Земля уходила назад и вниз. Видны были самолеты, в несколько рядов окружившие летное поле. С каждой секундой они уменьшались в размерах.
— Даже не заметил, как оторвались от земли,— сказал Набатов.
— Чистая работа! — подтвердил толстяк и самодовольно улыбнулся, как будто удачный взлет был в немалой степени и его заслугой.
Самолет, разворачиваясь, круто лег на правое крыло, Прямо под окном очутилась плотина ГЭС и по одну сторону ее — обширная белая поляна застывшего водохранилища, по другую — извилистая голубая лента никогда не замерзающей Ангары.
- Иркутское море,— сказал седой сосед Набатова.— Байкал пришел к городу.
— Мало радости от этого Байкала,— неожиданно сердито сказал бритый толстяк.
— Это почему же? — спросил седой.
— Потому. Охотиться запретили, рыбу ловить запретили. Ходи вокруг да поглядывай. Видит око, да зуб неймет.
— Но ведь это же разумная и совершенно необходимая мера,— сказал седой.— Надо сперва населить водохранилище, создать оптимальные условия для размножения дичи и рыбы, а потом уже эксплуатировать эти природные богатства.
— Да мне не эксплуатировать!—отмахнулся толстяк.— Мне в выходной день посидеть с удочкой или побродить с ружьишком.
— Вот именно посидеть и побродить! — подхватил, уже начиная раздражаться, седой.— А сколько вас, таких любителей посидеть и побродить? Сотни, тысячи! И получается так, что на бедную природу жмут и сверху и снизу.
— Это как же понимать: и сверху и снизу? — насторожился толстяк.
— Как понимать? Охотно вам поясню. Снизу — это, так сказать, стихийно, в порядке самодеятельности. Один с ружьишком выйдет на охоту, когда птица гнездится, а то и просто палкой выводок подлетков переколотит; другой нерестовую речку сетью перегородит и не даст рыбе икру выметать; третий дерево срубит там, где ему заблагорассудится. Каждый понемногу, как говорят, «по силе возможности», а все вместе огромный ущерб наносят живой природе. А сверху —это пострашнее. Это когда наш брат — разные высокоученые мужи — навалится со своими скороспелыми проектами. Тут уж того и гляди под корень всю природу изведут.
Набатов, занятый своими мыслями, сначала не обращал внимания на разговаривавших соседей, но теперь начал прислушиваться.
— Простите, что вторгаюсь в ваш разговор,— извинился он.— Хотел бы спросить: о каких проектах речь ведете? Впрочем, следует представиться для ясности: Набатов, инженер-гидротехник.
—Очень приятно,— сухо ответил седой.— Доктор биологических наук Клещов.
Набатов почтительно поклонился. О профессоре Клещове он слышал много лестного и даже читал обстоятельную его статью о биологическом освоении создаваемых на Ангаре морей-водохранилищ.
— А у меня чин пожиже,—добродушно сказал толстяк.— Просто хозяйственник. Заместитель директора по адмхозчасти проектного института. И фамилия, соответственно, третья по счету — Сидоров.
— Почему третья? — улыбнулся Набатов. Толстяк тоже улыбнулся и пожал плечами.
— Так уж принято: Иванов, Петров, Сидоров. Никто же не скажет: Сидоров, Петров, Иванов. Так и выходит; третья по счету.
— Вы полюбопытствовали, о каких проектах речь? — обратился Клещов к Набатову.— Возможно, и вы причастны к одному из них. Если нет, заранее прошу прощения.
— Неясно, что вы имеете в виду.
— Как же так! — возмутился Клещов.—Гидротехнику— и неясно. Неужели вам не приходилось слышать о проекте взрыва в истоке Ангары?
— Как же не приходилось! — воскликнул Сидоров, словно не заметив, что вопрос обращен не к нему.—Это собираются Шаманский камень подрывать.
— Если бы только Шаманский камень,—желчно заметил Клещов.
— Не скажите, товарищ доктор биологических наук,— убежденно возразил Сидоров.— Очень опасное дело!
— Я слышал об этом проекте,— сказал Набатов.— Но, как говорится, краем уха. Я ведь работаю не в Иркутске...
— Вот видите, товарищ доктор,— перебил его Сидоров,— не только в Иркутске известно.
— ...Правда, то, что мне передавали, больше смахивает на прожект, нежели на технически обоснованный проект. Но судить не берусь. Не знаком как следует.
