Хотя, конечно, было трудно
поверить, что в исчезновении Тэкка повинна какая-то случайность или
какие-то определенные обстоятельства. Ответ находился в душе Тэкка и в его
разуме.
При свете костра я заметил, как слезы катятся по щекам Сары: она
плакала тихо, высоко подняв голову навстречу скрывавшейся в темноте
неизвестности. Я осторожно положил на ее плечо руку. Почувствовав
прикосновение, она повернулась ко мне и оказалась в моих объятиях - это
получилось непреднамеренно и совершенно неожиданно. Она уткнулась лицом в
мое плечо, и теперь ее сотрясали рыдания, а я крепко прижимал ее к себе.
Недалеко от костра стоял Роско, бесстрастный и неподвижный. Сквозь
всхлипывания Сары я услышал его приглушенное бормотание: "Вещь, лещ,
клещ..."

18
Мы достигли цели на второе утро после исчезновения Тэкка - мы пришли
на это место и поняли, что находимся именно там, куда и хотели попасть.
Наступило мгновение, о котором мы мечтали все эти бесконечные дни по пути
сюда. Честно говоря, мы не испытали большого восторга, когда, поднявшись
на вершину небольшого холма, увидели в конце простиравшейся впереди
болотистой низины образованные двумя огромными скалами ворота, в которые
уходила тропа. И мы сразу догадались, что эти ворота открывают путь к
нашей цели.
Перед нами вздымались в небеса горы. Горы, которые мы впервые
наблюдали еще из города, когда они казались пурпурной лентой, протянутой
на севере вдоль линии горизонта. Они все еще сохраняли багряную окраску,
теперь уже отражающую игру света и тени в голубоватых сумерках, окутавших
землю. Все слишком явно подсказывало нам, что мы у цели, - горы, ворота,
наконец, наши чувства.
Но эта очевидность рождала у меня странное ощущение какого-то
несоответствия, хотя, постарайся я его объяснить, мне вряд ли бы это
удалось.
- Свистун, - позвал я, но не услышал отклика. Он стоял позади меня
так же неподвижно и безмолвно, как и все остальные. Он, должно быть,
переживал то же, что и мы, и по-своему ощущал приближение к цели.
- Ну что, пойдем, - сказала Сара, и мы двинулись вниз по тропе в
направлении величественной каменной арки, открывавшей дорогу в горы.
Когда мы дошли до ворот, составленных из нагроможденных друг на друга
каменных плит, мы обнаружили табличку. Она была сделана из металла и
закреплена на одной из каменных стен. Рядом было прикручено еще несколько
таких же металлических табличек с текстом, по-видимому, содержащих
аналогичную информацию на других языках. На одной из табличек ужасными
каракулями было нацарапано объявление на местном диалекте, которое
гласило:
"Все биологические создания, добро пожаловать. Механические,
синтетические формы и их разновидности любого вида не имеют права доступа.
Также запрещено проносить все типы инструментов и оружия, в том числе
самые примитивные."
- Я не в обиде, - прокомментировал объявление Пэйнт. - Составлю
компанию этому железному бормотателю рифмованных слов и буду прилежно
охранять ваши ружье, саблю и щит. Я буду молиться, чтобы вы поскорее
вернулись. После того, как я нес вас на своей спине, меня бросает в дрожь
от одной мысли лишиться общества биологических существ. Поверьте, близость
подлинной протоплазмы дает непередаваемое ощущение комфорта.
- А мне все это не нравится, - заявил я. - Теперь мы будем вынуждены
продолжать путь с голыми руками.
- Ведь это именно то, - напомнила Сара, - ради чего мы сюда шли. И мы
не можем нарушать простого правила. К тому же здесь безопасно. Я это
чувствую. А ты разве не чувствуешь, Майк?
- Разумеется, чувствую, - ответил я. - Но все равно мне это не
нравится. Чувство безопасности - слишком ненадежная защита. Мы ведь не
можем знать, что нас ждет впереди. А что, если мы нарушим инструкцию и...
- Би-и-и-п, - дала сигнал табличка, или то, что там было на стене.
Я обернулся и на той же табличке, где только что были строки
объявления, прочитал другую надпись:
"Администрация не несет ответственности за последствия сознательного
нарушения правил."
