А они наверняка будут настаивать, чтобы она вернулась лечиться домой, — они не понимают, какие хорошие доктора могут лечить ее здесь. А если она уедет на остров Мэн, а мне придется остаться…
— Прекрасно понимаю. Но какую роль вы отводите мне?
— Сэр, я всего-навсего студент. Я о многих недугах и не слышал-то никогда. А Флоренс сказала, нынче вечером вы будете в гостях у мистера Фолкнера. Вот я и подумал, может, вы обнаружите у нее какой-нибудь симптом, который я не заметил. Если бы вы только взглянули на нее…
— Непременно взгляну, — виновато улыбнулся Дарвин. — Пока мой друг полковник Поул не вывел меня на чистую воду, уж лучше добровольно сознаюсь в собственной слабости. Я бы и без вашей просьбы взглянул, никуда бы не делся. Привычка ставить диагнозы в меня просто въелась, это для меня образ жизни.
— Благодарю вас, сэр. — Мерчисон заметно расслабился. — Видите ли, она вовсе не выглядит больной. Вы можете придумать еще какое-то объяснение ее состоянию?
— Никакого, — решительно покачал головой Дарвин. — Не знаю ни одного заболевания с подобными симптомами. Но я, разумеется, не истина в последней инстанции. В том, что касается постижения человеческого тела, даже лучшие из нас — дети, еще и ходить как следует не выучившиеся. Можете утешаться вот чем: хорошее самочувствие — лучшее известное мне доказательство доброго здоровья. Если у Флоренс и впредь не разовьется никаких симптомов, кроме тех, что вы описали, ей можно не тревожиться. Но, признаюсь, мне бы очень хотелось увидеть…
Договорить ему не дали. В таверну опрометью вбежал какой-то небритый мужчина с фонарем в руках. Невзирая на стужу, одет он был лишь в грязные штаны и тонкую синюю рубашку.
— Доктор Дарвин! — закричал мужчина, озираясь по сторонам. — Есть здесь доктор Дарвин?
— Вот он. — Дарвин приподнялся, нашаривая под столом тяжелую трость. — Черт возьми, Джейкоб, не выудите мне ее? Я не создан для нагибаний. — Он повернулся к человеку с фонарем. — Я доктор Дарвин. Что вам угодно?
— Беда, сэр! — Незнакомец тяжело дышал, ловя ртом воздух. — На выставке при таможне. Меня послали поискать вас и спросить, не сходите ли вы туда.
Дарвин бросил быстрый взгляд на Джеми Мерчисона. Тот покачал головой.
— Нет, сэр, я тут ни при чем.
— Тогда пойдемте со мной. Возможно, вам представится случай пополнить свою копилку медицинских познаний. — Дарвин повернулся к запыхавшемуся посланцу. — Полагаю, кому-то на выставке стало плохо?
— Нет, сэр. — Бедно одетый служитель уже проворно шагал к выходу, но тут обернулся с мрачною миной. — Кто-то умер.
Дарвин с Мерчисоном зашагали следом. Джейкоб Поул внезапно обнаружил, что остался за столом в полном одиночестве.
— Ах ты, дьявольщина, — пробормотал он, а потом обвел взглядом комнату. — Нет, ну вы видели? Сидят здесь, чешут языками и едят, едят, едят — да столько, что на дюжину нормальных людей хватит. Я сижу себе, слушаю. — Выудив из кармана несколько монет, он бросил их на опустевшее блюдо. — А потом как сорвутся с места — и догадайтесь, кому приходится платить по счету? Ни за что не доверяйте философу, друзья мои, — очистит ваши карманы не хуже любого жулика, да еще и объяснит, как вам повезло вообще при штанах-то остаться.
— Подагра, — скривился Дарвин, когда они с молодым студентом пробирались вслед за фонарем посыльного по окутанным туманом улицам Лондона.
Затяжные белесые сумерки февральского дня уже подходили к концу, и во всех домах зажигались огни. Накануне мело, но сегодня улицы расчистили, так что лишь кое-где серели курганы талого снега. Желтый свет, что сочился из высоких узких окон, не столько освещал тротуар и мостовую, сколько подчеркивал закругленные тени блеклых сугробов.
Трость Дарвина гулко стучала по мокрым камням.
— Гнусная подагра, и гнусная погода. Врачу, исцелися сам — а этого-то я и не могу. Я диагностировал свое состояние и весьма неплохо врачую его при помощи банок и настойки на ивовой коре, однако до конца вылечить не могу. Воздержание и умеренность в еде весьма помогают, но от этого ползучего холода все начинается сызнова. Далеко еще?
