– Все-таки я знала! Чувствовала, что это у нее немножко напускное, вся эта суровость и аскетизм. А глубоко в душе-то она еще не наигравшаяся девчонка! Готка выпендрежная!
Алиса рассмеялась, но глаза у нее были чуть грустные – словно она была не здесь, а где-то далеко, под ручку со своей Тхелькой, и еще ближе к ней теперь, когда узнала ее маленькую тайну…
– Все такая скромница, сдержанная… А тут, значит, решила оттянуться… – Алиса поглядела на Леху, опять улыбаясь. – Ох, вот бы мне ее сейчас увидеть! Такую!
– Увидишь, – пообещал Леха.
– Все-таки дождалась меня, значит… В Гнусмасе ее нашел? В магазинчике, да?
– Угу… – кивнул Леха. – Нашел. Только на всякий случай нарисуй еще раз дракончика. А то там…
Леха замялся, подбирая слово, да так и замолчал – по лицу Алисы пробежала тень.
– К ней не подобраться? – нахмурилась она. Надежда отхлынула, как сползает с берега обессилевшая волна.
– Леш?… – В ее глазах опять был страх.
– Да нет! Да все нормально, Лис. Просто…
– Что «просто»? – Голос Алисы звенел от напряжения.
– Да пустяки, просто разлучили нас не вовремя. Только я к ней подошел, и тут они… Да случайно!
Леха дернул плечом, постарался улыбнуться. Эх, еще бы знать, как это выглядит со стороны, когда его бычья образина улыбается!
– Ну просто не повезло! Не бери в голову.
– Пустяки? – Алиса еще хмурилась, но уже не всерьез. Страх, кажется, отпустил ее. Она даже попыталась улыбнуться. – Точно пустяки? Ну-ка смотреть в глаза! В глаза мне смотреть, бесстрашный воин, которому море по колено!
Леха рассмеялся:
– Да точно, Лис, точно… Нашел я твою Тхели, и она меня видела. Все будет хорошо. Просто на всякий случай дракончика нарисуй еще раз… Чтобы уж наверняка сегодня вечером.
– Лешка, ты… – Алиса замолчала, задохнувшись. Не находя слов.
Но ее сияющие глаза были лучше любых слов.
Леха таял под ними, как лед на солнце. Сразу стало хорошо-хорошо, уютно… и зевнул.
Теперь, когда все кончилось, вдруг оказалось, что ужасно хочется спать. После ночи беготни, после часов всматривания, кто там еще из «Тупичка Церберов» в игру пожаловал… Разом навалилась сонливость. Зато из Алисы энергия била ключом. Она почти пританцовывала вокруг Лехи.
– Ну, давай! – звонко хлопнула крыльями перед собой. Медные кончики перьев зазвенели. – Садись! Вот так, ага. Будем опять руны на тебе резать… Выйду – впору тату-салон открывать…
Она болтала и болтала, корябая краешком крыла по броневому наросту. Перо со скрежетом вгрызалось в броню, оставляя глубокие царапины, но толстый нарост смягчал прикосновения. Словно по плечу тихонько гладили. Голосок Алисы журчал как колыбельная, и Леха сладко жмурился, проваливаясь в дрему…
Солнце уже палило и жгло бока и спину, когда Леха добрел в Кремневую долину.
К двум любимым валунам. Удобные они. И от солнца на целый день защищают, и сатиру помощь опять же…
Прямо у северного прохода, до расщелины рукой подать. Собиратели медуз идут в Кремневую долину в основном через эту расщелину. Выходят они обычно из Гнусмаса, а от города до этого прохода ближе. Вот они сюда и идут.
Проходят через пустыню, через эту расщелину… а тут их уже ждут. Сатир их словно чувствует. Со скалы высматривает, что ли? Минут за пять заранее разбудит, все расскажет: сколько, как идут, чем вооружены. Все-все наболтает, пока глаза протираешь, в себя после сна приходишь и соображаешь, как бы этих собирателей лучше встретить…
За день этих собирателей не так уж много, одними ими жажду не утолить. Но хоть что-то. Глоток крови никогда лишним не бывает. Да и сатиру помощь… И главное, бегать никуда не надо, никого искать. Сами приходят.
Пять минут, и все. Потом сатир трупы обирает… Черт его знает, зачем ему все эти автоматы и боеприпасы. Ручки у него маленькие, слабые, да еще и четырехпалые. Такими на курок нормально не нажмешь, куда уж прицелиться! Поведет ствол и выбьет автомат из рук после первого же выстрела… Но зачем-то он все-таки старательно обирал трупы, куда-то утаскивал всю эту амуницию…
Ну, это уже его дело. Нужны ему боеприпасы зачем-то – пусть берет. А ты глотнул крови, и можно опять спать. Сатир сам оттащит трупы куда-то за валуны…
А самое главное, между этими валунами удобно лежать: площадка ровная-ровная. Ни щебенки, ни острых камней, ни выступов. Идеально ровный скол валуна, вросшего в землю. Прямо как на заказ.
