Высокие полицейские в блестящих, как стволы
револьверов, прорезиненных плащах развлекались тем, что переносили
хохочущих девушек через самые большие лужи на мостовой. Дождь резко
барабанил по крыше моей машины и проникал внутрь. На полу, как раз под
моими ногами, образовалась лужа. Это было ненормально - такой ливень в это
время года. Я с трудом натянул на себя отсыревший плащ и быстро добежал до
ближайшей закусочной, где купил себе бутылку виски. В машине я сделал из
нее солидный глоток, так что мне снова сделалось тепло и весело. Я стоял
здесь уже гораздо больше, чем это позволяли правила, но, к счастью,
полицейские были слишком заняты переноской девчат и своими свистками,
чтобы беспокоиться о моей машине.
Несмотря на дождь, а может быть, именно поэтому, у магазина Гейгера
царило большое оживление. Из останавливающихся перед ним элегантных
автомобилей выходили весьма прилично выглядевшие люди, исчезали внутри и
появлялись вновь, обремененные свертками. И это были не только одни
мужчины.
Гейгер появился примерно в четыре часа. Я успел заметить полное лицо
с чаплиновскими усиками, когда он вылезал из машины и входил в магазин. Он
был без шляпы, в зеленом кожаном плаще с поясом. С того расстояния, на
котором находился, я не мог разглядеть, стеклянный ли у него глаз. Высокий
молодой и красивый парень в кожаной куртке вышел из магазина и отвел
машину за угол. Он вернулся пешком со слипшимися от дождя блестящими
черными волосами.
Прошел час. Стемнело. Затуманенные дождем огни магазинов терялись в
уличном мраке. С грохотом проезжали трамваи. Примерно в полшестого
красивый парень в кожаной куртке с зонтиком вышел из магазина, подвел
кремовую машину и запарковал ее перед парадной дверью. Когда вышел Гейгер,
парень подержал зонтик над его непокрытой головой. Стряхнув с него воду,
он подал его Гейгеру, когда тот уже сидел за рулем. А сам быстро вбежал
обратно в магазин. Я завел мотор.
Машина Гейгера покатила по бульвару в западном направлении. Это
вынудило меня не по правилам свернуть налево и создало мне много недругов
среди водителей, один из которых даже высунул голову под проливной дождь и
отругал меня. Когда я закончил свой маневр, кремовый автомобиль находился
уже на два квартала впереди. У меня была надежда, что Гейгер едет домой.
Два или три раза мне удалось заметить светлую машину, и наконец я увидел,
что она свернула в один из переулков влево и поехала по кривой
бетонированной улице. Это была Лэйверн-террас, узенькая улочка с домами,
разбросанными по наклонной, расположенными только по одной стороне так,
что их крыши находились почти на уровне шоссе. Окна домов заслоняла чаща
кустов и живой изгороди. Промокшие деревья торчали там и тут на всем
протяжении улицы.
Гейгер включил фары. Я не последовал его примеру, лишь добавил газу и
обогнал его на повороте. Он как раз тормозил. Отметив в памяти номер дома,
я остановился за перекрестком. Фары гейгеровской машины освещали гараж
рядом с небольшой виллой, окруженной таким сложным лабиринтом живой
изгороди, что ее почти не было видно за ней. Я наблюдал за тем, как Гейгер
с раскрытым зонтиком вышел из гаража и исчез в доме. Он вел себя так,
словно вообще не ожидал, что за ним кто-нибудь может следить. Внутри виллы
зажегся свет. Я подъехал к ближайшему дому, производящему впечатление
нежилого. Припарковался, проветрил машину, хлебнул из бутылки и,
вооружившись терпением, стал ждать. Не знаю чего, но какой-то внутренний
голос велел мне ждать. Время тянулось немилосердно медленно.
За все время мимо меня проехало каких-нибудь две машины,
направлявшиеся к вершине возвышенности. Это была очень спокойная улица.
Вскоре после шести часов сквозь струи дождя пробился какой-то свет. Вокруг
царила настоящая тьма египетская, а свет был светом фар автомобиля,
остановившегося перед домом Гейгера. Фары сияли еще некоторое время, потом
погасли. Дверца машины открылась и из нее вышла женщина. Маленькая
стройная женщина в большой фетрофой шляпе и прозрачном дождевике. Она
направилась через лабиринт живой изгороди к вилле. Слабо прозвучал звонок.
