Она села и поправила платье. Посмотрела на меня томным
взглядом и прошептала:
- Открой шторы.
- Зачем?
- Открой, пусть все видят.
- Что ты, так нельзя.
Она с сожалением покачала головой и, схватив меня руками, потянула меня
к себе.
- Сядь здесь, - сказала она, подвигая меня к самому барьеру. Потом
проворно расстегнула мои штаны, вынула член. Долго она смотрела на него,
зачарованная, взглядом сумасшедшей, поглаживая головку своей рукой.
Наконец, быстро подняла платье и села на колени лицом к залу, вставив член
себе во влагалище. Осторожно двигая бедрами, она зашептала:
- Открой шторы, открой.
- Ты с ума сошла.
- Нет, но ты не представляешь, как будет приятно чувствовать на себе
все их жадные взгляды. Открой!
Не знаю почему, но я послушался и отдернул штору. Она довольно
улыбалась, облокотившись о барьер, и стала осматривать зал горящим от
похоти взглядом. На нас стали обращать внимание. Я закрылся шторой и из
зала нельзя было увидеть, что она сидит у меня на коленях. Но вид ее без
слов говорил умудренным опытом завсегдатаям бара, какое плотское вожделение
двигало ее телом взад и вперед. Наслаждение росло с невыразимой быстротой и
вместе с ним мутное сознание овладевало мной. Зара стала так яростно ерзать
на мне, что заскрипел диван под нами. Судорожно вцепившись пальцами в
барьерный бархат, прикрыв глаза и тяжело дыша открытым ртом, она являла
собой всему залу зрелище, достойное лучшей порнографической картины по силе
своего воздействия. Музыка смолкла. Зал затих. Чуя своим пьяным,
затуманенным похотью сознанием скандал, я не нашел в себе силы
противостоять этому. Развязка наступила неожиданно. Зара вдруг вскрикнула и
повалилась грудью на барьер, забилась в судорогах, излив на меня потоки
горячей жидкости. В зале поднялся невообразимый гвалт, кто-то аплодировал,
кто-то визжал, какой-то мужчина вопил не своим голосом:
- Браво-о-о-о-о-о... Я задернул штору, стащил ее с себя, бросил на
диван. Меня душила злость и жгучий стыд залил краской мое лицо.
- Что ты наделала? Она удивленно посмотрела на меня своими ясными
глазами и, наивно улыбаясь, спросила:
- А что?
- Да ведь ты опозорила меня на весь Кельн!
- Чем же я тебя опозорила? Наоборот, ты теперь будешь в почете. Ведь не
каждый мужчина так смел, как ты.
В дверь постучались. Я поднял ее на ноги и приказал привести себя в
порядок. В кабинет влетел красный от гнева бармен.
- Господа, я попрошу вас оставить зал бара.
- Что, вы уже закрываете? - наивно спросила Зара, грациозно поведя
бедрами. Бармен смутился.
- Нет, но я... то есть вы, ну, вы меня понимаете, -окончательно сбился
с толку бармен под пристальным взглядом моей очаровательной подруги. Она
ласково потрепала его по щеке и, смеясь, сказала:
- Мой милый мальчишечка. Не надо так волноваться. Я уверяю вас, что в
высшей степени невежливо выгонять клиентов.
- Да, но...
- Никаких но. Выпейте с нами глоток вина, - она схватила его за руку и
потащила к столу.
- Рэм, поухаживай за хозяином. Я еще не оправился от
смущения и стоял, как столб, посреди кабинета.
Зара налила ему бокал и, подхватив другой, чокнулась с ним.
- За ваше здоровье. За процветание вашего бара, - с пафосом
провозгласила она.
- Рэм, возьми рюмку, - скомандовала зара. Мы выпили. Бармен ощупывал
фигуру Зары масляным наглым взглядом, пытаясь заглянуть под вырез платья на
груди. Вошел официант.
- Хозяин, - мрачно буркнул он, оглядывая нас с Зарой колючими глазами,
- там просит вас один господин в зале.
Бармен спохватился и, извинившись, вышел за официантом, посоветовав нам
уехать. Я взглянул на часы. Было половина пятого. Еще полтора часа.
Блаженно улыбаясь, Зара медленно раскачивала тело из стороны в сторону,
напевая какую-то озорную песенку.
- Может быть, уедем? - спросил я.
- Ну что ты, пупсик! Здесь так хорошо.
Снова, не постучавшись, вошел официант.
- Вас просят уйти из бара, - с ледяным бесстрастием про-
изнес он, выпучив глаза в пространство.
- Мы сейчас уезжаем, - сказал я и сунул ему в руку несколько купюр по
сто марок. Лицо его мгновенно расплылось в елейном подобострастии, и он
засуетился вокруг нас.