— Несколько сотен ярдов. — Джеми Мерчисон с трудом сдержался, чтобы не поддержать Дарвина под руку. Доктор был непомерно тучен и слегка прихрамывал, хотя ковылял вперед весьма энергично и бойко. — По Истчип и Грейт-Тауэр-стрит, сэр, а потом на юг, к реке. Самое большее, с полмили. А вы еще не были на выставке, доктор Дарвин? Последние десять дней все в Лондоне только о ней и говорят.
— Я не был. Полковник Поул, вот кто по этой части — завтра он как раз собирается. Что же до меня, когда кто-нибудь начинает разглагольствовать о бесценных сокровищах, персидских демонах и тайнах Заратустры, я сразу же подозреваю просто-напросто попытку заинтриговать весь город.
— Но это совсем другое дело, сэр. Рубин защищен проклятием — и теперь вот, похоже, оно проявило свою силу.
— Посмотрим-посмотрим. В городе, где так и кишат всякие считающие свиньи, танцующие медведи, пожиратели огня, шпагоглотатели и продавцы всего на свете — от китайских афродизиаков до индийского опия и французских слабительных, — нетрудно утверждать что угодно. Насколько могу судить по своему опыту, Лондон притягивает к себе шарлатанов со всей Англии, точь-в-точь как припарка — отравленные соки тела. А сами вы были на выставке, мистер Мерчисон?
— Да, сэр. Дважды. — Мерчисон отвернулся, скрывая смущение. — Я ходил с Флоренс.
— Тогда расскажите, что там видели. Своим скептицизмом я подаю дурной пример. В жизни, как при обследовании нового пациента, всегда следует держать разум открытым — ради свежести восприятия. Расскажите мне все.
— Да через пару минут сами увидите — мы уже почти на месте. Но все очень просто. Две недели назад некий перс, Дариуш Шарани, снял зал, где проводится выставка, и теперь демонстрирует там священную реликвию, редкостный древний рубин. Он известен как Сердце Ахурамазды и очень велик — с кулак рослого мужчины. Однако более всего необычности выставке придает то, что, хотя сам Шарани неотлучно дежурит при сокровище, от всякой другой охраны он отказался. Перс утверждает, будто бы Сердце обладает собственной защитой — заключенным в камне проклятием. Оно пробуждает демона, что сковывает и лишает сил всякого, кто дерзнет прикоснуться к рубину. И если Дариуш Шарани как можно быстрее не изгонит демона, вор умрет.
— Ну, сказать-то легко. А кто-нибудь проверял слова перса?
— Да, проверяли, когда выставка только открылась. Перед лицом более сотни зрителей четверо человек пытались взять камень, а Шарани преспокойно стоял рядом и улыбался. Они по очереди дотрагивались до сокровища — и по очереди застывали, не в силах пошевельнуться. Так и стояли, пока Шарани не коснулся Сердца Ахурамазды и не прошептал заклинания, усмиряющие демона. Тогда их всех отпустило. Выглядели они не очень-то бодро, но двигались вполне нормально.
До Мерчисона донеслось саркастическое хмыканье Дарвина.
— Я думал то же самое, сэр, — кивнул юноша. — Нетрудно заплатить какому-нибудь нищему оборванцу, чтобы он на несколько минут застыл, а потом всем рассказывал, будто его, мол, сковало проклятие. Но один из четырех был человеком знатным. Графа Марбери не подкупишь и не совратишь. И он клянется, что едва попробовал взять Сердце Ахурамазды, как тотчас же оказался в когтях демона и не мог даже пальцем пошевелить, пока Шарани не произнес отпускающего заклинания. А еще он говорит, что хватка демона — чистая пытка и не похожа ни на одну боль, какую ему пришлось испытывать когда-либо прежде.
Они добрались до места, где проводилась выставка, — прямоугольного здания из серого известняка в пятидесяти ярдах от реки. Обитые железом двойные двери сейчас стояли нараспашку, однако были снабжены двумя тяжелыми засовами. На левой створке висело объявление, что Сердце Ахурамазды будет выставляться здесь с 30 января по 25 апреля. На правой — цена за вход: по два пенса с человека.
Внутри с полдюжины масляных ламп освещали продолговатый зал. Посередине усыпанного песком пола размещалась большая металлическая пластина, на которой стоял серебряный пьедестал. На вершине его лежала черная бархатная подушка, накрытая стеклянной полусферой.
