Вы все
увидите. Только благодаря верному другу я узнал об этом и
сейчас сам увижу все это собственными глазами. И тем, что я
здесь, и тем, что мне удалось спасти вас (теперь это стало
ясно!), и, более того, спасением чести вашей сестры вы обязаны
Хадж-Еве!
-- Благородная женщина!
-- Тсс! Они близко. Я слышу топот копыт. Раз, два, три...
Да, это, должно быть, они. Взгляните-ка туда!
Я взглянул в указанном направлении. Небольшая группа
всадников выехала из лесу и стремительным галопом понеслась к
поляне. Пришпорив лошадей, они с громкими криками мчались
вскачь прямо в середину лагеря. Домчавшись до него, они
разрядили свои пистолеты в воздух и, продолжая кричать,
поскакали к противоположной стороне поляны.
Это были белые, что меня крайне удивило. Но еще больше
меня удивило то, что я их знал. По крайней мере, мне были
знакомы их лица... Эти люди -- самые отъявленные негодяи из
нашего поселка. Но третий сюрприз ожидал меня, когда я
пристальнее вгляделся в их предводителя. Его-то я знал очень
хорошо: это был сам Аренс Ринггольд!
Не успел я оправиться от третьей неожиданности, как меня
уже ожидала четвертая. Негры и индейцы ямасси, по-видимому
испугавшись этого нападения, разбежались и попрятались в кусты.
Они громко вопили и, удирая, тоже стреляли из пистолетов в
воздух.
Тайна за тайной! Что все это значило?
Я собирался уже снова обратиться с вопросом к своему
другу, но заметил, что он занят и, видимо, не хочет, чтобы его
отвлекали. Он осматривал ружье, как бы проверяя прицел.
Снова взглянув на поляну, я увидел, что Ринггольд подъехал
к моей сестре и остановился. Я слышал, как он назвал ее по
имени и произнес несколько любезных фраз. Он приготовился сойти
с лошади, в то время как его спутники продолжали с криками
носиться по поляне и стрелять в воздух.
-- Его час пробил, -- произнес Оцеола и бесшумно двинулся
вперед. -- Давно уж он заслуживает кары, и наконец она
свершится!
С этими словами он вышел на открытое место.
Я видел, как он поднял ружье. Дуло его было направлено
прямо на Ринггольда. В следующее мгновение раздался выстрел.
Пронзительное восклицание "Кахакуине!" сорвалось с губ Оцеолы.
Лошадь Ринггольда бросилась в сторону с пустым седлом, а сам он
свалился на траву и начал судорожно биться.
Среди его спутников раздались крики ужаса. Не сказав ни
слова ни своему раненому предводителю, ни человеку, стрелявшему
в него, они мгновенно скрылись в кустах.
-- Прицел был неточен, -- холодно заметил Оцеола: -- он
еще жив. Я слишком многое перенес по вине этого негодяя, но
все-таки я пощадил бы его, если бы не данная мною клятва.
Клятву я должен сдержать! Он умрет!
С этими словами он бросился к Ринггольду, который уже
приподнялся и пытался уползти в кусты, словно еще надеясь
спастись. У негодяя вырвался дикий вопль ужаса, когда он
увидел, что грозный мститель настигает его. Последний раз в
жизни я услышал его голос.
В несколько прыжков Оцеола очутился рядом с ним. Длинный
нож сверкнул в воздухе и опустился с такой быстротой, что едва
можно было различить удар.
Это был смертельный удар. Ноги Ринггольда подкосились, и
он рухнул мертвым на том самом месте, где его настиг Оцеола, --
его застывшее тело так и осталось скорченным.
-- Это четвертый и последний из моих врагов, -- промолвил
вождь, возвращаясь ко мне. -- Последний, кому я поклялся
отомстить!
-- А Скотт? -- спросил я.
-- Это третий, и он был убит вчера вот этой рукой... До
сих пор, -- продолжал Оцеола после минутного молчания, -- я
сражался, чтобы отомстить, и я отомстил. Я удовлетворен, и
теперь... -- Последовала большая пауза.
-- И теперь? -- машинально переспросил я.
-- Теперь мне все равно, когда они убьют меня!
Произнеся эти странные слова, Оцеола опустился на упавшее
дерево и закрыл лицо руками. Я понял, что он не ждет
возражений.