- Ну ладно, ты, чудо-юдо, - обратился я к стене. - Какие такие
последствия ты имеешь в виду?
Табличка не удостоила меня ответом: на ней осталась прежняя надпись.
- Не знаю, что собираешься делать ты, - сказала Сара, - а я собираюсь
идти. И поступлю так, как они требуют. Не для того я преодолела весь этот
путь, чтобы отступить сейчас.
- Кто говорил об отступлении? - спросил я.
- Би-и-и-п, - пропиликал знак, и появилась новая надпись:
"Не рискуй, сам ты чудо-юдо!"
Сара прислонила винтовку к стене под знаком, расстегнула пояс, на
котором висел подсумок с боеприпасами, и опустила его рядом с прикладом
винтовки.
- Пойдем, Свистун, - сказала она.
Табличка снова подала сигнал:
"Многоногий? Он настоящее биологическое существо?"
Свистун фыркнул от негодования.
- Соображаешь, что говоришь, чудо? Или считаешь, что я
незаконнорожденный?
- Би-и-и-п!
И снова надпись:
"Но тебя здесь больше одного!"
- Меня - трое, - с достоинством прогудел Свистун. - Сейчас я в своем
втором образе. Превосходящем мое первое я, но еще недостаточном для
перехода в третью степень.
- Би-и-и-п, - прозвенела табличка, изменив содержание надписи:
"Прошу прощения, сэр, милости просим!"
Сара обернулась и посмотрела на меня.
- Ну, что? - спросила она.
Я бросил щит рядом с винтовкой и развязал ремень, на котором висел
меч, - он упал на землю.
Сара пошла первой, и я не стал возражать. В конце концов, затеяла
этот спектакль и заплатила за музыку она. Свистун семенил за ней мелкими
шажками, а я замыкал процессию.
Мы спускались вниз по тропе, все более погружаясь в густую тень,
которую отбрасывали возвышавшиеся по сторонам каменные стены. Мы
спустились на дно узкой траншеи, шириной не более трех футов. Затем
траншея и проходящая по ней тропа сделали неожиданный поворот, и на нас
хлынул поток ослепительного света.
Мы вышли из замкнутого каменистыми стенами прохода и, сойдя с тропы,
вступили на Землю Обетованную.

19
Это было место, перенесенное из Древней Греции, о которой я когда-то
читал в школе. Наш учитель пытался привить нам любовь к истории и культуре
планеты, ставшей колыбелью человечества. И хотя ни Земля сама по себе, ни
обстоятельства возмужания и развития человечества не вызывали во мне
особых эмоций, я, помню, был поражен классической красотой и гармонией
греческой философии. В то время она поразила меня именно как оставленное
нам богатейшее наследие, которое может быть предметом гордости любой расы.
Правда, затем я забыл о своих переживаниях, связанных с изучением
античности, и не вспоминал о них долгие годы. Но здесь я увидел пейзаж,
который в точности воскрешал картины, рисуемые моим воображением много лет
назад, когда я читал о Древней Элладе в учебнике.
Тропа теперь проходила через узкую, окруженную скалами долину, по дну
которой текла быстрая горная река. Она сверкала и золотом переливалась на
солнце в местах, где поток перебегал через каменистые пороги.
В целом пейзаж был суров и дик. В основном преобладали голые скалы,
но то там, то здесь его оживляла свежая зелень горных деревьев,
зацепившихся в расщелинах за скалистые склоны.
Тропа вела вниз по долине, иногда приближаясь к речке, иногда
карабкаясь по серпантину на уступы скал, подходивших вплотную к потоку. И
повсюду на этих обрывистых скалистых склонах, нависающих карнизами над
долиной, сияли белоснежным мрамором (или другим материалом, казавшимся нам
снизу мрамором) портики небольших дворцов, построенных по безупречным
классическим канонам греческой архитектуры.
Даже солнце в этой долине казалось мне не просто солнцем, а солнцем
той Греции, которая некогда жила в моих мечтах. Исчезла голубизна,
затоплявшая плоскогорье, исчезло пурпурное одеяние горных кряжей. Здесь в
долине господствовал чистый и яркий солнечный свет, слепящая белизна,
заливавшая сухую суровую землю.