Посыльный с Мерчисоном заторопились к дальней стене, где несколько человек сбились в кучку вокруг распростертой неподвижной фигуры. Но Дарвин остановился в двух шагах от двери, озадаченно морща нос и втягивая воздух. Простояв так секунд десять, доктор двинулся к пьедесталу и внимательно осмотрел пустующую подушку. Потом с силой ударил тростью об пол, прислушался к гулкому отзвуку и только после этого присоединился к остальным.
Тело лежало навзничь. Глаза были открыты, руки раскинуты. Дарвин опустился на колени подле покойника и изумленно ахнул: это оказался тот самый черноволосый незнакомец из таверны «Голова вепря».
— А вы кто такой, сэр? — осведомился один из присутствующих, хорошо одетый джентльмен в тяжелом шерстяном пальто, из-под которого виднелись полы сутаны. — За магистратом уже послали.
— Я Эразм Дарвин, врач, — отозвался Дарвин, не поднимая головы. — Но боюсь, этому бедняге я уже помочь не в состоянии. Кто-нибудь его знает?
— Я знаю, сэр, — выступил вперед ночной сторож с жезлом и потайным фонарем в руках. — Последние два года он тут постоянно ошивался, особливо когда пропадало что-нибудь из драгоценностей. Только вот ни разу доказательств не хватало, чтобы отправить его поплясать в Тайберне.
— Это вы послали за мной, обнаружив его?
— Никак нет, сэр, не я.
— Тогда кто же?
Все молчали. Дарвин повернулся к посыльному, но тот твердо покачал немытой головой.
— Ни один из этих джентльменов, сэр. Какой-то человек, я его никогда раньше не видел, дал мне флорин на Лауэр-Темз-стрит и сказал, мол, на выставке кто-то помирает, пускай я сбегаю в «Голову вепря» и приведу доктора Эразма Дарвина.
— Я видел несчастного в этой самой таверне живым менее часа назад. — Склонившись над покойником, Дарвин пощупал ему запястье, потом прикоснулся к виску, губам и впадинке на шее. Расстегнув фланелевую куртку, наскоро обследовал грудь и живот. И наконец встал. — Он мертв не более тридцати минут. Кто его нашел?
— Да вот я и нашел. — Сторож приподнял жезл. — На первом же обходе. Вижу — окно с задней стороны открыто, дай, думаю, погляжу, что там такое. Ну, открыл дверь, — он встряхнул тяжелой связкой ключей, — ими вот. Захожу. А он тут, мертв-мертвехонек. И рубина нет.
— Лежал точно так же, как сейчас?
— Да, сэр. Наверное, ковылял сюда, к окну, да так и не добрался, помер.
Дарвин покачал головой, указывая на пол. В свете фонаря отчетливо выделялись две извилистые полосы, что вели от металлической пластины к мокрым, стоптанным подошвам покойника.
— Нет, его сюда отволокли волоком. Вы уверены, что никто из присутствующих этого не делал?
— Совершенно исключено, сэр, — снова подал голос священник. — Я как раз проходил мимо и вошел сразу же за сторожем. Этот несчастный лежал ровно так, как вы сейчас видите.
— Ровно так, как швырнул его демон, — негромко заметил оборванец-посыльный.
Кучка собравшихся вокруг тела людей нервно поежилась, с беспокойством оглядывая полутемный зал.
— Но-но, только без богохульства, — кротко пожурил священник. — Не след призывать демонов, когда здесь только что умер человек. Уверен, доктор сумеет назвать нам вполне естественную причину смерти.
Все взоры обратились на Дарвина. Тот пожал плечами и раздраженно встряхнул головой.
— Диагноз напрашивается сам собой — внезапный сердечный приступ. Однако не могу с чистой совестью сказать, что тем все и объясняется. Ведь я видел этого человека совсем недавно, причем разглядывал его весьма тщательно. И он вовсе не стоял на краю могилы. Тут что-то другое.
Нагнувшись, доктор приподнял вялую правую руку мертвеца и перевернул ее. На ладони отчетливо выделялся зловещий отпечаток в форме сердца: белый внутри и пылающий, кроваво-красный по краям.
— Метка Зверя!
Все, кроме Дарвина и Джеми Мерчисона, попятились.
— Вздор! — Голос священника звучал куда менее уверенно, чем слова. — Обычная рана — ожог. Разве не так, сэр?
— Нет, не так. — Дарвин поманил Мерчисона, и юноша опустился на колени, чтобы разглядеть след повнимательнее. — Ни один студент-медик не согласился бы с подобным заключением, вздумай я его высказать. Что же до шрама… — Он замолчал, а потом вдруг поднял взгляд. — Хотелось бы мне провести более полный осмотр тела. За двадцать лет практики я не видел ничего подобного.
