Раймонд ЧЭНДЛЕР
ГЛУБОКИЙ СОН


1
Была половина октября, около одиннадцати утра - хмурый, типичный в
это время года для предгорья день, предвещавший холодный секущий дождь. На
мне была светлоголубая рубашка, соответствующий галстук и платочек в
кармашке, черные брюки и черные носки с голубым узором. Я был элегантен,
чист, свежевыбрит, полон спокойствия и не беспокоился о том, какое
впечатление это производит. Выглядел точно так, как должен выглядеть
хорошо одетый частный детектив. Я шел с визитом к четырем миллионам
долларов.
Большой холл семейного дома Стернвудов был более чем в два этажа
высотой. Над дверью, в которую легко прошло бы стадо индийских слонов,
размещался витраж, изображавший рыцаря в черных латах, спасающего даму,
привязанную к дереву. Дама была раздета. Ее нагое тело окутывало покрывало
из волос. Для удобства у рыцаря было поднято забрало, и он пытался, не без
усилия, развязать веревки, которыми дама была привязана к дереву.
Я смотрел на витраж и думал, что если бы жил в этом доме, то рано или
поздно мне пришлось бы влезть наверх и помочь рыцарю, так как не похоже
было, что он делает свое дело всерьез.
За огромной застекленной дверью по другую сторону холла широкий
изумрудный газон простирался вплоть до белого гаража, перед которым
молодой и щуплый черноволосый шофер в черных блестящих башмаках протирал
каштановый "паккард". За гаражом росло несколько декоративных деревьев,
подстриженных как пудели. За ними виднелась большая оранжерея с
куполообразной крышей. Дальше снова видны были какие-то деревья, а позади
всего этого массивные бесформенные очертания предгорий.
В восточной части холла ажурная, выложенная плитками лестница, вела
на балкон с кованой металлической балюстрадой, украшенной витражом с
другим романтичным сюжетом. Повсюду, где было свободное место, вдоль стен
стояли массивные стулья с круглыми плюшевыми сиденьями. Они выглядели так,
будто на них никто никогда не сидел. На середине западной стены находился
большой и пустой камин с бронзовыми заслонками, украшенный мраморным
дымоотводным навесом с амурчиками по углам.
Над камином висела большая, написанная маслом, картина, над которой
под стеклом были прикреплены два кавалерийских флажка, продырявленные
пулями, а может быть изъеденные молью. На картине был изображен застывший
неподвижно офицер времен мексиканской войны в полном обмундировании. У
офицера были черные усы, горящие и в то же время твердо глядевшие, черные
как уголь глаза. Лицо его казалось лицом человека, с которым лучше не есть
из одной тарелки. Я подумал, что это, вероятно, портрет деда Стернвуда.
Это не мог быть сам генерал, хотя как я слышал, он был уже в весьма
почтенном возрасте, может даже в слишком почтенном, принимая во внимание
двух дочерей, насчитывающих по двадцать весен.
Я всматривался в горящие черные глаза портрета, когда услышал, что
сзади открывается дверь. Но это не был возвращавшийся слуга. Это была
девушка. Лет двадцати, низенькая, мелкого телосложения, но, несмотря, на
это, она производила впечатление довольно сильной. На ней были длинные
светло-голубые брюки, и она выглядела в них очень неплохо. Она
приближалась ко мне легким шагом. Ее красивые желтые волосы были
подстрижены очень коротко, гораздо короче, чем этого требовала нынешняя
мода. Осматривая меня с ног до головы своими темно-серыми, совершенно
ничего не выражавшими глазами, она подошла ко мне совсем близко и
улыбнулась одними губами, показав острые мелкие зубы, белые, как свежий
апельсиновый цвет, и поблескивавшие как фарфор. Они блестели между ее
тонкими, чересчур натянутыми губами, а все ее бесцветное лицо не
свидетельствовало об излишнем здоровье.
- Ну и высокий же вы! - заявила она.
- Это не моя вина.
Ее глаза округлились. Удивленная, она ненадолго задумалась. Можно
было заметить, даже при этом кратком разговоре, что мышление для нее
представляет большой труд.
- И красивый, - добавила она. - Ручаюсь, что вы знаете это!
Я что-то пробормотал в ответ.
- Как вас зовут?
- Рейли, - ответил я. - Догхауз Рейли.