Сквозь дождь блеснул свет, до меня донесся звук закрывающейся двери и
снова воцарилась тишина.
Из ящичка под приборной доской я достал фонарик, вылез из машины и
отправился посмотреть на автомобиль, стоявший перед домом Гейгера. Это был
"паккард". Темно-красный или темно-коричневый. Я нащупал водительские
права в рамке под целлулоидной пленкой и осветил их. Документ был выписан
на имя Кармен Стернвуд, 3765 Альта Бри Кресчент, Вест-Голливуд. Я вернулся
к своей машине, снова забрался внутрь и стал ждать. Капли дождя стекали
мне на колени, виски жгло желудок. Никто больше не проехал по
Лэйверн-террас, ни малейшего проблеска света не появилось в окнах дома,
перед которым стояла моя машина. Прекрасные условия для совершения
запретных поступков.
В двадцать минут восьмого в доме Гейгера вспыхнул яркий белый свет,
как молния в летнюю грозу. Прежде чем тьма поглотила его, раздался высокий
истерический крик и почти тотчас заглох в намоченных дождем деревьях. Я
выскочил из машины еще до того, как он успел отзвучать.
В этом крике не было страха. Он производил впечатление скорее
радостного ужаса, в нем слышалось что-то пьяное, какая-то нота чистого
безумия. Это был странный звук. Он наводил на мысль о людях в белых
халатах, размещенных в домах с зарешеченными окнами, и о твердых узких
нарах с прикрепленными к ним кожаными ремнями для рук и ног.
Прежде чем я добрался до калитки, в доме снова воцарилась полнейшая
тишина. К двери была прибита металлическая львиная голова со свисающим из
ее пасти кольцом, служившим вместо колотушки. Я протянул руку и приподнял
кольцо. В тот же миг, словно кто-то ожидал сигнала, в доме прогремели три
выстрела. После них послышался звук, напоминавший глубокий хриплый вздох.
Затем - словно упало что-то мягкое и безжизненное. И наконец раздались
быстрые удаляющиеся шаги.
Задняя дверь черного хода выходила на узкую, как мостик над потоком,
тропинку, тянувшуюся в узкой щели между живой изгородью и домом. Не было
никакой веранды, никакого иного пути, по которому можно было бы добраться
до задней части дома. От черного хода вниз, на улицу, вели деревянные
ступеньки, загромыхавшие под чьими-то ногами. Взревел мотор машины, но и
этот звук быстро затих вдали. Мне казалось, что я слышу шум еще одного
автомобиля, но полной уверенности у меня не было. Дом стоял передо мной
тихий, как кладбищенский склеп. То, что было внутри, наверняка там и
останется.
Усевшись верхом на забор, я наклонился к окну и попытался заглянуть
внутрь через щель между шторами. Мне удалось увидеть свет лампы, падавший
на одну из стен, и часть книжного шкафа. Я слез вниз, вернулся к фасадной
двери и попытался вышибить ее плечом. Это был не очень толковый поступок.
В любом калифорнийском доме есть только одна вещь, которую невозможно
выломать - это фасадная дверь. Единственным следствием этой операции была
боль в плече, приведшая меня в ярость. Я снова взобрался на забор, ногой
выбил стекло и, используя шляпу вместо перчатки, рукой удалил осколки из
нижней рамы. Теперь я легко мог дотянуться до шпингалета. Остальное уже
было забавой. Защелка уступила и окно открылось. Я влез внутрь и раздвинул
шторы. В комнате находилось два человека. Ни тот, ни другой не обратил
внимания на способ, каким я вошел. Но мертвый был только один из них.

7
Это была большая просторная комната, шириной равная ширине всего
дома, с низким бревенчатым потолком и коричневыми стенами, густо
увешанными вышитыми китайскими шелками, а также японскими и китайскими
гравюрами в деревянных резных рамах. В ней стояло несколько низеньких
стеллажей для книг, а пол прикрывал темно-красный китайский ковер, такой
пушистый, что если бы какой-нибудь суслик вздумал в нем поселиться, то мог
бы круглые сутки не высовывать из него нос. На ковре лежали подушки в
наволочках из случайно подобранных кусков шелка. Это выглядело так, словно
у хозяина дома под рукой должно было находиться что-нибудь, что он мог бы
швырнуть в любой момент. Там стояла также широкая тахта, покрытая старым
розовым ковриком. На ней лежала груда одежды и кучка фиолетового шелкового
белья. На узкой подставке стояла большая резная лампа, а у двух других
были изумрудно-зеленые абажуры с длинной бахромой. Тяжелый черный стол
покоился на двух чудовищах в виде драконов, за ним черное кресло с резными
подлокотниками и спинкой и желтой шелковой подушкой на сидеьи. В воздухе
плавал дурманящий коктейль запахов, но сильнее всего чувствовался смрад
сгоревшего пороха и больничный аромат эфира.
