Парень смешался и умолк.
Прежде чем уйти, старик негр подошел ко мне и, видя, что я
единственный здесь бледнолицый, обратился через Фуюди:
- Вы спасли нас от смерти! Скажи мне, как твое имя? Кому мы обязаны
жизнью?
- Никто, даже вы, не должен о нас ничего знать.
- Мы слышали только об одном бледнолицем, способном на то, что
свершил сегодня ты, но, говорят, он далеко, на реке Ориноко.
- Ты знаешь его имя?
- Да, его зовут Белый Ягуар...
- Но ты же сам говоришь, что он далеко отсюда...
Негр потупился:
- Да, это правда, он далеко отсюда!
Когда освобожденные негры, исполненные надежды и благодарности,
покинули нас и никто из них не явился обратно, мы, дождавшись ночи,
вернулись на шхуну, довольные проведенной операцией. Симаре я временно
поручил заботу о четырех негритянках. Она быстро с ними сдружилась.

ВТОРОЙ УДАР ПО КАРИБАМ
Молодые негритянки, окруженные всеобщим доброжелательством и заботой,
уповая на лучшее будущее, постепенно приходили в себя и час от часу
хорошели. В течение каких-нибудь трех дней они полностью оправились. Как
глава отряда я пожелал своему другу Мигуэлю и трем его собратьям счастья с
обретенными подругами жизни.
От засад на лесной тропе мы не отказались. Однако в течение ближайших
дней ничего заслуживающего нашего внимания на дороге не появилось.
К счастью, теперь, после захода солнца, с Атлантики до нас долетали
свежие ветры, и ночи стали несколько прохладнее. Это позволяло с головой
укутываться в одеяла и тем самым хоть как-то спасаться от вампиров,
которые никак не хотели оставить нас в покое. Кто спал крепко, не
сбрасывая с себя ночью одеял, просыпался целым и невредимым, у кого же во
сне из-под одеяла обнажался пусть самый крохотный участок тела - чаще
всего нога - лужа крови под гамаком говорила о ночном разбое крохотных
чудовищ. Кровопийца-вампир, эта маленькая летучая мышь, никогда не будила
жертву, совершенно безболезненно прокусывая небольшую, но обильно
кровоточащую ранку. При этом вампиры выпивают лишь мизерную часть, говорят
- не более одной десятой доли всей той крови, которая струей вытекает из
тела жертвы.
Однажды ночью под утро хлынул проливной дождь, и когда он наконец
прекратился, было уже совсем светло. Обычно мы покидали шхуну задолго до
рассвета, но в этот день все шло с опозданием. Правда, утром густой туман
окутал джунгли, и мы, рассчитывая на него, рискнули все-таки отправиться в
путь.
Над туманом, над верхушками деревьев слышен был утренний крик
пролетавших попугаев, но мы, к несчастью, на этот раз пренебрегли верной
приметой, и, понадеясь на туман, можно сказать, попались на удочку: погода
подвела даже индейцев - не успели мы доплыть до места нашей обычной
высадки на берег, как туман на удивление быстро рассеялся и ясный день
застиг нас на открытой взору со всех сторон реке. Река оказалась отнюдь не
безлюдной. В подзорную трубу я рассмотрел на противоположной стороне
Эссекибо, примерно в трех милях от нас, две небольшие лодки
индейцев-рыбаков. Маловероятно, чтобы они заметили нас на таком
расстоянии. Зато не далее чем в миле впереди мы обнаружили другую лодку,
плывущую прямо на нас. В ней на веслах сидело девять индейцев, и сомнений
не оставалось - карибов; я видел их совершенно отчетливо. Через несколько
минут мы сблизимся на расстояние ружейного выстрела. Я быстро передал
подзорную трубу Вагуре, отряд которого плыл со мной в тот день, попросив
Вагуру проверить мои наблюдения. Он подтвердил: да, карибы. Как всегда, в
нашем распоряжении были три дальнобойных мушкета, несколько ружей,
пистолеты и одна пищаль, заряженная картечью.
- Карибы плывут на лодке, которая называется кориаль, - пояснил
Вагура.
Выхода не было, ситуация становилась угрожающей: чтобы не обнаружить
себя, оставалось одно - уничтожить всю команду этого, на свою беду,
встретившегося нам кориаля.
- Ты, ты и ты... - указал я пальцем на лучших стрелков отряда, -
спрячьтесь за бортами и готовьте ружья и мушкеты!
