Его удивляло другое:
как может такая девушка, как Кора, терпеть грубые выходки своего
начальника? Некоторые моменты в ее поведении до сих пор смущали и ставили
в тупик Холлорана. Целый день он ломал голову над вопросом: в чем причина
ее сильной зависимости от Клина?
Он хотел поговорить с Корой наедине, но она, казалось, нарочно
избегала его компании, поднявшись в свою комнату сразу после завтрака.
Когда он пришел к ней, девушка лишь едва приоткрыла дверь спальни; потупив
взор, она не решалась встретиться с прямым взглядом Холлорана, словно
стыдилась того, что случилось прошедшей ночью, сказав, что у нее мигрень,
что ей нужно прилечь на несколько часов, пока не пройдет головная боль. Он
оставил молодую женщину в покое, досадуя на такую неожиданную перемену ее
чувств к нему. Припомнив свои грубые ласки во время интимной близости,
которые она заставила его делать, он немного смутился (а если быть до
конца откровенным, то даже слегка испугался); но нежность, с которой
девушка прильнула к нему после того, как он развязал ее, ее слезы,
падавшие к нему на грудь, трепет ее тела - все говорило о том, что ей
доставляет удовольствие быть с ним, лежать в его объятиях.
Где-то далеко раздавался мерный звон церковного колокола. Мысли
Холлорана унеслись в далекую страну его детства. Маленький городок в
Килкенни, где власть приходского священника была почти абсолютной: его
слово являлось законом, его храм - судилищем, его строгий приговор не
подлежал обжалованию... Холлоран одернул себя. Не время предаваться
воспоминаниям. Он должен зорко следить за всем, что происходит вокруг него
сейчас, и быть готовым к молниеносным действиям в любую минуту. Прошлое
лучше всего оставить там, где оно лежит - на дне глубокого колодца своей
памяти.
Ко всем неприятностям, связанным с Нифом, добавились еще плохие
новости из "Ахиллесова Щита". После обеда позвонил Матер, сообщив, что
Дитер Штур бесследно исчез. Его квартира в полном порядке, но самого
Организатора не могут найти с самого утра. Руководство "Щита" собралось в
конторе; все попытки выяснить, что случилось с немцем, были безуспешными.
Джеральд Снайф считает, что пока еще не время сообщать в полицию. Штур мог
отправиться по какому-нибудь важному делу, и суета вокруг этого только
помешает ему. Если же с ним все-таки стряслась беда, промедление может
обернуться опасностью для его жизни. Матер обещал позвонить Холлорану, как
только что-нибудь прояснится.
Размышляя, Холлоран медленно шел по дороге и сам не заметил, как
оказался возле двухэтажного домика, стоящего чуть поодаль главных ворот.
Его стены были сложены из того же красного кирпича, что и пристройки
самого Нифа, но казались более темными - вероятно, сторожка пострадала от
непогоды больше, чем главное здание поместья. Домик имел заброшенный,
нежилой вид. Серая крыша, крытая шифером, во многих местах прохудилась,
давно не мытые окна потускнели от грязи. Похоже, сюда уже давно никто не
заходил. Но кто же тогда пропустил его через ворота, к которым подходила
подъездная аллея? Дом глядел слепыми окнами прямо на них, и Холлоран
вспомнил, как ему почудилось мелькание призрачной тени в верхнем этаже,
когда он в первый раз разглядывал сторожку через лобовое стекло
"Мерседеса". (Проходя через железные ворота Нифа, Холлоран внимательно
осмотрел их, но так и не смог обнаружить на них никаких признаков замка
или электронного запирающего устройства, и ему оставалось только гадать,
каким образом охранялись эти ворота; однако при первой попытке открыть их
они не поддались, и ему пришлось подождать некоторое время, прежде чем он
смог выйти из усадьбы.) Холлоран еще немного постоял в раздумье перед
ветхой сторожкой, потом решительно направился к ее двери. Ржавый звонок у
двери издал приглушенный звук, когда он нажал на него, и Холлоран громко
постучал по деревянному косяку. В доме царила мертвая тишина. Никто не
вышел открыть дверь или просто посмотреть, кто стучится. Он постучал еще
раз, затем потряс дверь, взявшись за ручку - она не сдвинулась ни на дюйм,
словно вросла в землю. С таким же успехом он мог пытаться взломать
каменную кладку стен.