В другом конце комнаты на чем-то вроде небольшого возвышения стояло
деревянное кресло с высокой спинкой, а на нем, на украшенной бахромой
желтой шали покоилась Кармен Стернвуд. Она сидела неподвижная и прямая,
положив руки на подлокотники кресла, с крепко сжатыми коленями, в позе
египетской богини. Ее подбородок был выдвинут вперед, маленькие белые зубы
блестели в приоткрытом рту. Безумие застыло в увеличенных зрачках широко
раскрытых глаз. Сознание, казалось покинуло ее, несмотря на то, что она
сидела как человек, отдающий отчет своим действиям. Она была похожа на
человека, в голове которого происходит важнейший мысленный процесс. Из ее
рта исходил пискливый приглушенный звук, но это не меняло выражения ее
лица, а губы не двигались.
В ушах у нее были длинные серьги из яшмы. Исключительно красивые
сережки, стоившие, вероятно, не одну сотню долларов. Кроме них на ней не
было ничего.
У нее было красивое тело, маленькое, гибкое, плотное и крепкое -
словно изваянное. В свете ламп ее кожа казалась матово-жемчужной. Правда,
ноги не обладали тем изысканным изяществом, каким отличались ноги миссис
Риган, но все же были очень красивы. Я смотрел на них без смущения, но и
без волнения. Для меня она не являлась голой девушкой, для меня она была
просто наркоманка. И навсегда должна была остаться таковой.
Я отвел от нее взгляд и посмотрел на Гейгера. Он лежал на спине на
краю китайского ковра рядом с чем-то, что было похоже на индейский
тотемный столб. У этого чего-то был орлиный профиль, а его большой круглый
глаз напоминал на линзу фотоаппарата, направленную на сидевшую в кресле
голую девушку. К "томему" была прикреплена лампа-вспышка. На Гейгере были
тапки на толстой войлочной подошве, черные шелковые пижамные штаны и
китайский халат, спереди пропитанный кровью. Его стеклянный глаз, блестя,
уставился на меня и казался единственной живой частью его тела. С первого
взгляда было видно, что все три пули попали в цель. Он был мертв.
Взрыв лампы-вспышки и было то, что навело меня на мысль о молнии,
безумный крик вызвала реакция одурманенной наркотиками девушки, а три
выстрела являлись делом рук кого-то третьего, кто, видимо, хотел изменить
ход событий. Кого-то, кто выбежал черным ходом, сбежал по деревянной
лестнице, вскочил в машину и стремительно умчался. В принципе я одобрял
его образ действий.
На красном лакированном подносе на краю черного стола все еще стояли
два тонких с золотой каемкой стаканчика, а рядом с ними пузатый графинчик,
наполненный темной жидкостью. Я вынул пробку и понюхал содержимое. Пахло
эфиром и чем-то еще, может быть опиумным раствором. Я никогда не пробовал
подобной смеси, но вынужден был признать, что она исключительно
соответствовала атмосфере гейгеровского жилища.
Я слушал, как капли дождя барабанят по крыше и в окно, выходящее на
северную сторону. Это были единственные слышимые звуки - ни подъезжавших
машин, ни полицейских сирен, лишь настойчивый барабанный бой дождевых
капель. Я снял с себя плащ, порылся в одежде девушки и нашел зеленое
шерстяное платье, надевавшееся через голову, с короткими рукавами. Мне
казалось, что его будет легче всего надеть на нее. Я решил не возиться с
бельем, не из-за врожденной деликатности, а просто потому, что не мог
представить себя, надевающим на нее трусы и застегивающим бюстгалтер. Я
взял платье и подошел к креслу, в котором сидела мисс Стернвуд. От нее
тоже пахло эфиром, его слышно было за километр. Из ее рта все еще исходил
сдавленный писклявый звук, в уголках губ скапливалась пена. Я дал ей
пощечину. Она заморгала и замолчала. Я ударил ее еще раз.