Шесть человек я оставил на веслах, велев им грести спокойно, как ни в
чем не бывало. Сам я остался на руле - раздетый, как и все, загоревший
дочерна, я мало походил на бледнолицего, а свои длинные светлые волосы
скрыл под платком.
- Вагура, сколько ты их насчитал?
- Кажется, девять...
- Похоже, так и есть.
Я повернул нашу итаубу ближе к берегу, так, чтобы карибы остались
справа, а солнце в момент схватки было у нас за спиной. Следовало
опасаться только того, как бы карибы, заметив нашу итаубу, не ринулись на
нас вместо того, чтобы плыть мимо, подставляя свой борт. Во втором случае
было бы нетрудно одним ружейным залпом уложить сразу всю банду. А вот если
они поплывут прямо на нас, с первого залпа удастся сразить лишь сидящих на
носу, остальные же, пока мы будем перезаряжать ружья, могут представить
для нас серьезную опасность - у них наверняка есть ружья, а карибы слыли
неплохими стрелками.
На кориале гребли энергично, шестерка наших гребцов тоже не ленилась,
и лодки сближались быстро. Нам везло: ослепленные солнцем карибы нас не
замечали и плыли мимо, стороной, не подозревая о грозящей им опасности.
Когда лодка карибов проплывала мимо нас в каких-нибудь тридцати
шагах, стрелки по моему сигналу поднялись, вскинули ружья и, прицелившись,
дали дружный залп из мушкетов, ружей, пищали. Все вокруг заволокло дымом.
В каких-нибудь пять секунд все было кончено. Мы подплыли к медленно
сносимому течением кориалю, чтобы проверить, не остался ли там кто-нибудь
в живых. Со дна лодки на нас с ужасом смотрел человек. Арнак хотел было
выстрелить из лука, но его удержал громкий окрик Вагуры:
- Не стреляй, это девушка!
Ее оставили в живых.
Следовало как можно скорее убраться с середины реки, на которой нас
легко было обнаружить. Поэтому, не теряя времени, половина нашей команды
перешла на кориаль, и мы что было сил налегли на весла, устремившись к
берегу, и уже здесь, под сенью прибрежных деревьев, поплыли вверх по реке,
в известную нам неглубокую заводь, надежно укрытую в густых зарослях.
По пути я приказал Фуюди, нашему переводчику, допросить спасенную
девушку, а свободным от гребли воинам собрать оружие убитых карибов.
Через какое-то время Фуюди сказал:
- Я не могу с ней договориться, Белый Ягуар.
- Она не карибка? - спросил я.
- Похоже, она из племени макуши...
- Из таких далеких краев?
...Племя макуши, как я знал по рассказам и карте, подаренной мне
испанцем доном Мануэлем, жило далеко на юге, в саваннах, за
трехсотмильными дебрями гвианских джунглей. Когда-то многочисленное и
воинственное, в последнее время оно заметно теряло былое величие из-за
постоянных набегов лучше вооруженных карибов. Беспощадные воители в
поисках рабов для голландских колонизаторов добирались даже в те
отдаленные края.
Индианка, совсем еще молодая, не старше восемнадцати лет, поняв, что
попала к людям, относящимся к ней доброжелательно, а к карибам -
враждебно, воспряла духом. На ее до того безжизненном лице появилась
улыбка. Она быстро прониклась к нам доверием, как и несколькими днями
ранее молодые негритянки. Фуюди, заметив столь благодатные перемены в
поведении девушки, еще раз попытался заставить ее рассказать о себе. Но
дело это оказалось нелегким: единственным доступным им языком были жесты и
мимика. К счастью, девушка проявила редкостную сообразительность.
Вот что удалось узнать Фуюди: девушка действительно принадлежала к
племени макуши. Примерно месяц назад ночью карибы напали на ее селение,
расположенное у истоков реки Бурро, притока Эссекибо. Но схватить им
удалось только ее и ее брата - остальные жители успели скрыться в лесу. В
схватке брат был тяжело ранен. Враги бросили его в лодку. Много дней они
плыли вниз по реке Бурро, а потом по Эссекибо, брат все больше слабел, и
карибы в конце концов убили его палицей. Кое-кто предлагал убить и ее, но
главарь банды воспротивился, поскольку обещал девушку одному голландцу,
своему покровителю в столице. Так они плыли вниз по Эссекибо больше
недели, счастливо преодолели множество водоворотов при впадении Мазаруни в
Эссекибо и были уже близки к цели - Нью-Кийковералу, когда неожиданно
наткнулись на нас и здесь нашли свою смерть.