- Смешная фамилия.
Она прикусила губу, откинула голову и посмотрела на меня из-под
прищуренных век. Потом опустила ресницы так, что они почти коснулись щек и
медленно подняла их, как поднимается занавес в театре. Мне еще предстояло
отлично узнать эту уловку. Это должно было положить меня на обе лопатки, а
то и на все четыре, если бы они у меня были.
- Вы профессиональный боксер? - спросила она, видя, что я не падаю в
обморок.
- Говоря по правде - нет, - ответил я. - Я гончий пес.
- Кто вы?.. - она со злостью откинула голову назад, а ее волосы
заблестели в тусклом свете просторного холла. - Вы подшучиваете надо мной?
- Угм.
- Что, что?
- Бросьте, - заявил я. - Ведь вы же слышали, что я сказал.
- Вы ничего не сказали. Вы только смеетесь надо мной. - Она поднесла
ко рту большой палец и со злостью прикусила его. Это был узкий и тонкий
палец, чудесной, безупречной формы. Она держала его во рту, тихонько
посасывая и поворачивая, как ребенок соску.
- Вы очень высокий, - заметила она и хихикнула без видимой причины.
Потом повернулась ко мне плавным кошачьим движением, не отрывая ног от
пола. Плечи ее бессильно опустились, она встала на цыпочки и упала прямо в
мои объятия. Я вынужден был подхватить ее, не желая, чтобы она разбила
голову об пол. Я схватил ее за плечи. Она тотчас согнула ноги в коленях, и
мне пришлось крепко прижать ее к себе в попытке поставить прямо. Когда ее
голова оказалась на моей груди, она посмотрела на меня и снова захихикала.
- Ты прекрасный парень, - сказала она. - Но и я тоже красивая!
Я ничего не ответил. Лакей выбрал как раз этот подходящий момент,
чтобы переступить порог застекленной двери и увидеть меня, держащего
девушку в объятиях.
Однако непохоже было, чтобы это произвело на него впечатление. Он был
худым, высоким седовласым мужчиной шестидесяти лет. Его синие глаза
глядели на меня со всей скромностью, на какую вообще способен человек.
Кожа у него была светлая и гладкая и двигался он, как может двигаться тот,
у кого хорошо натренирована мускулатура. Он медленно подходил к нам,
наискосок пересекая холл. Девушка отскочила от меня, промчалась через холл
прямо к лестнице, ведущей на галерею, и как лань взбежала по ней. Она
исчезла прежде, чем мне удалось глубоко вздохнуть.
- Генерал желает увидеть вас сейчас, господин Марлоу, - произнес
лакей бесцветным голосом.
Я задрал подбородок вверх и указал на галерею.
- Кто это был?
- Мисс Кармен Стернвуд, сэр.
- Вы должны отучить ее от этого, - сказал я. - Она уже достаточно
взрослая и должна вести себя иначе.
Лакей посмотрел на меня с холодной вежливостью и снова повторил то,
что уже сказал один раз.

2
Через застекленную дверь мы вышли на выложенную плитками ровную
дорожку, которая, огибая газон, вела к гаражу. Шофер-отрок успел к тому
времени вывести черный хромированный лимузин наружу и теперь старательно
чистил его. Дорожка повела нас вдоль оранжереи. Лакей открыл дверь и
пропустил меня вперед. Перед нами находилось что-то вроде прихожей, в
которой было жарко, как в парной. Лакей вошел вслед за мной, закрыл
наружную дверь, открыл внутреннюю и мы прошли в нее. Внутри царила жара.
Воздух был густой и влажный, перенасыщенный необыкновенным запахом
цветущих орхидей. Со стеклянных, покрытых испариной стен и крыши, падали
большие капли воды и разбрызгивались на растениях. Свет был странного
зеленого оттенка, как будто пробивался через наполненный водой аквариум.
Орхидеи заполняли все свободное пространство; это был настоящий лес,
состоящий из неприятных мясистых листьев и стеблей, похожих на
свежевымытые пальцы трупов. Цветы пахли одуряюще, словно кипящий под
крышкой спирт.
Лакей старался провести меня среди растений так, чтобы я не был
исхлестан намокшими листьями. Вскоре мы приблизились к чему-то вроде
поляны, расположенной посередине находящихся под куполом крыши джунглей.
