Она отодвинулась
к стенке и накинула на меня край одеяла.
- Теперь вам тепло?
- Тепло, - ответил я, чувствуя, как дрожит от возбужденья мой голос.
Все труднее и труднее было мне владеть собой. Между нами было расстояние не
больше 10 сантиметров. Я чувствовал тепло ее тела, его запах. Полежав
спокойно 5 минут, я притворился спящим и повернулся на спину, мое голое
тело, мое бедро прикоснулось к бедру девушки, она вздрогнула и немного
отстранилась. С замиранием сердца я лежал, еще сдерживая порыв страсти. Это
была пытка, равной которой на свете нет. Чувствовать возле себя нежное
голое тело девушки и не прикоснуться к ней ни одним пальцем - это кошмарный
сон. Я повернулся к ней лицом, все так же имитируя сон, полежал и затем
положил руку ей на грудь. Твердая девичья грудь едва подавалась под
тяжестью руки. Валенсия задрожала, как от приступа лихорадки и испуганно
замерла, не зная, что делать. Я с невыразимым наслаждением осторожно сжимал
неподатливую мякоть ее груди, еле сдерживая крик похотливой радости.
Валенсия стала тяжело и часто дышать, ее грудь вздымалась под моей рукой,
как волна океана. Наконец, она решилась и, осторожно сняв мою руку со своей
груди, положила ее на меня. Но я уже не мог остановиться. Я убеждал себя,
что времени осталось мало и я только поласкаю милую деволку, не причинив ей
вреда. Я "Проснулся". Валенсия лежала на спине, напряженно вытянув тело. Ее
красивые руки были вытянуты вдоль тела поверх одеяла, книга лежала на
груди. Ее широко раскрытые глаза, не мигая, смотрели в потолок. Красивые
по-девичьи угловатые плечи с едва выступающими дужками ключиц, слегка
вздрагивали. Губы что-то беззвучно шептали.
- Валенсия, милая девочка, - вырвалось у меня восклицание, и я, помимо
своей воли, движимый одним инстинктом плоти, приподнялся на одной руке,
обняв ее за шею, приник к ее губам в долгом, трепетно-страстном поцелуе. От
неожиданности она даже не сопротивлялась. А когда я нечеловеческим усилием
оторвал свои губы от ее рта, она испуганно зашептала:
- Вы ничего плохого мне не сделаете... Вы хороший...
Да? - да, да, милая, - злясь на себя, ответил я, - только еще раз
поцелую. Тебе приятно?
- Приятно.
Я снова схватил ее губы и целовал их так долго, безудержно, неистово,
как будто одним этим пытался охладить испепеляющее желание плоти. Я
прижался всем телом к горячему бархату ее нежной наготы, чувствуя, как
сильнее бьется ее сердце. И вдруг удивительное спокойствие оборвало все мои
желания. Я лег на спину и, вкушая сладость покоя, закрыл глаза.
- Что с вами? - спросила Валенсия, склонившись надо мной. Бедная
девочка так испугалась, что не заметила, как по пояс вылезла из-под одеяла.
Я от- крыл глаза и... Бог мой! Редко люди во сне видят такую кра- соту!
Надо мной, как два спелых персика, трепетали ее гру- ди. Маленькие пуговки
сосков, нежных и чистых, как две кон- фетки, торчали острыми кончиками
вперед. Грудь начиналась где-то у плеча и, постепенно повышаясь, опускалась
едва за- метной складочкой к животу, полная, упругая, будто налитая соком
сильной, здоровой молодости. Ни слова не говоря, я схватил ее своими руками
и впился губами в коричневый со- сок. Она вскрикнула и забилась, как
пойманный птенец.
- Не надо, умоляю, - на ее глаза навернулись слезы. И я отпустил ее.
- Тебе неприятно?
Она ничего не ответила и, уткнувшись в одеяло, неподвижно лежала,
сотрясаемая нервной дрожью. Я склонился к ней.