В голосе Оцеолы звучала грусть, как будто какая-то
глубокая, неодолимая скорбь таилась в его сердце. С ней нельзя
было совладать, ее нельзя было смягчить словами утешения. Я уже
давно заметил это. В такую минуту лучше всего было оставить его
одного, и я тихо отошел в сторону.
Через несколько секунд сестра была уже в моих объятиях. А
рядом Черный Джек утешал Виолу, прижимая ее к своей черной
груди.
Его старого соперника нигде не было видно. Во время
ложного нападения Желтый Джек последовал примеру своих
подчиненных и скрылся в лесу, и, хотя теперь большая часть их
возвратилась в лагерь, желтого вождя и след простыл.
Его отсутствие возбудило у Оцеолы подозрение. Энергия и
решимость вернулись к нему. Он созвал своих воинов и отправил
нескольких человек на поиски мулата. Но они нигде не нашли его
и прискакали обратно. Один из воинов объяснил, в чем дело: у
Ринггольда было пять спутников, а внимательно всматриваясь в
дорогу, индеец обнаружил следы шести лошадей.
Это известие, по-видимому, произвело на Оцеолу не очень
приятное впечатление. Он вновь отправил воинов на поиски и
приказал во что бы то ни стало доставить к нему мулата живым
или мертвым.
Строгость, с которой был отдан этот приказ, говорила о
том, что Оцеола начал сомневаться в верности Желтого Джека.
Воины, по-видимому, разделяли подозрения своего вождя.
Партия патриотов, много претерпевшая за последнее время,
значительно уменьшилась. Несколько небольших племен, уставших
от войны и доведенных голодом до отчаяния, последовали примеру
племени Оматлы и прекратили сопротивление. До сих пор индейцы
одерживали победы во всех схватках. Но они не понимали, что
белые имеют решающее превосходство в силах и, рано или поздно,
окончательная победа будет за ними. Чувство мести за долгие
годы несправедливости и угнетения сначала вдохновляло их, но
они отомстили полной мерой и удовлетворились этим. Любовь к
родине, привязанность к земле своих предков, чувство
патриотизма -- все это было брошено на одну чашу весов, а на
другой был ужас перед полной и неизбежной гибелью. И вторая
чаша перетянула.
Боевой пыл начал понемногу угасать. Уже шли переговоры о
мире. Индейцы вынуждены были сложить оружие и согласиться на
переселение в другие земли. Сам Оцеола не мог бы удержать свой
народ: семинолы все равно приняли бы условия мира. Да и вряд ли
он стал бы их удерживать. Одаренный исключительным даром
предвидения, он знал силу и особенности своих врагов. Он
предвидел все бедствия, которые могли бы обрушиться на его
соотечественников и его родину. Выбора не было!
Именно это предчувствие грядущих бед и явилось подлинной
причиной грусти, отпечаток которой лежал на всех его поступках,
на всех словах... А может быть, к этому примешивалась и
глубокая личная скорбь -- мучительная и безнадежная любовь к
девушке, которую он никогда не мог надеяться назвать своей
женой.
Я очень волновался, когда молодой вождь подошел к моей
сестре. Даже теперь я все еще был жертвой гнетущих подозрений и
следил за обоими с неослабевающим вниманием.
Но мои подозрения безусловно обманули меня. Ни Оцеола, ни
сестра не дали мне ни малейшего повода к беспокойству. Молодой
вождь держал себя скромно и вежливо. Во взгляде сестры можно
было прочесть только горячую благодарность.
-- Мисс Рэндольф, я должен просить у вас прощения за
сцену, свидетельницей которой вам пришлось быть. Но я не мог
позволить уйти этому человеку. Госпожа, он был не только вашим,
но и нашим величайшим врагом. С помощью мулата он разыграл это
ложное нападение, надеясь заставить вас стать его женой. Но
если бы ему это не удалось, он сбросил бы маску, и тогда... Мне
не надо говорить о том, что могло бы тогда произойти с вами...
Какое счастье, что я успел вовремя!
-- Благородный Оцеола! -- воскликнула Виргиния. -- Вы
дважды спасли жизнь и брату и мне. Как нам отблагодарить вас? У
меня не хватает слов... Я могу предложить вам только это слабое
доказательство нашей признательности.
Сказав это, она подошла к вождю и вручила ему сложенный
пергамент, который хранила у себя на груди.
Оцеола сейчас же узнал этот документ: это был акт на право
владения поместьем его отца.
-- Спасибо! -- сказал он с печальной улыбкой. -- Это
действительно доказательство бескорыстной дружбы. Но, увы!