На выложенном шестиугольными плитками пространстве лежал старый красный
турецкий ковер. На нем стояла инвалидная коляска, а в ней сидел мужчина,
явно находящийся на пороге смерти. Он глядел на нас черными, давно уже
потухшими глазами, но взгляд их был так же прям, как и на портрете,
висящем над камином в холле. Все лицо, кроме глаз, было похоже на
свинцовую маску, с бескровными губами, острым носом, со впалыми висками,
помеченными приближающимся разложением. Худое длинное тело, несмотря на
жару, было прикрыто пледом и закутано в выцветший красный купальный халат.
Костистые руки с похожими на когти пальцами с багровыми ногтями покоились
на пледе. С головы свисали редкие клочки сухих седых волос, напоминающих
дикорастущие цветы, борющиеся за жизнь на голом утесе.
Лакей остановился перед ним и сказал:
- Пришел мистер Марлоу, генерал.
Старец не шевельнулся и не произнес ни слова, даже не кивнул. Он
просто смотрел на меня, словно парализованный. Я сел в мокрое плетеное
кресло, подсунутое мне лакеем, с поклоном взявшим у меня шляпу.
Минуту спустя генерал произнес голосом, казалось, исходящим из
глубокого колодца.
- Брэнди, Норрис. Как вы любите его пить?
- В любом виде, - ответил я.
Лакей исчез за стеной мерзких растений. Генерал заговорил снова. Он
пользовался голосом осторожно, словно безработная танцовщица варьете
последней парой чулок.
- Когда-то я пил брэнди с шампанским. Шампанское должно было быть
холодным, как вода из горного ручья, и содержать не менее одной трети
брэнди... Может вы снимете пиджак, мистер Марлоу. Здесь в самом деле
слишком жарко для человека, в жилах которого еще течет кровь.
Я встал, скинул пиджак и вынул платок, чтобы вытереть лицо, шею и
запястья рук. У меня было впечатление, что температура в Сахаре в самый
полдень намного ниже, чем здесь. Я сел и машинально достал сигарету, но
сдержался и не стал закуривать. Старец заметил это и слабо улыбнулся.
- Можете курить, мистер Марлоу. Я очень люблю запах табачного дыма.
Я закурил и выпустил в его сторону струю дыма. Ноздри старца
шевельнулись, как нос терьера возле крысиной норы, слабая улыбка осенила
уголки его губ.
- Забавная ситуация, когда человек вынужден удовлетворять свои дурные
привычки через посредника, - сухо произнес он. - Вы видите перед собой
картину догорания после красочной жизни. Перед вами калека с
парализованными ногами и половиной желудка. Я могу есть уже очень немногие
вещи, а мой сон так сильно похож на бодрствование, что вряд ли его можно
назвать сном. Мне кажется, что я существую только благодаря тепличной
жаре, словно новорожденный паук. Орхидеи - лишь оправдание этой
температуры. Вы любите орхидеи?
- Так себе, - сказал я.
Генерал прикрыл глаза.
- Они отвратительны. Их ткань похожа на человеческое мясо, в их
запахе есть что-то от псевдосладости проститутки.
Я раскрыл рот, глядя на него. Мягкий влажный зной окутывал нас как
саван. Старец склонил голову, словно шея не могла выдержать ее тяжести.
Наконец появился лакей, продравшись сквозь джунгли с маленьким
столиком на колесах. Он смешал для меня брэнди с содовой, накрыл медное
ведерко со льдом мокрой салфеткой и ушел, бесшумно передвигаясь среди
орхидей. Где-то позади джунглей открылась и закрылась за ним дверь.
Я отхлебнул небольшой глоток брэнди. Старец, видя это, несколько раз
облизнул губы, медленно водя одной губой по другой с напряженностью,
достойной более значительного церемониала.
- Расскажите мне что-нибудь о себе, Марлоу. Думаю, что я могу просить
об этом.
- Разумеется, вот только рассказывать особенно нечего. Мне тридцать
три года, я закончил колледж, и, если обстоятельства этого требуют, все
еще могу пользоваться английским. Правда, в моей профессии это не слишком
часто требуется... Работал полицейским агентом у окружного судьи, Уайлда.
Шеф агентов Берни Ольс, вызвал меня и сказал, что вы хотите меня видеть. Я
не женат по той простой причине, что не переношу жен сотрудников полиции.