- Но ведь я ничего плохого тебе не сделал. Я хотел, чтобы тебе было
хорошо. Тебе же приятно, когда я целую твою грудь. Разве нет? Она
посмотрела на меня своими изумрудными глазами и кивнула головой.
- Ну так дай, я еще раз поцелую. Дай. Мои поцелуи доставят тебе столько
удовольствия. Не бойся. Она растерянно посмотрела на меня и я понял, что
она колеблется.
- Не нужно бояться. Это не причинит тебе вреда. Это так приятно. Ну же.
Она опустила руки, державшие край одеяла, чтобы я мог его откинуть. И я
это сделал. Она прикрыла грудь руками, глядя на меня со страхом и мольбой.
- Не бойся, глупышка, я ничего не сделаю своими руками.
Она послушалась. И вот перед моими глазами снова сон. Я стал целовать
ее в сумасшедшем исступлении, не видя, к чему прикасаются мои губы. Все ее
нежное благоухающее тело представлялось мне олицетворением самого
прекрасного на земле. Я целовал ее руки и плечи, шею и грудь, бедра и ноги.
В сладостном изнеможении я касался лицом ее мягкого живота, самозабвенно
вылизывая впадину пупка. Ее сотрясали судороги сладострастия. Она закрыла
глаза и безвольно отдалась во власть моих жгучих ласк. Вдруг, в
бессознательном порыве похоти, я рывком раздвинул ее ноги и приник губами к
полным, мягким и липким губам влагалища. Валенсия дернулась всем телом,
пытаясь оторваться от меня, уперлась руками в мою голову. Но волна
сладострастной истомы сковала ее члены, она бессильно распласталась передо
мной с тихим слезным стоном. Я долго лизал языком нераспустившийся бутон
любви, ощущая кончиком языка каждый бугорок, каждую складочку. Она затихла
и вся погрузилась в трепетное вкушение сладости, которая жарким потоком
разлилась по ее телу от моих губ. Совершенно обезумев от похоти, я лег на
двочку , разведя в стороны девственные губы ее цветка, воткнул изо всей
силы свой дерзкий меч. Она вскрикнула от боли и, обхватив меня своими
руками, содрогнулась в рыданиях.
- О, как мне нехорошо! Что со мной сделали? Мне так нехорошо!
Потрясенный всем случившимся, я растерянно смотрел на нее, не зная, как
утешить. А она, бледная и обессиленная, шептала:
- Что со мной? Что вы сделали? Мне плохо. Она исчезла, не услыщав от
меня ни единого слова утешения, оставив меня в смятении и смутном ощущении
тяжелой вины перед ней и перед богом.
Рэм опустил голову на стол и замолчал. Мы сидели, подавленные его
рассказом, растерянные и ошеломленные. Он вдруг порывисто встал и, пройдя
по комнате, уже другим голосом сказал:
- Ну что ж. Выпьем. Что было, то прошло. Мы выпили и он сразу продолжил
свой рассказ.
Глава 7
Уще долго я сидел, подавленный случившимся, стараясь об'яснить себе,
как это произошло. Потом вытер свой окровавленный член о простыню и лег
спать. В восемь часов, как обычно, меня поднял Макс. Тесть ехал на завод. Я
встал, превозмогая сонливость и, наскоро позавтракав, вышел к под'езду.
Тесть уже сидел в машине.
- Ты что-то плохо выглядишь, Рэм. Ты не здоров?
- Здоров. Просто я не выспался. Вчера до часу я был на банкете у Мари.
- Она все такая же?
- Такая.
- Ты сегодня сходи в литейный цех. Вайс опаздывает с отливкой заготовок
станин для 150-миллиметровых орудий. Побудь там до обеда и посмотри, в чем
там загвоздка.
- Хорошо.
Мы поехали на завод. Тесть ушел к себе в правление, а я поплелся в цех.