Теперь оно опоздало. Та, которая больше всего на свете хотела
получить эти драгоценные бумаги, которая так стремилась
вернуться в свой любимый дом, уже больше не существует! Моя
мать умерла! Вчера ее душа улетела в вечность...
Это была страшная новость и для Маюми. В неистовом порыве
горя, заливаясь слезами, она бросилась на шею к моей сестре.
Объятия и слезы обеих смешались. Наступила тишина, прерываемая
только рыданиями девушек. Иногда слышался голос Виргинии,
шептавшей слова утешения. Сам Оцеола был настолько взволнован,
что не мог вымолвить ни слова.
Но прошло несколько минут, и он овладел собой.
-- Слушайте меня, Рэндольф! -- сказал он. -- Нам нельзя
терять времени на воспоминания о прошлом, когда будущее так
мрачно и неопределенно. Вам надо вернуться к себе и подумать о
постройке нового дома. Вы потеряли только дом, но ваши богатые
земли сохранились. Негров вам вернут -- я об этом распорядился.
Они уже в пути к плантации. Здесь не место для нее, -- тут он
указал на Виргинию, -- и вам нельзя медлить с отъездом. Лошади
уже готовы. Я сам провожу вас до границы, а дальше вам уже
нечего бояться никаких врагов.
При этих словах он многозначительно взглянул на тело
Ринггольда, лежавшее на опушке леса. Я понял его, но не ответил
ни слова.
-- А она? -- спросил я, указывая на Маюми. -- Лес --
плохая защита, особенно в такое время. Вы отпустите ее с нами?
Оцеола взял мою руку и крепко пожал ее. Я обрадовался,
уловив сверкнувшую в его глазах благодарность.
-- Благодарю! -- воскликнул он. -- Благодарю за дружеское
предложение! Я сам хотел просить вас об этом. Вы правы -- она
не может жить дольше только под защитой деревьев. Рэндольф,
доверяю вам ее жизнь и ее честь! Возьмите ее к себе, в свой
дом!
Глава XCV. ПРЕДВЕСТИЕ СМЕРТИ
Солнце уже склонялось к западу, когда мы покинули
индейский лагерь. Что касается меня, то я не имел ни малейшего
представления о том, куда нам надо было двигаться. Но с таким
проводником можно было не бояться сбиться с пути.
Мы находились далеко от поселка Суони, на расстоянии
целого дня пути, и предполагали добраться домой только на
исходе следующего дня. Ночь обещала быть лунной, если не
набегут облака. Мы собирались ехать весь вечер, до поздней
ночи, а затем сделать привал. Так мы могли значительно
сократить наше завтрашнее путешествие.
Наш проводник хорошо знал эту местность, ему была знакома
здесь каждая тропинка.
Долгое время дорога шла по редкому лесу, и мы могли ехать
рядом. Но постепенно тропинка становилась все уже, и теперь мы
были вынуждены двигаться попарно или по одному. Молодой вождь и
я ехали впереди, а наши сестры следовали за нами. Далее ехали
Джек и Виола. Кавалькаду замыкали шесть всадников-индейцев,
телохранителей Оцеолы.
Меня удивило, что он взял с собой так мало воинов, и я
даже выразил ему свое удивление. Но Оцеола относился к
опасности как-то очень беззаботно. Солдаты, сказал он,
прекрасно знают, что ночью им здесь лучше не показываться. Что
же касается той части местности, где мы должны были проехать
днем, то никакие войска там и не рисковали появляться. За
последнее время там даже не производилась разведка. Мы можем
встретить только индейцев. Но их, конечно, нам нечего было
опасаться. С тех пор как началась война, Оцеоле часто случалось
путешествовать одному по этой дороге. Он был убежден, что
опасности никакой нет.
Что до меня, то я далеко не был в этом уверен. Я знал, что
дорога, по которой мы ехали, проходит поблизости от форта Кинг.
Я вспомнил бегство шайки Ринггольда. Весьма вероятно, что его
друзья помчались прямо в форт и сообщили там о гибели
плантатора, приукрасив эти сведения рассказом о своей
собственной смелой атаке на индейцев. Для властей Ринггольд не
был простым человеком. В лагерь могли послать отряд, и мы
рисковали с ним встретиться. Я подумал и о другом
обстоятельстве -- о таинственном исчезновении мулата.