- А кроме того вы немного циник, - усмехнулся старец. - Вам не
нравится работа у Уайлда?
- Он выставил меня. За несоблюдение субординации. Это мой самый
большой недостаток, генерал.
- Это не мое дело, мистер Марлоу. Меня радует ваша искренность. Что
вы знаете о моей семье?
- Я слышал, что вы вдовец и что у вас две молодые дочери. Обе очень
красивые и обе необузданные. Одна три раза была замужем, третий раз за
бывшим контрабандистом спиртным, известным в своей среде под именем Расти
Ригана. Это все, что я знаю, генерал.
- Вам ничего не показалось в этом необычным?
- Быть может, эта история с Риганом. Но должен признаться, что меня
это общество не шокирует.
Генерал улыбнулся своей скупой бледной улыбкой.
- Мне кажется, меня тоже. Я любил Расти. Он был высоким ирландцем из
Клонмела, с густыми локонами на голове, печальными глазами и улыбкой,
широкой, как приморский бульвар. Когда я увидел его впервые, то подумал,
что он именно тот, на кого и похож - бродяга, которому посчастливилось
облачиться в добротный костюм.
- Думаю, вы его очень любили, - сказал я.
Генерал засунул свои бескровные руки под плед. Я погасил окурок и
допил брэнди.
- Он был для меня дуновением жизни, пока был здесь. Проводил со мною
по много часов, потея, как мышь, литрами потребляя брэнди и рассказывая
мне истории периода ирландской революции. Он был офицером в ирландской
революционной армии. А в Соединенных Штатах находился нелегально. Это,
конечно, было смешное супружество, и, как супружество, вероятно, не
продлилось и месяца. Я выдаю вам семейные тайны, мистер Марлоу.
- Вы можете быть уверены в моем умении хранить тайны, - сказал я. -
Что случилось с Риганом?
Старец некоторое время смотрел на меня ничего не выражавшими глазами.
- Он ушел месяц назад. Внезапно, не сказав никому ни слова. Не
попрощался даже со мной. Это причинило мне боль, но что ж, он был воспитан
в суровой школе жизни. Я уверен, что рано или поздно получу от него
известие. Но пока что меня шантажируют.
- Снова? - спросил я.
Он вынул руки из-под пледа, держа в них желтый конверт.
- Пока Расти был здесь, я мог лишь сочувствовать любому, кто
попытался бы шантажировать меня. За несколько месяцев до его прибытия,
примерно десять месяцев назад, я выплатил одному типу по имени Джо Броуди
пять тысяч долларов за то, чтобы он оставил в покое мою младшую дочь,
Кармен.
- О! - вырвалось у меня.
Он пошевелил редкими белыми бровями.
- Что вы хотели этим сказать?
- Ничего, - ответил я.
С минуту он присматривался ко мне, наморщив лоб, затем сказал:
- Возьмите этот конверт и осмотрите его. И налейте себе брэнди.
Я взял конверт с его колен и вернулся на место. Вытер руки и осмотрел
письмо снаружи. Конверт был адресован генералу Гаю Стернвуду, 3765, Альта
Бри Кресчент, Вест-Голливуд, Калифорния. Адрес написан чернилами, косыми
печатными буквами. Конверт был разрезан. Я достал из него желтую визитку и
три клочка жесткой бумаги. На тонкой карточке из отличной бумаги сверху
золотом было оттиснуто: Артур Гвинн Гейгер. Адрес не указывался. Внизу, в
левом углу, маленькими буквами набрано: "Редкие книги и роскошные
издания". Я повернул карточку другой стороной. На ней косыми печатными
буквами было написано: "Сэр, несмотря на то, что прилагаемые расписки по
закону не могут быть обжалованы, поскольку представляют собой долговые
обязательства в азартных играх, мне кажется, что вы все же предпочли бы их
выкупить. С уважением А.Г.Гейгер".
Я стал изучать три клочка жесткой белой бумаги. Это были написанные
чернилами векселя, на которых стояли даты предыдущего месяца. Содержание
их было следующим: "Предъявителю сего, Артуру Гвину Гейгеру или же его
уполномоченному, я обязуюсь выплатить по их требованию 1000 (тысячу)
долларов без процентов. Деньги получила. Кармен Стернвурд".
Текст был написан неразборчивыми каракулями со множеством выкрутасов
и кружочками вместо точек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24