Конечно, он понимал, что со временем страшного зверя
обнаружат и убьют, но до этого будет уничтожено много красивых
рыбок.
Никому и в голову не могло прийти, чтобы кто-нибудь
вздумал заманить сюда аллигатора. Уже не раз они заходили в
пруд из реки или из соседних лагун, вероятно привлекаемые сюда
необъяснимым инстинктом, который заставляет их направляться
прямо к воде.
Таковы были, по моему мнению, замыслы и расчеты Желтого
Джека. Впоследствии оказалось, что я угадал только наполовину.
Я был еще настолько молод и неопытен, что не мог представить
себе, до каких пределов способна дойти человеческая злоба.
Первым моим побуждением было последовать за мулатом домой,
объявить там о том, что он совершил, и наказать его, а затем
вернуться с людьми к пруду, чтобы уничтожить аллигатора, прежде
чем тот успеет произвести опустошение среди рыб.
Но в эту минуту мое внимание отвлекли олени. Стадо,
состоявшее из оленя с ветвистыми рогами и нескольких самок,
паслось невдалеке от бассейна. Олени находились в двухстах
ярдах от меня. Искушение было слишком велико. К тому же я
вспомнил, что обещал матери доставить жаркое к обеду. Обещание
надо выполнить. Я должен добыть оленину!
Теперь можно было рискнуть. Аллигатор уже позавтракал,
проглотив целого щенка. В течение нескольких часов он вряд ли
будет тревожить весело плавающих обитателей пруда. А Джек, как
я видел, вернулся домой -- стало быть, его в любой момент можно
будет найти, и он не избегнет наказания.
Эти соображения заставили меня отказаться от
первоначального плана, и все мое внимание сосредоточилось на
оленях. Тем временем они опять несколько удалились, так что я
уже не мог стрелять в них. И я терпеливо ждал, надеясь, что
олени снова подойдут.
Но я ждал напрасно. Олени боятся прудов. Они считают
вечнозеленый островок опасным местом и обычно держатся от него
поодаль. И это вполне понятно: именно оттуда оленей чаще всего
приветствует звенящий звук индейского лука или похожий на удар
бича треск винтовки охотника. Именно оттуда настигает их
смертельная стрела или пуля. Видя, что олени не приближаются,
а, наоборот, отходят дальше, я решил натравить на них гончих
собак и спустился со скалы через рощу в равнину.
Там, очутившись на открытом месте, я сразу спустил с
привязи собак и с криком помчался вперед.
Это была великолепная охота! Никогда еще олени не бежали с
такой быстротой, как это стадо под предводительством старого
вожака. Собаки почти настигали их. Саванну в милю шириной они
пересекли чуть ли не в несколько секунд. Все это я прекрасно
видел, так как трава на этом участке прерии была съедена скотом
и на всем пространстве не росло ни одного куста. Это было
бешеное состязание на скорость между собаками и оленями. Олени
мчались так стремительно, что я уже начинал сомневаться в том,
что добуду желанную дичь. Мои сомнения, однако, быстро
разрешились. На краю саванны охота наконец закончилась. Одна из
собак вдруг сделала скачок и впилась в горло самке, другие
собаки подоспели и окружили ее. Я поспешил к собакам, и через
десять минут самка была прикончена и освежевана. Довольный
собаками, охотой и своими собственными подвигами, взвалив
убитую самку оленя на спину, я с триумфом поспешил домой,
радуясь, что сумел выполнить свое обещание.
Внезапно я увидел на залитой солнцем саванне тень от
движущихся крыльев. Я поднял голову. Надо мной носились две
большие птицы. Они летели не особенно высоко и не стремились
подняться выше. Наоборот, они описывали широкие спирали,
опускаясь все ниже и ниже с каждым кругом. Сначала солнечные
лучи ослепляли меня, и я не мог различить, какие это птицы
шумели крыльями надо мной. Повернувшись, я стал против солнца и
теперь уже мог ясно рассмотреть ярко освещенное желтовато-белое
оперение птиц. По нему я определил, что это были грифы, или так
называемые "королевские коршуны", -- самые красивые птицы из
породы коршунов. Я даже склонен считать, что это красивейшие
птицы в мире. Во всяком случае, грифы занимают одно из самых
почетных мест в мире орнитологии.