Леха прилег, поджав под себя передние ноги. Повозился, устраиваясь поудобнее… Глаза сами собой закрылись. Спать хотелось ужасно, но это хорошо.
Крепкий сон… Крепкий сон – это хорошо… Завтра вечером свежая голова ой как понадобится… Те чертовы патрульные… Звуки вклинились в сон, как бетонобитный снаряд в спальню. Грубые, басовитые. Тревожные…
Сон все-таки удержался. Не давал вынырнуть. Цепко держал, как смола муху, но и покоя уже не было. Теперь уже не сладкий отдых, а мутное мучение, в котором перекатываются крохи сознания… Опять эта сволочь козлоногая чудит, валуны в перекидные календарики переделывает?!
Леха с трудом разлепил глаза. Господи, как же хотелось спать! Но уж лучше один раз открыть глаза, рявкнуть и дальше спать нормально, чем так… Леха мутно огляделся.
Вон валун, где сатир вчера скоблил. Четыре черточки вертикальные, пятой перечеркнуты наискось. Чуть поодаль еще одна вертикальная. Готовая и чистенькая…
Уже выпилил. Да. Но тогда что же это… Опять грохнуло. Басовито, далеко – и знакомо. Так же грохотало в первый день здесь, когда только познакомился с кабанами. Как же это сатир сказал-то тогда… Это кабаны разбираются со своими тимуровцами? Так, что ли, он сказал?
Леха поднялся. Полез из спального закутка, еще не отойдя от тяжелого, вязкого сна. Спотыкаясь, шаркая броневыми наростами о валуны…
А над долиной все грохало и грохало.
Да, басовитые плюхи летели с северо-запада. От опушки Блиндажного леса. Откуда-то из-за него. Бм-м, бм-м, бм-м…
Тогда они кончились быстро – теперь же бухало и бухало, никак не кончаясь. А если вслушаться, можно различить и треск автоматных очередей…
Перед первыми блиндажными дубами сгустилось туманное облачко, раскололось синим всполохом – и на камни выпал белый кабан. Тот альбинос, маленький и тщедушный. Вскочил с четверенек и метнулся в лес. Бм-м. Бм-м. Бм-м…
Еще одно облачко. Распоролось всполохом – и возле опушки выбросило еще одного кабана.
Но этот в лес не бросился. Каштановый, с золотой искоркой в пятачке – Клык. Это он у них держит масть. Только сейчас от былой вальяжности и следа не осталось. Стискивая свою стальную дубину обеими руками, он напряженно замер – кажется, отсюда зубовный скрежет слышно! – и лишь вздрагивал всем телом, словно кто-то невидимый кружил вокруг него и вгонял в шкуру иголки.
Но не бежал в лес, стоял и терпел. Чего-то ждал, Бм-м, бм-м…
И еще туманное облачко. Выкинуло опять белого. Он шмякнулся на камни, стал подниматься… тут Клык в очередной раз вздрогнул. Альбиноса скрутило, выгнуло дугой, и он рухнул опять на камни, визжа, как резаная свинья.
Тут же вскочил, метнулся к опушке, ничего не замечая вокруг, но Клык нагнал его и схватил за шкирку. Альбинос все рвался к лесу, но Клык его держал, как собаку на ошейнике.
Бм-м, бм-м, бм-м…
И все стихло. И взрывы, и автоматные очереди. Альбинос, не переставая, сучил ручками и копытами, но Клык крепко держал его за шкирку. Сам тоже вздрагивал от боли, но не бежал в лес и альбиносу не давал.
Возле них сгустилось еще одно облачко, и из него выпал розовый кабан – Черноух, хотя черного уха отсюда и не разглядеть. Рванулся к лесу, но остановился – Клык окликнул его, махнул рукой, призывая к себе.
Только теперь он рискнул опустить альбиноса на землю. Но совсем не отпустил. Продолжал удерживать за шкирку, чтобы не убежал. Подождал, пока подойдет Черноух, и все трое побежали в лес.
То и дело вздрагивая от боли. Шарахаясь и оступаясь, словно шли по битому стеклу…
Минуту все было тихо, а потом как посыпалось: бм-м, бм-м, бм-м, бм-м!… Взрывы шли один за другим, почти сливаясь. Грохотало и грохотало, без малейшего перерыва… И вдруг стихло, как отрезало.
Стало тихо-тихо, лишь отдаленно гудел в ушах ветер от озер, от вечно клубящихся над ними облаков.
Леха глядел на опушку – но туманные шары там больше не появлялись…
– Ну что, рогатенький, как тебе?
Леха вздрогнул и обернулся, оступившись на предательской гальке. Чуть не рухнул на бок.
