Замерев, пялилась я на эту красоту, боясь моргнуть, боясь перевести дыхание, — а вдруг это всего лишь мираж? Нет, золотистая лента упрямо блестела в солнечных лучах.Рядом со мной стоял мой драгоценный пёсик, мой Пупсик, мой обожаемый муженёк, и тоже не сводил разгоревшегося взора с блистающей полоски.— Такого быть не может! — восхищённо выдохнул он. — И самое удивительное, что тот тип сказал правду. Стой, ты куда?Дотронуться до сокровища, убедиться, что оно мне не снится, что существует на самом деле, куда же ещё?!Упомянутый Пупсиком правдивый тип был нашим постоянным спутником в Сопоте. Как и мы, он целыми днями бродил по пляжу, невзирая на ногу в гипсе, но в отличие от нас, лихорадочно выискивающих микроскопические крупицы янтаря, снисходительно посмеивался над нашим увлечением и без конца рассказывал о заливе и косе Вот где море выбрасывает подлинные сокровища, не то что здесь. Мы не очень-то верили его россказням. И оказалось — зря.Мой муженёк устремился следом за мной.— А ты сомневался, — упрекнула я его, склонившись над золотистым чудом — Вот он, можешь пощупать.— Тоже мне янтарь! — скривился Пупсик. — Я-то надеялся, что будут покрупнее куски.— И покрупнее наверняка были, только ради них следовало встать пораньше. Вон сколько народу побывало здесь до нас, глянь на следы, толпы и орды, стада и стаи. Куски побольше выбрал тот, кто явился первым, с восходом солнца.Пупсик опять скривился.— Я тебе не Соколиный Глаз или Быстроногий Олень, чтобы следы разгадывать. Может, ещё заставишь определить, кто здесь натоптал первым, а кто пришёл позднее, чьи следы свежие, а…— Подумаешь, искусство! Ничего особенного, но не бойся, не заставлю, в данном случае это не имеет значения. Завтра мы тоже придём с восходом солнца.— Спятила?! Тогда уж лучше просто здесь и заночевать. О, гляди, вот такого точно в Сопоте не найдёшь!Пупсик был прав, такую основательную горошину в Сопоте мы и в самом деле не находили. Хотя, может, потому, что на берег заявлялись ближе к вечеру. Вставать на рассвете мы оба не любили, в этом наши вкусы полностью совпадали, так что понятия не имели, что там валялось на рассвете. К тому же по сопотскому пляжу бродили ещё более многочисленные стаи и выклёвывали янтарь до последнего зёрнышка. Здесь народу было поменьше, а отдыхающих и вовсе кот наплакал.— Так что, остаёмся? — с надеждой поинтересовалась я.— Остаёмся, — милостиво согласился Пупсик. — Надеюсь, какую-нибудь комнату удастся снять?В этом-то я не сомневалась — стояла вторая половина ноября. Пупсик выкаблучивался, никак не мог понять моего желания ехать к морю в такую идиотскую пору года; его тянуло в горы, надеялся покататься на лыжах, но я проявила твёрдость. Горы плохо сказываются на моем здоровье, так что я еду к морю, а он — как хочет. Возможно, Пупсик ещё немного любил меня, а может, просто учитывал материальную сторону дела, потому как перестал капризничать и согласился на море, которого не видел ни разу в жизни. Поскольку пребывание в отпуске оплачивала я, а он хоть и Пупсик, но считать умел.И вот теперь золотистая полоска на косе, похоже, примирила его с моим безрассудным решением.Следует уточнить, что этот сладкий пёсик, этот Пупсик был моим мужем, ещё точнее — вторым. Три года состояли мы в браке, и пролетели эти три года незаметно; казалось, всего месяц назад черти занесли нас в ЗАГС, совершенно непонятно с какой стати. Хотя… по крайней мере одна веская причина для этого имелась: ему требовалась варшавская прописка, а проще всего заполучить её — жениться на варшавянке с жилплощадью. Я же охотно поверила в большую любовь. Три года совместного проживания изрядно подорвали мою веру.Уже через год я осознала, сколь феноменальную глупость совершила. Год — слишком большой срок, могла бы и раньше пораскинуть умом, сообразить, что выхожу замуж за бабника и обманщика, к тому же капризного, как прима-балерина. И расстаться с ним следует как можно скорее. Но мозги — одно, а сердце — другое. Было в моем Пупсике что-то обвораживающее, порвать с ним не хватало духу, и я, глупая, все надеялась — а вдруг возвратится к нему пламенная любовь, которую он вроде бы питал ко мне вначале. Нет, наверное, и тогда притворялся, ничего он не питал.