- Заслуженную смерть, - вставил Вагура, внимательно слушавший рассказ
Фуюди.
...До захода солнца оставалось еще часа два. Чтобы ни в коем случае
не обнаружить себя, мы решили, пока не наступит ночь, не высовывать носа и
мучились от безделья.
И тут вдруг ко мне обратился Вагура. Весь вид его выражал смущение и
нерешительность.
- Ну что у тебя на душе, приятель? - пошутил я.
- На душе ничего! - ответил он, потупившись.
- Так где же?
- На сердце!
Тут Вагура набрался решимости и выпалил:
- Отдай мне эту индианку!
- Как я могу тебе ее отдать? Разве она моя собственность? -
возмутился я.
- Ты - наш вождь.
- Да, но не в сердечных же делах. Главное - хочет ли она?
- Она хочет!
- Ой ли?! На каком языке ты с ней договорился?
- Она мне улыбнулась... Я хочу взять ее в жены...
- В жены? - Я весело махнул рукой. - Ну, тогда бери, но при условии,
что и она по доброй воле согласна стать твоей женой!
Так Вагура нашел себе жену.

СТРАШНАЯ ПЛАНТАЦИЯ БЛЕНХЕЙМ
На следующий день мы решили не устраивать засаду, и я собрал всех на
шхуне на совет.
- Четырнадцать наших врагов-карибов, - начал я, - бесследно исчезли
здесь с лица земли.
- И дальше бы так! - живо откликнулся кто-то.
- Да! - согласился я. - Но, чтобы удача сопутствовала нам и дальше,
надо действовать! Нам пора отсюда убираться!
Наступило молчание.
- А не рано? - усомнился Уаки.
- Что думаешь ты, Арасибо? - обратился я к шаману.
- Добрые духи велят нам исчезнуть отсюда как можно быстрее.
- А что думаешь ты, Арнак?
- Я думаю так же, как и ты, Белый Ягуар.
- Хорошо! - заключил я.
- Но куда ты нас поведешь? - посыпались со всех сторон вопросы.
- На это есть только один ответ: среди нас четыре молодые негритянки,
любящие, как мне кажется, своих мужей...
- Да, это правда, но что из этого следует?
- А то, что они хорошо знают плантацию Бленхейм и сослужат нам добрую
службу. Мы переберемся в окрестности этой плантации и найдем там
подходящее убежище для нашей шхуны.
- Белый Ягуар - Великий вождь! - обрадовался Мигуэль. - А плантацию
сожжем или...
- Не горячись, друг Мигуэль! - попытался я его сдержать.
- Ну, ладно, тогда поможем рабам устроить побег...
- Это уже лучше!
Плантация Бленхейм лежала на самом берегу Эссекибо; неподалеку
находилось еще несколько плантаций. Четыре негритянки оказались на
редкость ценными союзницами и были рады нам помочь. Они хорошо знали
территорию всей плантации, знали, кому здесь можно довериться, кого надо
опасаться, кто - явный предатель, кто - мучитель и палач. Знали они
приблизительно и местонахождение ближайшей деревни карибов, расположенной
в нескольких милях от Бленхейма, знали и тропы, по которым шныряли
людоловы. Узнав эти столь ценные и важные сведения, все единодушно
согласились как можно скорее покинуть наш залив и найти новое укрытие
вблизи плантации Бленхейм.
Завершая это важное совещание, я обязал мужей молодых негритянок, и
прежде всего Мигуэля, немедленно заняться изучением голландского языка.
Одна из четырех негритянок владела им вполне сносно, а поскольку все
остальные взялись за дело горячо и с охотой, вскоре они добились заметных
успехов. Помогал им и Фуюди, в ходе учебы и сам совершенствуя свои знания.
В тот же день, сразу после совета, четыре лучших разведчика нашего
отряда были отправлены на разведку в верховья реки на двух небольших
яботах. Каждую лодку сопровождала негритянка, хорошо знающая расположение
плантации Бленхейм, чтобы помочь разведчикам лучше изучить, что и где там
находится.