Холлоран шагнул назад, заглянув в окна первого этажа, но увидел лишь
собственное мутное отражение в грязных стеклах. Он пошел обратно к дороге,
чтобы посмотреть на окна дома с небольшого расстояния - вдруг, как в
прошлый раз, ему удастся что-нибудь заметить - но угол зрения все время
оставался таким, что тусклые блики на темных стеклах мешали ему
разглядеть, что творится внутри. Он сделал еще несколько шагов назад.
Внезапно по его телу пробежал озноб, словно он неожиданно попал в
струю холодного воздуха. Кто-то смотрел на него.
Это чувство было знакомо Холлорану и часто выручало его в решающий
момент. Опыт, приобретенный за долгие годы занятия опасным ремеслом,
выработал у него особую чувствительность к прицельному взгляду невидимого
наблюдателя. Однако на сей раз чувство опасности было таким сильным и
острым, что по телу у него побежали мурашки. Он перебросил снятую куртку
на другое плечо, чтобы легче было вытащить оружие из кобуры.
В доме по-прежнему все было тихо; на вид сторожка казалась нежилой -
Холлоран не приметил ни промелька тени в окне, не услышал ни звука - но
гнетущее предчувствие все нарастало, побуждая его как можно скорее уйти
прочь от этого заброшенного жилища, и он еле сдерживал себя, чтобы не
побежать по заросшей травою тропинке к посыпанной гравием проезжей дороге.
Шепот, раздававшийся где-то в глубине его мозга, предупреждал его, чтобы
он ни в коем случае не предпринимал дальнейших попыток заглянуть в
таинственный дом. Неразумно, подумал он. "Ты так думаешь?" - иронично
ответило ему подсознание.
Он поднес руку ко лбу, словно пытаясь унять этот вкрадчивый шепот,
намекавший, что в за дверями дома скрывается что-то ужасное и
отвратительное, может быть, даже опасное, что этот дом содержит тайны, о
которых лучше совсем не знать; однако это не помогло ему прогнать
навязчивые мысли. Зловещий шепот продолжал звучать.
Холлоран почти поддался этому внушению. Он собрал всю свою волю,
отгоняя страх, и понемногу его взволнованные чувства успокоились, сознание
прояснилось, и он почувствовал, как невидимый собеседник начал терять
контроль над ним. Он снова стал самим собой.
Потому что эти тревожные предчувствия были не его собственными. Он
был уверен, что они не сами собой родились во глубине его души - кто-то
"внушил" их ему. Он обернулся, оглядывая рощу за своей спиной и дорогу,
ведущую вглубь поместья. "Клин". Вот кому мог принадлежать беззвучный
предостерегающий шепот. Но "объект" сейчас находится в своем готическом
особняке. Во всяком случае, "должен" быть там... Холлоран еще раз
огляделся вокруг. Играло ли какую-нибудь роль расстояние между ними при
передаче мыслей? Или для сильного медиума было сущим пустяком внушить
какое-нибудь чувство человеку, удаленному от него на добрый пяток миль? "А
может быть, сам Феликс Клин скрывался в заброшенном доме?"
Мурашки все еще бегали по телу, и он накинул куртку на плечи. Затем
сделал шаг по направлению к дому.
Чувство приближающейся опасности снова нахлынуло на него, но теперь к
страху примешивалось странное нежелание идти вперед, а тем более входить в
дом; что-то удерживало его на месте, и он остановился, не в силах
двинуться дальше.
Глядя на слепые окна сторожки, Холлоран не мог видеть, что происходит
внутри нее, но даже сквозь стены он ощущал чье-то присутствие в доме. Он
растерял свою решимость обследовать заброшенное жилище изнутри, ему совсем
не хотелось встречаться с тем, что таилось за этими стенами. Нет, только
не сейчас, думал он, я вернусь сюда, когда буду более... подготовленным.
Холлоран попятился назад.