По-видимому, он скрылся вместе с этими людьми. Это показалось
мне подозрительным. Я поделился своими соображениями с вождем.
-- Бояться нечего, -- сказал он в ответ, -- мои следопыты
идут за ними. Они вовремя сообщат мне все, что нужно. Впрочем,
нет... -- добавил он, как бы колеблясь и задумавшись на
мгновение. -- Они могут не догнать их до наступления ночи, и
тогда... Вы правы, Рэндольф! Я действовал необдуманно. Я не
обращал внимания на этих болванов, но мулат -- совсем другое
дело. Он знает все тропинки, и если он окажется изменником,
если... Но мы уже тронулись в путь и должны ехать дальше. Вам
нечего бояться, а что касается меня... Оцеола никогда в жизни
не отступал перед опасностью. Он не сделает этого и теперь. Да
и поверите ли вы, Рэндольф, я скорее ищу опасности, чем бегу от
нее!
-- Ищете опасности?
-- Да, смерти, смерти!
-- Говорите тише! Не нужно, чтобы они слышали ваши слова.
-- О да! -- добавил он, понижая тон и как бы говоря сам с
собой. -- Но, право же, я жажду ее!
Он произнес эти слова с таким волнением, что не оставалось
никакого сомнения в том, что он говорит серьезно. Глубокая
грусть все еще не покидала его. Что могло быть ее причиной?
Я не в силах был больше молчать. Меня побуждало не
любопытство, а дружба. Я позволил себе спросить его об этом.
-- Вы, значит, заметили? Но не раньше, чем мы тронулись в
путь, не раньше, чем я услышал ваше дружеское предложение...
Ах, Рэндольф! Теперь я спокоен и счастлив. Из-за нее одной я с
ужасом думал о приближении смерти!
-- Зачем вы говорите о смерти?
-- Потому что она близка.
-- Близка... к вам?
-- Да, ко мне! У меня есть предчувствие, что я долго не
проживу.
-- Что за глупости, Пауэлл!
-- Друг мой, это правда. Я чувствую, что скоро умру...
-- Оцеола, это на вас не похоже! Вы, конечно, выше этих
глупых предрассудков. Никогда не поверю, чтобы вы могли
оказаться в их власти!
-- Вы думаете, что я говорю о каких-то сверхъестественных
знамениях? О карканье ворон или об уханье полночной совы? Или о
зловещих предзнаменованиях в воздухе, на земле и в воде? Нет,
нет, я не придаю значения этим нелепым суевериям. И все-таки я
знаю, что скоро должен умереть. Это реальное физическое
ощущение, которое возвещает мой приближающийся конец. Оно
скрыто здесь!
Говоря это, он поднял руку и указал себе на грудь. Я понял
зловещее значение этого жеста.
-- Я предпочел бы, -- сказал он, помолчав, -- умереть на
поле боя. Конечно, смерть отвратительна в любом виде, но такой
конец все же казался бы мне более достойным. Я выбрал бы лучше
такую смерть, чем влачить жалкое существование и медленно
умирать... Да, я выбрал бы ee! Десятки раз я бросал вызов
смерти, был уже на полпути к ней. Но, как трус, как робкая
невеста, она отказывалась встретиться со мной...
Что-то почти неземное прозвучало в смехе, которым
сопровождались последние слова. Странное сравнение! Странный
человек!
Мне едва удалось ободрить его. Да, впрочем, он и не
нуждался в этом: он казался счастливее, чем раньше. Мой жалкий
лепет о том, что он выглядит хорошо, был бы просто словами,
брошенными на ветер. Он догадался бы, что это лишь притворные
слова дружбы. Я и сам это подозревал. Я обратил внимание на
бледную кожу, на тонкие, исхудавшие пальцы, на тусклые, впалые
глаза. Страшный червь разрушал оболочку благородного духа. А
я-то приписывал это совсем иным причинам!
Будущая судьба его сестры тяжким бременем лежала у него на
сердце. Он поведал мне об этом, когда мы поехали дальше.
Нет необходимости повторять обещания, которые я дал ему.
Не стоило даже скреплять их клятвами. Стремление к собственному
счастью не позволило бы мне нарушить их.
Глава XCVI. СУДЬБА ОЦЕОЛЫ. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Мы сидели у края небольшой прогалины, где расположился наш
лагерь. Это была красивая лужайка, благоухающая ароматами
множества цветов. Луна лила с высоты серебряный свет, и все
вокруг было видно ясно как днем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
увидите. Только благодаря верному другу я узнал об этом и
сейчас сам увижу все это собственными глазами. И тем, что я
здесь, и тем, что мне удалось спасти вас (теперь это стало
ясно!), и, более того, спасением чести вашей сестры вы обязаны
Хадж-Еве!