А тем временем мы продолжали устраивать засады на лесной тропе, и на
третий день терпеливого выжидания нам удалось уничтожить трех карибов,
возвращавшихся из столицы на юг, вероятно, в свою деревню неподалеку от
плантации Бленхейм. Операция прошла успешно и бесшумно.
Командам обеих лодок предстояло разведать оба берега Эссекибо, одной
- правый, другой - левый. Когда через четыре дня они вернулись (па
следующий день после нашей операции в засаде), обстановка прояснилась. На
расстоянии около двадцати миль от нынешнего нашего укрытия и примерно в
трех милях от плантации Бленхейм команда, изучавшая левый, западный, берег
Эссекибо, отыскала почти идеальное убежище для шхуны в виде глубокой узкой
излучины, куда, хотя и с трудом, могла войти наша шхуна. Густо поросшая по
берегам излучина представляла собой прекрасное укрытие для корабля.
Плантация Бленхейм лежала почти прямо напротив, на другой стороне реки,
ширина которой в этом месте достигала примерно полутора миль.
Наш переход в новое убежище прошел успешно и без осложнений в период
прилива в одну из особенно темных ночей. Ничто не выдало нашего
присутствия. Шхуна, как и пять наших лодок: две итаубы, две яботы и один
большой кориаль, добытый у карибов, - исчезли, словно камень, брошенный в
воду.
Целый день мы просидели в укрытии, а на следующую ночь я, Фуюди, как
переводчик, и Мария, самая старшая и разбитная из освобожденных нами
негритянок, вооруженные только пистолетами, ножами и подзорной трубой,
переплыли на другую сторону реки. Мария прекрасно знала всю территорию
Бленхейма.
В темноте мы подплыли почти к самой плантации и высадились от нее
примерно в полумиле. Яботу тщательно замаскировали в речных зарослях.
Мария лишь ей известной тропинкой вывела нас на опушку, у которой уже
начиналась плантация.
Оставалось еще с полчаса до рассвета, когда мы взобрались на дерево,
растущее на краю леса, чтобы, скрывшись в ветвях, днем получше изучить
окрестности.
Где-то на плантации ударили в колокол и гонги, зазвучали человеческие
голоса, послышались резкие крики команд. Слышно было, как бегают люди. Все
это происходило в предрассветных сумерках, а когда взошло солнце, нашим
глазам открылась вся плантация. Она занимала площадь около квадратной мили
и представляла собой огромный участок выкорчеванных джунглей, одной
стороной выходящий к реке. Почти на всем участке рос сахарный тростник,
целое море зеленого тростника, рассеченное вдоль и поперек дорожками и
тропинками.
Посреди плантации виднелось множество строений: низкие, приземистые
бараки для рабов, амбары, сараи, будки; чуть в стороне высился прочный и
обширный, хотя и одноэтажный, дом владельца плантации. Это была помпезная
постройка с колоннами у парадного входа - типичная помещичья усадьба
времен колониальной эпохи. Все постройки попроще были из тростника и
пальмовых листьев, а получше - из дерева, как и роскошная усадьба
плантатора.
Чернокожие рабы под присмотром надзирателей торопливо разбежались по
полям, но среди хижин все же сновало еще немало людей, наверное, разных
управляющих, дворовых и домашних слуг. Большинство из них составляли
женщины. Большая группа негров обливалась потом у прессов для выжимания
тростникового сока. Заметили мы и невольников-индейцев. Их, правда, не
погнали на тяжелые работы в поле, они остались в усадьбе.
Меня поразило отсутствие какой бы то ни было ограды или забора -
вероятно, усадьба, закрывшись ставнями, сама превращалась в крепость на
случай нападения врагов. Зато я заметил среди хижин нескольких вооруженных
мушкетами и саблями негров. Как объяснила через Фуюди Мария, это были
стражники из освобожденных негров. Пользуясь привилегиями, они, как
собаки, преданно служили плантатору.
- Они и правда как злые собаки! Особенно их главарь! - рассказывала
Мария. - Настоящий палач! По воле хозяина он не колеблясь замучит до
смерти любого раба.
Все невольники и невольницы ходили почти нагими, в одних только
набедренных повязках и своей наготой выделялись среди прочих, более
привилегированных обитателей плантации, в том числе и вооруженных
стражников, одетых в драные лохмотья, заменявшие им мундиры. Появился во
дворе и начальник стражи, мулат, одетый чуть лучше, чем остальная его
банда, и даже нацепивший на плечи эполеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72