Я
все еще не мог говорить из-за комка в горле. Я кивнул без
слов, и позволил ей обнять меня так, как никогда не делала
моя мать.

..........


Сборы закончились перед наступлением сумерек. Когда все
было готово, мистер Вендер отвел меня в сторону.
- Дэвид, - сказал он, - я знаю, ты любишь Софи. Ты вел
себя с ней как герой, и теперь ты можешь еще раз помочь ей.
Ты хочешь ей помочь?
- Да, - ответил я. - Что я должен делать?
- Вот что. Когда мы уедем, ты не возвращайся домой.
Оставайся в нашем доме до рассвета. Ты дашь нам больше
времени для бегства. Ты сделаешь это?
- Да, - ответил я уверенно.
Мы пожали друг другу руки. Это сделало меня сильнее и
ответственнее, подобно тому, как я повзрослел в тот день,
когда Софи подвернула лодыжку.
Софи держала что-то в руке. Она подошла ко мне.
- Это тебе, Дэвид, - сказала она, протягивая мне руку.
Я взглянул. Вьющийся коричневый локон, перевязанный
кусочком желтой ленты. Я все еще глядел на него, когда она
схватила мою шею руками и поцеловала меня, скорее решитель-
но, чем рассудительно. Отец посадил ее на связку узлов на
спине лошади.
Миссис Вендер наклонилась и тоже поцеловала меня.
- Прощай, Дэвид, дорогой. Мы никогда не забудем тебя.
Они двинулись. Джон Вендер вел лошадь, ружье висело у
него на спине. Дойдя до поворота дороги, они остановились и
помахали мне. Я ответил. Они пошли дальше. И последнее, что
я увидел, была рука Софи, машущая мне, а потом сумерки скры-
ли их.

..........

Солнце было уже высоко, и все работали на полях, когда
я пробрался до дома. Во дворе никого не было, но у коновязи
стоял пони инспектора, и я предположил, что мой отец дома.
Я надеялся остаться незамеченным. У меня была тяжелая
ночь. Сначала я решительно не хотел трусить, но когда надви-
нулась темнота, решимость моя ослабела. До этого я ни разу
не ночевал вне дома, вне своей комнаты. Там все было знако-
мо, а пустой дом Вендеров вдруг наполнился странными зву-
ками. Я разыскал несколько свечей и зажег их. Все это сдела-
ло дом менее пустым, но не намного. Странные звуки продолжа-
лись и в доме, и вне его стен.
Я долго сидел прижавшись к стене, так что никто не мог
бы подобраться ко мне незамеченным. Много раз храбрость
покидала меня. Я готов был бежать. Думаю, что только мое
обещание и мысли о безопасности Софи заставили меня остаться
на месте. Но я до сих пор помню, как черно было все вокруг
меня, и как в этой черноте мне мерещились необ_яснимые звуки
и движения.
Ночь проходила в воображаемых ужасах, но на самом деле
ничего не случилось. Звуки шагов на ступеньках не привели к
появлению незнакомцев, стук и шелест также не предшествовал
чему-то страшному. В конце-концов, я почувствовал, что
несмотря на все мои страхи, глаза у меня слипаются, и я могу
свалиться с табурета. Я собрал всю свою храбрость и осмелил-
ся очень осторожно перебраться на кровать. Я взобрался на
нее и с благоговением снова прижался к стене. Некоторое
время я следил за огоньками свечей, размышляя, что же я буду
делать, когда они погаснут... Когда что-нибудь вдруг... А
они ушли... И тут меня разбудили лучи восходящего солнца.
Я нашел немного хлеба на завтрак, но к тому времени,
когда я добрался из дома Вендеров до своего дома, я был
снова голоден. Однако с этим можно было подождать. Первым
делом нужно было незаметно пробраться в свою комнату, так
как у меня была слабая надежда, что мое ночное отсутствие не
замечено, и я смогу сказать, что проспал. Но когда я шел
через двор, в окно кухни меня увидела Мери. Она тут же
позвала меня.
- Наконец-то ты пришел. Тебя искали всюду. Где ты был?
- И, не ожидая ответа от меня, добавила: - отец в ярости.
Лучше иди к нему сам.
Отец и инспектор были в редко используемой комнате для
гостей. Я, должно быть, пришел в критический момент. Инспек-
тор выглядел как обычно, но вид отца предвешал грозу.
- Подойди, - крикнул он, как только я появился в
дверях.
Я неохотно подошел ближе.
- Где ты был? Тебя не было всю ночь.
Я не ответил.
Он выпалил подряд полдюжины вопросов, с каждой секундой
все больше распаляясь, так как я не отвечал.
- Начинай говорить. Молчание тебе не поможет. Кто этот
ребенок, это богохульство, с которым ты был вчера? - Кричал
он.
Я все еще не отвечал. Он посмотрел на меня. Я никогда
не видел его таким сердитым и очень испугался.
Вмешался инспектор. Обычным спокойным голосом он сказал:
- Ты знаешь, Дэвид, что богохульство - очень, очень
серьезное преступление. За это сажают в тюрьму. Обязанность
каждого человека сообщать мне о любом таком проступке, даже
если он не очень уверен в этом, чтобы я мог решить, так ли
это. Особенно важно, когда это касается богохульства. А в
данном случае, если только молодой Эрви не ошибся, в этом
нет никакого сомнения. Он сказал, что у девочки было шесть
пальцев на ноге. Это правда?
- Нет, - сказал я.
- Он лжет, - сказал мой отец.
- Вижу, - спокойно сказал инспектор. - И если это
неправда, тогда почему бы тебе не назвать имени ее? - Рассу-
дительно спросил он.
Я не ответил на это. Мне казалось, что это был наиболее
безопасный путь. Мы смотрели друг на друга.
- Ты, конечно, сам видел. Если это неправда... - Убеди-
тельно продолжал он, но мой отец оборвал его.
- Я сам займусь этим. Мальчик лжет. - И добавил, обра-
щаясь ко мне: - иди в свою комнату.
Я колебался. Я хорошо знал, что это означает, но я знал
также, что в таком состоянии отец все равно не будет слушать
меня. Я поставил банку и повернулся. Отец пошел за мной,
схватив со стола хлыст.
- Это мой хлыст, - отрывисто сказал инспектор.
Отец, казалось, его не слышал. Инспектор встал.
- Я сказал, что это мой хлыст, - повторил он с жесткой,
зловещей нотой в голосе.
Отец остановился. Яростным жестом он швырнул хлыст
обратно на стол. Поглядев на инспектора, он опять двинулся к
двери за мной.

