и если бы у него были силы, если бы он знал, как - он начал бы все
сызнова.- И средства воздействия тоже были... ну, хотя бы зонды, при помощи
которых следят за событиями там. Последнее время они их стали замечать,
правда... они приписывают их,- он уныло хихикнул,- инопланетянам. У-фо! -
непонятно выкрикнул он с полным триумфом.- А знаешь, почему? - он горестно
замотал головой.- Не удалось - почему? Потому что средство Рашке
подействовало слишком хорошо. Тебе даже не представить, русский, какие они
там теперь ублюдки, как мелко и гнусно тянут все только на себя. на себя,
на себя... Даже Гитлер не сумел их объединить по-настоящему, даже Сталин,
все бы только и смотрели, где бы урвать... а, ты ведь не знаешь, что такое
Сталин,- он уже нетвердой рукой сунул в рот горлышко бутылки, но чуть
промахнулся, и струйка коньяка потекла у него по подбородку.- Русский
офицер! - с пафосом крикнул он и захохотал. А потом, запрокинув болтающуюся
голову, снова отхлебнул, на этот раз более удачно. Вытер губы рукавом
свитера.
- И потому я теперь только шалю,- сказал он, ухмыльнувшись и подмигнув мне
с пьяной хитринкой. Приложил одну ладонь ко рту полурупором, как я давеча у
входа в дом, и пробубнил замогильным голосом: - не надо двигаться. Не надо
бояться. С вами говорит представитель галактического гуманоидного центра...
Опустил руку. Снова смущенно и виновато глянул на меня сквозь свесившийся
ниже носа клок редких сивых волос.
- А иногда... - и вдруг с ненавистью пихнул ногою груду пустых бутылок, и
та раскатилась с оглушительным стеклянным звоном,- иногда так нарежусь за
пультом... Потом и не вспомнить, что вытворял. Только из газетных сенсаций
иногда вычисляю. Бер-р-мудский треугольник! - непонятно сказал он, будто
выругался. И замолчал.
Теперь он замолчал надолго. Я смотрел на его размякшее лицо со слезящимися
глазами, и мне было жалко его, и пора бы его отвести спать. Но он стоял
понурясь и иногда чуть пошатываясь.
- Русский. Бери его. Может, что придумаешь. А меня от этого инкубатора
пламенных борцов за державную незыблемость богоданной власти, за
освобождение рабочего класса, за дело Ленина-Сталина, за чистоту арийской
рассы, за самоопределение маленьких, но гордых народов, за демократию, за
американскую мечту... уже тошнит.
В голову мне, упруго извиваясь, вползла ледяная мысль, от которой захватило
дух и снова захотелось сесть.
- Послушай, Альберт,- я старался говорить спокойно и очень внятно,- а есть
ли гарантия, что мы - не в котле?
Он не шевелился.
- Ты назвал их чистилищем, а нас раем. Но ведь где-то, должен, значит, быть
и ад. Или, значит, ад они, а чистилище мы, но тогда... есть что-то еще
выше? И вообще, почему только три ступени?
Он не шевелился. Я уже начал думать, что он не слышит, что он уснул, стоя.
Но он вдруг рывком, чуть не опрокинувшись на спину, задрал горлышко, сунул
в рот, и, гулко глотая, допил коньяк залпом - а потом, широко
размахнувшись, изо всех сил швырнул бутылку об котел. С оглушительным в
спертой тишине подземного зала звоном бутылка взорвалась, и осколки, жестко
стуча о препятствия, разлетелись в разные стороны.
- Есть бездны,- хрипло сказал Хаусхоффер, с ужасом уставясь на меня
налитыми кровью глазами,- в которые лучше не заглядывать. Понял, русский?
Если не хочешь сойти с ума.
3
Расследование было закончено.
Я не нашел их и не убил. И я не знал, как предотвратить новые преступления
выходцев из преисподней. Но решать судьбу котла было не мне. Надо было
срочно возвращаться и бить в набат...
Но я не возвращался.
У меня было десять дней.
Под руководством Альберта я сидел у перископов, у транслятора зондов,
осваивая нехитрую систему управления, и заглядывал, заглядывал в эту
бездну. Я должен был хотя бы слегка представлять ее себе - чтобы иметь свое
мнение в будущих дискуссиях. Оно будет значить немного - не больше, чем
любое иное. Но оно должно быть.
Меня затошнило на третий день.
Но я не мог оторваться. Боюсь, тамошние жители отметили в эти дни резкое
увеличение активности инопланетян.
Стыдно сказать: я, не знаю зачем, искал себя.
Эпилог
Дед Василий, в неизменном латаном бушлате с единственной пуговицей в
ватных, какого-то лагерного пошиба штанах, как всегда, сидел на лавочке
перед школой, смолил самокрутку и слушал писклявый транзистор.