Это было именно то, что мы искали - место, за которым мы
бессознательно охотились, наивно предполагая, что нас ожидает встреча с
человеком, предметом или просто какой-то идеей. Заканчивалась охота,
которая велась нами вслепую. Хотя, разумеется, после всех наших
треволнений мы могли найти в этой долине даже самого искомого человека,
или, возможно, его могилу, или какой-то знак, свидетельствующий о том, что
произошло с этим легендарным космическим путешественником.
Любуясь суровой красотой долины, я не испытывал ни малейшего
сомнения, что тропа, по которой мы шли, имела единственную цель - привести
нас или кого-то другого, решившегося на долгий и трудный путь, именно
сюда.
Никто из нас не промолвил ни слова после того, как мы вышли из ущелья
на этот древнегреческий солнцепек. Нам просто нечего было сказать. Сара
продолжала идти впереди, а Свистун и я следовали за ней.
Мы дошли до пересечения с тропинкой, которая вела вверх к первому из
расположенных высоко на скалистых утесах и нависших над речкой дворцов, и
возле тропинки увидели указательный знак, с прикрепленной к нему табличкой
и надписью на неизвестном нам языке.
Сара остановилась.
- Дощечка с именем? - спросила она.
Я кивнул. Это действительно мог быть указатель с именем существа,
жившего во дворце на вершине скалы. Но даже если это была дощечка с
именем, не было ни единого признака, что дворец обитаем. Точнее, не
имелось вообще никаких признаков жизни.
Не было ничего, что нарушало бы безмятежное спокойствие долины. Никто
не выглядывал из окон, заинтересованный нашим появлением. Над головой не
летали птицы. Не раздавалось назойливого гудения и стрекотания насекомых.
Из всего того, что мы видели и слышали, можно было заключить, что мы -
единственные живые существа в долине.
- Предполагаю, - заявила Сара, - что этот знак - именная дощечка.
- Что ж, будем считать, что ты не ошиблась, - сказал я. - Тогда
пойдем дальше и поищем ту, на которой будет написано Лоуренс Арлен Найт.
- Даже сейчас, - заметила Сара - ты относишься ко всему несерьезно.
Ты ведь говорил, что мы никогда не найдем его. Ты утверждал, что он - лишь
легенда; клялся и божился, что он умер...
- Не надо так на меня смотреть, - возразил я. - Я мог ошибаться. Хотя
я не думаю, что ошибался, но сейчас об этом бесполезно спорить. Это была
твоя затея...
- И ты был против с самого начала.
- Я не был против, - заметил я. - Я просто не принадлежал к ее
безусловным сторонникам.
- Мы ведь уже прошли такой путь, - сказала Сара притворно жалобным
тоном.
- Сара, - попросил я. - Тогда помоги мне разобраться, помоги мне
понять. Пойдем дальше и посмотрим на указатели.
Мы тронулись, спускаясь в низины, карабкаясь по склонам. Дальше были
другие дворцы и другие знаки, на каждом из которых были надписи, все на
разных языках, выведенные разными алфавитами, если, конечно, некоторые из
них можно было отнести к алфавитам, и ни одну из них мы так и не смогли
прочитать.
Солнечный свет обрушивался на нас сверху, разбиваясь вдребезги о
камни, дробясь и переливаясь в речной воде. Кроме шепота и бормотания
горного потока ничто не нарушало тишины. Ничто не вторгалось в покой
долины.
И тут мы увидели еще один знак с надписью, выведенной крупными
печатными буквами:
ЛОУРЕНС АРЛЕН НАЙТ
Конечно же, все, что происходило с нами, было каким-то безумием.
Безумием было пересечь всю галактику только ради того, чтобы найти
одного-единственного человека - и действительно найти его. Безумием было
найти человека, который должен был умереть десятки лет назад. Безумием
было дойти до истоков легенды. Но тем не менее, табличка с именем Лоуренса
Арлена Найта была реальностью.
И теперь, когда я в растерянности стоял перед ней, мне оставалось
тешить себя последней надеждой, что это не жилище, а гробница; не дворец,
а мавзолей.
- Сара, - позвал я, но она уже карабкалась вверх по тропинке, рыдая
от счастья и облегчения, дав, наконец, волю чувствам после долгих дней
поиска.