Доктор выпрямился, снова подошел к пьедесталу и поднял стеклянную сферу.
— Берегитесь! — испуганно вскрикнул Джеми Мерчисон.
— Беречься — чего? — Дарвин разглядывал пустующее гнездышко среди черного бархата и посеребренный пьедестал. — Если никакого демона, охраняющего Сердце Ахурамазды, не существует, то мне ничего не грозит. А если такой демон и есть, то я опять-таки могу не бояться, поскольку он несет стражу при рубине, а рубина здесь нет.
— Так вы и в самом деле верите, что мы имеем дело с… с… — не в силах произнести слово «демон», священник закончил иначе: — …с великой тайной?
— Нет, сэр. — Круглое лицо Дарвина выражало живейшее любопытство. — Мы столкнулись не с тайной, а по крайней мере с пятью тайнами сразу. Как умер этот несчастный? Кто его убил — или же что его убило? Где Сердце Ахурамазды сейчас? Где его верный страж Дариуш Шарани и почему он сбежал? И наконец — загадка, пожалуй, самая незначительная, но и самая странная, — кто призвал меня сюда на помощь мертвецу, когда мое призвание — помогать живым?
Званый ужин в доме Джозефа Фолкнера принял самый что ни на есть диковинный оборот. Еще изначально гостям — было их около полудюжины — посулили захватывающую научную и литературную беседу с выдающимся врачом и изобретателем из Средней Англии. Однако вместо обещанного остроумца взорам гостей предстал крайне задумчивый и неразговорчивый Дарвин. Он добросовестно уничтожил причитающуюся ему порцию йоркширского пудинга и ростбифа с петрушкой и хреном, не побрезговал и добавкой, но как ни в чем не бывало переложил на плечи остальных сотрапезников все труды по поддержанию светской беседы. Лишь когда подали десерт — фрукты в коньяке со взбитыми сливками, — доктор поднялся, поковырял пальцем во рту, вытаскивая застрявший меж задних зубов кусочек мяса, и произнес:
— Джентльмены… и, разумеется, дамы. С вашего позволения мне хотелось бы сыграть в одну игру. Если не возражаете, я поделюсь с вами некой загадкой и был бы крайне рад услышать любые мнения или мысли по этому поводу.
— Ну наконец! — взмахнул рукой Джозеф Фолкнер. — Говорите же, Эразм! Признаюсь, ваше молчание меня изрядно беспокоило. Остальные уже наговорились вволю, однако мои друзья сошлись сюда послушать именно вас.
Гости дружно закивали — все, кроме престарелой тетушки Джейкоба Поула. Старушка была туга на ухо, но, коротая время за винцом, ничуть не расстраивалась, что пропускает беседу.
— Всем, кто пришел меня послушать, предстоит разочарование, — предупредил Дарвин. — У меня нет ответов, одни только вопросы. — Он обвел взглядами комнату, залитую светом настенных канделябров и подвесных ламп, и убедился, что полностью завладел вниманием слушателей. — Позвольте для начала описать кое-какие события, произошедшие со мной сегодня.
Он тщательно и в подробностях изложил все, начиная с появления в таверне «Голова вепря» оборванного посланца и кончая своим уходом из выставочного зала на ужин к Фолкнеру. Рассказывая, доктор внимательно разглядывал сидящих за столом.
Общество собралось довольно любопытное и разношерстное. Домашний уклад Джозефа Фолкнера был пронизан духом своеобразного равенства, а потому званые на ужин гости сидели вперемежку со слугами.
Место Дарвина находилось во главе стола. Напротив него располагался сам хозяин, а слева от Фолкнера — Мэри Роулингс, рыжеволосая тридцатилетняя красотка с молочно-белой кожей и очень решительными голубыми глазами. Она то и дело собственническим жестом накрывала ладонью руку пожилого джентльмена. Дарвин мысленно пожал плечами — он придерживался весьма либеральных взглядов. Во-первых, мисс Мэри наверняка знает, что по ту сторону Атлантики у Фолкнера имеется законная супруга, а во-вторых, она уже не маленькая, прекрасно может сама принимать решения.
Кресло посередине стола пустовало. Оно предназначалось для владельца фабрики по производству сельскохозяйственного оборудования, но его задержали дела в Норвиче. Он прислал записку с извинениями, и в конце ужина на свободное место тихонько скользнула протеже молодого Мерчисона, синеглазая и русоволосая Флоренс Траструм. Она налила себе кофе и положила глазированных слив. Джозеф Фолкнер не почитал традиционного классового деления, так что ее переход из прислуги в участницу трапезы не вызвал никакого удивления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Прекрасно понимаю. Но какую роль вы отводите мне?
