатыми, такими же нереальными, как постоянное горячее ма
рево над вершинами барханов, Ч не хватало еще потерять счет дням!), коротк
ие дневные (не выдерживали, закипая, радиаторы) и более длинные ночные пер
еходы, мерное, усыпляющее покачивание нагретой брони, убаюкивающий прив
ычный гул танкового двигателя и надоевший хуже горькой редьки песок...
Опаленное пустынным зноем сознание отказывалось верить в реальность п
роисходящего Ч куда они едут? Зачем? Какой смысл во всей этой авантюре? За
пять прошедших дней их небольшая колонна углубилась в пустыню почти на
четыре с половиной сотни километров, оставив позади все мало-мальски оби
таемые районы, а конца этому безумному единоборству с раскаленным песко
м, похоже, не видно конца...
Мысленно плюнув на им же самим установленную норму потребления воды, Зел
ьц достал флягу и сделал несколько жадных, но экономных глотков. Оглянул
ся, привычно окинув взглядом весь вверенный ему маленький караван: два т
рехосных полноприводных грузовика, бронетранспортер, заправщик, два шт
абных тентованных вездехода (двухосный «хорьх» и трехосный «мерседес»)
и замыкающий колонну танк. Все как обычно Ч мерный гул перегретых движк
ов, шорох ложащегося под гусеницы и колеса песка да жаркое марево горяче
го воздуха, делающее силуэты боевых машин нереально расплывчатыми, колы
шущимися в такт неспешному, на малых оборотах, движению...
Капитан снова вздохнул и, поудобнее усевшись на башне, припомнил, как все
началось (делать больше все равно было нечего, а о том, чтобы спуститься в
башню, не могло быть и речи Ч одна мысль о душном полумраке стиснутого бр
оней пространства вызывала отвращение)...

* * *

Честно говоря, Зельц понял, что вскоре произойдет
нечто нехорошее, еще в тот момент, когда увидел садившийся на их полевой а
эродром военно-транспортный «пятьдесят второй »*[Имеется в виду в
оенно-транспортный самолет Ю-52/ЗМ, производившийся с 1932 года фирмой «Юнкер
е». Его основные характеристики: размах крыльев Ч 29,25 м, взлетный вес Ч 10 500 к
г, практический потолок Ч 5900 м, дальность полета Ч 1300 км, двигатели -три BMW 132А
З, 725 л. с. (534 кВт), крейсерская скорость Ч 275 км/ч, возможное вооружение Ч два 7,92
мм пулемета MG15, до 500 кг бомбовой нагрузки] с непривычной для этих кра
ев надписью на мелкогофрированном боку «БЕРЛИНЕН МИЛИТАРЕН ШТАДТТ». А з
авидев спускающихся по трапу высоких армейских чинов в сопровождении н
еприметных людей в строгих костюмах, от которых, что называется, за верст
у несло то ли разведкой, то ли тайной полицией, окончательно утвердился в
своих мрачных предчувствиях. Дело было вовсе не в том, что Зельц, как и люб
ой другой фронтовой до мозга костей офицер, не слишком почитал штабных к
оллег, а в том, что несколько проведенных на передовой лет научили его без
ошибочно предчувствовать любые изменения и так не слишком стабильного
боевого быта. Кроме того, капитан прекрасно знал Ч если бы речь шла о пере
дислокации или готовящемся наступлении, ни одного из берлинских чинов з
десь бы и близко не оказалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31