Сильные, красивые, добрые люди.
Иллюстрации к фантастическим романам начала шестидесятых
шевельнулись на пожелтевших страницах и вдруг начали стремительно
разбухать, как надуваемый к празднику воздушный шарик. Лучезарный
дракон будущего в дымке у горизонта запальчиво скрутился
нестерпимо сверкающими пружинистыми кольцами, вновь готовясь к
броску на эту химчистку и этот ларек. А ведь, пожалуй, накроет,
сладострастно трепеща, прикидывал Симагин. Неужто накроет
наконец?! Или опять химчистка и ларек увернутся и, переваливаясь
по-утиному, неуклюже, но шустро отбегут в сторонку?
А вокруг Антошки толпились бабульки и причитали, какой он
взрослый да смышленый. Антошка стоял, нахохлившись, глядя
исподлобья, и, едва завидев Симагина, бросился к нему, чтобы
спрятаться от похвал.
- В седьмом барабане, - деловито отчитался он. - Уже пять
минут вертят. С антиста... татиком. Ты им не вели меня так
хвалить. Как будто я очень глупый, что вещи сдать мне подвиг.
На них умильно смотрели со всех сторон. Симагин поднял
взвизгнувшего Антона на руки и подбросил к отечному трещиноватому
потолку.
- Ты чего?! - на всю химчистку с восторгом завопил Антон.
- Жить на свете - хорошо! - на всю химчистку с восторгом
завопил Симагин.
Дверь открыла Ася. По ее глазам Вербицкий сразу понял, что
пришел не вовремя, и заулыбался еще приветливее, втаскивая в
квартиру невыносимо тяжелый портфель.
- Здравствуйте, Асенька, - произнес Вербицкий задушевно и с
облегчением поставил портфель на пол. - Можно войти?
- Здравствуйте, Валерий, - отчужденно сказала она, не
скрывая неприязни. - Вы слышали передачу?
- Какую передачу?
- По радио. И по телевизору.
- Я ехал... Мы будем разговаривать на пороге?
- Проходите, - сказала Ася сухо.
- Я, собственно, на минутку, - приоткрыв портфель, он тронул
кнопку включателя и вынул небольшую, еле поместившуюся книгу. -
Брал у Андрея справочник, для работы... вот. Что за передача? У
вас такой вид, будто кто-то умер.
- Умер.
А, черт, подумал Вербицкий. Не повезло. Мне всегда не везет.
- Простите, - нерешительно выговорил он. - Тогда, может, мне
действительно лучше уйти?
Она пожала плечами. Вербицкий сглотнул.
- Ну хоть полчасика дайте отдохнуть, - попросил он,
принуждая себя заискивающе улыбнуться. - Я с таким трудом ехал.
- Конечно, полчасика дам, - ответила Ася. - Присаживайтесь.
Вот и все.
Вербицкому стало хорошо и спокойно. Все труды остались
позади. Словно он сел наконец в вагон поезда, на который никак не
мог достать билет, и поезд тронулся, перрон скользнул за окном,
провожающие машут и пропадают... Он почти видел, почти ощущал
стремительное биение прозрачных полей вокруг портфеля. Это Должно
было длиться около двадцати четырех минут. Через полчасика,
дорогая, ты уже не захочешь, чтобы я ушел; никогда не захочешь.
Его подмывало позлить эту женщину, увидеть ее неприязнь - тем
разительнее и сладостнее будет преображение. Интересно, как это
будет выглядеть? Симагин говорил - до трех метров. И расстояние
должно быть постоянным. Она села у стола. Достает. Или далеко?
Нет, все будет хорошо. Должно же хоть что-то быть хорошо. Он
смотрел на Асю из-за вагонного стекла, и сам не мог понять, что
чувствует, мысленно видя, как его воля, вековечная воля самца,
проросшая из архейских болот и вооруженная двадцатым веком,
сквозь тщетную одежду, сквозь обреченную, беспомощную наготу
вламывается прямо в душу и проворачивает там какой-то сокровенный
рычаг, непоправимо переключая эту стройную гордую женщину, как
стиральную машину или телевизор, - с программы на программу...
Поезд набирал ход.
- Неужели Андрей и по воскресеньям ходит в институт?
- Они с Антошкой ушли в химчистку. Очередь, конечно...
- Надо же... - бессмысленно проговорил Вербицкий. Две минуты
прошло. - Так что у вас случилось, Ася?
- Витя Лобов погиб.
- Лобов... погодите. Космонавт? Позавчера улетели.
- Да. Передали только что. Витя и еще двое вышли из станции
- они же начали собирать этот громадный телескоп. Микромодуль
сманеврировал чересчур резко, что ли... цапфы скафандра не
выдержали. Разгерметизация.