Сзади на валуне расселся сатир. И когда успел подобраться? Не было же его…
– Совесть не мучает? – мрачно осведомился сатир.
Леха нахмурился. Что за дурацкие шутки?
– Что невинной овечкой смотришь, рожа рогатая? Сдается мне, это все из-за тебя.
– Да я-то тут при чем?… – опешил Леха.
– Так прямо и ни при чем? – хмыкнул сатир.
– Да что я сделал-то?!
– О! Вот они тебе сейчас все и объяснят… – Сатир уже не глядел на Леху. На опушке показались кабаны. Не выпали из облачков, а вышли из леса самым обычным образом. Все трое. Альбинос вскинул руку, указывая на Леху и сатира. Троица развернулась и решительно зашагала прямо сюда.
– Значит, так, рогатое, – тихо и быстро забормотал сатир. – Хвост пистолетом, а сам в кильватере. Усек? Поддакивай поувереннее, ну и вообще… понаглее. Ну а рожа у тебя и так… врагу не пожелаешь.
Леха хмуро молчал, пытаясь собраться с мыслями после мутного сна. Глядя на шагающих сюда кабанов. Расстояние быстро таяло.
– Ну, не школьница, короче! – уже почти шептал сатир, умудряясь шевелить только самым уголком губ. – Не сливать, иначе сожрут. Понял, да?
Вдруг приосанился, упер руки в боки и выступил вперед.
– Куда топаем, кабанье? Желуди в той стороне.
– Ты не лезь, – мрачно посоветовал ему Клык.
– Че замер?! – тут же выдвинулся вперед альбинос – Чтобы тебя тут вообще не стояло, и уже пять минут как! Намек понял, нет? Ну?! Одно копыто здесь, другой рог там! Время пошло!
– Коз-зел… – добавил черноухий и сплюнул. Но на сатира это впечатления не произвело.
– Этче? – хмыкнул он и покрутил головой, отказываясь верить собственным ушам. – Этче такое, я не понял? Типа, рогами померяться приспичило? С-сынки…
Альбинос покосился на Клыка. Черноух сразу надвинулся на сатира, но Клык положил руку ему на плечо.
– Подожди… – И, через голову сатира, словно того тут вообще не было, заговорил с Лехой: – Ты где охотишься?
Но сатира трудно было обескуражить.
– Вляпалка вблудная, ты откуда вылез-то, вообще? – почти нежно спросил он Клыка, – Че за предъявы без регалок? В терпилы намылился? Так ты только попроси…
– Да он это, он! – вклинился альбинос из-за плеча Клыка. – Ну кто еще! Четырех дней не прошло, как он тут появился, а они уже к нам в лес полезли! Да он, он это достал нефтяников, сука рогатая! Он это, базара нет!
– Он прав? – Клык глядел только на Леху. – Ты у нефтяников шкодил?
Леха молчал. Нефтяники?… При чем это тут вообще?… Покосился на сатира, но тот…
Сатир задумчиво тер мочку с кольцом. Прямо-таки весь ушел в этот захватывающий процесс, потеряв интерес ко всему остальному. Зар-раза! Нахамил – и в сторону?!
Клык мрачно покивал, разглядывая Леху. Вздохнул:
– Ну что я тебе скажу, мужик… Тебя предупреждали, чтоб другим жить не мешал? Предупреждали. Но ты по-людски не хочешь, до дел общества тебе дела нет… Ну, дело твое. Пеняй на себя.
– Ну ты, мудрила! – вдруг ожил сатир. Попер прямо на кабанов: – Достал пальцы гнуть, транзитник с экватора! Ну-ка собрал своих торпед в охапку, копыта в лапы – и бегом, бегом отсюда, пока я добрый!
Ближе всех оказался черноухий. Сатир, совершенно не задумываясь, шагнул к нему и ткнул в грудь. Совершенно не смущаясь, что тот на четыре головы выше, в два раза шире в плечах и черт знает во сколько раз тяжелее… Черноухий ожидал всего, кроме этого. Он пошатнулся, отступил на шаг, чтобы не рухнуть на острые камни, а на его морде застыло удивление. Недоверчивое и какое-то даже веселое.
Ненадолго, впрочем. Черноух помрачнел, медленно сплюнул и шагнул к сатиру.
– Ну все, духарик, допросился, – объявил он, поудобнее перехватывая биту. – Будем из тебя…
Из-за спины Клыка вынырнул альбинос, уже замахиваясь битой.
Леха рванулся ему наперерез, оскальзываясь в гальке…
И этот туда же, чертов шибздик однорогий! Как же он не чувствует, что сбоку на него находят?! Почему даже глазом туда не косит, идиот…
Леха рванул наперерез альбиносу – но только ведь не успеть, слишком далеко сатир вышел к кабанам. Слишком поздно…
По долине прокатился тугой звон.
На миг все трое кабанов застыли: невозмутимый Клык, альбинос с прутом над головой, замахнувшийся Черноух, осекшийся на полуслове…
И тут их всех скрутило.