— Сэр, я всего-навсего студент. Я о многих недугах и не слышал-то никогда. А Флоренс сказала, нынче вечером вы будете в гостях у мистера Фолкнера. Вот я и подумал, может, вы обнаружите у нее какой-нибудь симптом, который я не заметил. Если бы вы только взглянули на нее…
— Непременно взгляну, — виновато улыбнулся Дарвин. — Пока мой друг полковник Поул не вывел меня на чистую воду, уж лучше добровольно сознаюсь в собственной слабости. Я бы и без вашей просьбы взглянул, никуда бы не делся. Привычка ставить диагнозы в меня просто въелась, это для меня образ жизни.
— Благодарю вас, сэр. — Мерчисон заметно расслабился. — Видите ли, она вовсе не выглядит больной. Вы можете придумать еще какое-то объяснение ее состоянию?
— Никакого, — решительно покачал головой Дарвин. — Не знаю ни одного заболевания с подобными симптомами. Но я, разумеется, не истина в последней инстанции. В том, что касается постижения человеческого тела, даже лучшие из нас — дети, еще и ходить как следует не выучившиеся. Можете утешаться вот чем: хорошее самочувствие — лучшее известное мне доказательство доброго здоровья. Если у Флоренс и впредь не разовьется никаких симптомов, кроме тех, что вы описали, ей можно не тревожиться. Но, признаюсь, мне бы очень хотелось увидеть…
Договорить ему не дали. В таверну опрометью вбежал какой-то небритый мужчина с фонарем в руках. Невзирая на стужу, одет он был лишь в грязные штаны и тонкую синюю рубашку.
— Доктор Дарвин! — закричал мужчина, озираясь по сторонам. — Есть здесь доктор Дарвин?
— Вот он. — Дарвин приподнялся, нашаривая под столом тяжелую трость. — Черт возьми, Джейкоб, не выудите мне ее? Я не создан для нагибаний. — Он повернулся к человеку с фонарем. — Я доктор Дарвин. Что вам угодно?
— Беда, сэр! — Незнакомец тяжело дышал, ловя ртом воздух. — На выставке при таможне. Меня послали поискать вас и спросить, не сходите ли вы туда.
Дарвин бросил быстрый взгляд на Джеми Мерчисона. Тот покачал головой.
— Нет, сэр, я тут ни при чем.
— Тогда пойдемте со мной. Возможно, вам представится случай пополнить свою копилку медицинских познаний. — Дарвин повернулся к запыхавшемуся посланцу. — Полагаю, кому-то на выставке стало плохо?
— Нет, сэр. — Бедно одетый служитель уже проворно шагал к выходу, но тут обернулся с мрачною миной. — Кто-то умер.
Дарвин с Мерчисоном зашагали следом. Джейкоб Поул внезапно обнаружил, что остался за столом в полном одиночестве.
— Ах ты, дьявольщина, — пробормотал он, а потом обвел взглядом комнату. — Нет, ну вы видели? Сидят здесь, чешут языками и едят, едят, едят — да столько, что на дюжину нормальных людей хватит. Я сижу себе, слушаю. — Выудив из кармана несколько монет, он бросил их на опустевшее блюдо. — А потом как сорвутся с места — и догадайтесь, кому приходится платить по счету? Ни за что не доверяйте философу, друзья мои, — очистит ваши карманы не хуже любого жулика, да еще и объяснит, как вам повезло вообще при штанах-то остаться.
— Подагра, — скривился Дарвин, когда они с молодым студентом пробирались вслед за фонарем посыльного по окутанным туманом улицам Лондона.
Затяжные белесые сумерки февральского дня уже подходили к концу, и во всех домах зажигались огни. Накануне мело, но сегодня улицы расчистили, так что лишь кое-где серели курганы талого снега. Желтый свет, что сочился из высоких узких окон, не столько освещал тротуар и мостовую, сколько подчеркивал закругленные тени блеклых сугробов.
Трость Дарвина гулко стучала по мокрым камням.
— Гнусная подагра, и гнусная погода. Врачу, исцелися сам — а этого-то я и не могу. Я диагностировал свое состояние и весьма неплохо врачую его при помощи банок и настойки на ивовой коре, однако до конца вылечить не могу. Воздержание и умеренность в еде весьма помогают, но от этого ползучего холода все начинается сызнова. Далеко еще?