Говоря так, Набатов преуменьшил свою осведомленность. Но ему хотелось услышать доводы биолога.
— Вы отлично сказали. Это действительно прожект. И, разрешите, я вам изложу его суть,— торопливо, словно опасаясь, что его прервут, заговорил Клещов. Заметно было, что эта тема его волнует и что его очень обрадовала скептическая оценка, высказанная Набатовым.— Суть этого, с позволения сказать, проекта в следующем. В истоке Ангары предполагается заложить ни много ни мало тридцать тысяч тонн взрывчатки...
— Тридцать тысяч тонн! — воскликнул Сидоров и широко раскрыл свои добродушные, немного сонные глаза.
- Тридцать тысяч тонн,— повторил Клещов,— и единовременно взорвать этот... фугас. В результате взрыва должна образоваться расщелина глубиной в двадцать пять метров. Так что тут, уважаемый,— биолог сердито посмотрел на притихшего Сидорова,— не только Шаманскому камню не поздоровится.
— Прошу прощения,— взмолился Сидоров,— для чего же все это безобразие затевается?
Клещов посмотрел на него, потом перевел взгляд на Набатова, как бы выбирая, с кем вести разговор, и, видимо, решил, что вопрос Сидорова заслуживает ответа.
— В Байкал впадают триста тридцать шесть рек, речек и ручьев,— начал он строгим, лекторским тоном.— Вытекает из Байкала, как известно, одна Ангара. Сколько воды принесут в Байкал эти триста тридцать шесть рек, столько и унесет ее Ангара. Так продолжалось в течение многих сотен тысяч лет, поскольку Байкальская впадина в современных ее очертаниях сформировалась в конце третичного периода, то есть около миллиона лет назад. Но вот некоторые
коллеги нашего уважаемого собеседника,— Клещов кивнул в сторону Набатова,— нашли, что этой воды, то есть естественного стока Байкала, им недостаточно. И они решили... исправить ошибку природы. Сделать взрыв, проломить берег Байкала и осушить его.
— Как осушить? — с недоумением, почти с ужасом воскликнул Сидоров.
— Не насухо, конечно,— усмехнулся Клещов,— это, к счастью, не в человеческих силах. Дно Байкальской впадины ниже уровня океана на тысячу триста метров. Но все-таки изрядно осушить. Одним из вариантов проекта предусматривается слить из Байкала полтораста кубических километров воды и понизить уровень озера на семь-восемь метров. Это значит, что в некоторых местах берега отступят от теперешнего своего положения на километр и больше в глубь озера. Так что, как видите, я не зря употребил термин «осушить».
— И зачем им столько воды? — сокрушенно произнес Сидоров.
— На это, видимо, точнее сможет ответить наш уважаемый собеседник,— сказал Клещов, снова обращаясь к Набатову.— Кстати, очень бы любопытно услышать ваше мнение.
— Насколько мне известно,— сказал Набатов,— авторы проекта стремятся решить две проблемы. Первая —частная — быстрее заполнить водохранилище строящейся Устьинской ГЭС, и вторая — главная— за счет увеличения стока увеличить выработку всех гидростанций будущего Ангаро-Енисейского каскада. Что-то, помнится, по их подсчетам, получается грандиозная цифра. Эти сто пятьдесят кубических километров дополнительно сброшенной байкальской воды дадут свыше тридцати миллиардов киловатт-часов дополнительно выработанной электроэнергии. Это примерно четыре года работы Куйбышевской ГЭС.
Слова Набатова произвели большое впечатление на Сидорова. На лице его отразилось смятение. Вид-но было, что его ошеломила грандиозная цифра, названная Набатовым.
Клещов слушал Набатова со сдержанным спокойствием. И только пристальный взгляд выдавал его настороженное ожидание. Чувствовалось, что он пытается определить, кто же перед ним: союзник или противник?
— Вы упомянули о плюсах проекта. Что вы можете сказать о его минусах? — спросил он Набатова.
— Ничего не могу,— чистосердечно признался Набатов.— Я уже говорил, что знаком с проектом только понаслышке.
— Тогда уточним плюсы,— сказал Клещов.— Насколько мне пвестно, после первоначального понижения уровня Байкала затем впоследствии предполагается его восстановить. Так сказать, возвратить ему воду, взятую взаймы.
— Я слышал и об этом,— подтвердил Набатов и и едва сдержал улыбку, увидя, как облегченно вздохнул Сидоров.— Вернуть Байкалу воду собираются через восемнадцать лет.