В последний раз окинув дом долгим взглядом, он повернулся и вышел на
проезжую дорогу, направляясь к особняку, возле которого он оставил
"Мерседес", решив, что полезнее будет проделать весь неблизкий путь до
главных ворот усадьбы пешком, чтобы не упустить ни одной из тех мелких
деталей, которые трудно будет разглядеть из окна автомобиля. Холлорану
хотелось "прощупать" окрестности; особое чувство тревоги вызывала у него
эта дорога: петляющая по густой роще, укрытая от взоров проходящих мимо
путников, равно как и от самих обитателей Нифа, она была идеальным местом
для засад. Сумрак сгущался, и в воздухе начинала разливаться вечерняя
прохлада. Теперь, когда прошел внезапный страх, охвативший его перед
заброшенным домом, Холлоран пожалел о том, что не вошел внутрь. Упрекая
себя в нерешительности, он в то же время удивлялся тому, что могло так
сильно повлиять на его чувства. Да, сегодня выдался поистине странный
день, подумал он.
В тишине, повисшей в неподвижном воздухе, шаги Холлорана раздавались
громче. Дорога впереди сужалась, и деревья, плотно обступавшие ее с обеих
сторон, переплелись наверху своими ветвями, образовали длинный темный
тоннель, заключив друг друга в жадные объятия.
Внезапно ему стало жарко; воздух был спертым, в нем тяжело дышалось.
Тучи заметно сгустились, и он подумал, что вот-вот будет дождь, а может
быть, даже гроза. Но эти тяжелые темные громады высоко над его головой
никак не хотели отдавать земле обратно выпитую из нее влагу.
Он шел вперед, поглядывая то налево, то направо, время от времени
оборачиваясь, чтобы осмотреть дорогу позади себя. Все было спокойно.
Контуры домика у ворот неясно вырисовывались в вечерней мгле. Издалека
сторожка казалась очень маленькой, почти неприметной.
Дорога впереди заворачивала, и длинному тоннелю, образованному
деревьями, не было видно конца.
В стороне от дороги шевельнулась высокая трава - словно налетевший
ветерок прошелестел в папоротнике. Чуть слышно хрустнула упавшая с дерева
сухая ветка.
Свет померк, когда он ступил под плотный покров из листьев и
переплетенных ветвей. Здесь было чуть прохладнее, и Холлоран ускорил свой
шаг. Чем дальше он продвигался под сводами живого тоннеля, тем темнее
становилось вокруг. Казалось, внезапно наступила ночь. Все его чувства
обострились, и теперь он чутко вслушивался в тишину вечернего леса,
вглядываясь во мрак впереди. Его взгляд блуждал, не задерживаясь надолго в
какой-то определенной точке, переходя от одного подозрительного сгустка
тьмы меж деревьями и кустами к другому.
Сперва он подумал, что тихое, заглушенное звуками его собственных
шагов сопение просто послышалось ему, но вот оно раздалось снова. Он
остановился, прислушиваясь. Снова все стихло. Это было более чем
подозрительно. Обычно лес полон звуков - шорохов, хлопанья крыльев,
вскриков ночных птиц. Много лет тому назад он научился отличать звуки,
издаваемые животными или ветром, зашумевшим в листве, от шума,
производимого людьми, крадущимися за своей жертвой или сидящими в засаде:
если внезапно остановиться, то звуки, не таящие в себе скрытой опасности,
- будь то возня какого-нибудь животного в кустах или шорох ветра - будут
раздаваться еще хотя бы несколько секунд, тогда как человек мгновенно
затаится.
Он снова зашагал вперед, стараясь двигаться как можно тише; все его
чувства сейчас были напряжены до предела. Он миновал поворот тоннеля.
Справа послышался шорох; Холлоран успел различить во тьме едва заметное
движение неясной тени. Он продолжал идти ровным шагом, на ходу вытаскивая
браунинг из кобуры, размышляя, кто бы это мог быть.
Он подумал, что днем собак держат где-то на привязи или взаперти, а
ночью отпускают. Может быть, в ранних сумерках их уже выпустили на
свободу.
Опять раздалось это сопение, а затем кусты зашуршали громче, словно
невидимые животные старались обогнать его, забегая вперед. Сначала звуки
доносились из глубины леса, затем начали приближаться - похоже, собаки
срезали угол дороги, пробираясь прямо через низкий кустарник. Теперь
Холлоран шел, не останавливаясь, не замедляя и не ускоряя своих шагов.
Среди деревьев мелькнула тень - зверь бежал рысью, опустив морду к
земле. За ним показался еще один, и еще, и еще... он разглядел целую
вереницу темных фигур, крадущихся меж кустов.