Клык и черноухий взвыли, стискивая зубы. Альбинос заорал во весь голос, выгнулся дугой и рухнул на щебенку.
– Опять… – выдохнул черноухий, разворачиваясь к опушке. Про сатира он забыл.
Как и Клык про Леху:
– Назад! Быстро!
Альбинос лишь скулил, катаясь по земле. Хватал ртом воздух и никак не мог оправиться от приступа боли.
– Пошли, придурок! – схватил его за шкирку черноухий и потащил к лесу.
Клык на миг задержался. Поймал взгляд Лехи, прищурился:
– Ну, смотри, мужик… Смотри…
Развернулся и побежал за своими.
Копыта у кабанов были странные – снизу не плоские, а как-то дугой, словно ладонь попрошайки. Куски щебенки попадали в эту вмятину и, когда на это копыто переносился вес, так и норовили вылететь, как шашки из-под пальца при игре в Чапаева. Кабаны оступались почти на каждом шагу. Бежали вроде бы по прямой, а получалось змейкой. Они были уже на опушке, когда над долиной снова прокатился тугой звон. Всех троих скрутило, альбинос и черноухий не удержались и рухнули на землю.
– Встать! – рявкнул Клык. – Быстрее! Ну!
Троица рванула дальше, в переплетение зеркальных стволов и ветвей. Скрылись.
Из-за леса донесся тугой звон, и тут же завопил альбинос. Даже из-за деревьев его было слышно…
Через минуту за лесом привычно забухали взрывы, застучали очереди – и тут же на опушке вспух туманный шар. Из него вывалился альбинос, вскочил и бросился в лес.
Едва он скрылся, на опушке сгустились еще два шара. Клык и черноухий вывалились на камни почти одновременно.
– Да-а, рогатый… – протянул сатир. – Нехило хрюшкам перепало. Похоже, и тебе достанется…
– Ладно, не пугай. Пуганые.
– Да нет, рогатенький… – пробормотал сатир и вздохнул. Без привычного ехидства. – На этот раз тебя, похоже, достанут. И достанут не по-детски…
– Да ладно тебе…
– Было ладно, да все вышло, – хмуро отозвался сатир, все глядя на опушку.
Леха медленно втянул воздух, еще медленнее выдохнул, изо всех сил стараясь сдерживаться. Что за дурацкая манера вести разговор? То пугает, то партизанку на допросе строит!
– Ну хорошо. И как же они меня достанут? Еще раз припрутся сюда? Буду спать у другого прохода. Мне-то что, а им от леса далеко не походишь. Не смогут они за мной бегать по всей зоне.
– Они-то бегать не смогут… – сказал сатир. И таким тоном произнес это «они-то»…
– Но если не они, то кто же и как меня…
– А так! – вдруг обозлился сатир. – Языком больше мели, парнокопытное!
Он развернулся и побрел к озерам.
Леха проводил его взглядом.
Минута тянулась за минутой, а бой за лесом все не кончался. Через каждые секунд тридцать над долиной прокатывался тугой звон, будто разрывалась на части огромная стальная труба. Канонада за лесом то усиливалась, то смолкала – и тогда на опушке Блиндажного леса взбухали туманные шары, чтобы выкинуть из себя кабанов…
Они убегали в лес, там снова начиналась канонада – чтобы через пару минут оборваться. Кабанов опять выкидывало на опушке. Иногда всех вместе, иногда порознь. Они поднимались, бросались в лес… Раз за разом…
Клык, когда его выбрасывало на опушку, пытался ждать своих подручных, чтобы идти в атаку всем вместе. Стоял и ждал, пока выбросит Черноуха и альбиноса. Вздрагивая всем телом, когда над долиной раздавался звон, но ждал. Стиснув кулаки, вжав голову в плечи… Хватал за шкирку альбиноса, чтобы не убежал, пока не выкинет черноухого… Альбинос орал, как безумный. Рвался вперед, ничего не соображая. В лес, в лес, в лес! Как пес на цепи. Но Клык держал его. Или черноухого, если того выбрасывало раньше. Заставлял ждать третьего, чтобы идти в атаку всем вместе… Поначалу. Потом и Клык сломался, уносился в лес, едва его выкидывало…
Леха тряхнул головой, поглядел на небо – где там солнце?
