Вот и все,
думал он. Вот и все. Вот и перевернулись мои вектора.
Это станет привычным. Я очерствею, оглохну. Перестану
видеть, как сияет и зовет в сияние морской прибой. А если меня
почему-либо полюбит женщина, я и этого не увижу...
Был вечер. Алый закат наполнял пространство. Симагину
хотелось кричать. Он не чувствовал земли, словно катящийся ему
под ноги огонь поднял его и нес в бережной кровавой руке. Вокруг
были только безбрежный свет и гулкий огненный ветер. И Симагин
влился в этот ветер, глядя, как исполинский рубиновый диск
опадает в невообразимо далекую алую реку.
- Как легко, - пробормотал он. - Как высоко. Ветер стянул
слова с лица, свирепо размотал их длинные клейкие нити и поволок
в пустоту.
Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет,
И на дне мирового колодца
Он безумство свое проклянет.
И он взмыл в напряженно бьющийся, гудящий зенит.
- Подожди, - борясь со страхом сказал он. - Подожди!
Все замерло. Ветер остекленел, и Симагин, впечатанный в
него, словно в янтарь, исчезающе малой точкой повис над городом,
прервав исступленный полет.
Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит.
И, всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит.
А ушедший в ночные пещеры,
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас клыки.
Лиловое небо длинным языком плеснулось ему в лицо - он
сердито мотнул головой.
- Сейчас-сейчас, - пробормотал он. Ему казалось, что сию вот
минуту почти непостижимая истина откроется ему; он уже
чувствовал, как некое боковое мерцание, примериваясь, шершаво
клюнуло мозг.
Не избегнешь ты доли кровавой,
Что земным предназначила твердь.
Но молчи! Несравненное право -
Самому выбирать свою смерть.
- Ну, нет. - сказал Симагин.
ЖИЗНЬ
(продолжение)
А назавтра были развернуты разом все латентные точки рабочей
спектрограммы. И лаборатория сгрудилась и замерла у считывающих
пультов. И постаревший Володя, не знающий, куда девать пустые
руки с желтыми ногтями. И Вадим со взглядом, молящим: "Не
обмани". И сдержанный, одухотворенный Карамышев. И Вера, пытливо
прикусившая вишневые губы, с восхищением смотрела на экран.
Благоговейно умеряя дыхание, следили, как бьются под масштабными
сетками загадочные, непривычной конфигурации всплески, в которых
было... что?
Качественно иные состояния...
"Нелинейная стереометрия", - бросил Симагин стоявшему рядом
Карамышеву. Тот был прям и напряжен, как струна. Кивнул: "Вечером
я попробую разложить пару пиков по Риману". Мы успеем, думал
Симагин, сгорбившись и опершись обеими руками на пульт. На экране
трепетала жизнь следующего мира, и в этом мире уже начинали
вызревать следующие счастья и несчастья. Антошкины, быть может.
Мы успеем. Я все узнаю, думал Симагин. Господи, как тяжело.
Когда-нибудь я все узнаю и пойму. Наверное, тогда станет еще
тяжелее. Потому что рывком выдвинутся из мглы недомыслия давящие
глыбы прежних ошибок. Скорее бы.
Январь-апрель 1986,
Ленинград
(p) United Brainfuckers ltd., OCR Project 8-)
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
думал он. Вот и все. Вот и перевернулись мои вектора.
Это станет привычным. Я очерствею, оглохну. Перестану
видеть, как сияет и зовет в сияние морской прибой. А если меня
почему-либо полюбит женщина, я и этого не увижу...
Был вечер. Алый закат наполнял пространство. Симагину
хотелось кричать. Он не чувствовал земли, словно катящийся ему
под ноги огонь поднял его и нес в бережной кровавой руке. Вокруг
были только безбрежный свет и гулкий огненный ветер. И Симагин
влился в этот ветер, глядя, как исполинский рубиновый диск
опадает в невообразимо далекую алую реку.
- Как легко, - пробормотал он. - Как высоко. Ветер стянул
слова с лица, свирепо размотал их длинные клейкие нити и поволок
в пустоту.
Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет,
И на дне мирового колодца
Он безумство свое проклянет.
И он взмыл в напряженно бьющийся, гудящий зенит.
- Подожди, - борясь со страхом сказал он. - Подожди!
Все замерло. Ветер остекленел, и Симагин, впечатанный в
него, словно в янтарь, исчезающе малой точкой повис над городом,
прервав исступленный полет.
Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит.
И, всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит.
А ушедший в ночные пещеры,
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас клыки.
Лиловое небо длинным языком плеснулось ему в лицо - он
сердито мотнул головой.
- Сейчас-сейчас, - пробормотал он. Ему казалось, что сию вот
минуту почти непостижимая истина откроется ему; он уже
чувствовал, как некое боковое мерцание, примериваясь, шершаво
клюнуло мозг.
Не избегнешь ты доли кровавой,
Что земным предназначила твердь.
Но молчи! Несравненное право -
Самому выбирать свою смерть.
- Ну, нет. - сказал Симагин.
ЖИЗНЬ
(продолжение)
А назавтра были развернуты разом все латентные точки рабочей
спектрограммы. И лаборатория сгрудилась и замерла у считывающих
пультов. И постаревший Володя, не знающий, куда девать пустые
руки с желтыми ногтями. И Вадим со взглядом, молящим: "Не
обмани". И сдержанный, одухотворенный Карамышев. И Вера, пытливо
прикусившая вишневые губы, с восхищением смотрела на экран.
Благоговейно умеряя дыхание, следили, как бьются под масштабными
сетками загадочные, непривычной конфигурации всплески, в которых
было... что?
Качественно иные состояния...
"Нелинейная стереометрия", - бросил Симагин стоявшему рядом
Карамышеву. Тот был прям и напряжен, как струна. Кивнул: "Вечером
я попробую разложить пару пиков по Риману". Мы успеем, думал
Симагин, сгорбившись и опершись обеими руками на пульт. На экране
трепетала жизнь следующего мира, и в этом мире уже начинали
вызревать следующие счастья и несчастья. Антошкины, быть может.
Мы успеем. Я все узнаю, думал Симагин. Господи, как тяжело.
Когда-нибудь я все узнаю и пойму. Наверное, тогда станет еще
тяжелее. Потому что рывком выдвинутся из мглы недомыслия давящие
глыбы прежних ошибок. Скорее бы.
Январь-апрель 1986,
Ленинград
(p) United Brainfuckers ltd., OCR Project 8-)
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29