Странно, что они до сих пор не напали на него. Впрочем, очень может
быть, что они специально обучены окружать и гнать свою жертву; пугать ее,
не нападая без крайней нужды. Он очень надеялся на это. Их также могли
научить молча красться по следам преследуемого человека... Он едва
пересилил желание побежать - ему не обогнать этих странных, молчаливых
животных; а если он повернет назад, они непременно кинутся следом за
ним... Его пальцы крепче сжали рукоять револьвера.
Под плотной завесой ветвей было темно - казалось, что уже давно
наступила полночь. Шорох справа затих, неясные тени мелькнули - и
растворились во мраке. Очевидно, собаки пробежали дальше; их совсем не
интересовал одинокий путник, мирно бредущий по дороге.
Холлоран не выпускал оружия из рук.
Низкая тень бесшумно возникла на открытом участке дороги впереди
него. Он едва смог угадать в ней фигуру собаки - настолько густым был
сумрак, но слышал звук быстрого тяжелого дыхания. Зверь стоял, не лая, не
поскуливая. Ждал, пока Холлоран подойдет ближе. Следом за первым из кустов
вынырнули другие звери. Они преградили путь Холлорану; их шумное дыхание
сливалось в один ритмичный звук...
Холлоран направил на них свой револьвер. Он приближался к их плотному
полукольцу ровным, медленным шагом, не делая никаких лишних движений,
которые могли бы напугать их.
Он услышал их низкое рычание. Подойдя поближе, он скорее
почувствовал, чем увидел, как звери напряглись, готовясь напасть. Между
ним и ближайшей смутной тенью оставалось всего семь или восемь шагов. Он
продолжал все так же медленно и твердо шагать вперед...
Как вдруг за его спиной раздался другой звук, внезапно усилившийся в
вечерней тишине. Шум мотора! Он остановился, не сводя глаз с неясных
очертаний фигур собак впереди себя. В любой момент можно было ожидать
стремительного броска какой-нибудь из этих жутких тварей. Приближающиеся
огни осветили деревья и кусты, и наконец лучи упали на дорогу перед
Холлораном.
У него перехватило дыхание, и пальцы еще крепче сжали револьвер.
Глаза, множество желтых глаз, вспыхнувших в отсвете фар передних
автомобиля, смотрели прямо на него. Контуры тощих тел вырисовывались все
ярче.
Возможно, это были собаки, но какие отвратительные! Холлоран никогда
раньше не видел собак такой породы.
Они поднялись с земли и убежали обратно в лес; шорох в кустах
постепенно утихал.
Машина остановилась в нескольких шагах от него, и Холлоран спрятал
свое оружие в кобуру. Окно автомобиля медленно открылось, и из кабины
показалось лицо Палузинского.
- Я подвезу вас, "мой коллега" - сказал телохранитель Клина. - Шакал
может быть лютым зверем, когда нападает на безоружного.
ЯНУШ ПАЛУЗИНСКИЙ
ВЫЖИВШИЙ КРЕСТЬЯНИН
Его отец, Генрик Палузинский, был простым человеком, крестьянином,
вступившим в народное ополчение, чтобы идти под Замосць воевать с
легендарной Первой Конной под командованием генерала Семена Буденного.
Маленькая партизанская армия, состоявшая из польской кавалерии,
крестьян-ополченцев и мелкопоместного дворянства, сражалась отчаянно. Люди
шли на верную смерть, но это только придавало им мужества. Совершая чудеса
храбрости на поле брани, поляки одержали победу над сильнейшим
противником. Генералу Буденному пришлось отступить, уводя обратно в Россию
свои разбитые эскадроны.
Шел 1920 год. Януш Палузинский еще не родился.
Генрик вернулся в родную деревню. Раненный, обессилевший на войне,
исхудавший, оборванный, но воодушевленный победой, он чувствовал себя
героем и глядел орлом. Глубокая рана на боку - след от удара шашкой - не
зарубцевалась, и от нее исходил тяжелый запах гниющей плоти. Прошло еще
немало времени, прежде чем гной, перемешанный с кровью, перестал сочиться
из открытой раны. Соседи-крестьяне погоревали об убитых, не вернувшихся из
этого похода, оплакали усопших и предложили свою помощь Казимире, жене
своего героя-земляка:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
как может такая девушка, как Кора, терпеть грубые выходки своего
начальника? Некоторые моменты в ее поведении до сих пор смущали и ставили
в тупик Холлорана. Целый день он ломал голову над вопросом: в чем причина
ее сильной зависимости от Клина?