Сладким пёсиком и Пупсиком он стал в тот момент, когда в разгар очередного скандала я ехидно обратилась к нему с этими словами. Так и назвала: «Ах ты мой Пупсик, пёсик мой сладкий». Он не обиделся, напротив, рассмеялся и одобрил кличку. Наверное, и сам осознавал, что, когда захочет, делается потрясающе умилительным. Эх, не везло мне с мужчинами, не везло. Может, потому, что я присматривала для себя наиболее заметных, за что и приходилось расплачиваться.Комнату в Большой Крынице мы нашли без труда и к вечеру уже обосновались на новом месте, съездив в Сопот за вещами. Хозяйка даже пообещала пожарить нам рыбу на ужин.И уже на следующий день мы с самого утра отправились знакомиться с окрестностями.Извилистое асфальтированное шоссе устремлялось куда-то вдаль, судя по карте — к границе, до которой, тоже в соответствии с масштабом карты, было около одиннадцати километров. По дороге мой Пупсик неоднократно делал попытки свернуть в лес. скрывающий от нас море и пляж, но проехать нигде не мог. Каждый раз следы, оставленные неизвестным транспортным средством, заводили в непроходимые, точнее, непроезжие заросли. И каждый раз я нервничала, ведь машина принадлежала мне.— Ну куда лезешь? Кто нас отсюда вытянет, из этого песка? Или того хуже, угодишь в какую-нибудь яму… Стой, не видишь, какие корни? По лестнице машина ездить не умеет.Пупсик вышел из себя:— Тогда вылезай и иди впереди, смотри, есть ли дорога.— Как же, разбежалась! Ты будешь ехать, а я идти? Кто из нас мужчина? Мужчинам положено быть первопроходцами!С большой неохотой он внял моим увещеваниям Знал — по бездорожью я езжу лучше. Никакой моей заслуги в том нет, просто дано от природы. Вот как летучих мышей ведёт какой-то внутренний радар, так и меня неведомая сила заставляет выбирать среди колдобин и ухабов относительно ровные участки Помогала также уверенность в том, что мой «жучок-фольксваген» непременно сумеет выехать оттуда, куда умудрился заехать.После нескольких неудачных проб, туда-сюда по-тыркавшись, мы единодушно решили — вон тот кривой проезд самый подходящий.Я пустила Пупсика за руль и посоветовала:— Посмотри на спидометр и давай хорошенько заметим место.В результате детальное обследование местности заняло у нас весь день. Асфальтом были покрыты только уже упомянутые одиннадцать километров, все остальное составляли так называемые грунтовые дороги и ещё хуже.На обратном пути пришлось затронуть такую неприятную тему, как восход солнца. Мы не очень хорошо разбирались во всех хитросплетениях янтарной проблемы, но ведь каждому дураку ясно — кто поспел, тот и съел. Видимо, у янтаря есть привычка вылезать на берег по ночам — значит, его обнаружит тот, кто раньше других увидит утром… Лучше на рассвете.Попытка встать с первыми лучами солнца удалась лишь с третьего захода. Правда, солнце всходило не в такую уж безумную рань, в семь часов, но вскакивать в осеннюю холодрыгу ни свет ни заря… И не в семь, а гораздо раньше, чтобы успеть и одеться, и чаю выпить, и на машине подъехать к облюбованному месту, а потом ещё галопом промчаться через совсем уж непроходимую чащобу к морю. Значит, проснуться надо минимум в шесть. Ещё затемно!!!Наученные предыдущими неудачами, мы для верности выползли из постелей даже в пять. Горячий чай с вечера заготовили в термосе. Напялить на себя бесконечные одёжки, все эти свитера, носки, тёплое исподнее и шарфы было непросто, но мы уложились в пятнадцать минут. И тут оказалось, что не знаем, чем теперь заняться.Сидеть и ждать, пока не рассветёт, было выше наших сил. На цыпочках покинули спящий глубоким предутренним сном дом, сели в машину и, как назло, на отыскание лучшего проезда к дюнам затратили намного меньше времени, чем обычно. Оставили машину и, спотыкаясь в темноте, вскарабкались на вершину дюны. Нас окружали темнота и тишина, дул лёгкий ветерок и накрапывал дождичек.— Так оно взошло или ещё нет? — раздражённо допытывался Пупсик. — Ни черта не видать!— Ну, не скажи, море от берега отличить можно, — возразила я. — А что касается солнца, то ему положено взойти через полчаса.— Так на кой… мы притащились сюда в такую рань?— Что же делать, перестарались немного. Вообще-то уже должно светать, наверное, темно из-за туч, но я не уверена.