ВЕРНАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ


Я сидел и разглядывал настенный календарь. Календарь был большой и
красивый - импортный. Шел июнь месяц, первое число, и он был перевернут на
новый лист. На этом листе, как впрочем и на всех остальных, красовалось
изображение обнаженной девушки. Вернее, почти обнаженной. Именно последний
факт и заботил меня больше всего.
Красотка стояла в соблазнительной позе, подцепив большими пальцами
рук единственный предмет своего туалета - маленькие трусики-бикини, - и,
как будто бы совсем уже решившись их снять. Но в глазах ее читалось
все-таки некоторое сомнение: а в надежные ли руки попадет после свершения
этого действия все то, что у нее еще останется, и что снять с себя просто
невозможно? Мне хотелось подбодрить ее, и я даже мысленно представил себе,
что бы сделал я своими вне всякого сомнения надежными руками, окажись
рядом с ней в такой ответственный момент...
- Соколов, ты меня слушаешь? - прервал напряженную творческую работу
моего мозга до боли знакомый хрипловатый голос.
- Как свою маму, - заверил я его обладателя, повернув голову к
редакторскому столу.
Звали главного редактора Андрей Васильевич Поддубный. В наших
газетных кулуарах поговаривали, что он - то ли правнук, то ли праправнук
знаменитого борца, однако, глядя на него, поверить в это было трудно. При
росте чуть более метра шестидесяти он был невероятно худ и смахивал скорее
на потомка коверного клоуна из цирка лилипутов.
Несмотря на столь подкачавшую внешность, Андрей Васильевич, вне
всякого сомнения, был личностью выдающейся. Это до любого доходило сразу
же, едва ему доводилось заглянуть Поддубному в глаза. На невзрачном лице
старого комсомольского работника-непросыхайки глаза эти смотрелись словно
два рентгеновских аппарата.
Начинал Поддубный в заводской многотиражке, а потом перешел на работу
в областную комсомольскую газету. С приходом "гласности" он и еще
несколько его товарищей отпочковались и основали городской ежедневник "Про
нас", в котором Андрей Васильевич и стал главным редактором.
Издание это отличалось ото всех прочих городских газет, как бы это
поточнее сказать, жизненностью. Ну, например, если все остальные городские
печатные средства информации давали на одной полосе выступление мэра перед
ассоциацией "Офицерские жены - за супружескую верность", а на другой - его
же беседу с экономистами из местного университета, то мы, при той же
первой полосе, на второй давали статью о веселых ночных похождениях самого
мэра, что в контрасте и давало читателю ощущение вот той самой
жизненности.
За умение найти такие вот правдивые жилки нашего бытия Андрея
Васильевича в городе и уважали. И, конечно, побаивались и ненавидели -
особенно, власть имущие. А для тридцати девяти лет, согласитесь, это - не
такой уж и плохой результат.
Поясню также, что именно я в основном и был сборщиком материалов и
автором большинства наиболее "жизненных" статей. Говоря проще, я был
лучшим репортером светской и скандальной хроники - и, - единственным,
поскольку общее количество сотрудников газеты было невелико.
В "Про нас" я работал два года, а до этого понемногу перебивался,
инженеря на "потаскухе", о которой речь еще впереди, и пописывая едкие
статейки о городских реалиях в различные издания. Статейки шли неплохо, и,
в конце концов, Поддубный пригласил меня к себе в штат, на что я
немедленно согласился, так как всегда мечтал о вольной жизни без проходных
и пропусков.
- Значит, ты все понял, - продолжил шеф. - Сейчас погонишь к... - он
заглянул в бумажку, - Юсуфу Керим-оглы, а вечером с фотографом идешь на
концерт Платонова и без интервью оттуда не возвращаешься. Пропуска
заберешь у секретаря.
Кто такой был Керим-оглы, я знал. Лет шесть назад братья-поляки
начали строить в нашем городе четырехзвездочный отель. Затем братству
пришел конец, и они смотали удочки, бросив строительство на полдороге. И
только спустя три года после этого городской администрации удалось
заключить соглашение с какой-то турецкой строительной фирмой, которая
согласилась довести до ума мрачное наследие советско-польской дружбы. И
сделала это менее чем за год - на завтрашний день была намечена
торжественная сдача объекта. А Керим-оглы как раз и был теперь начальником
этой стройки.