Эти птицы -- уроженцы Страны Цветов -- не улетают далеко
на север. Они обитают в зеленых болотистых низмениостях,
поросших высокой травой, так называемых "эверглейдз", в диких
саваннах Флориды, в льяносах(11) реки Ориноко и в равнинах
Апуре. В некоторых местах Флориды они встречаются довольно
редко. Появление их вблизи плантаций всегда возбуждает интерес,
так же как появление орла; между тем на другую породу коршунов
-- катартов, столь же обыкновенную, как вороны, -- никто не
обращает никакого внимания.
В доказательство того, что грифы редкость, могу сказать,
что моя сестра никогда не видела вблизи ни одного из них, хотя
ей было уже двенадцать лет и она родилась во Флориде. Правда,
она еще никогда не уезжала далеко от дома и даже редко покидала
пределы плантации. Я вспомнил, что сестра не раз выражала
желание посмотреть на этих прекрасных птиц вблизи, и решил
доставить ей это удовольствие.
Птицы спустились так низко, что ясно были видны их желтые
шеи, кораллово-красный гребень на голове и оранжевые складки
под клювом. Они находились достаточно близко от меня, на
расстоянии прицела моей винтовки. Но они летели так быстро, что
нужен был гораздо более меткий стрелок, чем я, чтобы сбить их
пулей. Я не решался выстрелить, боясь промахнуться. Тут у меня
блеснула другая мысль, и я немедля выполнил задуманное. Я
заметил, что грифов привлекает туша самки, лежавшая у меня на
плечах. Вот почему они и кружили надо мной. План мой был весьма
прост. Я положил тушу на землю, а сам отбежал к группе
деревьев, ярдах в пятидесяти оттуда. Долго ждать мне не
пришлось. Ничего не подозревая, грифы стали снижаться. Как
только один из них коснулся земли, я выстрелил, и великолепная
птица мертвой упала на траву. Другой гриф, испуганный
выстрелом, взвился над вершинами кипарисов и скрылся у меня из
глаз.
Я снова взвалил самку на плечи и, неся птицу в руках,
направился к дому. Сердце мое было полно тайного ликования. Я
предвкушал двойное удовольствие -- от двойной радости, которую
должен был доставить. Я обрадую двоих -- тех, кто был мне
дороже всех на свете: любимую мать и милую сестру.
Скоро я миновал саванну и очутился в апельсиновой роще. Я
не пошел через калитку, а перелез через забор. Я был так
счастлив, что мой груз казался мне легким, как перышко. Я
радостно шел напрямик, раздвигая сгибавшиеся под тяжестью
плодов ветви и сбивая по пути золотые шары. Кто же заботится во
Флориде о нескольких сбитых апельсинах!
Когда я подошел к клумбам, мать была на веранде и
приветствовала меня радостным восклицанием. Я бросил добычу к
ее ногам.
-- Что это за птица? -- спросила она.
-- Это королевский коршун -- подарок для Виргинии. Где
она?.. Еще не вставала? Ах, маленькая лентяйка! Я пойду и
разбужу ее. Стыдно спать в такое прекрасное утро!
-- Нет, Джордж, она уже больше часу как встала, немного
поиграла в саду и ушла.
-- Но где она? В гостиной?
-- Нет, она пошла купаться.
-- Купаться?
-- Да, вместе с Виолой. А что?
-- О мама, мама!..
-- Что такое, Джордж?
-- Боже мой! Аллигатор!!!
Глава IX. КУПАНЬЕ
-- Желтый Джек! Аллигатор!
Вот и все, что я мог произнести. Мать умоляла меня
объяснить ей, что случилось, но я не в силах был вымолвить ни
слова. Охваченный безумным страхом, я бросился бежать, оставив
мать в таком же ужасе, в каком находился сам.
Я мчался к бассейну не по извилистой тропинке, а самой
краткой дорогой, перепрыгивая через все препятствия,
встречавшиеся на пути. Я перемахнул через изгородь и как вихрь
понесся через апельсиновую рощу. Слышался только хруст ветвей,
да на землю летели сшибаемые мною апельсины. Мои уши чутко
ловили каждый звук.
Шум позади меня все усиливался. Я слышал голос матери,
полный отчаяния. Ее крики всполошили весь дом, сбежались слуги
и служанки. Собаки, встревоженные внезапной суматохой, начали
лаять. Домашние и певчие птицы подняли пронзительный крик.
Все эти звуки доносились с плантации. Но не это меня
беспокоило, я прислушивался к звукам у бассейна. И вот я
услышал всплеск воды и ясный серебристый голосок сестры!