-- Благородная женщина!
-- Тсс! Они близко. Я слышу топот копыт. Раз, два, три...
Да, это, должно быть, они. Взгляните-ка туда!
Я взглянул в указанном направлении. Небольшая группа
всадников выехала из лесу и стремительным галопом понеслась к
поляне. Пришпорив лошадей, они с громкими криками мчались
вскачь прямо в середину лагеря. Домчавшись до него, они
разрядили свои пистолеты в воздух и, продолжая кричать,
поскакали к противоположной стороне поляны.
Это были белые, что меня крайне удивило. Но еще больше
меня удивило то, что я их знал. По крайней мере, мне были
знакомы их лица... Эти люди -- самые отъявленные негодяи из
нашего поселка. Но третий сюрприз ожидал меня, когда я
пристальнее вгляделся в их предводителя. Его-то я знал очень
хорошо: это был сам Аренс Ринггольд!
Не успел я оправиться от третьей неожиданности, как меня
уже ожидала четвертая. Негры и индейцы ямасси, по-видимому
испугавшись этого нападения, разбежались и попрятались в кусты.
Они громко вопили и, удирая, тоже стреляли из пистолетов в
воздух.
Тайна за тайной! Что все это значило?
Я собирался уже снова обратиться с вопросом к своему
другу, но заметил, что он занят и, видимо, не хочет, чтобы его
отвлекали. Он осматривал ружье, как бы проверяя прицел.
Снова взглянув на поляну, я увидел, что Ринггольд подъехал
к моей сестре и остановился. Я слышал, как он назвал ее по
имени и произнес несколько любезных фраз. Он приготовился сойти
с лошади, в то время как его спутники продолжали с криками
носиться по поляне и стрелять в воздух.
-- Его час пробил, -- произнес Оцеола и бесшумно двинулся
вперед. -- Давно уж он заслуживает кары, и наконец она
свершится!
С этими словами он вышел на открытое место.
Я видел, как он поднял ружье. Дуло его было направлено
прямо на Ринггольда. В следующее мгновение раздался выстрел.
Пронзительное восклицание "Кахакуине!" сорвалось с губ Оцеолы.
Лошадь Ринггольда бросилась в сторону с пустым седлом, а сам он
свалился на траву и начал судорожно биться.
Среди его спутников раздались крики ужаса. Не сказав ни
слова ни своему раненому предводителю, ни человеку, стрелявшему
в него, они мгновенно скрылись в кустах.
-- Прицел был неточен, -- холодно заметил Оцеола: -- он
еще жив. Я слишком многое перенес по вине этого негодяя, но
все-таки я пощадил бы его, если бы не данная мною клятва.
Клятву я должен сдержать! Он умрет!
С этими словами он бросился к Ринггольду, который уже
приподнялся и пытался уползти в кусты, словно еще надеясь
спастись. У негодяя вырвался дикий вопль ужаса, когда он
увидел, что грозный мститель настигает его. Последний раз в
жизни я услышал его голос.
В несколько прыжков Оцеола очутился рядом с ним. Длинный
нож сверкнул в воздухе и опустился с такой быстротой, что едва
можно было различить удар.
Это был смертельный удар. Ноги Ринггольда подкосились, и
он рухнул мертвым на том самом месте, где его настиг Оцеола, --
его застывшее тело так и осталось скорченным.
-- Это четвертый и последний из моих врагов, -- промолвил
вождь, возвращаясь ко мне. -- Последний, кому я поклялся
отомстить!
-- А Скотт? -- спросил я.
-- Это третий, и он был убит вчера вот этой рукой... До
сих пор, -- продолжал Оцеола после минутного молчания, -- я
сражался, чтобы отомстить, и я отомстил. Я удовлетворен, и
теперь... -- Последовала большая пауза.
-- И теперь? -- машинально переспросил я.
-- Теперь мне все равно, когда они убьют меня!
Произнеся эти странные слова, Оцеола опустился на упавшее
дерево и закрыл лицо руками. Я понял, что он не ждет
возражений.