Здесь еще наверное следует отметить то, что неблагозвучное выражение
"Керим-оглы" было именем, а не фамилией этого персонажа; фамилия же его
выглядела чуть попристойней - Юсуф. Но поскольку согласно правилам его
народа фамилия всегда пишется перед именем, то представители моего народа,
с правилами этими в большинстве своем ознакомиться не удосужившиеся,
обычно звали уважаемого начальника стройки запанибрата - по имени, - сами
зачастую даже не подозревая об этом.
- Ну да, как ехать брать интервью у этого козла, так я, а как на
халяву жрать и пить на банкете по случаю подписания акта о приемке, так,
небось, она поедет, - попытался я выразить свое недовольство полученным
заданием, выразительно кивнув в сторону Леночки Ерохиной.
Леночка была конфеткой. Ей симпатизировали все - от Поддубного до
мальчишек-распространителей. Я не был исключением. Но она в своих ответных
чувствах была холодна как лед. Скорее даже, как мороженое. Сладкое
шоколадное мороженое, заставить которое хоть чуточку оттаять, несмотря на
все мои многочисленные попытки, мне так и не удалось. Отвечала в нашей
газете эта аппетитная ледышка за официальную хронику.
- Так она там, в отличие от тебя, вести себя прилично будет, -
отпарировал главный. - Вспомни, что ты отмочил на приеме по случаю приезда
к нам посла Ганы.
Я вспомнил. На приеме водка лилась рекой, и я, порядочно
поднагрузившись, решил, что неплохо было бы сделать какой-нибудь
сенсационный снимок. Ничего лучшего, чем залезть под главный стол с
фотоаппаратом со вспышкой и начать им там щелкать, мне в голову не пришло.
Фотографии, надо вам сказать, несмотря на весь мой непрофессионализм
в этом деле, усугубленный к тому же состоянием сильного алкогольного
опьянения, получились отменные. Я до сих пор готов поклясться, что на
одной из них отчетливо видно, как кто-то залезает рукой под юбку к жене
посла. Жену можно легко определить по черным ногам, а вот с идентификацией
обладателя руки выходит промашка - белых мужиков там было навалом.
Наверное, поэтому шеф и отказался печатать этот снимок, впрочем, как и все
остальные.
Леночка насмешливо фыркнула. На меня эти воспоминания вкупе с ее
фырканьем подействовали угнетающе, и я, решив отвлечься, вновь перевел
свой взгляд на календарь. Трусики на красотке к этому времени уже успели
чуть опуститься - так мне по крайней мере показалось. Я принялся
высчитывать, успеет ли она, действуя такими темпами, снять их, если не
полностью, то хотя бы в достаточно удовлетворяющей меня степени, до конца
месяца, или же кульминационный момент наступит лишь в июле, когда
безжалостный шеф уже перелистнет календарь.
- ...И от Платонова, повторяю, без интервью не возвращайся, - опять
прервал мои размышления Поддубный.
Я вздохнул. В отличие от имени Керим-оглы фамилия Платонова мне
абсолютно ничего не говорила, хотя ее-то шеф как раз произнес без бумажки.
Пришлось спросить.
- А кто такой этот Платонов?
Со стороны Ерохиной опять послышалось фырканье. Главный же посмотрел
на меня так, будто бы я поинтересовался у него, кто такой Поддубный - Иван
или Андрей, - неважно.
- Ну ты даешь! А еще репортер светской хроники! Где ты был последние
две недели? Весь город только об этом и говорит! К нам приезжает известный
певец, ярчайшая звезда, секс-идол молодежи, особенно женской ее половины -
сам Андрей Платонов, - в голосе шефа прозвучала нескрываемая ирония.
- Секс-идол молодежи? - удивился я. - Он что - круче меня?!
На этот раз фырканье напоминало звуки, издаваемые довольной свиньей
при купании в луже грязи размером с ту, что располагалась по соседству с
моим домом.
Я перевел взгляд на всеобщую любимицу. Она в это время как раз
рассматривала меня. Ее каштановые волосы были чуть растрепаны, на губах
играла улыбка, а в карих глазах поблескивали озорные искорки. У меня
возникло подозрение, что это отблески льдины, засевшей внутри, но вроде бы
начинавшей подтаивать.