- Ну все, блин! - с детской радостью приветствовал он меня.- Пиздец
Капказу!
- А что такое? - спросил я, глянув на часы. До начала урока оставалось еще
четверть с небольшим часа; я присел рядом с дедом, достал из кармана
сэкономленную позавчера, помятую и сыплющую табачной крошкой "Рейсину", а
дед хлебосольно дал мне прикурить от своей, чтоб я не тратил спичку. Добрая
душа.
- Дык хули ж,- объяснил он, когда я раскурил.- Ирак, что ли, Азербайджану в
порядке гуманитарной помощи атомную бомбу продал. Армяшки, ясно дело,
раскудахтались. Диаспора скинулась и у Кравчука подводку купила с ракетами.
На вертолетах сволокли, бля, в Воротан. Плавать она там не может, мелко, но
лежит, посредь речки и люками шевелит, того и гляди, бля, хуйнет.
Шаварнадза сказал, что это, бля, все происки России...
Я попытался затянуться поглубже, но табак лез в рот из сразу отсыревшего и
расползшегося хилого бумажного кончика. Пришлось несколько раз сплюнуть.
- Пальцом подправляй,- посоветовал дед, заинтересованно следящий за моими
действиями. Из приемника сыпалось тупой скороговоркой: "Сараево...
Босния... очередная кровавая акция колумбийской мафии... "красные кхмеры"
нарушили перемирие... новые жертвы в Сомали... Ангола... столкновение на
демаркационной линии между Чехией и Словакией, есть жертвы... непримиримая
оппозиция... очередная вспышка рассовых волнений во Флориде... избиение
эмигрантов из Турции в Мюнхене... взорван автобус с израильскими
гражданами... взорван еще один универмаг в Лондоне..."
Новости.
Подошел Димка, водитель последнего в Вырице грузовика.
- Привет, интеллигенция! - сказал он.
- Здорово! - хором ответили мы с дедом.
- А я вчера тарелку видел,- сообщил Димка, аккуратно оправляя
многочисленные молнии на своей куртке.- Вот так вот над Ореджем прошла
низенько и к Питеру усвистала.
- Не пизди,- строго сказал дед. Глаза у него остановились, он даже шею
вытянул.- Во, бля, опять летят.
Мы обернулись. Со стороны ленсоветовских позиций, медленно выгребая против
ветра, скользил небольшой и аккуратный белый диск. Даже не диск скорее, а
что-то вроде двояковыпуклой линзы. По краю верхней выпуклости, тесно один к
другому, шел ряд темных кругов - не то иллюминаторы, не то просто узор
такой.
- Эх! - в сердцах сказал Димка.- "Стингером" бы ебнуть!
- Дык что ж ты, бля, зеваешь?
- Димка раздосадованно сморщился.
- Третьего дня я свой в Тосно на пару фуфырей "Агдама" махнул. Выпить
хотелось - сил нет!
- Выпил? - с живым интересом спросил дед Василий.
- Одну выпил, а в другой, ебеныть, вода оказалась! Я этого предпринимателя
если встречу - яйца оторву!
- Встретишь ты его, как же,- проворчал дед.- Они по два раза на одном месте
не предпринимают.
Тарелка ушла за перелесок.
Радиоприемник сообщал: "...обсуждению повестки дня съезда. По ряду вопросов
выявились серьезные разногласия, и депутаты разошлись на обед, так и не
придя к единому мнению..."
Прозвенел звонок и я, отбросив окурок, встал.
- Сейте разумное, доброе, вечное,- сразу сказал Димка,- к вам приползут
тараканы запечные... Счастливо вам, Альсан Петрович.
- И вам шесть футов под передними колесами,- ответил я любезностью на
любезность.
В школе было малолюдно. Так, мелюзга бегала кое-где, повизгивая по углам -
но ребята постарше были редки. Странно, что вообще еще кто-то ходит. Дел же
по горло. Одни пробираются в Пушкин, Тосно, а то и в Любань на толчки.
Другие - это уж совсем матерые человечища, совершают рискованные ночные
рейды по чужим территориям в Пулкове, снять что-нибудь со склада или из
Багажного отделения, или хлебный фургон перехватить, на худой конец. Третьи
честно отрабатывают свое на редежском рубеже. Какая уж тут учеба...
Из туалета слышалось истошное дребезжание гитары и пение хором - ребята
репетировали, готовились отмечать День независимостИ. Я чуть запнулся на
ступеньке, прислушиваясь. ага, знаю эту песню, самодеятельная. "Смольный"
называется. Не вполне актуально, конечно - ну да что с пацанов взять, если
даже большая литература дальше ругани коммуняк так и не двинулась? Ребята
честно, отчаянно стараясь переорать друг друга, но как нарочно не попадая
ни в одну ноту, надсаживались на мотив малининской "У вашего крыльца":
- ...У вашего дворца -Я вспомнил о марксизме, -У вашего дворца -Я спел
"Интернцанал". -У вашего дворца -Мечта о коммунизме -Вновь вспыхнула во мне
- -Дворец ее э-эба-а-ал!