- Прикажете вызвать такси? Мадам, вы забыли вашу сумочку, - обратился
он к Заре.
Она мило улыбнулась и, хитро прищурившись, выпалила ему в глаза:
- будьте так любезны, подайте мне мои трусы, они под столом.
Я чуть не упал от неожиданности. А официант, как кот, юркнул под
скатерть и, вытаращив преданно собачьи глаза, подал Заре ее трусы, смерив
ее восхищенным взглядом. Скоро мы вышли на улицу. У под'езда бара ждала
толпа. Увидев Зару, мужчины стали аплодировать, некоторые целовали ей руки,
кто-то услужливо распахнул перед ней дверцу машины. Женщины с нескрываемым
любопытством заглядывали ей в глаза. Я слышал, как кто-то сказал: "Что за
прелесть! Одну ночь с такой и не надо жизни!" С места я рванул машину на
полную скорость. Мы ринулись в пустынные улицы и переулки. Через 40-50
минут мы выскочили на городскую автостраду и я остановил машину.
- Ты что, сумасшедшая? - спросил я ее.
- С чего ты взял?
- Ты видишь, что ты устроила?
- Но это же успех! Фурор! Об этом будет говорить вся Германия.
- В этом-то и вся трагедия. Неужели ты не понимаешь?- заорал я.
- Не понимаю, - искренне призналась она.
- А!... Что с тобой говорить.
- Ну, котик, не сердись, - она жеманно выгнула свой стан и открыла свои
чудные ноги, скрестила их, положив одну на другую.
- Смотри, котик, а то я их сейчас закрою. А где мои трусы? - испуганно
воскликнула она, - ах! Вот они, а я испугалась. Она стала надевать их на
себя.
- Постой, - остановил я ее, - я хочу тебя.
- Ах ты мурлыка! Сейчас я на тебе устроюсь. Она попросила меня сесть
пониже и взгромоздилась верхом на мои ноги, быстро всунув мой член в свое
влагалище.
- Теперь гони!
- Но я не могу так управлять машиной. Я ничего не вижу.
- Ерунда. Я постараюсь посторониться, - она наклонилась набок так,
чтобы я мог видеть дорогу.
Я завел мотор и поехал. Мы с'ехали на обочину, чтобы машину
встряхивало, и наше необычное совокупление началось. Она не двигала телом.
Но ощутимые толчки машины заставляли наши тела и члены все время тереться
друг о друга. Она быстро пришла в неистовое исступление и вцепилась в меня
руками и вертелась на мне, как змея. Я выпустил из рук руль и, не успев
затормозить, ухнул машину в придорожные кусты. Последний толчок был верхом
наслаждения. Она сползла с меня со стоном удовлетворения и через секунду
пропала... Я остался один среди поля на дороге, в поломанной машине,
усталый и злой. Ни в баре, ни в машине я не получил никакого
удовлетворения. Я вышел на дорогу и осмотрелся. Недалеко, за редкими
стволами березовой рощи, белел домик фермера. Я решил отправиться туда и
попросить машину, чтобы вытащить мой "Оппель" из канавы. Но в этот момент
на дороге появились две молочные цистерны, идущие в город. Одна из них
остановилась, молодой веселый паренек выскочил из кабины.
- Вытащить? - крикнул он.
- Сделай одолжение.
- Сейчас, - он принес кусок троса, зацепил петлей за задний буфер моей
машины и, подогнав свою, сделал вторую петлю на крюк. Без особого труда его
"Вега" выволокла мой жалкий кабриолет на дорогу. Я уплатил ему сотню марок
и уехал. Моя машина была сильно помята. Правая фара совсем слетела с крыла
и лежала на земле. Радиатор скорежило кривой волной, с него понемногу
капала вода. Я попробовал завести мотор, он работал отлично. Потихоньку я
тронулся с места и поехал. Через час я был уже в городе. Отыскав на окраине
дом, где сдают комнаты, я снял небольшую квартиру на втором этаже и оставил
во дворе свою искалеченную машину.
Глава 8
С молниеносной быстротой облетела город весть о событии в баре и,
когда я приехал на завод, сослуживцы в конторе, глядя на меня, о чем-то
шушукались и загадочно улыбались. Меня сразу вызвал тесть.
- Рэм, - сказал он, угрюмо глядя себе под ноги. Он стоял, а мне
предложил сесть.
- Я не хочу верить басням и слухам, но после того, что видел сам, не
могу относиться к этому безразлично. Скандал с твоим именем так велик, что
все наши знакомые уже отказались от тебя и среди нас ты чужой. После смерти
девочки ты единственный близкий мне человек и я, как мог, стремился
сохранить нашу родственную связь, но ты... ты оказался чудовищным
развратником, - голос его задрожал, он покраснел от негодования, - я решил,
что нам лучше всего расстаться навсегда. Ты получишь свои 50 тысяч марок, с
которыми вошел в дело и, кроме того, я от себя еще дам тебе 75 тысяч, ты
сможешь уехать отсюда и где-нибудь в провинции открыть свое предприятие.