— Вот видите,—сказал Сидоров биологу,— вернут воду.
Но тот не обратил внимания на его реплику и продолжал допрашивать Набатова:
— Поясните мне тогда: в чем смысл этого грандиозного переливания? И не напоминает ли сне переливание из пустого в порожнее?
— В чем смысл? Очевидно, как и во всяком займе. Занять у Байкала энергию, которая нужна сегодня, с тем чтобы рассчитаться потом, когда станем богаче. Кстати сказать, заем на кабальных условиях. Дело в том, что сброшенная вода пройдет через турбины двух, максимум трех станций, а через восемнадцать лет станций будет больше, наверное, будет построен весь большой каскад, и тогда каждый кубометр воды обойдется дороже. И, заняв у Байкала тридцать миллиардов киловатт-часов, отдавать придется шестьдесят, а может быть, и все девяносто.
— На таком займе прогореть можно,— вставил Сидоров.
Но Клещов вовсе не был расположен переводить разговор на шутливый лад.
— Может быть,— допытывался он,— без этого нельзя пустить в срок Устьинскую ГЭС?
— Вот тут я могу сказать вполне определенно,— ответил Набатов.— Для пуска Устьинской ГЭС весь этот трамтарарам совершенно не нужен.
— Премного вам благодарен. Итак,— подытожил Клещов,— с плюсами проекта мы разобрались. П-по-звольте теперь изложить вам м-минусы.
Теперь, когда разговор вступил в решающую фазу, стало очевидно, что спокойствие Клещова было напускным. От волнения он даже чуть заикался.
— Н-ачнем с-с того, что снижение уровня озера резко изменит условия жизнедеятельности животного и растительного мира, нанесет всей флоре и фауне Байкала непоправимый ущерб. П-подчеркиваю: непоправимый! Байкал —это уникальное, неповторимое явление природы. Толщу его вод населяют полторы тысячи видов животных и растений. Три четверти из них эндемичны, то есть встречаются только в Байкале... Впрочем, все это вас, может быть, мало волнует. Н-но рыбку-то вы кушаете. Б-безусловно! А вот товарищ Сидоров даже ловить рыбку любит. Т-так вот. Рыбке придется туго. При падении уровня обнажится литораль — прибрежная полоса, где кормится и нагуливается рыба. Устья рек и ручьев зависнут в воздухе и превратятся в водопады, рыба не сможет подняться к своим нерестилищам. И через несколько лет от знаменитого байкальского омуля останется одно воспоминание. Эт-то не болезненная фантазия выжившего из ума старика, а реальная опасность. Так называемые деловые люди — работники совнархоза — подсчитали, что ущерб, наносимый только рыбной иромышленности, выразится в сумме, превышающей два с половиной миллиарда рублей. Это я специально для в-вас,— он ткнул пальцем в Набатова,— привел цифру, чтобы вы не щеголяли своими миллиардами киловатт-часов. А товарищ заместитель директора мне и без миллиардов поверит: он рыбку любит.
Сидоров сперва насупился, потом решил, что уместнее будет улыбнуться.
— Н-но дело не только в рыбке. Б-болыние б-бе-ды грозят Круглобайкальской железной дороге. Изменение уровня повлечет за собой интенсивный процесс переформирования прибрежных отмелей и размыв всей береговой полосы. Это уж не по моей части, но я могу сослаться на наших видных геологов. Они утверждают, что железную дорогу придется п-пе-реносить на склоны хребта Хамар-Дабан. А это снова миллиарды. Ну как, уважаемый гидротехник: вы все еще будете защищать честь мундира?
Набатов не успел ответить. Подошла стюардесса и предупредила, что сейчас подаст обед.
Обед всем понравился. Особенно Сидорову.
— Вот до чего дошла техника! — сказал он с удовлетворением.— Летишь с солнышком наперегонки и одновременно пользуешься всеми земными благами. А летит-то как! Не шелохнет!
Он вынул из портсигара папиросу и поставил ее торцом на столик. Папироса застыла, как приклеенная.
Набатов намеревался после обеда заняться своими делами. Надо было разобраться в пачке заявок, которую вручил ему перед отъездом начальник снабжения, и определить, что действительно отстаивать до конца в споре с работниками главснаба, а по каким позициям можно и уступить. Но он не успел еще вынуть из портфеля свою папку, как Клещов снова подступил к нему.