Болела голова, во рту пересохло, тяжелые ноги не слушались. Я несколько раз
спотыкался о рельсы и чуть не разбил себе нос. Наконец, я добрался до цеха.
На меня дохнуло кислым запахом кокса. В полусумраке огромного, узкого, как
тоннель, здания у ярких квадратов отливочных печей, как черти в аду,
копошились потные грязные люди. Стоял какой-то ровный и сильный рабочий
шум. Я вошел в кабинет начальника цеха.
- Что у тебя случилось? - спросил я у Вайса. Увидев ме-
ня, он расплылся в приветливой улыбке.
- Рэм, дружище, здравствуй. Ты уже вернулся? - вернулся.
- Не об этом речь. Что у тебя с отливками? Шеф не доволен. Просил
проследить за тобой. Вайс обиделся.
- Я не виноват. Сталь идет низкого качества, в литье много брака, вот и
все, вот и не справляются.
- Ну, пошли в цех.
Я ужасно хотел спать, у меня слипались глаза и подкашивались ноги. Я
чуть не сел на неостывшую отливку. Вайс взял меня под руку. Мы пошли к
литейщикам. Я, как сквозь пелену, видел людей, яркую струну расплавленного
металла и слышыл монотонный голос Вайса, об'яснявшего, что происходит.
- Ну вот, смотри сам, что случилось - опять брак, - услышал я,
очнувшись, голос Вайса. Ничего не соображая, я посмотрел на отлитую станину
и попросил Вайса отвести меня к себе в кабинет.
- Я очень хочу спать, - сказал я ему, когда мы вернулись из цеха.
- Ложись на кровать в комнате дежурного диспетчера.
Он отвел меня туда, и я, только коснувшись подушки головой, мгновенно
уснул. Через час Вайс разбудил меня и я, умывшись, отправился с ним в цех.
Кое-как я провел день и в 6 часов уехал домой один. Тесть от горя бежал на
работу. Он просиживал на заводе с утра и до поздней ночи. Поужинав, я
принял ванну и лег спать. Проснулся в темноте. Зажег ночник и посмотрел на
часы. Была половина двеннадцатого.
- Опять сейчас придет женщина, - безо всякого удовольствия подумал я.
Мне хотелось отдохнуть и поспать хоть одну ночь спокойно. Я решил не
вставать. Потушив свет, я стал разглядывать бледные пятна на потолке и
стенах, наслаждаясь тишиной и покоем. Но вот послышался мелодичный звон и
что-то зашуршало в темноте у стола. Я прислушался, не двигаясь. До меня
донесся тихий смех и приятный голос произнес:
- Ну и дурак же он! А, впрочем, где это я? Она прислушалась и в
настороженной тишине прозвучал ее торжествующий голос:
- Ага, кто-то здесь дышит... Должно быть, он спит. Приятно побыть со
спяшим мужчиной в одной комнате.
Я прикрыл глаза и лежел, не двигаясь. Что она будет делать? В это время
кто-то постучал в дверь. Я не успел и открыть рта, чтобы спросить, кто
стучится, как она звонко крикнула:
- Входите, хозяин спит.
Дверь открылась, кто-то вошел и зажег свет. Я увидел тестя, он ошалело
посмотрел на веселую девицу, потом перевел свой взгляд на меня.
- О, какой симпатичный старичок! - воскликнула она, направляясь к нему.
- Прочь, прочь от меня! - заорал он, бледнея от ярости.
- Рэм, об'ясни, что это значит?
Я встал с кровати, кляня судьбу и дерзкую красотку. Тесть, не дожидаясь
ответа, вышел, хлопнув дверью. Я слышал как он громко крикнул кому-то в
коридоре: "Когда он оденется, пусть придет ко мне в кабинет".
- Слушаюсь.
- Кто вас просил командовать в чужой комнате? - набросился я на
женщину.