Сколько уже прошло? Полчаса? Час? Больше?… Эта чертовщина все не кончалась. Господи, да что же у них там происходит-то, за лесом?! И еще в голове все каталась колючая мысль: что там Клык говорил про нефтяников?…
Если то, что сейчас творится в лесу, как-то связано с нефтяниками…
Лес-то Блиндажный, и название у него такое не просто так. И если Клык прав…
К черту, к черту! Все равно, пока темно не станет, у нефтяной вышки не то что ничего не сделать – вообще к ней близко не подобраться! При дневном свете еще издали заметят и из крупнокалиберного пулемета расстреляют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Алиса рассмеялась, но глаза у нее были чуть грустные – словно она была не здесь, а где-то далеко, под ручку со своей Тхелькой, и еще ближе к ней теперь, когда узнала ее маленькую тайну…
– Все такая скромница, сдержанная… А тут, значит, решила оттянуться… – Алиса поглядела на Леху, опять улыбаясь. – Ох, вот бы мне ее сейчас увидеть! Такую!
– Увидишь, – пообещал Леха.
– Все-таки дождалась меня, значит… В Гнусмасе ее нашел? В магазинчике, да?
– Угу… – кивнул Леха. – Нашел. Только на всякий случай нарисуй еще раз дракончика. А то там…
Леха замялся, подбирая слово, да так и замолчал – по лицу Алисы пробежала тень.
– К ней не подобраться? – нахмурилась она. Надежда отхлынула, как сползает с берега обессилевшая волна.
– Леш?… – В ее глазах опять был страх.
– Да нет! Да все нормально, Лис. Просто…
– Что «просто»? – Голос Алисы звенел от напряжения.
– Да пустяки, просто разлучили нас не вовремя. Только я к ней подошел, и тут они… Да случайно!
Леха дернул плечом, постарался улыбнуться. Эх, еще бы знать, как это выглядит со стороны, когда его бычья образина улыбается!
– Ну просто не повезло! Не бери в голову.
– Пустяки? – Алиса еще хмурилась, но уже не всерьез. Страх, кажется, отпустил ее. Она даже попыталась улыбнуться. – Точно пустяки? Ну-ка смотреть в глаза! В глаза мне смотреть, бесстрашный воин, которому море по колено!
Леха рассмеялся:
– Да точно, Лис, точно… Нашел я твою Тхели, и она меня видела. Все будет хорошо. Просто на всякий случай дракончика нарисуй еще раз… Чтобы уж наверняка сегодня вечером.
– Лешка, ты… – Алиса замолчала, задохнувшись. Не находя слов.
Но ее сияющие глаза были лучше любых слов.
Леха таял под ними, как лед на солнце. Сразу стало хорошо-хорошо, уютно… и зевнул.
Теперь, когда все кончилось, вдруг оказалось, что ужасно хочется спать. После ночи беготни, после часов всматривания, кто там еще из «Тупичка Церберов» в игру пожаловал… Разом навалилась сонливость. Зато из Алисы энергия била ключом. Она почти пританцовывала вокруг Лехи.
– Ну, давай! – звонко хлопнула крыльями перед собой. Медные кончики перьев зазвенели. – Садись! Вот так, ага. Будем опять руны на тебе резать… Выйду – впору тату-салон открывать…
Она болтала и болтала, корябая краешком крыла по броневому наросту. Перо со скрежетом вгрызалось в броню, оставляя глубокие царапины, но толстый нарост смягчал прикосновения. Словно по плечу тихонько гладили. Голосок Алисы журчал как колыбельная, и Леха сладко жмурился, проваливаясь в дрему…
Солнце уже палило и жгло бока и спину, когда Леха добрел в Кремневую долину.
К двум любимым валунам. Удобные они. И от солнца на целый день защищают, и сатиру помощь опять же…
Прямо у северного прохода, до расщелины рукой подать. Собиратели медуз идут в Кремневую долину в основном через эту расщелину. Выходят они обычно из Гнусмаса, а от города до этого прохода ближе. Вот они сюда и идут.
Проходят через пустыню, через эту расщелину… а тут их уже ждут. Сатир их словно чувствует. Со скалы высматривает, что ли? Минут за пять заранее разбудит, все расскажет: сколько, как идут, чем вооружены. Все-все наболтает, пока глаза протираешь, в себя после сна приходишь и соображаешь, как бы этих собирателей лучше встретить…
За день этих собирателей не так уж много, одними ими жажду не утолить. Но хоть что-то. Глоток крови никогда лишним не бывает. Да и сатиру помощь… И главное, бегать никуда не надо, никого искать. Сами приходят.
Пять минут, и все. Потом сатир трупы обирает… Черт его знает, зачем ему все эти автоматы и боеприпасы. Ручки у него маленькие, слабые, да еще и четырехпалые. Такими на курок нормально не нажмешь, куда уж прицелиться! Поведет ствол и выбьет автомат из рук после первого же выстрела… Но зачем-то он все-таки старательно обирал трупы, куда-то утаскивал всю эту амуницию…
Ну, это уже его дело. Нужны ему боеприпасы зачем-то – пусть берет. А ты глотнул крови, и можно опять спать. Сатир сам оттащит трупы куда-то за валуны…
А самое главное, между этими валунами удобно лежать: площадка ровная-ровная. Ни щебенки, ни острых камней, ни выступов. Идеально ровный скол валуна, вросшего в землю. Прямо как на заказ.