— Вы так и не высказали своего мнения? Набатов ответил, что не видит никакой необходимости калечить Байкал.
Но Клещов этим не удовлетворился.
— Я умышленно начал с посягательств на Байкал со стороны гидротехников. Хотел проверить вашу способность к объективному мышлению.
На правах старшего по возрасту он позволил себе быть бесцеремонно откровенным.
— И мне хотелось бы продолжить разговор о Байкале,— добавил Клещов.
«Посмотрю заявки вечером в гостинице»,— решил Набатов и, закрыв портфель, отложил его в сторону. В настойчивости биолога чувствовалась увлеченность своим делом. А это Набатов считал главной добродетелью человека.
И он приготовился слушать. Обстановка располагала к беседе. Самолет летел так ровно, что утратилось ощущение полета. И даже размеренный гул моторов казался долетающим откуда-то издалека. За соседним столиком играли в шахматы. Сидоров попытался вздремнуть, но не мог достаточно удобно устроиться на коротеньком диванчике и сидел, привалясь к спинке, поглядывая время от времени на неподвижно застывшую папиросу.
— Байкалу угрожают не только гидротехники,— продолжал Клещов.— Разрабатывается проект строительства весьма крупного промышленного комбината на его берегах...
— Точно,— оживился Сидоров,—огромный комбинат будет. Наш институт проектирует.
— Ах, вот как! — с несвойственной ему злой улыбкой воскликнул Клещов.— Какое примечательное совпадение! Значит, именно вас я имел в виду, когда говорил о тех, кто жмет на Байкал и снизу и сверху!
Сидоров выпрямился и с высокомерным недоумением оглядел Клещова.
— Попросил бы поосторожнее,— внушительно произнес он.— Проектирование ведется на глубоко научной основе. Наш проект член-корреспондент Академии наук Пшеницын консультирует.
- Не знаю такого,— сухо сказал Клещов.
— Так и он вас, наверно, не знает,— грубо ответил Сидоров и даже засопел от негодования.
— Этот комбинат,— продолжал Клещов, уже не обращая на Сидорова никакого внимания и говоря только для Набатова,— будет каждые сутки сбрасывать в Байкал четверть миллиона кубометров сточных вод. В дополнение к тремстам тридцати шести рекам в Байкал польется еще одна. Но если те поддерживали жизнь Байкала, то эта —триста тридцать
седьмая отравленная река — принесет с собой смерть всему живому. Я знакомился с проектом. Сами его авторы признают, что в месте сброса вод образуется мертвая зона в несколько квадратных километров. Мертвая зона! Как вам нравится само выражение! «Но это же пустяки! — убеждали они меня.— Площадь Байкала тридцать с лишним тысяч километров. Стоит ли поднимать шум из-за такой мелочи, как наша миниатюрная мертвая зона?» На первый взгляд убедительное возражение, не правда ли? Но, во-первых,— Клещов снова разгорячился и, доказывая На-батову, мысленно вел спор со своими оппонентами из проектного института,— во-первых, так, как полагают авторы проекта, будет лишь в том случае, если (он подчеркнул это слово) запроектированный метод очистки оправдает себя в заводском масштабе, если очистные сооружения будут работать бесперебойно, если будет установлен непрерывный и жесткий контроль за концентрацией стоков, если комбинат будет работать ритмично, без срывов и последующей перегрузки. И так далее... Не слишком ли много этих «если»? Ведь достаточно одному из них не осуществиться, и мертвая зона в озере выйдет далеко за границы, отведенные ей авторами проекта. А во-вторых, не забывайте и факторы, не подвластные человеку: течения и ветры. Отравленную воду разнесет далеко вокруг, и наше славное море может стать мертвым морем. А леса! Сколько лесов вырубят по склонам Байкала, чтобы насытить чрево этого комбината! Ни один человек, имеющий живую душу, не может равнодушно смотреть, как деловито и хладнокровно собираются губить великолепнейшее создание природы! Потом, конечно, спохватимся. Но будет поздно... А пока успокаиваем себя гнусным, циничным доводом — на наш век хватит.
Клещов горько усмехнулся и замолчал. Казалось, у него не было ни сил, ни желания продолжать.
— Много на себя берете,— сказал Сидоров, глядя на биолога с опасливой настороженностью.— Другие все, выходит, дураки?
— Вы можете спросить меня,—сказал Клещов Набатову,— к чему я вам все это рассказываю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35