- Так, - сказал я безмятежно. - А теперь будем послушными и красиво
оденемся.
Она посмотрела на меня, ее темно-серые глаза были пусты, как дырки,
вырезанные в маске, и издала нечленораздельный звук.
Я ударил ее еще несколько раз, но это не произвело на нее никакого
впечатления и не вывело из наркотического оцепенения. Я занялся платьем.
На это она тоже не обратила никакого внимания. Когда я поднял ей руки, она
расставила пальцы так широко, как будто хотела принять особо изящную позу.
Я протолкнул растопыренные руки в рукава, натянул платье на тело и
поставил девушку на ноги. Она хихикнула и всем телом навалилась на меня. Я
снова посадил ее в кресло, надел ей на ноги сначала чулки, а потом туфли и
сказал:
- Ну, а теперь пойдем немного прогуляемся. Совершим небольшую
приятную прогулку.
И мы отправились на эту прогулку. Она состояла в том, что или мы оба
исполняли что-то вроде изящного танца, словно пара слаженных партнеров,
или ее серьги ударяли мне в грудь. Мы прохаживались так туда и обратно - к
трупу Гейгера и назад. Я заставил ее посмотреть на него. Он ей очень
нравился. Она вздохнула и пыталась сказать мне об этом, но ей удалось лишь
выдавить из себя несколько пузырьков воздуха. Подойдя с нею к дивану, я
уложил ее на него. Она икнула два раза, немного похихикала и уснула. Я
набил карманы остатками ее одежды и отправился взглянуть на "индейский
тотем". Вмонтированный в него фотоаппарат уцелел, но кассета, увы, была
вынута. Я подумал, что, может быть Гейгер вынул ее, прежде чем его
застрелили, и осмотрел пол. Безрезультатно. Взяв его за холодеющую руку, я
немного передвинул тело. Кассеты не было. Это мне не понравилось.
Я осмотрел весь дом. Направо была ванная и запертая дверь в глубине
кухни. Окно в кухне было выломано, жалюзи сорваны, крючок вырван, задняя
дверь распахнута. Я оставил ее открытой и вошел в спальню, расположенную
слева от холла. Она была опрятна, изысканно обставлена, сразу видно -
дамская. На кровати лежало украшенное оборками покрывало. На трюмо стояли
пузырьки с духами, а рядом лежал носовой платок, немного мелочи, несколько
мужских щеток для волос, футляр для ключей. В стенном шкафу висели мужские
костюмы, а из-под кровати выглядывали мужские туфли. Комната хозяина дома.
Я взял ключи с трюмо, вернулся в гостиную и обшарил стол. В нижнем ящике
оказалась запертая стальная шкатулка. Я открыл ее одним из ключей. В
шкатулке лежал голубой в кожаном переплете блокнот со множеством записей,
сделанных при помощи кода и теми же печатными буквами, какие я уже видел в
письме генералу Стернвуду. Я положил блокнот в карман и тщательно вытер
шкатулку в тех местах, где прикасался к ней, затем закрыл стол, спрятал
ключи, перекрыл газ к камину, надел плащ и попытался разбудить Кармен
Стернвуд. Но это было невозможно. Тогда я напялил ей на голову ее большую
фетровую шляпу, закутал в плащ и отнес в ее собственную машину. Потом
вернулся, погасил все лампы, закрыл входную дверь, достал из ее сумочки
ключ и завел "паккард".
С холма мы спустились без огней. Расстояние до дома Стернвудов я
преодолел не более чем за десять минут. Кармен спала, дыша мне эфиром
прямо в лицо. Пришлось опереть ее голову на мое плечо - это был
единственный способ не дать ей снова улечься мне на колени.

8
Из маленьких окошечек боковой двери особняка Стернвудов сочился
тусклый свет. Я остановил "паккард" перед воротами и освободил карманы от
вещей Кармен. Девушка храпела в углу. Шляпа съехала ей на нос, руки были
бессильно сложены на плаще. Я вылез из машины, подошел к двери и позвонил.
Шаги приближались медленно, словно откуда-то с огромного расстояния. Дверь
открылась и передо мной предстал прямой, как свеча, седовласый лакей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24