Леха прилег, поджав под себя передние ноги. Повозился, устраиваясь поудобнее… Глаза сами собой закрылись. Спать хотелось ужасно, но это хорошо.
Крепкий сон… Крепкий сон – это хорошо… Завтра вечером свежая голова ой как понадобится… Те чертовы патрульные… Звуки вклинились в сон, как бетонобитный снаряд в спальню. Грубые, басовитые. Тревожные…
Сон все-таки удержался. Не давал вынырнуть. Цепко держал, как смола муху, но и покоя уже не было. Теперь уже не сладкий отдых, а мутное мучение, в котором перекатываются крохи сознания… Опять эта сволочь козлоногая чудит, валуны в перекидные календарики переделывает?!
Леха с трудом разлепил глаза. Господи, как же хотелось спать! Но уж лучше один раз открыть глаза, рявкнуть и дальше спать нормально, чем так… Леха мутно огляделся.
Вон валун, где сатир вчера скоблил. Четыре черточки вертикальные, пятой перечеркнуты наискось. Чуть поодаль еще одна вертикальная. Готовая и чистенькая…
Уже выпилил. Да. Но тогда что же это… Опять грохнуло. Басовито, далеко – и знакомо. Так же грохотало в первый день здесь, когда только познакомился с кабанами. Как же это сатир сказал-то тогда… Это кабаны разбираются со своими тимуровцами? Так, что ли, он сказал?
Леха поднялся. Полез из спального закутка, еще не отойдя от тяжелого, вязкого сна. Спотыкаясь, шаркая броневыми наростами о валуны…
А над долиной все грохало и грохало.
Да, басовитые плюхи летели с северо-запада. От опушки Блиндажного леса. Откуда-то из-за него. Бм-м, бм-м, бм-м…
Тогда они кончились быстро – теперь же бухало и бухало, никак не кончаясь. А если вслушаться, можно различить и треск автоматных очередей…
Перед первыми блиндажными дубами сгустилось туманное облачко, раскололось синим всполохом – и на камни выпал белый кабан. Тот альбинос, маленький и тщедушный. Вскочил с четверенек и метнулся в лес. Бм-м. Бм-м. Бм-м…
Еще одно облачко. Распоролось всполохом – и возле опушки выбросило еще одного кабана.
Но этот в лес не бросился. Каштановый, с золотой искоркой в пятачке – Клык. Это он у них держит масть. Только сейчас от былой вальяжности и следа не осталось. Стискивая свою стальную дубину обеими руками, он напряженно замер – кажется, отсюда зубовный скрежет слышно! – и лишь вздрагивал всем телом, словно кто-то невидимый кружил вокруг него и вгонял в шкуру иголки.
Но не бежал в лес, стоял и терпел. Чего-то ждал, Бм-м, бм-м…
И еще туманное облачко. Выкинуло опять белого. Он шмякнулся на камни, стал подниматься… тут Клык в очередной раз вздрогнул. Альбиноса скрутило, выгнуло дугой, и он рухнул опять на камни, визжа, как резаная свинья.
Тут же вскочил, метнулся к опушке, ничего не замечая вокруг, но Клык нагнал его и схватил за шкирку. Альбинос все рвался к лесу, но Клык его держал, как собаку на ошейнике.
Бм-м, бм-м, бм-м…
И все стихло. И взрывы, и автоматные очереди. Альбинос, не переставая, сучил ручками и копытами, но Клык крепко держал его за шкирку. Сам тоже вздрагивал от боли, но не бежал в лес и альбиносу не давал.
Возле них сгустилось еще одно облачко, и из него выпал розовый кабан – Черноух, хотя черного уха отсюда и не разглядеть. Рванулся к лесу, но остановился – Клык окликнул его, махнул рукой, призывая к себе.
Только теперь он рискнул опустить альбиноса на землю. Но совсем не отпустил. Продолжал удерживать за шкирку, чтобы не убежал. Подождал, пока подойдет Черноух, и все трое побежали в лес.
То и дело вздрагивая от боли. Шарахаясь и оступаясь, словно шли по битому стеклу…
Минуту все было тихо, а потом как посыпалось: бм-м, бм-м, бм-м, бм-м!… Взрывы шли один за другим, почти сливаясь. Грохотало и грохотало, без малейшего перерыва… И вдруг стихло, как отрезало.
Стало тихо-тихо, лишь отдаленно гудел в ушах ветер от озер, от вечно клубящихся над ними облаков.
Леха глядел на опушку – но туманные шары там больше не появлялись…
– Ну что, рогатенький, как тебе?
Леха вздрогнул и обернулся, оступившись на предательской гальке. Чуть не рухнул на бок.
Сзади на валуне расселся сатир. И когда успел подобраться? Не было же его…
– Совесть не мучает? – мрачно осведомился сатир.