- Какой ужас, - сказал Вербицкий. Три минуты. Минуты
тянулись, распухали. Ведь две были уже так давно!
- Они с Андреем славно так дружили... хоть и редко виделись.
При мне - только однажды. Сидят на кухне - сплошной хохот, - Ася
подняла голову, увидела устремленный на нее взгляд, и лицо ее
захлопнулось. - Андрей и Виктор вместе учились в институте, -
сухо сообщила она.
- Вот оно что... Да... Космос... Мы с Андреем зачитывались
фантастикой в школе... Тогда это было модно, помните, быть
может... - Пять минут. Ася встала, взяла откуда-то тряпку и стала
неторопливо, почти демонстративно, стирать пыль со стола, с
серванта, с полок книжного шкафа. Вербицкий едва не вскочил,
чтобы силой усадить ее на место. Боже, неужели сорвется? Из-за
пыли?! - И плакали, когда погиб Комаров... Вы бы сели, Ася.
Занимаясь своим делом, она опять пожала плечами. Потом
повернулась к нему.
- Знаете, - чуть смущенно сказала она, - Андрей меня так
ругал, что я не успела прочесть ваши рассказы, Валерий. И
правильно ругал. Вы простите меня, Валерий, я действительно
как-то не успела... Если у вас будет возможность, пожалуйста...
"Уже!!" - размашисто крутнулось в голове у Вербицкого и тут
же утекло в какую-то щель, потому что продолжения не последовало,
и Ася, постояв, вновь принялась за проклятую пыль.
- Да пес с ними, Асенька, - сказал Вербицкий хрипло. - Вы
слишком на этом концентрируетесь. Пустяки. Бумажки. Захотите -
так прочтете, когда опубликуют. Меня же быстро публикуют.
Зачем я это, подумал он. Из-за чего горячусь? Через четверть
часа я стану для нее богом, молча и без усилий - уже одиннадцать
минут... Да сядь ты, дура!! Откуда я знаю, можно тебе ходить или
нет?!
Она отложила тряпку.
- Пойду чай поставлю, - сказала она и двинулась из комнаты,
и Вербицкий, уже не владея собой, вскочил с воплем:
- Не надо!
Она остановилась, изумленно глядя на него.
Эта заминка ее спасла. Микроискажения подсадки и без того
уже были на грани летальности. Положение усугублялось тем, что
внешний спектр подсаживался без фильтрации, всплошную, через
случайные резонансы отнюдь не всех латентных точек, зато вместе с
участками, не имевшими отношения к делу - такими, например, как
садомазохистский регистр, - отламывая и перекрывая недопустимо
обширную для одного сеанса область психики. Если бы Ася к тому же
вышла из зоны облучения до окончания операции, ее смерть была бы
неминуема.
- Правда, - выдохнул Вербицкий. - Не стоит. Я не хочу. Я уже
пойду сейчас.
Она пожала плечами и сказала:
- Ну, мои захотят. На улице духота, а Симагин чай любит...
И пошла, пошла мимо...
И вдруг запрокинула голову, накрыв лицо рукой. Видно было,
как ее качнуло, - она едва не упала. Что это с ней, с испуганным
раздражением подумал Вербицкий и тут же сообразил - Симагин ведь
хвастался прошлый раз, она ждет ребенка. Затошнило, наверное.
Будь я женщиной, невольно подумал он, ни за что бы...
Ася напряженно опустилась на краешек кресла и обмякла,
окунув лицо в ладони, уложенные на стол. Ее волосы растеклись
бессильной темной пеной.
- Что с вами, Асенька? - озабоченно спросил Вербицкий. - Вам
нехорошо?
Она с усилием подняла голову и исподлобья глянула на него.
- Мне хорошо.
У нее была восковая кожа и потухшие глаза - оставалось
только удивляться стремительности перемены. Эта перемена решила
все. Мгновения отслаивались, отщелкивались все быстрее. Вербицкий
всей кожей ощущал их упругое проскальзывание. И с каждым
мгновением эта женщина становилась его. Быть сторонним
наблюдателем этого было легко и странно. Пощелкивали рельсы, он
ехал в вагоне, работал машинист, тепловоз работал, он лишь ехал.
Они молчали.
Словно какой-то будильник прозвенел. Время истекло.
Вербицкий дрожал от возбуждения, лицо его горело.
- Я ухожу, но... запомните. Я не хочу оставлять вас. Мне
страшно оставлять вас, - он облизнул губы. Теперь она должна
понять, ведь все это правда. Ведь у них одна правда уже. - Здесь
вы разучитесь чувствовать и мыслить, я же знаю...