- Наверное, мама плохо воспитывала вас в детстве, - добродушно
обратился я к Леночке. - Вероятно, она забыла вам сказать, что девочке в
период полового созревания надлежит сдерживать свои эмоции, особенно в
присутствии большого количества мужчин...
- И особенно секс-идолов, - вставил Валерка Потайчук, невысокий
длинноволосый шатен, ведавший криминальной хроникой.
- ...А вообще, - продолжил я, не обратив на его тираду никакого
внимания, - это даже хорошо, что вы начали издавать звуки, хотя бы пока и
нечленораздельные, но бесспорно говорящие о том, что вы становитесь
неравнодушной к некоторым проявлениям человеческой жизни, в частности, к
интимным ее сторонам...
- Хватит! - шеф стукнул кулаком по столу. - Выяснение отношений
производите в нерабочее время, а сейчас все свободны, точнее - заняты, - с
этими словами он уткнулся носом в какие-то листки, давая понять, что
совещание закончилось.
Сидевшие по обе стороны стола стали подниматься и потихоньку
вытягиваться в коридор. Я тоже встал, но в голову мне пришла одна мысль, и
я решил немного подзадержаться.
- Ну, - оторвал Поддубный голову от бумаг, когда мы остались одни.
- Платонов, конечно, согласия на интервью не давал, -
полувопросительно произнес я. Андрей Васильевич недовольно кивнул.
Я достаточно хорошо знал этот тип молодых наглецов, возомнивших себя
героями масс. Заносчивые мальчики, либо глупые и совершенно не сознающие,
что являются всего лишь калифами на час, либо, наоборот, отлично это
понимающие и спешащие состричь купоны со своей популярности.
- Его популярность на самом деле достаточно велика, - заметил шеф. -
Ты, конечно, тоже его слыхал, только не запомнил. Он поет это, как там
его, - он щелкнул пальцами, - "Я - герой, я - мужик, я - самец, я -
российского секса отец".
- М-да, - промычал я. Такие заявочки не предвещали легкой добычи в
плане интервью.
- Пропуска у секретаря, поедешь с Тихоновым, - заключил Поддубный. -
Интервью вари, чем круче - тем лучше.
Тихонов был лучшим фотографом нашего издания. Но мне он в данном
случае совершенно не подходил, поскольку сегодня я собирался заставить
секс-идола российской молодежи малость поработать и на меня.
- Андрей Васильевич, а можно я сам фотографа подберу, - обратился я к
Поддубному.
- А чем тебе Василий не подходит? - удивился тот.
- Ну тут нужен человек специфический, с некоторыми особенностями
телосложения и характера, - заюлил я.
Главный пожал плечами.
- Делай как хочешь. Лишь бы интервью было.
Я изобразил на лице благодарную улыбку и направился к двери.
- Да, - остановил меня Поддубный, - сейчас поедешь к... - он опять
стал искать бумажку.
- Керим-оглы, - с готовностью подсказал я.
- Да, оглы, - согласился шеф. - Так вот там, чтобы никаких выходок.
Нормальное деловое интервью, с благодарностями и пожатием рук -
позитивчик, так сказать.
- Обижаете, - развел я руками. - Все и сам понимаю.
Выйдя из кабинета главного редактора, я скорчил гримасу, которая
должна была показать всем окружающим переполнявшее меня отвращение к
предстоящей рутинной работе по выдаиванию турецкого паши местного
значения.
Первым, вернее, первой из окружающих ее увидела машинистка Катенька -
миленькая брюнетка с пышными формами.
- Алеша, что с тобой, зуб болит? - она с участием заглянула мне в
лицо.
- Нет, - прохрипел я, - аппендицит. Острый. Срочно надо вниз. Мне
одному не дойти.
- Ой, - всполошилась она. - Пошли, я тебе помогу. Обопрись на меня.
Я охотно выполнил ее просьбу. Моя рука скользнула к ней талию и
оперлась о бедро, крепко захватив при этом пальцами его мягкую заднюю
часть.
- Выше не могу, - простонал я со страдальческой миной, - рука почти
не действует.
В этот момент из одного из кабинетов в коридор вышла Леночка Ерохина.
Увидев меня, согнувшегося пополам, с перекошенной рожей и рукой на
катенькиной, гм... талии, она не удержалась и снова фыркнула.
- Секс-идол за работой. Очередная трудовая победа.