Леха нахмурился. Что за дурацкие шутки?
– Что невинной овечкой смотришь, рожа рогатая? Сдается мне, это все из-за тебя.
– Да я-то тут при чем?… – опешил Леха.
– Так прямо и ни при чем? – хмыкнул сатир.
– Да что я сделал-то?!
– О! Вот они тебе сейчас все и объяснят… – Сатир уже не глядел на Леху. На опушке показались кабаны. Не выпали из облачков, а вышли из леса самым обычным образом. Все трое. Альбинос вскинул руку, указывая на Леху и сатира. Троица развернулась и решительно зашагала прямо сюда.
– Значит, так, рогатое, – тихо и быстро забормотал сатир. – Хвост пистолетом, а сам в кильватере. Усек? Поддакивай поувереннее, ну и вообще… понаглее. Ну а рожа у тебя и так… врагу не пожелаешь.
Леха хмуро молчал, пытаясь собраться с мыслями после мутного сна. Глядя на шагающих сюда кабанов. Расстояние быстро таяло.
– Ну, не школьница, короче! – уже почти шептал сатир, умудряясь шевелить только самым уголком губ. – Не сливать, иначе сожрут. Понял, да?
Вдруг приосанился, упер руки в боки и выступил вперед.
– Куда топаем, кабанье? Желуди в той стороне.
– Ты не лезь, – мрачно посоветовал ему Клык.
– Че замер?! – тут же выдвинулся вперед альбинос – Чтобы тебя тут вообще не стояло, и уже пять минут как! Намек понял, нет? Ну?! Одно копыто здесь, другой рог там! Время пошло!
– Коз-зел… – добавил черноухий и сплюнул. Но на сатира это впечатления не произвело.
– Этче? – хмыкнул он и покрутил головой, отказываясь верить собственным ушам. – Этче такое, я не понял? Типа, рогами померяться приспичило? С-сынки…
Альбинос покосился на Клыка. Черноух сразу надвинулся на сатира, но Клык положил руку ему на плечо.
– Подожди… – И, через голову сатира, словно того тут вообще не было, заговорил с Лехой: – Ты где охотишься?
Но сатира трудно было обескуражить.
– Вляпалка вблудная, ты откуда вылез-то, вообще? – почти нежно спросил он Клыка, – Че за предъявы без регалок? В терпилы намылился? Так ты только попроси…
– Да он это, он! – вклинился альбинос из-за плеча Клыка. – Ну кто еще! Четырех дней не прошло, как он тут появился, а они уже к нам в лес полезли! Да он, он это достал нефтяников, сука рогатая! Он это, базара нет!
– Он прав? – Клык глядел только на Леху. – Ты у нефтяников шкодил?
Леха молчал. Нефтяники?… При чем это тут вообще?… Покосился на сатира, но тот…
Сатир задумчиво тер мочку с кольцом. Прямо-таки весь ушел в этот захватывающий процесс, потеряв интерес ко всему остальному. Зар-раза! Нахамил – и в сторону?!
Клык мрачно покивал, разглядывая Леху. Вздохнул:
– Ну что я тебе скажу, мужик… Тебя предупреждали, чтоб другим жить не мешал? Предупреждали. Но ты по-людски не хочешь, до дел общества тебе дела нет… Ну, дело твое. Пеняй на себя.
– Ну ты, мудрила! – вдруг ожил сатир. Попер прямо на кабанов: – Достал пальцы гнуть, транзитник с экватора! Ну-ка собрал своих торпед в охапку, копыта в лапы – и бегом, бегом отсюда, пока я добрый!
Ближе всех оказался черноухий. Сатир, совершенно не задумываясь, шагнул к нему и ткнул в грудь. Совершенно не смущаясь, что тот на четыре головы выше, в два раза шире в плечах и черт знает во сколько раз тяжелее… Черноухий ожидал всего, кроме этого. Он пошатнулся, отступил на шаг, чтобы не рухнуть на острые камни, а на его морде застыло удивление. Недоверчивое и какое-то даже веселое.
Ненадолго, впрочем. Черноух помрачнел, медленно сплюнул и шагнул к сатиру.
– Ну все, духарик, допросился, – объявил он, поудобнее перехватывая биту. – Будем из тебя…
Из-за спины Клыка вынырнул альбинос, уже замахиваясь битой.
Леха рванулся ему наперерез, оскальзываясь в гальке…
И этот туда же, чертов шибздик однорогий! Как же он не чувствует, что сбоку на него находят?! Почему даже глазом туда не косит, идиот…
Леха рванул наперерез альбиносу – но только ведь не успеть, слишком далеко сатир вышел к кабанам. Слишком поздно…
По долине прокатился тугой звон.
На миг все трое кабанов застыли: невозмутимый Клык, альбинос с прутом над головой, замахнувшийся Черноух, осекшийся на полуслове…
И тут их всех скрутило.