В голосе Оцеолы звучала грусть, как будто какая-то
глубокая, неодолимая скорбь таилась в его сердце. С ней нельзя
было совладать, ее нельзя было смягчить словами утешения. Я уже
давно заметил это. В такую минуту лучше всего было оставить его
одного, и я тихо отошел в сторону.
Через несколько секунд сестра была уже в моих объятиях. А
рядом Черный Джек утешал Виолу, прижимая ее к своей черной
груди.
Его старого соперника нигде не было видно. Во время
ложного нападения Желтый Джек последовал примеру своих
подчиненных и скрылся в лесу, и, хотя теперь большая часть их
возвратилась в лагерь, желтого вождя и след простыл.
Его отсутствие возбудило у Оцеолы подозрение. Энергия и
решимость вернулись к нему. Он созвал своих воинов и отправил
нескольких человек на поиски мулата. Но они нигде не нашли его
и прискакали обратно. Один из воинов объяснил, в чем дело: у
Ринггольда было пять спутников, а внимательно всматриваясь в
дорогу, индеец обнаружил следы шести лошадей.
Это известие, по-видимому, произвело на Оцеолу не очень
приятное впечатление. Он вновь отправил воинов на поиски и
приказал во что бы то ни стало доставить к нему мулата живым
или мертвым.
Строгость, с которой был отдан этот приказ, говорила о
том, что Оцеола начал сомневаться в верности Желтого Джека.
Воины, по-видимому, разделяли подозрения своего вождя.
Партия патриотов, много претерпевшая за последнее время,
значительно уменьшилась. Несколько небольших племен, уставших
от войны и доведенных голодом до отчаяния, последовали примеру
племени Оматлы и прекратили сопротивление. До сих пор индейцы
одерживали победы во всех схватках. Но они не понимали, что
белые имеют решающее превосходство в силах и, рано или поздно,
окончательная победа будет за ними. Чувство мести за долгие
годы несправедливости и угнетения сначала вдохновляло их, но
они отомстили полной мерой и удовлетворились этим. Любовь к
родине, привязанность к земле своих предков, чувство
патриотизма -- все это было брошено на одну чашу весов, а на
другой был ужас перед полной и неизбежной гибелью. И вторая
чаша перетянула.
Боевой пыл начал понемногу угасать. Уже шли переговоры о
мире. Индейцы вынуждены были сложить оружие и согласиться на
переселение в другие земли. Сам Оцеола не мог бы удержать свой
народ: семинолы все равно приняли бы условия мира. Да и вряд ли
он стал бы их удерживать. Одаренный исключительным даром
предвидения, он знал силу и особенности своих врагов. Он
предвидел все бедствия, которые могли бы обрушиться на его
соотечественников и его родину. Выбора не было!
Именно это предчувствие грядущих бед и явилось подлинной
причиной грусти, отпечаток которой лежал на всех его поступках,
на всех словах... А может быть, к этому примешивалась и
глубокая личная скорбь -- мучительная и безнадежная любовь к
девушке, которую он никогда не мог надеяться назвать своей
женой.
Я очень волновался, когда молодой вождь подошел к моей
сестре. Даже теперь я все еще был жертвой гнетущих подозрений и
следил за обоими с неослабевающим вниманием.
Но мои подозрения безусловно обманули меня. Ни Оцеола, ни
сестра не дали мне ни малейшего повода к беспокойству. Молодой
вождь держал себя скромно и вежливо. Во взгляде сестры можно
было прочесть только горячую благодарность.
-- Мисс Рэндольф, я должен просить у вас прощения за
сцену, свидетельницей которой вам пришлось быть. Но я не мог
позволить уйти этому человеку. Госпожа, он был не только вашим,
но и нашим величайшим врагом. С помощью мулата он разыграл это
ложное нападение, надеясь заставить вас стать его женой. Но
если бы ему это не удалось, он сбросил бы маску, и тогда... Мне
не надо говорить о том, что могло бы тогда произойти с вами...
Какое счастье, что я успел вовремя!
-- Благородный Оцеола! -- воскликнула Виргиния. -- Вы
дважды спасли жизнь и брату и мне. Как нам отблагодарить вас? У
меня не хватает слов... Я могу предложить вам только это слабое
доказательство нашей признательности.
Сказав это, она подошла к вождю и вручила ему сложенный
пергамент, который хранила у себя на груди.
Оцеола сейчас же узнал этот документ: это был акт на право
владения поместьем его отца.
-- Спасибо! -- сказал он с печальной улыбкой. -- Это
действительно доказательство бескорыстной дружбы. Но, увы!