Я пошел дальше. Репетировать еще и репетировать.
Сегодня мой восьмой "а" состоял из пяти человек. Три девочки и два
мальчика.
Маша Мякишева, красавица, национальная гордость Вырицы. Последние месяцы
она щеголяла в совершенно умопомрачительной паре - брючки полная фирма(),
курточка всегда застегнута в обтяжечку; все знали, что она не потратила ни
копейки. На игривые вопросы о происхождении пары Маша, скромно улыбаясь,
отвечала: "Нашла". Действительно, она нашла ее в августе на пляже -
какая-то дура-питерчанка, из последних полоумных дачников, не знающих,
какой год на дворе, решила искупаться в романтическом одиночестве,
понимаете ли, в рассветной дымке... Маша стала примерять штанцы, а дуру,
когда та чересчур развонялась, в сердцах утопила; томик Чейза, лежавший под
курточкой, махнула в Павловске на пару гигиенических тампонов, а шмотки
взяла себе.
Таня Коковцева, самый веселый человек в классе. Я подсмотрел не так давно,
на последней контрольной по алгебре она выведывала у соседей, сколько будет
пятью семь, и никак не верила, что целых тридцать пять. Только
осведомившись у третьего - вернее, у четвертого, потому что третий сам
засомневался и, проявив редкую в наше время порядочность, не взял на себя
ответственность подсказывать - она, покачивая головой с удивлением,
записала в тетрадку результат. Но зато три аборта перенесла, похоже, безо
всякого вреда для здоровья. Очень надежный товарищ.
Стелла Ешко - ничего не могу о ней сказать, просто ничего. Я не слышал от
нее ни единого слова. По-моему, она дебилка, дитя алкогольного зачатия. Из
класса в класс ее переводят, выставляя в ведомостях ровную, гомогенную, так
сказать, вереницу троек. Не двойки же ставить; куда ее потом с двойками
девать? Как, впрочем, и с тройками? Какая разница?
Ну, и братья Гусевы. Серьезные бойцы. Один из них - не помню уже, который -
в прошлом году на урок пришел с "макаровым".
Я открыл было рот, но Веня Гусев,развалившийся за первым столом левой
колонки - руки локтями на стол позади, ноги, одна над другой, выставлены в
проход между столами, куртка расстегнута и расперта мощной грудью - лениво
опередил меня.
- Мы, Альсан Петрович, пришли сказать, что больше не намеренны посещать
ваши уроки.
Я помедлил. Потом сел за учительский свой стол и сказал:
- Хорошо, ребята. Давайте мне тогда дневники, я сразу выставлю четвертные
тройки, и покончим с этим.
- Какой вы персик,- сказала Таня,- Можно я вас поцелую?
- Чуть позже,- ответил я.- Делу минута, потехе час - но минута будет
первой.
Судя по всему, они были приятно удивлены моей сговорчивостью. Похоже, они
готовились к серьезной баталии.
Я выставил тройки, перенес их в классный журнал. Таня, честная девочка,
забирая у меня дневник, наклонилась, дружелюбно прижалась бюстиком к моему
плечу и с оттягом чмокнула в щеку.
- Только помаду сотрите потом,- сказала она, возвращаясь на свое место.
- Пусть пока живет,- ответил я.- Мне так больше нравится.
Они стали не спеша собираться. Котя Гусев закинул на плечо ремень своей
потертой цилиндрической "Пумы".
- Погодите минутку, ребята,- сказал я.- Теперь, когда все формальности
улажены, и вы не можете ожидать никакого подвоха с моей стороны, я просто
хочу спросить: почему?
- Ой, да на кой ляд нам... - начал было Котя, но Веня оборвал брата.
- Погоди, Котька, жопа ты или мужик,- проговорил он.- Человеческий же
разговор шкраб предлагает.
- Он снова сел. Тогда сели и остальные.
- Кто-то из великих, кто именно, вам лучше знать, сказал: история учит лишь
тому, что ничему не учит. Мы склонны полагать это утверждение истинным.
Особенно для этой сраной страны, в которой учителя истории и прочих научных
коммунизмов из поколения в поколение получали зарплату исключительно за то,
что ничего не знали, ничего не умели и только насиловали детям мозги
ахинеей.
- Закосили извилину! - подтвердил Котя.
- единственную? - спросил я.
Маша, самая умная, поняла и хихикнула.