Он хотел поговорить с Корой наедине, но она, казалось, нарочно
избегала его компании, поднявшись в свою комнату сразу после завтрака.
Когда он пришел к ней, девушка лишь едва приоткрыла дверь спальни; потупив
взор, она не решалась встретиться с прямым взглядом Холлорана, словно
стыдилась того, что случилось прошедшей ночью, сказав, что у нее мигрень,
что ей нужно прилечь на несколько часов, пока не пройдет головная боль. Он
оставил молодую женщину в покое, досадуя на такую неожиданную перемену ее
чувств к нему. Припомнив свои грубые ласки во время интимной близости,
которые она заставила его делать, он немного смутился (а если быть до
конца откровенным, то даже слегка испугался); но нежность, с которой
девушка прильнула к нему после того, как он развязал ее, ее слезы,
падавшие к нему на грудь, трепет ее тела - все говорило о том, что ей
доставляет удовольствие быть с ним, лежать в его объятиях.
Где-то далеко раздавался мерный звон церковного колокола. Мысли
Холлорана унеслись в далекую страну его детства. Маленький городок в
Килкенни, где власть приходского священника была почти абсолютной: его
слово являлось законом, его храм - судилищем, его строгий приговор не
подлежал обжалованию... Холлоран одернул себя. Не время предаваться
воспоминаниям. Он должен зорко следить за всем, что происходит вокруг него
сейчас, и быть готовым к молниеносным действиям в любую минуту. Прошлое
лучше всего оставить там, где оно лежит - на дне глубокого колодца своей
памяти.
Ко всем неприятностям, связанным с Нифом, добавились еще плохие
новости из "Ахиллесова Щита". После обеда позвонил Матер, сообщив, что
Дитер Штур бесследно исчез. Его квартира в полном порядке, но самого
Организатора не могут найти с самого утра. Руководство "Щита" собралось в
конторе; все попытки выяснить, что случилось с немцем, были безуспешными.
Джеральд Снайф считает, что пока еще не время сообщать в полицию. Штур мог
отправиться по какому-нибудь важному делу, и суета вокруг этого только
помешает ему. Если же с ним все-таки стряслась беда, промедление может
обернуться опасностью для его жизни. Матер обещал позвонить Холлорану, как
только что-нибудь прояснится.
Размышляя, Холлоран медленно шел по дороге и сам не заметил, как
оказался возле двухэтажного домика, стоящего чуть поодаль главных ворот.
Его стены были сложены из того же красного кирпича, что и пристройки
самого Нифа, но казались более темными - вероятно, сторожка пострадала от
непогоды больше, чем главное здание поместья. Домик имел заброшенный,
нежилой вид. Серая крыша, крытая шифером, во многих местах прохудилась,
давно не мытые окна потускнели от грязи. Похоже, сюда уже давно никто не
заходил. Но кто же тогда пропустил его через ворота, к которым подходила
подъездная аллея? Дом глядел слепыми окнами прямо на них, и Холлоран
вспомнил, как ему почудилось мелькание призрачной тени в верхнем этаже,
когда он в первый раз разглядывал сторожку через лобовое стекло
"Мерседеса". (Проходя через железные ворота Нифа, Холлоран внимательно
осмотрел их, но так и не смог обнаружить на них никаких признаков замка
или электронного запирающего устройства, и ему оставалось только гадать,
каким образом охранялись эти ворота; однако при первой попытке открыть их
они не поддались, и ему пришлось подождать некоторое время, прежде чем он
смог выйти из усадьбы.) Холлоран еще немного постоял в раздумье перед
ветхой сторожкой, потом решительно направился к ее двери. Ржавый звонок у
двери издал приглушенный звук, когда он нажал на него, и Холлоран громко
постучал по деревянному косяку. В доме царила мертвая тишина. Никто не
вышел открыть дверь или просто посмотреть, кто стучится. Он постучал еще
раз, затем потряс дверь, взявшись за ручку - она не сдвинулась ни на дюйм,
словно вросла в землю. С таким же успехом он мог пытаться взломать
каменную кладку стен.