Теперь оно опоздало. Та, которая больше всего на свете хотела
получить эти драгоценные бумаги, которая так стремилась
вернуться в свой любимый дом, уже больше не существует! Моя
мать умерла! Вчера ее душа улетела в вечность...
Это была страшная новость и для Маюми. В неистовом порыве
горя, заливаясь слезами, она бросилась на шею к моей сестре.
Объятия и слезы обеих смешались. Наступила тишина, прерываемая
только рыданиями девушек. Иногда слышался голос Виргинии,
шептавшей слова утешения. Сам Оцеола был настолько взволнован,
что не мог вымолвить ни слова.
Но прошло несколько минут, и он овладел собой.
-- Слушайте меня, Рэндольф! -- сказал он. -- Нам нельзя
терять времени на воспоминания о прошлом, когда будущее так
мрачно и неопределенно. Вам надо вернуться к себе и подумать о
постройке нового дома. Вы потеряли только дом, но ваши богатые
земли сохранились. Негров вам вернут -- я об этом распорядился.
Они уже в пути к плантации. Здесь не место для нее, -- тут он
указал на Виргинию, -- и вам нельзя медлить с отъездом. Лошади
уже готовы. Я сам провожу вас до границы, а дальше вам уже
нечего бояться никаких врагов.
При этих словах он многозначительно взглянул на тело
Ринггольда, лежавшее на опушке леса. Я понял его, но не ответил
ни слова.
-- А она? -- спросил я, указывая на Маюми. -- Лес --
плохая защита, особенно в такое время. Вы отпустите ее с нами?
Оцеола взял мою руку и крепко пожал ее. Я обрадовался,
уловив сверкнувшую в его глазах благодарность.
-- Благодарю! -- воскликнул он. -- Благодарю за дружеское
предложение! Я сам хотел просить вас об этом. Вы правы -- она
не может жить дольше только под защитой деревьев. Рэндольф,
доверяю вам ее жизнь и ее честь! Возьмите ее к себе, в свой
дом!
Глава XCV. ПРЕДВЕСТИЕ СМЕРТИ
Солнце уже склонялось к западу, когда мы покинули
индейский лагерь. Что касается меня, то я не имел ни малейшего
представления о том, куда нам надо было двигаться. Но с таким
проводником можно было не бояться сбиться с пути.
Мы находились далеко от поселка Суони, на расстоянии
целого дня пути, и предполагали добраться домой только на
исходе следующего дня. Ночь обещала быть лунной, если не
набегут облака. Мы собирались ехать весь вечер, до поздней
ночи, а затем сделать привал. Так мы могли значительно
сократить наше завтрашнее путешествие.
Наш проводник хорошо знал эту местность, ему была знакома
здесь каждая тропинка.
Долгое время дорога шла по редкому лесу, и мы могли ехать
рядом. Но постепенно тропинка становилась все уже, и теперь мы
были вынуждены двигаться попарно или по одному. Молодой вождь и
я ехали впереди, а наши сестры следовали за нами. Далее ехали
Джек и Виола. Кавалькаду замыкали шесть всадников-индейцев,
телохранителей Оцеолы.
Меня удивило, что он взял с собой так мало воинов, и я
даже выразил ему свое удивление. Но Оцеола относился к
опасности как-то очень беззаботно. Солдаты, сказал он,
прекрасно знают, что ночью им здесь лучше не показываться. Что
же касается той части местности, где мы должны были проехать
днем, то никакие войска там и не рисковали появляться. За
последнее время там даже не производилась разведка. Мы можем
встретить только индейцев. Но их, конечно, нам нечего было
опасаться. С тех пор как началась война, Оцеоле часто случалось
путешествовать одному по этой дороге. Он был убежден, что
опасности никакой нет.
Что до меня, то я далеко не был в этом уверен. Я знал, что
дорога, по которой мы ехали, проходит поблизости от форта Кинг.
Я вспомнил бегство шайки Ринггольда. Весьма вероятно, что его
друзья помчались прямо в форт и сообщили там о гибели
плантатора, приукрасив эти сведения рассказом о своей
собственной смелой атаке на индейцев. Для властей Ринггольд не
был простым человеком. В лагерь могли послать отряд, и мы
рисковали с ним встретиться. Я подумал и о другом
обстоятельстве -- о таинственном исчезновении мулата.