— Она не уверена! Дождь льёт, а она ещё не уверена! Я насквозь промок, простуда обеспечена.— Ничего с тобой не случится. Подождём немного, покурим, а потом спустимся к морю. Может, и в темноте что найдём.Через час, когда солнце уже несомненно взошло, хотя его и не было видно, обнаружилось, что мы насобирали целую кучу разного хлама: деревяшек, камешков, кусочков чьих-то костей, нечто напоминающее сушёное… гм… гуано. И ни крошки янтаря! Нет, решительно нельзя собирать янтарь в потёмках. Мы прошли довольно далеко вдоль берега, где вчера искрилась и переливалась россыпь янтарной крошки, а сегодня не было ничего.Дождь прекратился, зато усилился ветер, поднялись волны. В таких условиях пребывание на пляже никак нельзя было счесть приятным времяпрепровождением, просто кара за тяжкие грехи.Пришлось вернуться домой, и Пупсик принялся капризничать.— Говорил же — в горы поедем! В Закопане или в Щирке в такую погоду можно посидеть в кафе, поиграть в бридж, а тут что? Холодина страшная, да ещё дождь! Чем заняться?— Три года назад ты бы знал, чем заняться! — помимо воли вырвались жалкие слова.— Значит, старею.— Не правда. Но можно съездить в Гданьск.В Гданьске, ясное дело, мы прежде всего прошвырнулись по магазинам с янтарём, и в одном я увидела такое, от чего ёкнуло сердце. Янтарные бусы, но какие! Двухметровая нить малюсеньких янтариков, миллиметра в три, не больше, зеленоватых, светлых, почти прозрачных. Отлично отполированные, они так сверкали и переливались, что больно было глазам. При виде этого чуда душу мою охватило страстное желание сделать самой нечто подобное, ведь соорудила же я в Болгарии бусы из крохотных раковинок. Но вот только как отполировать и продырявить эти кусочки янтаря, даже если и наберу столько?Поинтересовалась у владельца магазина, тот попытался отделаться от меня ничего не значащими общими словами, но не на ту напал. Понял, что так просто не отвертится, и выдал тайну золотого ключика.— В принципе бусинки — это отходы производства. Остаются после того, как большой кусок отполируют и распилят на пластины. А если возникнет необходимость, то дополнительно отполируют в так называемом полировочном барабане, по-другому нельзя. Что? Дырочки? Ну, это не проблема.Для кого как. Не говоря уже о том, что я понятия не имела о существовании полировочного барабана и не представляла, как он выглядит.Мой благоверный тем временем осматривал более крупные изделия и интересовался ценами. Очень увлечённо осматривал, вон, даже глаза разгорелись. В магазин вошли двое иностранцев и приобрели два кулона, две брошки, браслет и кольцо, все в серебре. У бабы глаза горели не хуже, чем у Пупсика, и по ней было видно — будь её воля, скупила бы всю лавочку.Иностранцы удалились, и хозяин вернулся к нам.— Не так давно была тут одна американка, — доверительно сообщил он, видно уже подружившись с нами. — Купила медальон, знаете такие, на серебряной цепочке. Очень интересный медальон, из цельного кусочка янтаря, причём отчётливо просматривается в нем с самого краю малюсенькая мушка. Чудо! И что пани думает? Приходит через несколько дней и просит перенести мушку в серёдку медальона, чтобы симметрично было — Кретинка!— Вот именно! Никакого представления об янтаре у этих американцев!— И что вы ей ответили?— Я ей ответил: «Уважаемая леди, эта мушка сидит в этом месте уже десятки миллионов лет, и нет такой силы, чтобы переместила её на другое». Знаете, как после этого она зауважала мушку?Пупсик подключился к беседе:— Кажется, кроме нас, только немцы разбираются в янтаре?— Да, немцы разбираются, и даже очень неплохо. Они умеют выбрать лучшие изделия. Больше всего их интересуют как раз такие, с мушками, с травками. И очень много вывозят их.С этого дня Пупсик перестал капризничать. Наутро он разбудил меня в шесть часов, воспылав внезапной страстью к морским прогулкам на рассвете. К счастью, нам не пришлось собирать в темноте камешки и засохшее гуано, поскольку дождя не было, ветер стих и не нагонял тучи, так что солнце получило возможность взойти в нормальное время. На берегу кое-где темнели кучки засохших водорослей; если покопаться, в них изредка попадались довольно невзрачные крупинки янтаря.