..........

Я не знаю, где была моя мать. Возможно, она тоже боя-
лась отца. Пришла Мери и произнесла несколько утешительных
слов, немного поплакала, помогла мне лечь в постель, а потом
покормила с ложки супом. При ней я держался храбро, но
когда она ушла, слезы потекли на мою подушку. Но не телесная
боль вызвала их, а горечь унижения и презрения к самому
себе. В слезах я сжимал желтую ленту и клок волос.
- Я не могу выдержать этого, Софи, - рыдал я, - не могу
выдержать.



ГЛАВА 6.

Вечером, успокоившись, я обнаружил, что Розалинде хо-
чется поговорить со мной. Еще некоторые беспокойно спрашива-
ли меня, что случилось. Я рассказал им о Софи. Больше это не
было секретом. Я чувствовал, что они шокированы. Я попытался
об_яснить им, что человек с отклонением - небольшим отклоне-
нием во всяком случае - не чудовище, о котором нам рассказы-
вали. Отклонение не приводит к другим различиям, так, по
крайней мере было у Софи.
Они восприняли это с большим сомнением. То, чему нас
учили, противоречило моим утверждениям, хотя они хорошо
знали, что я верю в истинность того, о чем говорю. Невозмож-
но лгать, когда обмениваешься мыслями без слов. Они не могли
свыкнуться с мыслью о том, что отклонения не обязательно
должны быть злыми. В сложившихся обстоятельствах они ничем
не могли помочь и утешить меня, но я жалел, когда они один
за другим замолчали. Правда, я знал, что они уснули.
Я очень устал, но долго не мог уснуть. Я лежал, пред-
ставляя себе, как Софи и ее родители бредут на юг через
окраины. Я отчаянно надеялся, что они теперь далеко, и мое
предательство не повредит им.
Сон мой был полон различных картин. Лица и люди двига-
лись безостановочно, картины менялись. Часто повторялась
одна и та же картина: мы стояли во дворе, и отец заносил над
Софи нож. Я просыпался от собственного крика и боялся уснуть
вновь. Но все-таки уснул и увидел новый сон. Я увидел боль-
шой город на берегу моря, его дома и улицы, летающие в небе
предметы. Я целый год не видел этого во сне, но город выгля-
дел также как и год назад, и его вид успокоил меня.
Утром заглянула мать, но смотрела она на меня враждебно
и неодобрительно. Заботилась обо мне Мери. Она велела, чтобы
я не вставал сегодня с постели. Нужно было лежать ничком и
не поворачиваться, чтобы моя спина зажила поскорее. Я сми-
ренно принял это указание: действительно было целесообразнее
сделать так, как она велела. Так я лежал и размышлял над
приготовлением к побегу, как только немного оправлюсь. Будет
гораздо лучше, думал я, приобрести лошадь. И я провел боль-
шую часть утра, разрабатывая план похищения лошади и бегства
в окраины.
В полдень заглянул инспектор. Он принес с собой коробку
конфет. Я надеялся разузнать у него, конечно осторожно, что-
нибудь о реальном характере окраин. В конце концов, он, как
специалист по отклонениям, должен был знать об этом больше
других. Но потом я решил, что это будет не слишком умно.
Он мне нравился и был добр, но он выполнял свои обязан-
ности. Вопросы свои он задавал дружески. Жуя конфету, он
спросил меня:
- Долго ли ты был знаком с ребенокм Вендеров, кстати,
как ее зовут?
Я ответил ему, потому что сейчас это уже не было смысла
скрывать.
- Давно ли ты знал, что у Софи отклонение?
Я подумал, что правда не ухудшит положения.
- Довольно давно.
- И сколько же времени?
- Думаю, месяцев шесть, - сказал я.