Клык и черноухий взвыли, стискивая зубы. Альбинос заорал во весь голос, выгнулся дугой и рухнул на щебенку.
– Опять… – выдохнул черноухий, разворачиваясь к опушке. Про сатира он забыл.
Как и Клык про Леху:
– Назад! Быстро!
Альбинос лишь скулил, катаясь по земле. Хватал ртом воздух и никак не мог оправиться от приступа боли.
– Пошли, придурок! – схватил его за шкирку черноухий и потащил к лесу.
Клык на миг задержался. Поймал взгляд Лехи, прищурился:
– Ну, смотри, мужик… Смотри…
Развернулся и побежал за своими.
Копыта у кабанов были странные – снизу не плоские, а как-то дугой, словно ладонь попрошайки. Куски щебенки попадали в эту вмятину и, когда на это копыто переносился вес, так и норовили вылететь, как шашки из-под пальца при игре в Чапаева. Кабаны оступались почти на каждом шагу. Бежали вроде бы по прямой, а получалось змейкой. Они были уже на опушке, когда над долиной снова прокатился тугой звон. Всех троих скрутило, альбинос и черноухий не удержались и рухнули на землю.
– Встать! – рявкнул Клык. – Быстрее! Ну!
Троица рванула дальше, в переплетение зеркальных стволов и ветвей. Скрылись.
Из-за леса донесся тугой звон, и тут же завопил альбинос. Даже из-за деревьев его было слышно…
Через минуту за лесом привычно забухали взрывы, застучали очереди – и тут же на опушке вспух туманный шар. Из него вывалился альбинос, вскочил и бросился в лес.
Едва он скрылся, на опушке сгустились еще два шара. Клык и черноухий вывалились на камни почти одновременно.
– Да-а, рогатый… – протянул сатир. – Нехило хрюшкам перепало. Похоже, и тебе достанется…
– Ладно, не пугай. Пуганые.
– Да нет, рогатенький… – пробормотал сатир и вздохнул. Без привычного ехидства. – На этот раз тебя, похоже, достанут. И достанут не по-детски…
– Да ладно тебе…
– Было ладно, да все вышло, – хмуро отозвался сатир, все глядя на опушку.
Леха медленно втянул воздух, еще медленнее выдохнул, изо всех сил стараясь сдерживаться. Что за дурацкая манера вести разговор? То пугает, то партизанку на допросе строит!
– Ну хорошо. И как же они меня достанут? Еще раз припрутся сюда? Буду спать у другого прохода. Мне-то что, а им от леса далеко не походишь. Не смогут они за мной бегать по всей зоне.
– Они-то бегать не смогут… – сказал сатир. И таким тоном произнес это «они-то»…
– Но если не они, то кто же и как меня…
– А так! – вдруг обозлился сатир. – Языком больше мели, парнокопытное!
Он развернулся и побрел к озерам.
Леха проводил его взглядом.
Минута тянулась за минутой, а бой за лесом все не кончался. Через каждые секунд тридцать над долиной прокатывался тугой звон, будто разрывалась на части огромная стальная труба. Канонада за лесом то усиливалась, то смолкала – и тогда на опушке Блиндажного леса взбухали туманные шары, чтобы выкинуть из себя кабанов…
Они убегали в лес, там снова начиналась канонада – чтобы через пару минут оборваться. Кабанов опять выкидывало на опушке. Иногда всех вместе, иногда порознь. Они поднимались, бросались в лес… Раз за разом…
Клык, когда его выбрасывало на опушку, пытался ждать своих подручных, чтобы идти в атаку всем вместе. Стоял и ждал, пока выбросит Черноуха и альбиноса. Вздрагивая всем телом, когда над долиной раздавался звон, но ждал. Стиснув кулаки, вжав голову в плечи… Хватал за шкирку альбиноса, чтобы не убежал, пока не выкинет черноухого… Альбинос орал, как безумный. Рвался вперед, ничего не соображая. В лес, в лес, в лес! Как пес на цепи. Но Клык держал его. Или черноухого, если того выбрасывало раньше. Заставлял ждать третьего, чтобы идти в атаку всем вместе… Поначалу. Потом и Клык сломался, уносился в лес, едва его выкидывало…
Леха тряхнул головой, поглядел на небо – где там солнце?
Сколько уже прошло? Полчаса? Час? Больше?… Эта чертовщина все не кончалась. Господи, да что же у них там происходит-то, за лесом?! И еще в голове все каталась колючая мысль: что там Клык говорил про нефтяников?…
Если то, что сейчас творится в лесу, как-то связано с нефтяниками…
Лес-то Блиндажный, и название у него такое не просто так. И если Клык прав…
К черту, к черту! Все равно, пока темно не станет, у нефтяной вышки не то что ничего не сделать – вообще к ней близко не подобраться! При дневном свете еще издали заметят и из крупнокалиберного пулемета расстреляют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50