Ася встала и тут же опять рухнула, со всхлипом втянув
воздух.
- Господи, - едва не плача, пробормотала она, - ну где же
Симагин?
- Что?! - не веря себе, переспросил Вербицкий. Внутри у него
все оборвалось. - Что?!
В замке звякнул ключ, и, совсем как в первый день,
непостижимым и неподвластным сверкающим сгустком женщина
пронеслась мимо, черный костер волос опалил Вербицкому щеку своим
летящим касанием.
Он. Долгожданный, надежный. Она льнула к Симагину, пытаясь,
как вода, растечься по нему, чтобы не быть самой. Теперь все
будет хорошо. Пришел - и сразу легче. Так и всегда. Прогони его,
прогони. Я так ждала. А теперь что-то случилось. Но я все равно
ждала. Только у меня нет сил, даже стоять не получается, идем
скорее в комнату, только прежде прогони, я не могу видеть этих
пустых глаз, мне хочется драться, но сил не стало, я сперва
решила, что это твой, наш, во мне, подал первый знак, но это не
он, ну скорее...
- Дядя Витя погиб, - сообщил Антошка из-за спины Симагина.
- Да, - она шевельнула губами, но даже не услышала себя.
- Валерка... Здравствуй, Валерка. Ты давно здесь?
- С час.
- Знаешь?
- Ася сказала.
Прогони его, милый! Ты даже не увидишь, что мне так плохо,
только если умру, увидишь, но я не умру, как же я могу тебя
оставить, я же знаю, что тебе нужна, прогони...
- Асенька... Заждалась нас? У, ладошки-то какие холодные, -
он взял ее руки в свои, поднес к губам, и она зажмурилась даже,
запрокинулась, перетекая в свои ладони навстречу его целительному
дыханию. - Сейчас кофейку выпьем. Представляешь, на углу
растворяшку выбросили. Из окон траурное сообщение, а народ банки
хватает, по штуке в руки... И я схватил... А ты что, уходишь? С
ума совсем!
- Да знаешь, я просто по пути зашел - справочник вернуть.
- Брось, Валера, посиди еще, куда спешить. Воскресенье.
- Это у вас воскресенье отдых. Работаете от звонка до
звонка. Наш рабочий день не нормирован, и выходных нет.
- Да перестань...
Их голоса доносились как сквозь вату. Ася почти лежала на
груди Симагина, ноги подгибались. Мир кружился то быстрее, то
медленнее - она боялась открыть глаза.
- Нет, Андрей, я спешу. Спешу! Ну не уговаривай!! Вербицкий
не мог здесь больше оставаться. Он был на грани истерики - воздух
жег, жег пол через подошвы туфель; хотелось истошно завыть и
расколошматить об стенку, нет, об симагинскую самодовольную морду
этот нестерпимо тяжелый портфель. Сволочь! Подлец! Обманул -
меня, друга, мы же с детства вместе! Что он соврал мне, чего не
досказал - разве выяснишь теперь? Какой позор! Какое унижение -
не удалось!!
Ничего не могу, ничего. Одни словеса, не нужные никому.
- Ну, как знаешь, - грустно сдался Симагин. - Я понимаю... Ты
извини, мы сегодня неприветливые. Заходи, как сможешь.
- Конечно! - в лихорадке кричал Вербицкий. - Обязательно!
Симагин бережно отстранил Асю и протопал на кухню. И недомогание
накинулось снова. Она даже застонала, или ахнула протяжно, когда
тошнотворный ком вдруг болезненно скользнул в горло, а оттуда
толкнулся в голову и превратился в ледяной обруч, натуго
стянувший виски. Удивленная и напуганная, она откинулась на стену
спиной. Сейчас, уговаривала она себя. Потерпи. Вот он вернется, и
все опять пройдет. Погода замечательная, пойдем в парк. Ему же
надо сил набраться. До конгресса неделя, а знаю я эти конгрессы,
прошлый раз вернулся от усталости сизый. С чего это я
расхандрилась? Свинство какое! Дрыхла чуть не до полудня, пока
мужики по очередям маялись, - и привет. А ну, Аська, кончай
дурить! Ох, я тоже так устала.
- Слушай, гений, - громко и развязно спросил Вербицкий, - ты
никак опять меня провожать собрался?
- Угу, выйдем вместе. Я до почты дойду, телеграмму дам
Витиной жене. Ох, Валера! Как Витьку-то жалко! Он ведь сам этот
телескоп и конструировал. Не один, конечно... Все кричал:
орбитальный! Уникальный! Разрешающая способность! Вот как бывает.
Сам придумал, и сам...