— Несколько сотен ярдов. — Джеми Мерчисон с трудом сдержался, чтобы не поддержать Дарвина под руку. Доктор был непомерно тучен и слегка прихрамывал, хотя ковылял вперед весьма энергично и бойко. — По Истчип и Грейт-Тауэр-стрит, сэр, а потом на юг, к реке. Самое большее, с полмили. А вы еще не были на выставке, доктор Дарвин? Последние десять дней все в Лондоне только о ней и говорят.
— Я не был. Полковник Поул, вот кто по этой части — завтра он как раз собирается. Что же до меня, когда кто-нибудь начинает разглагольствовать о бесценных сокровищах, персидских демонах и тайнах Заратустры, я сразу же подозреваю просто-напросто попытку заинтриговать весь город.
— Но это совсем другое дело, сэр. Рубин защищен проклятием — и теперь вот, похоже, оно проявило свою силу.
— Посмотрим-посмотрим. В городе, где так и кишат всякие считающие свиньи, танцующие медведи, пожиратели огня, шпагоглотатели и продавцы всего на свете — от китайских афродизиаков до индийского опия и французских слабительных, — нетрудно утверждать что угодно. Насколько могу судить по своему опыту, Лондон притягивает к себе шарлатанов со всей Англии, точь-в-точь как припарка — отравленные соки тела. А сами вы были на выставке, мистер Мерчисон?
— Да, сэр. Дважды. — Мерчисон отвернулся, скрывая смущение. — Я ходил с Флоренс.
— Тогда расскажите, что там видели. Своим скептицизмом я подаю дурной пример. В жизни, как при обследовании нового пациента, всегда следует держать разум открытым — ради свежести восприятия. Расскажите мне все.
— Да через пару минут сами увидите — мы уже почти на месте. Но все очень просто. Две недели назад некий перс, Дариуш Шарани, снял зал, где проводится выставка, и теперь демонстрирует там священную реликвию, редкостный древний рубин. Он известен как Сердце Ахурамазды и очень велик — с кулак рослого мужчины. Однако более всего необычности выставке придает то, что, хотя сам Шарани неотлучно дежурит при сокровище, от всякой другой охраны он отказался. Перс утверждает, будто бы Сердце обладает собственной защитой — заключенным в камне проклятием. Оно пробуждает демона, что сковывает и лишает сил всякого, кто дерзнет прикоснуться к рубину. И если Дариуш Шарани как можно быстрее не изгонит демона, вор умрет.
— Ну, сказать-то легко. А кто-нибудь проверял слова перса?
— Да, проверяли, когда выставка только открылась. Перед лицом более сотни зрителей четверо человек пытались взять камень, а Шарани преспокойно стоял рядом и улыбался. Они по очереди дотрагивались до сокровища — и по очереди застывали, не в силах пошевельнуться. Так и стояли, пока Шарани не коснулся Сердца Ахурамазды и не прошептал заклинания, усмиряющие демона. Тогда их всех отпустило. Выглядели они не очень-то бодро, но двигались вполне нормально.
До Мерчисона донеслось саркастическое хмыканье Дарвина.
— Я думал то же самое, сэр, — кивнул юноша. — Нетрудно заплатить какому-нибудь нищему оборванцу, чтобы он на несколько минут застыл, а потом всем рассказывал, будто его, мол, сковало проклятие. Но один из четырех был человеком знатным. Графа Марбери не подкупишь и не совратишь. И он клянется, что едва попробовал взять Сердце Ахурамазды, как тотчас же оказался в когтях демона и не мог даже пальцем пошевелить, пока Шарани не произнес отпускающего заклинания. А еще он говорит, что хватка демона — чистая пытка и не похожа ни на одну боль, какую ему пришлось испытывать когда-либо прежде.
Они добрались до места, где проводилась выставка, — прямоугольного здания из серого известняка в пятидесяти ярдах от реки. Обитые железом двойные двери сейчас стояли нараспашку, однако были снабжены двумя тяжелыми засовами. На левой створке висело объявление, что Сердце Ахурамазды будет выставляться здесь с 30 января по 25 апреля. На правой — цена за вход: по два пенса с человека.
Внутри с полдюжины масляных ламп освещали продолговатый зал. Посередине усыпанного песком пола размещалась большая металлическая пластина, на которой стоял серебряный пьедестал. На вершине его лежала черная бархатная подушка, накрытая стеклянной полусферой.
Посыльный с Мерчисоном заторопились к дальней стене, где несколько человек сбились в кучку вокруг распростертой неподвижной фигуры. Но Дарвин остановился в двух шагах от двери, озадаченно морща нос и втягивая воздух. Простояв так секунд десять, доктор двинулся к пьедесталу и внимательно осмотрел пустующую подушку. Потом с силой ударил тростью об пол, прислушался к гулкому отзвуку и только после этого присоединился к остальным.