"Ха-ха-ха!" -- звонко смеялась она. Слава богу, сестра была еще
невредима!
Я остановился и громко закричал:
-- Виргиния! Виргиния!
Я нетерпеливо ждал ответа. Но ответа не было: может быть,
плеск воды заглушал мой голос?
Я позвал еще раз, уже громче:
-- Виргиния! Сестра! Виргиния!
На этот раз меня услышали:
-- Кто зовет меня? Это ты, Джордж?
-- Да, это я, Виргиния.
-- Что тебе надо, братец?
-- Сестра, выходи скорей из воды!
-- А зачем? Разве приехали гости?.. Так рано? Ну, пусть
подождут, милый Джордж. Пойди к ним и займи их чем-нибудь. А я
еще поплаваю -- утро прекрасное и вода просто прелесть!..
Правда, Виола? А ну-ка, поплывем еще раз вокруг пруда!
Снова раздался всплеск и веселый смех сестры и ее
служанки.
Я закричал изо всех сил:
-- Виргиния, дорогая! Ради бога, выходи скорей!
Вдруг веселые голоса смолкли, послышалось короткое,
отрывистое восклицание, а затем, почти мгновенно, отчаянный
крик. Я понял, что это не ответ на мой призыв.
Моя просьба могла встревожить сестру, но теперь в ее
голосе слышался ужас. Я расслышал слова Виргинии:
-- Виола, смотри! Какое чудовище! Боже мой, оно плывет
сюда! На помощь! Джордж, на помощь! Спаси, спаси меня!
Я очень хорошо понял смысл этих бессвязных слов и
отчаянных воплей и закричал:
-- Иду, сестра, иду!
С быстротой молнии я бросился через кусты, отделявшие меня
от бассейна. Но не поздно ли? Может быть, это крик агонии и
сестра уже в пасти аллигатора?
Десять прыжков, и я выскочил из рощи. Скатившись с берега
черепашьего садка, я очутился на краю бассейна. Моим глазам
представилась ужасная картина.
Сестра плыла от середины бассейна к берегу, возле которого
по колени в воде стояла квартеронка, визжа от ужаса и в
отчаянии ломая руки. Позади сестры виднелась гигантская
ящерица; ее тело, передние лапы и когти ясно обозначались в
прозрачных волнах, из воды выступали чешуйчатая спина и плечи,
еще выше торчали морда и хвост. Хвостом аллигатор взбивал на
поверхности бассейна белую пену. До намеченной жертвы ему
оставалось не более десяти футов. Ужасные челюсти почти
касались зеленой шерстяной юбки, которая, как шлейф, тянулась
за сестрой по воде. Каждую секунду аллигатор мог рвануться
вперед и схватить ее.
Сестра плыла изо всех сил. Она хорошо плавала, но вряд ли
это могло ей помочь. Купальный костюм только мешал ей.
Аллигатор мог схватить сестру в любой момент -- стоило ему
только сделать самое незначительное усилие. Но пока он ее не
трогал.
Это до сих пор удивляет меня. Поведение аллигатора так и
осталось загадочным. Быть сможет, он был уверен, что жертва
целиком в его власти, и, как кошка, играющая с мышью,
наслаждался сознанием своей силы.
Все это я сообразил в одно мгновение -- пока взводил
курок.
Я прицелился и выстрелил. На теле аллигатора есть только
два места, где пуля может оказаться смертельной, -- глаз и
место около сердца, под передней лапой. Я метил в глаз, но
попал в плечо. От жесткой чешуйчатой кожи пуля отскочила, как
от гранитной скалы. В ромбовидных чешуйках она оставила только
беловатую царапину -- вот и все!
Игра надоела чудовищу. Выстрел, по-видимому, причинил ему
боль. Во всяком случае, он побудил его к более решительным
действиям и заставил сделать последний прыжок.
Ударив по воде широким хвостом, аллигатор ринулся вперед.
Его огромная челюсть вертикально поднялась кверху, так что
открылась огромная красная глотка, и в следующее мгновение юбка
сестры оказалась в его ужасной пасти.
Я кинулся в воду и поплыл с винтовкой в руке. Но она мне
мешала. Я отшвырнул ее прочь, и она пошла ко дну.
Я схватил Виргинию как раз вовремя -- в тот момент, когда
аллигатор готов был утащить ее под воду.