- Кто на Голгофу лезет, крест для себя всегда на себе
тащит... Уж если лезешь - будь готов...
Лязгнула, закрываясь, дверь, и стало тихо. Это хорошо.
Прошлепал к себе Антошка. Это хорошо. Стены валились на Асю, ее
знобило. Пока он вышел, надо выздороветь. Что бы принять?
Анальгин? Корвалол? Корвалол, кажется, кончился... Успею.
Успею-успею. Она ничком упала на диван. Витя погиб, а тут еще я
отсвечиваю... Надо было взять подушку. Надо было укрыться. Уже не
встать. Да что я, не болела никогда? Миллион раз! А кто это
видел? Никто. И сейчас не увидит. Он вернется, я встану, как ни в
чем не бывало, и все будет хорошо. Все будет хорошо. Он войдет, я
встану и улыбнусь, и даже не надо будет себя заставлять - просто
он войдет. Головокружение не ослабевало, Асе было очень холодно,
и вдруг резкая, короткая боль прошила ее по позвоночнику. Она
вскрикнула, судорожно распрямившись на диване. Боль тут же
прошла, и лишь слабый ее отголосок, память тела о внезапном
страдании, медленно таял там, где полыхнул стальной огонь. Ася
осторожно вздохнула, и тут ее ударило еще раз - она, не издав ни
звука, скорчилась и прокусила губу. Да что же это?! Она была в
панике. Что вдруг?! Из глаз выхлестнули слезы - от страха, и
негодования, и бессилия. Он сейчас уже придет! Она с усилием
раздвинула веки - свет был болезненным и едким, она не успела
разобрать, что показывают часы, глаза захлопнулись вновь. Еще
удар, сильнее прежних, грубо и подло распорол ее ослепляющим
лезвием. "Симагин!!" - закричала она в ужасе, но не услышала
себя. Язык был громаден и сух, чудовищной шершавой массой
загромождал рот. Кровь гудела в ушах, нестерпимый колючий обруч
снова стиснул голову так, что перед зажмуренными глазами брызнули
искры. Господи, да что это? Откуда? Я умираю. Симагин, я умираю!
Как же так вдруг?.. Словно издалека она услышала звук двери и, не
в силах разорвать сросшиеся веки, вышвырнула себя из дивана,
поставила на ноги. Глаза открылись, ломающийся в диком танце пол
бросился в лицо, руки сами нашли какую-то опору - кажется,
стену... устояла. Вошел Симагин - маленький, изогнутый, словно в
перевернутом бинокле.
- Наконец-то, - проговорила Ася, едва проворачивая удушающую
глыбу языка в ссохшемся рту. - Я уж заждалась, Андрюша. Дал
телеграмму? От меня не забыл подписать? Как погода?
Далекое лицо Симагина странно дергалось. Ася хотела еще
что-то сказать, но тут стену будто вышибли. Диван косо налетел
снизу. Что так смотришь? Видишь, не могу. Мне казалось, я все
могу, но что-то смещается, и ничего нельзя сделать. Ну не смотри,
я не должна быть такой, когда ты рядом, ты же чудотворец, ты
всегда мог снять любую усталость и любую боль, и теперь это из-за
меня, это я виновата, что ты не можешь... посиди тихонько, с
Тошкой поиграй... Обед разогрей, я полежу - и пройдет. Она уже
ничего не видела. Тело разламывалось от блуждающих взрывов
ослепительной боли, стало чужим, и сквозь эту чужесть она ощущала
бесконечно далекие, бесконечно слабые прикосновения. Кажется,
подложил подушку. Кажется, укрыл. Ласковый, ласковый - а я!! Даже
сейчас она чувствовала, с какой пронзительной заботой его руки
укладывают и укутывают ее сломанное, измочаленное непонятной
бедой тело - проклятое, оно предало эти руки, оно не отзывалось,
оно не могло!
- Симагин, - напрягаясь, выговорила Ася. - Ты не беспокойся, я
сейчас... - он, прильнув к ее губам ухом, едва разбирал
мучительный, надтреснутый шепот. - Ты поешь пока... Ты не бойся, у
меня так уже было, когда Тошку ждала... Ничего особенного.
...Ася проснулась и долго не могла понять, почему она спит,
а за окном светло. Потом вспомнила. Происшедшее казалось
кошмарным сном - нигде не болело, мир был тверд, ярок. Дикое
желание, словно сладким уксусом, пропитывало плоть. Она
осторожно, еще боясь, еще не веря, откинула одеяло и спустила
ноги с дивана. Ничего не произошло. Она тихонько засмеялась. И
встала.
Дело шло к шести. Наползли лохматые красивые тучи и повисли,
готовые пролиться. Ася опять засмеялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29