Тело лежало навзничь. Глаза были открыты, руки раскинуты. Дарвин опустился на колени подле покойника и изумленно ахнул: это оказался тот самый черноволосый незнакомец из таверны «Голова вепря».
— А вы кто такой, сэр? — осведомился один из присутствующих, хорошо одетый джентльмен в тяжелом шерстяном пальто, из-под которого виднелись полы сутаны. — За магистратом уже послали.
— Я Эразм Дарвин, врач, — отозвался Дарвин, не поднимая головы. — Но боюсь, этому бедняге я уже помочь не в состоянии. Кто-нибудь его знает?
— Я знаю, сэр, — выступил вперед ночной сторож с жезлом и потайным фонарем в руках. — Последние два года он тут постоянно ошивался, особливо когда пропадало что-нибудь из драгоценностей. Только вот ни разу доказательств не хватало, чтобы отправить его поплясать в Тайберне.
— Это вы послали за мной, обнаружив его?
— Никак нет, сэр, не я.
— Тогда кто же?
Все молчали. Дарвин повернулся к посыльному, но тот твердо покачал немытой головой.
— Ни один из этих джентльменов, сэр. Какой-то человек, я его никогда раньше не видел, дал мне флорин на Лауэр-Темз-стрит и сказал, мол, на выставке кто-то помирает, пускай я сбегаю в «Голову вепря» и приведу доктора Эразма Дарвина.
— Я видел несчастного в этой самой таверне живым менее часа назад. — Склонившись над покойником, Дарвин пощупал ему запястье, потом прикоснулся к виску, губам и впадинке на шее. Расстегнув фланелевую куртку, наскоро обследовал грудь и живот. И наконец встал. — Он мертв не более тридцати минут. Кто его нашел?
— Да вот я и нашел. — Сторож приподнял жезл. — На первом же обходе. Вижу — окно с задней стороны открыто, дай, думаю, погляжу, что там такое. Ну, открыл дверь, — он встряхнул тяжелой связкой ключей, — ими вот. Захожу. А он тут, мертв-мертвехонек. И рубина нет.
— Лежал точно так же, как сейчас?
— Да, сэр. Наверное, ковылял сюда, к окну, да так и не добрался, помер.
Дарвин покачал головой, указывая на пол. В свете фонаря отчетливо выделялись две извилистые полосы, что вели от металлической пластины к мокрым, стоптанным подошвам покойника.
— Нет, его сюда отволокли волоком. Вы уверены, что никто из присутствующих этого не делал?
— Совершенно исключено, сэр, — снова подал голос священник. — Я как раз проходил мимо и вошел сразу же за сторожем. Этот несчастный лежал ровно так, как вы сейчас видите.
— Ровно так, как швырнул его демон, — негромко заметил оборванец-посыльный.
Кучка собравшихся вокруг тела людей нервно поежилась, с беспокойством оглядывая полутемный зал.
— Но-но, только без богохульства, — кротко пожурил священник. — Не след призывать демонов, когда здесь только что умер человек. Уверен, доктор сумеет назвать нам вполне естественную причину смерти.
Все взоры обратились на Дарвина. Тот пожал плечами и раздраженно встряхнул головой.
— Диагноз напрашивается сам собой — внезапный сердечный приступ. Однако не могу с чистой совестью сказать, что тем все и объясняется. Ведь я видел этого человека совсем недавно, причем разглядывал его весьма тщательно. И он вовсе не стоял на краю могилы. Тут что-то другое.
Нагнувшись, доктор приподнял вялую правую руку мертвеца и перевернул ее. На ладони отчетливо выделялся зловещий отпечаток в форме сердца: белый внутри и пылающий, кроваво-красный по краям.
— Метка Зверя!
Все, кроме Дарвина и Джеми Мерчисона, попятились.
— Вздор! — Голос священника звучал куда менее уверенно, чем слова. — Обычная рана — ожог. Разве не так, сэр?
— Нет, не так. — Дарвин поманил Мерчисона, и юноша опустился на колени, чтобы разглядеть след повнимательнее. — Ни один студент-медик не согласился бы с подобным заключением, вздумай я его высказать. Что же до шрама… — Он замолчал, а потом вдруг поднял взгляд. — Хотелось бы мне провести более полный осмотр тела. За двадцать лет практики я не видел ничего подобного.