Холлоран шагнул назад, заглянув в окна первого этажа, но увидел лишь
собственное мутное отражение в грязных стеклах. Он пошел обратно к дороге,
чтобы посмотреть на окна дома с небольшого расстояния - вдруг, как в
прошлый раз, ему удастся что-нибудь заметить - но угол зрения все время
оставался таким, что тусклые блики на темных стеклах мешали ему
разглядеть, что творится внутри. Он сделал еще несколько шагов назад.
Внезапно по его телу пробежал озноб, словно он неожиданно попал в
струю холодного воздуха. Кто-то смотрел на него.
Это чувство было знакомо Холлорану и часто выручало его в решающий
момент. Опыт, приобретенный за долгие годы занятия опасным ремеслом,
выработал у него особую чувствительность к прицельному взгляду невидимого
наблюдателя. Однако на сей раз чувство опасности было таким сильным и
острым, что по телу у него побежали мурашки. Он перебросил снятую куртку
на другое плечо, чтобы легче было вытащить оружие из кобуры.
В доме по-прежнему все было тихо; на вид сторожка казалась нежилой -
Холлоран не приметил ни промелька тени в окне, не услышал ни звука - но
гнетущее предчувствие все нарастало, побуждая его как можно скорее уйти
прочь от этого заброшенного жилища, и он еле сдерживал себя, чтобы не
побежать по заросшей травою тропинке к посыпанной гравием проезжей дороге.
Шепот, раздававшийся где-то в глубине его мозга, предупреждал его, чтобы
он ни в коем случае не предпринимал дальнейших попыток заглянуть в
таинственный дом. Неразумно, подумал он. "Ты так думаешь?" - иронично
ответило ему подсознание.
Он поднес руку ко лбу, словно пытаясь унять этот вкрадчивый шепот,
намекавший, что в за дверями дома скрывается что-то ужасное и
отвратительное, может быть, даже опасное, что этот дом содержит тайны, о
которых лучше совсем не знать; однако это не помогло ему прогнать
навязчивые мысли. Зловещий шепот продолжал звучать.
Холлоран почти поддался этому внушению. Он собрал всю свою волю,
отгоняя страх, и понемногу его взволнованные чувства успокоились, сознание
прояснилось, и он почувствовал, как невидимый собеседник начал терять
контроль над ним. Он снова стал самим собой.
Потому что эти тревожные предчувствия были не его собственными. Он
был уверен, что они не сами собой родились во глубине его души - кто-то
"внушил" их ему. Он обернулся, оглядывая рощу за своей спиной и дорогу,
ведущую вглубь поместья. "Клин". Вот кому мог принадлежать беззвучный
предостерегающий шепот. Но "объект" сейчас находится в своем готическом
особняке. Во всяком случае, "должен" быть там... Холлоран еще раз
огляделся вокруг. Играло ли какую-нибудь роль расстояние между ними при
передаче мыслей? Или для сильного медиума было сущим пустяком внушить
какое-нибудь чувство человеку, удаленному от него на добрый пяток миль? "А
может быть, сам Феликс Клин скрывался в заброшенном доме?"
Мурашки все еще бегали по телу, и он накинул куртку на плечи. Затем
сделал шаг по направлению к дому.
Чувство приближающейся опасности снова нахлынуло на него, но теперь к
страху примешивалось странное нежелание идти вперед, а тем более входить в
дом; что-то удерживало его на месте, и он остановился, не в силах
двинуться дальше.
Глядя на слепые окна сторожки, Холлоран не мог видеть, что происходит
внутри нее, но даже сквозь стены он ощущал чье-то присутствие в доме. Он
растерял свою решимость обследовать заброшенное жилище изнутри, ему совсем
не хотелось встречаться с тем, что таилось за этими стенами. Нет, только
не сейчас, думал он, я вернусь сюда, когда буду более... подготовленным.
Холлоран попятился назад.