Я изо всех сил старался удержаться вместе с сестрой на
поверхности воды. Оружия у меня не было. А если бы и было, я не
мог бы пустить его в ход: ведь обе руки у меня были заняты.
Я кричал изо всех сил, надеясь напугать аллигатора и
заставить его выпустить добычу. Но все было бесполезно: он
крепко держал свою жертву.
О боже! Аллигатор утащит нас обоих под воду, утопит и
растерзает!
Но вдруг послышался всплеск. Кто-то с большой высоты смело
прыгнул в пруд -- смуглое лицо с длинными черными волосами,
грудь, сверкающая яркими блестками, расшитая бусами одежда.
Мужчина? Мальчик?
Кто же был этот незнакомый юноша, кинувшийся к нам на
помощь?
Он плыл уже около нас и нашего страшного врага. Взор юноши
был полон энергии и решимости. Он не произнес ни слова. Одной
рукой он уперся в плечо огромной ящерицы и внезапно прыгнул ей
на спину. Он сделал это более ловко, чем всадник, вскакивающий
в седло.
В его руке сверкнул нож, лезвие которого вонзилось в глаз
аллигатора.
Чудовище взревело от боли. Вода вспенилась под ударами его
хвоста, и целый фонтан брызг взметнулся над нами. Аллигатор
выпустил свою добычу, и я поплыл с сестрой к берегу.
Обернувшись, я увидел невероятное зрелище: аллигатор
нырнул на дно вместе с отважным всадником на спине. Этот юноша
погиб! Погиб!
С такими горькими мыслями я продолжал плыть. Выбравшись на
берег, я положил на землю сестру, находившуюся в глубоком
обмороке. Затем... снова оглянулся.
О радость! Незнакомый юноша вынырнул из воды и направился
к берегу. На противоположной стороне пруда появилось
отвратительное тело чудовища. Аллигатор яростно и неистово
бился в предсмертной агонии.
К счастью, сестра оказалась невредимой. Вздувшаяся на воде
юбка спасла ее. Лишь незначительные царапины виднелись на
нежной коже Виргинии. Теперь она была в заботливых руках, на
нее смотрели любящие глаза, ей говорили ласковые слова; ее
осторожно подняли и унесли с того места, где она чуть было не
погибла.
Глава Х. МЕТИС
Аллигатора вскоре добили и, к величайшему удовольствию
всех негров плантации, вытащили на берег.
Никто не мог понять, каким образом он попал в пруд, так
как я не сказал никому ни слова. Все думали, что аллигатор
забрел в пруд из реки или из лагуны, как это иногда случалось и
раньше. И Желтый Джек, принявший самое деятельное участие в
уничтожении страшного зверя, несколько раз высказал это
предположение. Негодяй и не подозревал, что его тайна раскрыта!
Я считал себя единственным человеком, знавшим ее. Однако я
ошибался.
Слуги вернулись домой, волоча на веревках огромное тело
аллигатора и оглашая воздух победными криками. Я остался
наедине с нашим храбрым избавителем, желая выразить ему свою
благодарность.
Мать, отец -- все благодарили его и восхищались его
мужеством. Даже сестра, придя в сознание, сказала ему несколько
теплых слов, выражая свою признательность.
Он молчал. Лишь улыбкой и легким поклоном отвечал он на
благодарность и поздравления. По возрасту он был еще мальчик,
но держал себя серьезно, как мужчина.
Он был примерно моего возраста и роста, прекрасно сложен и
очень красив. По цвету лица его нельзя было принять за
чистокровного индейца, хотя он носил индейскую одежду. Кожа у
него была скорее смуглая, нежели бронзовая, -- очевидно, это
был метис.
Орлиный нос придавал ему сходство с этой птицей -- такова
отличительная особенность некоторых североамериканских племен.
Его глаза, обычно мягкие и кроткие, быстро загорались. Когда он
был возбужден, они, как я уже заметил, пылали грозным огнем.
Примесь крови белой расы смягчила его резкие, но
совершенно правильные черты индейского типа, хранившие
выражение героического величия. Его черные волосы были
красивее, чем у индейца, но такие же блестящие и густые. Короче
говоря, весь облик странного незнакомца свидетельствовал о том,
что этот благородный и обаятельный юноша года через два
превратится в мужчину замечательной красоты. Даже сейчас он
отличался таким неповторимым своеобразием, что, раз увидев, его
уже нельзя было забыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45