По-видимому, он скрылся вместе с этими людьми. Это показалось
мне подозрительным. Я поделился своими соображениями с вождем.
-- Бояться нечего, -- сказал он в ответ, -- мои следопыты
идут за ними. Они вовремя сообщат мне все, что нужно. Впрочем,
нет... -- добавил он, как бы колеблясь и задумавшись на
мгновение. -- Они могут не догнать их до наступления ночи, и
тогда... Вы правы, Рэндольф! Я действовал необдуманно. Я не
обращал внимания на этих болванов, но мулат -- совсем другое
дело. Он знает все тропинки, и если он окажется изменником,
если... Но мы уже тронулись в путь и должны ехать дальше. Вам
нечего бояться, а что касается меня... Оцеола никогда в жизни
не отступал перед опасностью. Он не сделает этого и теперь. Да
и поверите ли вы, Рэндольф, я скорее ищу опасности, чем бегу от
нее!
-- Ищете опасности?
-- Да, смерти, смерти!
-- Говорите тише! Не нужно, чтобы они слышали ваши слова.
-- О да! -- добавил он, понижая тон и как бы говоря сам с
собой. -- Но, право же, я жажду ее!
Он произнес эти слова с таким волнением, что не оставалось
никакого сомнения в том, что он говорит серьезно. Глубокая
грусть все еще не покидала его. Что могло быть ее причиной?
Я не в силах был больше молчать. Меня побуждало не
любопытство, а дружба. Я позволил себе спросить его об этом.
-- Вы, значит, заметили? Но не раньше, чем мы тронулись в
путь, не раньше, чем я услышал ваше дружеское предложение...
Ах, Рэндольф! Теперь я спокоен и счастлив. Из-за нее одной я с
ужасом думал о приближении смерти!
-- Зачем вы говорите о смерти?
-- Потому что она близка.
-- Близка... к вам?
-- Да, ко мне! У меня есть предчувствие, что я долго не
проживу.
-- Что за глупости, Пауэлл!
-- Друг мой, это правда. Я чувствую, что скоро умру...
-- Оцеола, это на вас не похоже! Вы, конечно, выше этих
глупых предрассудков. Никогда не поверю, чтобы вы могли
оказаться в их власти!
-- Вы думаете, что я говорю о каких-то сверхъестественных
знамениях? О карканье ворон или об уханье полночной совы? Или о
зловещих предзнаменованиях в воздухе, на земле и в воде? Нет,
нет, я не придаю значения этим нелепым суевериям. И все-таки я
знаю, что скоро должен умереть. Это реальное физическое
ощущение, которое возвещает мой приближающийся конец. Оно
скрыто здесь!
Говоря это, он поднял руку и указал себе на грудь. Я понял
зловещее значение этого жеста.
-- Я предпочел бы, -- сказал он, помолчав, -- умереть на
поле боя. Конечно, смерть отвратительна в любом виде, но такой
конец все же казался бы мне более достойным. Я выбрал бы лучше
такую смерть, чем влачить жалкое существование и медленно
умирать... Да, я выбрал бы ee! Десятки раз я бросал вызов
смерти, был уже на полпути к ней. Но, как трус, как робкая
невеста, она отказывалась встретиться со мной...
Что-то почти неземное прозвучало в смехе, которым
сопровождались последние слова. Странное сравнение! Странный
человек!
Мне едва удалось ободрить его. Да, впрочем, он и не
нуждался в этом: он казался счастливее, чем раньше. Мой жалкий
лепет о том, что он выглядит хорошо, был бы просто словами,
брошенными на ветер. Он догадался бы, что это лишь притворные
слова дружбы. Я и сам это подозревал. Я обратил внимание на
бледную кожу, на тонкие, исхудавшие пальцы, на тусклые, впалые
глаза. Страшный червь разрушал оболочку благородного духа. А
я-то приписывал это совсем иным причинам!
Будущая судьба его сестры тяжким бременем лежала у него на
сердце. Он поведал мне об этом, когда мы поехали дальше.
Нет необходимости повторять обещания, которые я дал ему.
Не стоило даже скреплять их клятвами. Стремление к собственному
счастью не позволило бы мне нарушить их.
Глава XCVI. СУДЬБА ОЦЕОЛЫ. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Мы сидели у края небольшой прогалины, где расположился наш
лагерь. Это была красивая лужайка, благоухающая ароматами
множества цветов. Луна лила с высоты серебряный свет, и все
вокруг было видно ясно как днем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45