Писем мне не пиши и забудь обо мне...
Он помолчал и вытер платком свои подслеповатые глаза.
- Что с тобой случилось? Не понимаю! Ну, в общем, прощай. Вот тебе чек
на 125 тысяч марок. Иди.
Он не подал мне руки и позвонил секретарю.
- Господин Кренке уезжает, - сказал он вошедшему клерку,
- пусть примут у него дела кто-нибудь из отдела.
Я вышел вслед за секретарем. Передача дел заняла весь день и только к
семи часам вечера я вернулся домой. Отремонтированный "Оппель" Уже стоял во
дворе, покрытый брезентом. Хозяйка встретила меня у входа:
- Я без вашего разрешения пригласила мастера. Ваша машина теперь в
полном порядке. Надеюсь, вы позволили бы это?
- Да, фрейлен, я благодарен вам. Сколько это стоит?
- Все десять тысяч марок.
- Включите в мой счет.
- Хорошо. Вы будете ужинать с нами?
- Нет, благодарю. Пусть принесут кофе в комнату.
- Я распоряжусь.
- Черт возьми, - размышлял я, оставшись один в своей комнате, из-за
сумасбродной девицы я потерял работу, связи, знакомых и единственно родного
человека - тестя. Судьба жестоко обошлась со мной. теперь у меня 125 тысяч
марок, вернее, уже 115 наличными деньгами и пустота в будущем. А что мне
еще принесут эти экстравагантные женщины? Пока не поздно, нужно от них
избавляться, - осенила меня блестящая мысль. Я достал карты из чемодана и
направился в уборную, чтобы выбросить их в унитаз, но по дороге передумал.
- Теперь уже все равно, я потерял связи с внешним миром, так пусть хоть
они разнообразят мне жизнь. Все же они лучше, чем уличные проститутки.
Опустив карты в карман, я вернулся обратно. Делать ничего не хотелось.
И даже когда принесли кофе, я не прикоснулся к еде - аппетит пропал.
Вдруг зазвонил телефон, я снял трубку.
- Кто это? - услышал я женский голос.
- А кого вы хотели?
- Рэм, это ты? - прошептал голос. Я узнал Мари.
- Да, я, - неохотно ответил я. "Что ей надо?".
- Ты не узнал меня? Это я, Мари. Мне нужно с тобой пого-
ворить.
- О чем?
Мари растерянно помолчала. Я услышал ее взволнованный голос.
- Я сейчас приеду к тебе. Ты слышишь меня, Рэм?
- Слышу. Но приезжать не надо. Это повредит твоей репутации. Я теперь
отверженный.
- Для них, но не для меня. Я искала тебя весь день и, наконец, нашла. Я
приеду.
Мне было скучно, а Мари симпатичная женщина. Я согласился.
Через 15 минут она вошла в мою комнату. Не снимая и шляпы и шелкового
плаща, она села в кресло у двери, едва переводя дух, выпалила:
- Рэм, я поеду с тобой. Мне надоела вся эта жизнь, эти старческие
бессильные лобзания, эти пошлые ухаживания, пьянки и оргии. Я хочу жить,
как человек. Я тебя люблю давно и страстно. Когда ты женился на Элизе, я
хотела убить ее...
- Во-первых, я никуда не уезжаю, - прервав каскад ее безумных
признаний, ответил я, - а во-вторых, не нужны мне никакие женщины, и я тебя
не люблю.
- Боже, что он говорит! С ужасом воскликнула она, вскочив со стула, -
неужели эта уличная девчонка лучше, чем я? Да ведь ты еще не чувствовал,
какое у меня тело, ты не видел мою наготу, ты не представляешь себе, какая
я женщина.
Ее глаза загорелись диким злобным блеском. Она страстным порывистым
движением стала срывать с себя одежду.
- Вот, смотри, смотри, какая я голая, - закричала она в исступлении, -
я никогда не раздевалась догола перед своими любовниками.
Через минуту на ней остались только чулки и туфли. Голое холеное тело
красавицы, ее красивые полные руки, круглые, твердо стоящие груди, стройная
талия и длинные изящные ноги не могли не вызвать у меня чувства восхищения.
Но не больше. Мне не хотелось ее. Я даже не ощутил желания прикоснуться
рукой к ее груди. Она почувствовала это безразличие к себе и совсем
обезумела.
- Ну, что? тебе не хочется меня? Или я еще недостаточно раскрылась? Ну
вот, смотри...
С этими словами она бросилась на диван и, развернув ноги в стороны,
повернулась ко мне всем своим существом, позируя влажными от похоти
глазами. Я подсел к ней и, невольно созерцая открытые взору прелести
красавицы, погладил рукой по животу.