- Боже! А что я сделала? Ведь я думала, что вы спите. Зачем же держать
его за дверью? Такой милый и почтенный старичок...
- Замолчите. Наделали вы теперь дел, а я буду расхлебывать.
- Ерунда! Всякий порядочный мужчина должен иметь свободную женщину и в
этом нет ничего предосудительного. Об'ясните это старику и он поймет.
- А ну вас!
Я пошел к тестю. Угрюмый и злой, он сидел за столом и, не поднимая
головы, сказал:
- Не прошло и трех дней, как мы похоронили нашу девочку, а ты уже навел
полный дом женщин. Ну, хорошо. Ты молод и силен. Тебе нужны женщины, но
ведь это можно делать и вне дома, не оскорбляя память своей жены. Вчера ты
потряс общество у Мари, уйдя в разгар банкета с какой-то уличной девчонкой,
сегодня я у тебя в комнате нашел другую и совершенно голую. Как же так
можно! Ты меня извини, но жить под одной крышей с тобой я не смогу. Подыщи
себе квартиру завтра в городе и переезжай. Я надеюсь, ты не обиделся. Я
отец и память о дочери для меня свята. А теперь иди. Девку сейчас же
выгони.
- Если бы я мог ее выгнать! - мелькнула у меня отчаянная мысль... Я
вернулся к себе. Когда я вошел, она сидела у туалетного столика и чистила
ногти.
- Ну как? Уладил? - спросила она, не оборачиваясь ко мне.
- Уладил, - иронически ответил я. Только теперь я смог ее рассмотреть.
Не перечисляя всех достоинств ее внешности, могу сказать только, что она
действительно была почти голая. На ней был купальный костюм из
зелено-белого горошинками шелка, лифчик в виде полоски и трусы, обшитые
черной бахромой. Длинные светло-каштановые волосы, плавно извиваясь,
опускались ей на плечи и прикрывали ложбинку между лопатками.
- Собирайтесь, мы сейчас уйдем отсюда, - сказал я ей, отобрав пилку для
ногтей.
- Чудесно. Дайте мне что-нибудь одеть. Я порылся в шкафу и, выбрав одно
из платьев жены, подал ей. Она приложила его к себе, посмотрелась в зеркало
и спросила:
- А получше там нет?
- Нет. И это сойдет!
- Ну, хорошо. Я сейчас примерю.
Она надела платье, и я был поражен ее преображением. В платье, плотно
облегавшем ее стройную фигуру, она казалась еще стройнее и элегантнее. Я
никогда не видел это платье, так красиво сидевшее на своей жене.
- Вот вам и туфли, - сказал я, подавая ей летние босоножки жены на
высоком тонком каблуке. Я быстро собрал в чемодан самые необходимые вещи, и
мы вышли из дома. Я взял в гараже свой старый "Оппель" и, усадив свою даму,
поехал, не зная куда. Она щебетала как птичка, восторгаясь ночным городом.
Увидев сияющий под'езд бара, она схватила меня за руку и стала умолять
сходить туда. Пришлось согласиться. Мы вошли в бар. На нас сразу обратили
внимание. За столиками стали переглядываться и шептаться. Сам хозяин бара
поедал жадным взглядом мою спутницу. Он провел нас к столику в отдельный
кабинет.
- Что прикажете подать? - спросил хозяин у меня, косясь на даму.
- Вина, - воскликнула красотка, кокетливо прищурив глаза.
- Нет, нет, мы еще не выбрали. Пришлите официантку минут через пять.
Хозяин пожал плечами и ушел.
- Слушай, веди себя солиднее.
- А что я сделала?
- Все, что ты хочешь заказать, ты должна говорить мне, а не официанту.
- Фи, какая разница... Ой! Смотри, какой чудесный малыш, - воскликнула
она, показывая пальцем на огромного детину в клетчатом пиджаке, который
тащил за руку из-за стола пьяную женщину, в двое ниже его ростом, на
танцевальную площадку.