В последний раз окинув дом долгим взглядом, он повернулся и вышел на
проезжую дорогу, направляясь к особняку, возле которого он оставил
"Мерседес", решив, что полезнее будет проделать весь неблизкий путь до
главных ворот усадьбы пешком, чтобы не упустить ни одной из тех мелких
деталей, которые трудно будет разглядеть из окна автомобиля. Холлорану
хотелось "прощупать" окрестности; особое чувство тревоги вызывала у него
эта дорога: петляющая по густой роще, укрытая от взоров проходящих мимо
путников, равно как и от самих обитателей Нифа, она была идеальным местом
для засад. Сумрак сгущался, и в воздухе начинала разливаться вечерняя
прохлада. Теперь, когда прошел внезапный страх, охвативший его перед
заброшенным домом, Холлоран пожалел о том, что не вошел внутрь. Упрекая
себя в нерешительности, он в то же время удивлялся тому, что могло так
сильно повлиять на его чувства. Да, сегодня выдался поистине странный
день, подумал он.
В тишине, повисшей в неподвижном воздухе, шаги Холлорана раздавались
громче. Дорога впереди сужалась, и деревья, плотно обступавшие ее с обеих
сторон, переплелись наверху своими ветвями, образовали длинный темный
тоннель, заключив друг друга в жадные объятия.
Внезапно ему стало жарко; воздух был спертым, в нем тяжело дышалось.
Тучи заметно сгустились, и он подумал, что вот-вот будет дождь, а может
быть, даже гроза. Но эти тяжелые темные громады высоко над его головой
никак не хотели отдавать земле обратно выпитую из нее влагу.
Он шел вперед, поглядывая то налево, то направо, время от времени
оборачиваясь, чтобы осмотреть дорогу позади себя. Все было спокойно.
Контуры домика у ворот неясно вырисовывались в вечерней мгле. Издалека
сторожка казалась очень маленькой, почти неприметной.
Дорога впереди заворачивала, и длинному тоннелю, образованному
деревьями, не было видно конца.
В стороне от дороги шевельнулась высокая трава - словно налетевший
ветерок прошелестел в папоротнике. Чуть слышно хрустнула упавшая с дерева
сухая ветка.
Свет померк, когда он ступил под плотный покров из листьев и
переплетенных ветвей. Здесь было чуть прохладнее, и Холлоран ускорил свой
шаг. Чем дальше он продвигался под сводами живого тоннеля, тем темнее
становилось вокруг. Казалось, внезапно наступила ночь. Все его чувства
обострились, и теперь он чутко вслушивался в тишину вечернего леса,
вглядываясь во мрак впереди. Его взгляд блуждал, не задерживаясь надолго в
какой-то определенной точке, переходя от одного подозрительного сгустка
тьмы меж деревьями и кустами к другому.
Сперва он подумал, что тихое, заглушенное звуками его собственных
шагов сопение просто послышалось ему, но вот оно раздалось снова. Он
остановился, прислушиваясь. Снова все стихло. Это было более чем
подозрительно. Обычно лес полон звуков - шорохов, хлопанья крыльев,
вскриков ночных птиц. Много лет тому назад он научился отличать звуки,
издаваемые животными или ветром, зашумевшим в листве, от шума,
производимого людьми, крадущимися за своей жертвой или сидящими в засаде:
если внезапно остановиться, то звуки, не таящие в себе скрытой опасности,
- будь то возня какого-нибудь животного в кустах или шорох ветра - будут
раздаваться еще хотя бы несколько секунд, тогда как человек мгновенно
затаится.
Он снова зашагал вперед, стараясь двигаться как можно тише; все его
чувства сейчас были напряжены до предела. Он миновал поворот тоннеля.
Справа послышался шорох; Холлоран успел различить во тьме едва заметное
движение неясной тени. Он продолжал идти ровным шагом, на ходу вытаскивая
браунинг из кобуры, размышляя, кто бы это мог быть.
Он подумал, что днем собак держат где-то на привязи или взаперти, а
ночью отпускают. Может быть, в ранних сумерках их уже выпустили на
свободу.
Опять раздалось это сопение, а затем кусты зашуршали громче, словно
невидимые животные старались обогнать его, забегая вперед. Сначала звуки
доносились из глубины леса, затем начали приближаться - похоже, собаки
срезали угол дороги, пробираясь прямо через низкий кустарник. Теперь
Холлоран шел, не останавливаясь, не замедляя и не ускоряя своих шагов.
Среди деревьев мелькнула тень - зверь бежал рысью, опустив морду к
земле. За ним показался еще один, и еще, и еще... он разглядел целую
вереницу темных фигур, крадущихся меж кустов.