Я Обвел их взглядом. Что оставалось отвечать? Он был прав и не прав. Я мог
бы сказать, что история учит многим верным вещам тех, кто способен учиться;
например, что происходящего сейчас любой ценой нельзя было допускать, ведь
это происходило и прежде, и всегда кончалось одинаково - именно вопиющая
неграмотность политиков, сопоставимая, пожалуй, лишь с их самомнением "Я-то
умнее тех, кто был прежде", развязывает им их шкодливые руки. Но для
пятнадцатилетних происходящее последние пять-семь лет было единственной
известной формой бытия, плохо-бедно они приспособились к ней; разрушь эту
приспособленность, и они, молоденькие, погибнут. Я мог бы написать на доске
самые элементарные формулы, описывающие динамику социальной энтропии, и они
доказали бы, как дважды два: чем малочисленнее социум, тем меньше у него
вариантов развития и тем, следовательно, меньше шансов выжить - но ребята
плохо помнят, сколько будет дважды два. И я спросил только:
- Чему вы хотите учиться?
- Рукопашному бою,- тут же начал загибать пальцы Веня.- Это мы делаем, но
нужно больше. Вот, недавно афганца одного припитомили, он нас дрессирует...
Ты сказал. Не "учит", не "натаскивает", не "тренирует" - "дрессирует". Ох,
история. Кто сказал "Ты сказал"?
- Стрельбе,- загнул второй палец Веня,- это тоже пытаемся, но
катастрофически боеприпасов не хватает.
- Взрывное дело надо поднимать,- подал голос Котя.
- Оральный секс освоить как следует,- озабоченно сказала Коковцева. Котя
усмехнулся и со снисходительным превосходством проговорил:
- Тебе бы, Татка, все ебаться.
Она коротко обернувшись к нему, сверкнула победоносной улыбкой.
- Алгебра нужна, к сожалению,- сказала Мякишева, а то в духанах любая тварь
обсчитает - пернуть не успеешь.
- Да, пожалуй,- задумчиво согласился Веня.
- И ты думаешь, этого достаточно для жизни? - спросил я.
- Для жизни вот как раз это и нужно.
- Этого достаточно для смерти, Веня,- сказал я.- Только для смерти.
Сначала, возможно, не твоей. Потом, все равно, раньше или позже,- твоей.
Этого достаточно только для кратковременного выживания.
- Научный коммунизм это все, Альсан Петрович,- ответил Веня.- На самом деле
все просто. Кто выживет - тот и живет. Другого способа жить еще никто не
придумал.
Он встал, и сразу, с грохотом отодвигая стулья, поднялись все. Как
настоящий лидер, он пропустил всех остальных вперед, а когда кое-как
приспособленная под класс комната опустела, снова глянул на меня и
ободряюще улыбнулся.
- Вы не огорчайтесь, Альсан Петрович,- сказал он.- Мы лично вас даже
уважаем. Но от предмета вашего блевать охота. Раньше хоть раз в генсека
установки менялись, а теперь вообще - каждый свое долбит. И ведь всем ясно
давно, что других несет по кочкам, потому что для себя, любимого, место
чистит. Вон, при Мишке Сталина как несли. Сказали народу долгожданную
правду! И чего вышло? Опять за того же Сталина люди мрут. Батя мой летом
пошел на демонстрацию за этот сраный СССР - так приложили ему
демократизатором по шее неловко, тут же откинул копыта, только и успел
сказать: дескать, флаг наш красный подними повыше, пусть видят... А кто
видит, зачем видит - хрен его знает. Может, богу на небесах расскажет, да и
то вряд ли.
Он еще потоптался у двери - поразительно, но он мне сочувствовал!
Замечательный мальчик все-таки растет.
- До свидания,- сказал он.
- До свидания, Веня,- с симпатией сказал я.- Если в будущей четверти
передумаете - я, как юный пионер, всегда готов.
- Да что вы, Льсан Петрович! Зимой тут такое начнется!- и вышел.
Это, судя по всему, была правда. Заломив руки за спину, я неторопливо
подошел к окну. В сером свете хмурого позднего утра сквозь голые ветви
берез со второго этажа отчетливо просматривалась свинцовая полоса Ореджа и
работающие люди на нашем берегу. Картина отчетливо напоминала знакомые по
хроникальным фильмам кадры самоотверженого труда советских тыловых женщин в
сорок первом году. Рвы, надолбы, огневые точки...
В течение лета железные когорты совхоза "Ленсоветовский", усиленные двумя
десятками чеченских киллеров-профессионалов, которых директор колхоза снял
в так называемом Санкт-Петербурге, пообещав отдать подконтрольным Чечне
перекупщикам весь урожай совхозной капусты, теснили и теснили наших
гвардейцев, пока те не откатились до реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28