А на крыльце этого сияющего белоснежного здания появился человек -
старый, но все еще крепкий, с седой бородой и седыми волосами, прямой
спиной и уверенной походкой. Он был одет в белую тогу, и это не вызывало
удивления. В подобной обстановке скорее любая другая одежда показалась бы
неуместной.
- Сара! - закричал я.
Я и Свистун едва поспевали за ней. Она не слышала. Она просто не
обращала на меня внимания.
И тут старик заговорил.
- Пришельцы! - провозгласил он, простирая вперед руку. - Мои
соплеменники! Мог ли я мечтать, что мои глаза вновь увидят вас!
Звук его голоса окончательно рассеял все мои сомнения. Это был не
мираж, не привидение, не призрак. Это был нормальный человек, гомо
сапиенс, с низким густым голосом, полным искренней человеческой радости,
вызванной встречей с подобными себе.
Сара протянула ему руки, и старик сжал их в своих ладонях.
Они стояли и смотрели друг другу в глаза.
- Как же это было давно, - сказал старик. - Очень давно. Путь по
тропе долог и труден, и никто не знает о нем. А вы, как вам удалось
узнать?
- Сэр, - воскликнула Сара, задыхаясь после восхождения, - ведь вы, вы
- Лоуренс Арлен Найт?
- Да, конечно, - ответил старик. - Это я. А кого вы ожидали
встретить?
- Ожидали встретить? - переспросила она. - Конечно же, вас. Но мы
могли только надеяться.
- А эти добрые люди с вами?
- Капитан Майкл Росс, - представила меня Сара. - И Свистун, наш
верный друг, которого мы встретили по пути сюда.
Найт поклонился Свистуну.
- Ваш покорный слуга, сэр, - сказал он.
Затем он протянул руку мне и сжал мою ладонь. Его рукопожатие было
теплым и крепким. В этот момент (когда, наверное, нужно было замечать
более существенные детали) я увидел, что его рука, несмотря на крепость
рукопожатии, была бледной, морщинистой и покрытой старческими пятнами.
- Капитан Росс, - сказал он, - добро пожаловать. Здесь есть место для
вас, для всех вас. И для этой молодой леди, простите, я не знаю вашего
имени.
- Сара Фостер, - подсказала Сара.
- Подумать только, - сказал он, - я уже больше не буду одинок. Боже
мой, как это удивительно снова слышать звук человеческой речи, видеть лица
людей. Как я об этом мечтал! Здесь есть много других разных существ,
сильных характером и исключительной чувствительности, но общение ни с
одним из них не может заменить общения с подобными себе.
- Как давно вы здесь? - спросил я, стараясь прикинуть в уме, сколько
же лет уже существует легенда об этом человеке.
- Когда человек проживает каждый день полноценно, - ответил он, - и
заканчивает его с мыслью о дне грядущем, считать время бессмысленно.
Каждый день, каждая минута становятся частью вечности. Я размышлял об этом
и теперь не уверен, существует ли реально такое явление как время. Время в
обыденном понимании - это абстрактная категория, грубый измерительный
прибор, структурная форма, изобретенная некоторыми видами цивилизаций,
причем отнюдь не всеми, а лишь теми, которые испытывают потребность
поместить себя в то, что они называют пространственно-временными рамками.
Время в глобальном смысле теряется в беспредельной вечности, и нет нужды
доискиваться до начала или конца, так как ни того, ни другого просто
никогда не существовало, и в нашей ситуации скрупулезное измерение таких
смехотворно маленьких и ничтожных частей вечности представляет собой
задачу, лишенную всякого смысла. Разумеется, я спешу добавить, что можно
отслаивать вечность...
Он продолжал и продолжал говорить, а я, стоя на ступенях под
колоннами мраморного портика, озирал лежащую внизу долину и думал,
свихнулся ли он от длительного одиночества, или он действительно был
уверен в правильности того, в чем пытался нас убедить. Может быть, именно
эта возникшая, как по волшебству, долина несла на себе отпечаток вечности.
Думая об этом, я никак не мог представить, каким образом может человек
знать, как должна выглядеть вечность, но, будь я неладен, в этом чудесном
месте, залитом ослепительным солнечным светом, запросто могло родиться
представление о постоянстве и неизменности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26