Странно, что они до сих пор не напали на него. Впрочем, очень может
быть, что они специально обучены окружать и гнать свою жертву; пугать ее,
не нападая без крайней нужды. Он очень надеялся на это. Их также могли
научить молча красться по следам преследуемого человека... Он едва
пересилил желание побежать - ему не обогнать этих странных, молчаливых
животных; а если он повернет назад, они непременно кинутся следом за
ним... Его пальцы крепче сжали рукоять револьвера.
Под плотной завесой ветвей было темно - казалось, что уже давно
наступила полночь. Шорох справа затих, неясные тени мелькнули - и
растворились во мраке. Очевидно, собаки пробежали дальше; их совсем не
интересовал одинокий путник, мирно бредущий по дороге.
Холлоран не выпускал оружия из рук.
Низкая тень бесшумно возникла на открытом участке дороги впереди
него. Он едва смог угадать в ней фигуру собаки - настолько густым был
сумрак, но слышал звук быстрого тяжелого дыхания. Зверь стоял, не лая, не
поскуливая. Ждал, пока Холлоран подойдет ближе. Следом за первым из кустов
вынырнули другие звери. Они преградили путь Холлорану; их шумное дыхание
сливалось в один ритмичный звук...
Холлоран направил на них свой револьвер. Он приближался к их плотному
полукольцу ровным, медленным шагом, не делая никаких лишних движений,
которые могли бы напугать их.
Он услышал их низкое рычание. Подойдя поближе, он скорее
почувствовал, чем увидел, как звери напряглись, готовясь напасть. Между
ним и ближайшей смутной тенью оставалось всего семь или восемь шагов. Он
продолжал все так же медленно и твердо шагать вперед...
Как вдруг за его спиной раздался другой звук, внезапно усилившийся в
вечерней тишине. Шум мотора! Он остановился, не сводя глаз с неясных
очертаний фигур собак впереди себя. В любой момент можно было ожидать
стремительного броска какой-нибудь из этих жутких тварей. Приближающиеся
огни осветили деревья и кусты, и наконец лучи упали на дорогу перед
Холлораном.
У него перехватило дыхание, и пальцы еще крепче сжали револьвер.
Глаза, множество желтых глаз, вспыхнувших в отсвете фар передних
автомобиля, смотрели прямо на него. Контуры тощих тел вырисовывались все
ярче.
Возможно, это были собаки, но какие отвратительные! Холлоран никогда
раньше не видел собак такой породы.
Они поднялись с земли и убежали обратно в лес; шорох в кустах
постепенно утихал.
Машина остановилась в нескольких шагах от него, и Холлоран спрятал
свое оружие в кобуру. Окно автомобиля медленно открылось, и из кабины
показалось лицо Палузинского.
- Я подвезу вас, "мой коллега" - сказал телохранитель Клина. - Шакал
может быть лютым зверем, когда нападает на безоружного.
ЯНУШ ПАЛУЗИНСКИЙ
ВЫЖИВШИЙ КРЕСТЬЯНИН
Его отец, Генрик Палузинский, был простым человеком, крестьянином,
вступившим в народное ополчение, чтобы идти под Замосць воевать с
легендарной Первой Конной под командованием генерала Семена Буденного.
Маленькая партизанская армия, состоявшая из польской кавалерии,
крестьян-ополченцев и мелкопоместного дворянства, сражалась отчаянно. Люди
шли на верную смерть, но это только придавало им мужества. Совершая чудеса
храбрости на поле брани, поляки одержали победу над сильнейшим
противником. Генералу Буденному пришлось отступить, уводя обратно в Россию
свои разбитые эскадроны.
Шел 1920 год. Януш Палузинский еще не родился.
Генрик вернулся в родную деревню. Раненный, обессилевший на войне,
исхудавший, оборванный, но воодушевленный победой, он чувствовал себя
героем и глядел орлом. Глубокая рана на боку - след от удара шашкой - не
зарубцевалась, и от нее исходил тяжелый запах гниющей плоти. Прошло еще
немало времени, прежде чем гной, перемешанный с кровью, перестал сочиться
из открытой раны. Соседи-крестьяне погоревали об убитых, не вернувшихся из
этого похода, оплакали усопших и предложили свою помощь Казимире, жене
своего героя-земляка:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55