- Ну что же ты? Разве я не хороша?.. Какую женщину тебе надо? Я буду
такой, какой ты захочешь меня видеть.
Она обняла меня за шею и, покрывая поцелуями лицо, шептала:
- Рэм, милый, возьми меня, я сгораю от безумного желания соединиться с
тобой, впивать в себя частицу твоего могучего тела. Рэм, - дико вскрикнула
она и, расстегнув мои штаны, вытащила безвольно скрюченный член.
- А-а-а!.. - вскочила Мари, схватившись за голову.
- Боже мой! Боже мой! - шептала она, торопливо одеваясь и, даже не
взглянув на меня, выскочила из комнаты. Мне не хотелось ее, но чувство
мужского бессилия перед такой фурией было тягостно и оскорбительно. Солнце
зашло. Быстро темнело. Я зажег свет и сел к столу.
Происшедшее так потрясло меня, что я стал тяготиться жизнью, мне
показалось, что жизнь проходит мимо меня, и я ее только наблюдаю.
Неприятное сознание безнадежности бытия поразило меня своей остротой. Я,
почти не сознавая, что делаю, дастал браунинг, навел курок, выстрелил в
голову. Вместо выстрела звонкий щелчок ошеломил меня и отрезвил. Я
удивленно посмотрел на револьвер и ко мне медленно стало возвращаться
спокойствие, перешедшее в апатию. Стреляться мне уже не хотелось. Я
заинтересовался, почему не произошел выстрел. Взвел курок и, наставив
пистолет в форточку, выстрелил. Звука я не слышал. Браунинг выпустил
ослепительный язычок пламени и с диким криком поднялась с соседнего дерева
стая сонных галок. Через минуту прибежала хозяйка.
- Что случилось?
- Ничего, я испытывал новый пистолет. Прошу извинить меня за
причиненное беспокойство.
Дама мило улыбнулась.
- О, ничего, я думала, лезут воры. Спокойной ночи, господин Кренке.
- Доброй ночи.
Хозяйка ушла. Совершенно успокоившись, я принял ванну и, накинув на
голое тело халат, сел к столу писать письмо Мари. Я хотел ей об'яснить все
и рассказать про карты. Но письмо не клеилось, и я бросил ручку. В гостиной
на первом этаже басом пробило 12 ударов. В углу на диване кто-то завозился.
Я зажег большой свет. Наивно выпучив глаза, на меня с нескрываемым
интересом смотрела причудливо одетая девушка со смешными переплетенными
косичками, перевязанными у самой головы красными ленточками. На ней были
синие шелковые чулки-рейтузы и белый в красный горошек бюстгалтер, туго
стянувший круглые, как шары, груди. Она сидела, поджав под себя ноги и
опершись руками за спиной. Мы долго, молча, наблюдали друг друга. Я
заговорил первым.
- Ну, здравствуй, пупсик!
- Здравствуйте.
- Как тебя зовут?
- Не знаю.
Я подошел к ней и сразу же захотел проникнуть под бюстгалтер, она
встрепенулась и отстранила меня рукой, твердо сказала:
- Не шалить.
- Ну, а что тогда делать?
Она усмехнулась.
- Все вы одинаковы.
- Кто это вы?
- Мужчины. Неужели нельзя иначе обращаться с женщиной?
Я помолчал.
- Как это иначе?
- Хотя бы повежливей. Я у вас еще не более 10 минут.
Она встала с дивана и, осторожно ступая по полу на пальчиках, прошла к
столу.
- Мне кажется, что в определенном возрасте мужчины по-особому относятся
к женщинам, и, предупреждая мой вопрос, продолжала назидательным тоном:
- Типы лет 18-19 относятся к женщине с благоговением, как к божеству,
они испытывают больше прелести видеть ее, чем чувствовать. Они всегда
нерешительны и ждут от женщины чего-то необыкновенного... Молодые люди лет
20-28 еще восторженно влюбчивы и стремятся как можно больше почувствовать и
увидеть. Они уже более развязны, но еще сумасбродны и смешны... Мужчины
28-35 лет - сама страсть. Они забывают посмотреть на ту, с кем живут, и
упиваются одним ощущением ее. Они гасят свет прежде, чем лечь в кровать,
потому что стесняются сами своих безудержных порывов страсти; делающих их
порой безобразно пошлыми. В возрасте от 35 до 42 лет рассудок мужчины уже
властвует над плотью. Они долго и тщательно выбирают предмет своей любви и
поклонятся ему, как будто живут не видением, а ощущением, создавая такие
утонченные формы своих сношений с женщиной, что порой безумно очаровывает
молодых и неопытных девушек, и не позволяет себе ничего грубого и
непристойного по отношению к женщине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13