Я резко выпрямился, убрал руку и постарался придать лицу выражение
Патриарха Всея Руси, скорбящего о несовершенстве человеческом.
- У меня есть к тебе дело, Елена.
- Да ну?! - удивилась она. - Ты хочешь, чтобы я поддержала тебя с
другой стороны?
- Нет, нет, нет, - замахал я руками. - Дело совершенно иного рода.
Конфиденциальное - пойдем куда-нибудь поговорим.
- Эй, - раздался сзади голос Кати, - Так ты не болен?
Я спрятал левую руку за спину и стал показывать ей, чтобы уходила.
- Нет, Лен, ты посмотри, - завозмущалась та. - Прикинулся больным, а
самому лишь бы покрепче за что-нибудь ухватиться.
- Не за что-нибудь, - живо отреагировал я, - а только за определенные
места. И я и вправду болен - мне сейчас ехать интервьюировать одного
янычара. А у него знаешь ятаган какой - чуть что не так, и...
- Хоть бы он тебе этим ятаганом одно место "и...", - гневно
произнесла машинистка и удалилась.
- Ну, - задумчиво проговорило ледяное чудо, приблизившись ко мне, -
какие у тебя возникли мысли на сей раз?
- Как всегда - гениальные, - широко улыбнулся я. - Ты ведь знаешь,
что я сегодня иду на концерт звезды эстрады и буду брать у нее интервью. И
иду не один, а с фотографом. Но поскольку фотографировать я достаточно
хорошо умею и сам, то второй дефицитный пропуск на столь потрясное
мероприятие я хочу дать, ну, просто хорошему человеку, - я выжидательно
посмотрел на Ерохину.
Она никак не отреагировала на все это, только взгляд ее стал еще
более задумчивым. Я снова улыбнулся.
- Ну?
- Слушай, Алексей, - Леночка медленно покачала головой. - Я никогда
не думала, что ты такой тупой. Неужели ты действительно думаешь, что если
один недоделок, пользуясь наивностью и занятостью другого недоделка, добыл
пропуск на концерт третьего недоделка, то четвертым недоделком в этой
компании буду я? - она снова покачала головой, медленно повернулась и
пошла прочь.
- Э-э-э, - протянул я и сглотнул слюну. Леночка в это время уже
скрылась за дверью ближайшего кабинета.
Мне очень хотелось пойти к шефу и рассказать ему, за кого его здесь
держат, но я с самого рождения почему-то считал себя порядочным человеком.
Да даже если бы и не считал, то этот поступок все равно бы ни к чему не
привел, так как всем было известно, что Ерохиной было позволено все. Если
бы она только захотела, то могла бы без малейшего ущерба для себя каждый
день ездить на Поддубном верхом, конечно, коли это позволяли бы делать его
физические кондиции. Да, честно говоря, я и сам бы ее с удовольствием
покатал.
Тяжело вздохнув, я отправился исправлять положение. Машинистка Катя
сидела в своей комнатушке. Ее должность у нас была одна, и поэтому ей
выделили отдельный закуток, дабы непрерывный треск машинки не очень мешал
остальным. Я вошел к ней в логово и принял смущенный вид. Катя не обратила
на меня ни малейшего внимания, продолжая быстро перепечатывать какую-то
статью.
- Я пришел к тебе, - начал я, понурив голову, - чувствуя свою вину, и
посему приношу свои искренние соболез... - я запнулся, - извинения.
Ноль внимания.
- А умеешь ли ты фотографировать, Екатерина? - вопросил я.
Плевать на нас хотели.
- Дело в том, что я настолько глубоко проникся чувством своей вины,
что упросил шефа предоставить мне возможность самому выбрать фотографа, с
которым я сегодня пойду на концерт Андрея Платонова. Я ведь подумал, что
такая симпатичная современная девушка как ты несомненно умеет
фотографировать.
Как только я произнес имя отца российского секса, треск мгновенно
прекратился, и все внимание машинистки переключилось на меня.
- Я не умею, - смущенно призналась она. - Но я научусь. Я сейчас
допечатаю и сразу же пойду к Ваське Тихонову учиться. Ты меня правда
возьмешь с собой?
- Ну, конечно, - великодушно произнес я. - Обязательно.
- Да я и не сержусь на тебя совершенно, Алешенька, - с улыбкой
произнесла Катя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20