- Чем же он хорош? Не показывай пальцем, на нас обращают внимание.
- Где, кто обращает?
- Все.
- А разве это плохо? Чего бы я стоила, если бы на меня не обращали
внимания? Ух! Какое могучее животное, - восторженно закончила она.
- Кто животное?
- Ну, тот парень.
- Я не понимаю твоих восторгов.
- А что ты можешь в этом понять? - если ты будешь так хамить, я сейчас
же уйду и оставлю тебя здесь одну.
- О! - испуганно воскликнула она, поворачиваясь ко мне.
- Ты тоже, оказывается, хорош! Не уходи, я буду паинькой.
Пришел официант, я заказал все, что нашел нужным и через несколько
минут у нас на столе не осталось свободного места.
- Как тебя зовут? - спросил я после того, как мы выпили по рюмке
дамского ликера. Она улыбнулась и ответила вопросом на вопрос:
- А я обязательно должна иметь имя?
- Ну конечно. Иначе, как же я буду к тебе обращаться?
- Придумай мне имя. Какой тебе больше нравится?
- Любимое имя бывает у любимой женщины.
- Но у тебя есть любимая женщина?
- А ты не ревнивая?
- Ну вот еще! Ревнуют только старики, уроды и сумасшед-
шие.
- Тогда твое имя будет Зара.
- Нет это имя мне не нравится. Оно похоже на солнце.
Мы еще выпили. Она изрядно захмелела. Я задернул шторы, чтобы на нас не
пялили из зала глаза. Она пьяно смеялась и обмахивалась, как веером,
салфеткой.
- Тут жарко. У меня вспотел пупок. Ха-ха-ха, идем потанцуем. Нет, не
надо, давай лучше... Рэм, ты душка. У тебя собачьи глаза. Принеси мне
холодной воды, я побрызгаю свою грудь.
Я подсел к ней, обнял за плечи, повернул к себе. Ее жаркое дыхание
обдало мне лицо. Я подхватил ее затылок рукой и поцеловал пьяным
бесчувственным поцелуем. Она не сопротивлялась, не возмущалась. Она была
пьяна до бессилия. Не столько с желанием, сколько по привычке я стал мять
ее грудь, пытаясь отыскать пот тканью платья твердую пуговку соска. Она
смеялась, как ребенок.
- Рэм, дурашка... ты щекочешь меня... Подняв платье, я стал целовать ее
ноги, ляжки и бедра. А она с хохотом поощряла меня.
- Вот здесь, теперь здесь, так их, Рэм, так.
Я расстегнул пуговку ее трусов и опрокинул ее на диван, стащил их
совсем.
- Молодец, ловко, - смеясь, сказала она, пожирая меня похотливым
взглядом.
- Ты еще не поцеловал меня в живот, - воскликнула она, приподняв
платье, - ну, что же ты?
Я стоял, с восторгом наблюдая ее бесстыдные порывы.
- А ты раздвинь ноги. Пожалуйста.
Она широко разбросала по дивану обе ноги, открыв моему похотливому
взору свои прелести. Слегка влажное от пота тело блестело, как стеклянное,
а губки влагалища, узенькие и длинные, приоткрылись, обнажив ярко-красный
вход во влагалище. Безумство страсти сильнее разума. Я, позабыв все на
свете, бросился на колени и, схватив ее за ляжки, приник губами к ней,
чувствуя терпкий запах ее плоти и солоноватый привкус горячих половых губ.
Она корчилась от наслаждения, болтая какой-то вздор. Ее руки теребили мои
волосы.
- Подожди, - закричала она, - подожди, а то я кончу.
Я оторвался от нее и, поглаживая мягкий живот рукой, еще и еще раз
окинул сладострастным взглядом всю ее фигуру с очаровательными складочками
на изгибах талии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13