Он поднял брови и серьезно посмотрел на меня.
- Плохо, - сказал он. - Это то, что мы называем укрыва-
тельством. Ты ведь знаешь, что это запрещено?
Я отвел глаза. Ерзая в постели, я пытался избежать его
пристального взгляда, но вынужден был привыкнуть - болела
спина.
- Ее отклонение было не таким, про которое говорят в
церкви, - попытался об_яснить я ему. - Всего лишь маленький
палец на ноге.
Инспектор взял еще одну конфету и протянул мне коробку.
- ... И каждая нога должна заканчиваться пятью пальца-
ми, - процитировал он. - Ты помнишь это?
- Да, - подтвердил я с печальным видом.
- Любая часть определения так же важна, как и все ос-
тальное, и если ребенок под него не подходит, он не человек,
а следовательно, у него нет души. Он не образ бога, а имми-
тация, ведь в иммитации всегда есть какая-нибудь ошибка.
Только господь производит совершенство. И хотя отклонения
могут выглядеть совсем как мы, они не настоящие люди. Они
совсем другие. Когда началось Наказание, было тоже много
отклонений, но с ними не боролись. Только потом их поместили
в специальное место, но было уже поздно.
Я немного подумал.
- Но Софи совсем не другая. У нее не было никаких от-
клонений, - сказал я.
- Ты лучше поймешь это, когда станешь старше, но ты
знал определенно и должен был понять, что Софи - отклонение.
Почему ты не рассказал о ней отцу или мне?
Я рассказал ему о моем сне, в котором отец убивает
Софи. Он задумчиво следил за мной. Потом кивнул:
- Понятно. Но за богохульство не убивают, подобно прос-
тупкам.
- А что с ними делают?
Он уклонился от ответа и продолжал:
- Мы обязаны включить твое имя в доклад. Хотя твой отец
уже принял меры, я не могу оставить это так. Это очень
серьезное дело. Дьявол посылает нам отклонения, чтобы осла-
бить нас и осквернить. Иногда ему удается создать очень
удачную иммитацию, поэтому мы должны быть очень внимательны
к ошибкам, потому что ошибка, хотя быть может маленькая,
всегда есть. И о любой ошибке нужно сразу же сообщать. Ты
запомнил это на будущее?
Я отвел глаза. Инспектор остается инспектором. Он важ-
ная персона, и все же я не верил, что Софи дьявол. Я не мог
понять, как очень маленький палец на ноге приводит к такой
огромной разнице.
- Софи мой друг, - сказал я, - мой лучший друг.
Инспектор посмотрел на меня, потом покачал головой и
вздохнул.
- Верность другу большая добродетель, но есть еще боль-
шая верность... Однажды ты поймешь это. Верность чистоте
расы... - Он замолчал, так как открылась дверь. Вошел мой
отец.
- Их поймали, всех троих, - сказал он инспектору и с
отвращением посмотрел на меня.
Инспектор быстро встал, и они вышли. Я смотрел на зак-
рытую дверь. Беспомощность моего положения угнетала меня. Я
услышал собственные рыдания, слезы побежали у меня по щекам.
То был момент, когда я познал, что значит - страдать, что
значит - стыдиться, что значит - отчаяться. Он во многом
повлиял на мою дальнейшую жизнь.
Я пытался перестать плакать, но не мог. Боль в спине
была забыта. Ужасное известие, принесенное отцом, ранило
гораздо больше и больнее. Я чуть не задохнулся от отчаяния.
Дверь вновь отворилась. Я отвернулся к стене. В комнате
зазвучали шаги. Чья-то рука опустилась на мое плечо. Голос
инспектора произнес:
- Ты тут ни при чем, старина. Их задержал патруль со-
вершенно случайно, в двадцати милях отсюда.