— Я разочарован! — торжественно объявил Пупсик. — Будучи вождём краснокожих, утверждаю: сегодня мы здесь первые, до нас не было ни души, разве что были да испарились. А где янтарь?!Я высказала предположение — возможно, в районе Советского Союза. До границы было довольно далеко, не хотелось переться пешком, поэтому мы вернулись на шоссе к машине и, проехав немного, обнаружили несколько домиков и дорогу к морю. Точнее, некое подобие дороги. Почему-то в данном случае мы проявили редкое единодушие и свернули на эту трассу. Подпрыгивая на корнях могучих сосен и проваливаясь то и дело в ямы, мы наконец потеряли терпение, бросили машину и устремились через дюну пешком. Форсировав её, обнаружили по ту сторону рыбачий порт.Судя по карте, все это — домики и оба порта, морской и на заливе, называлось Новая Корчма. Не углядев никакой корчмы, мы порасспрашивали местное население и узнали, что посёлок называется проще — Пески. В морском порту пограничный контроль потребовал у нас документы. В те благословенные времена каждый гражданин ПНР обязан был всегда иметь при себе документы, забреди он даже в дикую пущу И у нас документы тоже оказались с собой, пограничники ознакомились с ними и отпустили на волю Теперь можно спокойно отправляться на прогулку.Мы двинулись по пляжу на восток, оставив сзади несколько вытянутых на песок рыбачьих лодок. Отсюда до границы было три с половиной километра и ни живой души в пределах видимости. Можно сказать, девственная территория, по которой не ступала нога человека. И ни одного янтарика! Вот уже явственно стала видна пограничная сетка. Мой драгоценный пёсик примеривался было закапризничать, как мы углядели чёрную полосу перспективного мусора. И, Езус-Мария, на самом её краю лежал кусок янтаря! Нет, не потрясающих размеров, всего-то с лесной орех или, может, с грецкий, но Пупсик бросился на него, как дикий зверь, глаза опять нехорошо разгорелись, а щеки запылали лихорадочным румянцем.Я поспешила обогнать его, пока он не наложил лапу на все:— А вон тот, чур, мой! Не трожь!Короче говоря, в мгновение ока мы стали обладателями четырех кусочков янтаря, вполне удовлетворивших наши скромные потребности и казавшихся нам огромными. Главное, получилось по справедливости: два ему и два мне. И вдобавок насобирали на этом Эльдорадо целую пригоршню мелких янтарных осколков. Впрочем, не таких уж мелких, некоторые были с горошину. В Сопоте ничего подобного и в глаза не видели.— Они что, как грибы? — поинтересовался Пупсик, подозрительно глядя на море. — Есть места, где они водятся, а есть и такие, где не бывает?— Откуда мне знать? — рассеянно отвечала я. — Гляди-ка, до русских уже рукой подать.Русские наблюдали за нами с пограничной вышки. Не думаю, что им это доставляло особое удовольствие, но других развлечений не было. На этом и кончились, собственно, наши успехи. Развернувшись, мы двинулись обратно. * * * Темнело рано, что неизбежно привело к сокращению прогулок на свежем воздухе, и вечерами оставалось излишне много свободного времени.В Морской Кринице мы жили уже несколько дней. В местном магазине работала продавщица исключительной красоты, но этот факт не сразу дошёл до меня. Я как-то не обратила внимания, что Пупсик не только охотно, но и по собственной инициативе отправляется за продуктами, причём этот процесс отнимает у него чрезвычайно много времени. Дошло до меня лишь в тот день, когда я битый час не могла дождаться сигарет.— Никак ты лично принимал участие в сборе табака! — едко заметила я, выхватывая у него из рук пачку. — В этой лавчонке очередей не бывает. А может, неожиданно выбросили полендвицу?— Нет! — ответило моё бракованное счастье. — Просто было любопытно, о чем говорят в магазине. Знаешь, тут что-то готовится, обстановка какая-то тревожная.О, это уже интересно!— Поясни.Пупсик не привык слушаться, он всегда командует. Вот и теперь аккуратно положил на комод сетку с покупками, не спеша снял куртку и повесил в шкаф, выглянул зачем-то в тёмное окно, взял термос, взвесил в руках и, открутив крышку, вылил остатки чая в стакан. Лишь после этого присел к столу и стал рассказывать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35