Доктор выпрямился, снова подошел к пьедесталу и поднял стеклянную сферу.
— Берегитесь! — испуганно вскрикнул Джеми Мерчисон.
— Беречься — чего? — Дарвин разглядывал пустующее гнездышко среди черного бархата и посеребренный пьедестал. — Если никакого демона, охраняющего Сердце Ахурамазды, не существует, то мне ничего не грозит. А если такой демон и есть, то я опять-таки могу не бояться, поскольку он несет стражу при рубине, а рубина здесь нет.
— Так вы и в самом деле верите, что мы имеем дело с… с… — не в силах произнести слово «демон», священник закончил иначе: — …с великой тайной?
— Нет, сэр. — Круглое лицо Дарвина выражало живейшее любопытство. — Мы столкнулись не с тайной, а по крайней мере с пятью тайнами сразу. Как умер этот несчастный? Кто его убил — или же что его убило? Где Сердце Ахурамазды сейчас? Где его верный страж Дариуш Шарани и почему он сбежал? И наконец — загадка, пожалуй, самая незначительная, но и самая странная, — кто призвал меня сюда на помощь мертвецу, когда мое призвание — помогать живым?
Званый ужин в доме Джозефа Фолкнера принял самый что ни на есть диковинный оборот. Еще изначально гостям — было их около полудюжины — посулили захватывающую научную и литературную беседу с выдающимся врачом и изобретателем из Средней Англии. Однако вместо обещанного остроумца взорам гостей предстал крайне задумчивый и неразговорчивый Дарвин. Он добросовестно уничтожил причитающуюся ему порцию йоркширского пудинга и ростбифа с петрушкой и хреном, не побрезговал и добавкой, но как ни в чем не бывало переложил на плечи остальных сотрапезников все труды по поддержанию светской беседы. Лишь когда подали десерт — фрукты в коньяке со взбитыми сливками, — доктор поднялся, поковырял пальцем во рту, вытаскивая застрявший меж задних зубов кусочек мяса, и произнес:
— Джентльмены… и, разумеется, дамы. С вашего позволения мне хотелось бы сыграть в одну игру. Если не возражаете, я поделюсь с вами некой загадкой и был бы крайне рад услышать любые мнения или мысли по этому поводу.
— Ну наконец! — взмахнул рукой Джозеф Фолкнер. — Говорите же, Эразм! Признаюсь, ваше молчание меня изрядно беспокоило. Остальные уже наговорились вволю, однако мои друзья сошлись сюда послушать именно вас.
Гости дружно закивали — все, кроме престарелой тетушки Джейкоба Поула. Старушка была туга на ухо, но, коротая время за винцом, ничуть не расстраивалась, что пропускает беседу.
— Всем, кто пришел меня послушать, предстоит разочарование, — предупредил Дарвин. — У меня нет ответов, одни только вопросы. — Он обвел взглядами комнату, залитую светом настенных канделябров и подвесных ламп, и убедился, что полностью завладел вниманием слушателей. — Позвольте для начала описать кое-какие события, произошедшие со мной сегодня.
Он тщательно и в подробностях изложил все, начиная с появления в таверне «Голова вепря» оборванного посланца и кончая своим уходом из выставочного зала на ужин к Фолкнеру. Рассказывая, доктор внимательно разглядывал сидящих за столом.
Общество собралось довольно любопытное и разношерстное. Домашний уклад Джозефа Фолкнера был пронизан духом своеобразного равенства, а потому званые на ужин гости сидели вперемежку со слугами.
Место Дарвина находилось во главе стола. Напротив него располагался сам хозяин, а слева от Фолкнера — Мэри Роулингс, рыжеволосая тридцатилетняя красотка с молочно-белой кожей и очень решительными голубыми глазами. Она то и дело собственническим жестом накрывала ладонью руку пожилого джентльмена. Дарвин мысленно пожал плечами — он придерживался весьма либеральных взглядов. Во-первых, мисс Мэри наверняка знает, что по ту сторону Атлантики у Фолкнера имеется законная супруга, а во-вторых, она уже не маленькая, прекрасно может сама принимать решения.
Кресло посередине стола пустовало. Оно предназначалось для владельца фабрики по производству сельскохозяйственного оборудования, но его задержали дела в Норвиче. Он прислал записку с извинениями, и в конце ужина на свободное место тихонько скользнула протеже молодого Мерчисона, синеглазая и русоволосая Флоренс Траструм. Она налила себе кофе и положила глазированных слив. Джозеф Фолкнер не почитал традиционного классового деления, так что ее переход из прислуги в участницу трапезы не вызвал никакого удивления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35