..........

Через несколько дней я сказал дяде Акселю:
- Я хочу убежать.
Он прекратил работу и задумчиво посмотрел на свою пилу.
- Не советую, - сказал он. - Это не лучший выход. И
добавил после паузы: - куда же ты собираешься бежать?
- Об этом я и хотел спросить вас, - об_яснил я.
Он покачал головой.
- В любом районе у тебя первым делом потребуют докумен-
ты и удостоверение личности, - сказал он. - И станет сразу
же ясно, откуда ты.
- Но не в окраинах, - заметил я.
Он уставился на меня.
- Пока человек в своем уме, он не будет стремиться в
окраины. Там ничего нет, там мало еды. Большинство людей
окраин умирает с голоду, потому-то они и совершают свои
набеги. Нет, ты все время там будешь тратить на борьбу за
жизнь, и если тебе повезет, то ты уцелеешь.
- Но должны ведь быть и другие места, - сказал я.
- Только если тебе удастся попасть на какой-нибудь ко-
рабль, и даже тогда... - Он вновь покачал головой. - По соб-
ственному опыту знаю, - сказал он, - когда убегаешь в поис-
ках лучшего места, почти никогда его не находишь. Если у
тебя есть определенная цель, - тогда другое дело, но куда же
ты убежишь? Уверяю тебя, в большинстве мест гораздо хуже,
чем здесь. Нет, я против этого, Дэвид. Через несколько лет
ты станешь мужчиной и сам сможешь заботиться о себе, тогда
другое дело. Я считаю, что до этого времени тебе лучше
выбросить это из головы, разве лучше будет, если тебя
поймают и силой приведут сюда?
Что-то в этом было. Я уже начал понимать, что такое
унижение, и не хотел снова испытать его. Но почему он гово-
рит, что в других местах хуже, чем у нас? Похоже, что он
знал о других, кроме Лабродора, местах. Я спросил его об
этих землях.
- Безбожные, - ответил он, - все они безбожные.
Подобные ответы, лишенные информации, давал мой отец.
Я не ожидал услышать такой ответ от дяди Акселя и сказал ему
об этом. Он нахмурился.
- Ладно, Дэвид. Ты прав. Если не будешь болтать, я кое-
что расскажу тебе.
- Это тайна? - Удивленно спросил я.
- Не совсем, - ответил он. - Но если люди верят, что
мир устроен именно так, а проповедники хотят, чтобы во все
это верили, то ты получишь не благодарность, а неприятности,
если будешь убеждать их в обратном. Моряки в Риго скоро
поняли это и теперь о других землях говорят только между
собой. Если другие люди захотят узнать, что же есть в мире
помимо дурных земель, то они могут это сделать, но, пожалуй,
это нарушит мир и спокойствие.
- В моих книгах сказано, что все другие земли либо дур-
ные, либо окраины.
- Есть и другие книги, но тебе нечасто придется их чи-
тать, даже в Риго, тем более в такой глуши, - сказал он. -
И, кроме того, не следует верить всему, что рассказывают
моряки. Они рассказывают разное, и часто нельзя быть уверен-
ным, что говорят они об одном и том же месте. Но если тебе
самому доведется увидеть кое-что, ты поймешь, что мир граздо
более странное место, чем это представляется из Вакнука. Ты
обещаешь держать это при себе?
Я уверил его, что буду молчать.
Тогда дядя Аксель рассказал мне, что путь к другим
землям начинается в Риго. Оттуда по реке можно доплыть до
моря. Говорят, что путь прямо на восток никуда не ведет,
море же продолжается вечно, другие говорят, что море так
внезапно обрывается, что ты оказываешься на краю пропасти.
Никто ничего определенного об этом не знает.
Если направишься на север, и пойдешь вдоль берега, дер-
жась его, то когда он повернет на запад, а потом на юг, ты
доберешься до противоположной стороны Лабродора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27