Там, надо быть, распадок. Туда и спуститься. Проходя между березками, пригнуться пониже и ружье взять в руки, а то зацепишь стволами за ветки, и всего осыплет густой снежной порошей... А в распадке на снежной целине узоры, петли следов. Мелкие — заячьи: прибегают сюда длинноухие глодать кору с молодых осинок; возле них хитрый лисий след — рыжая кумушка распутывала тут замысловатые заячьи петли... А то и глубокий размашистый след хозяина тайги — лося...
Да, славно бы побродить с ружьишком... Но все это только себя дразнить. Зверю и большому и малому нечего бояться. Пусть еще год-другой скачут, рыщут, жируют по таежному приволью. А там придется уходить на новые места. А здесь, даже здесь, на горе, будет ходить крутая волна нового, человеком созданного моря...
Вот, чтобы это море скорее заплескало, и едет сегодня Перевалов, поднявшись до свету, по глухой, еще не проснувшейся тайге.
Вроде бы не за свое дело взялся. Можно было отправить в Черемшанск за врубовой машиной снабженца или. механика. Но Перевалов сам вызвался. В Черемшанске первым секретарем горкома Зимарев Алексей Прокопьевич — вместе учились в партийной школе. Он поможет. В этом все дело. Сейчас не то что день — час дорог.
Применить для резки льда врубовую машину предложил начальник механизации Бирюков. Терентий Фомич сердито замотал лысой головой и сказал, что ничего не выйдет. Бирюков тут же набросал на листе 'бумага схему, как переоборудовать врубовку. Врубовка уголь режет. А лед все-таки податливее угля. Набатов., по-видимому, не очень поверил в идею Бирюкова, но сказал, что надо испытать: все равно лучшего решения пока не нашли. Только времени уйдет много. Надо обращаться в совнархоз. Совнархоз даст команду Черемшанскому тресту. Трест будет решать, на какой шахте взять машину. На шахте станут упираться: отдать машину — сорвать план. И так далее...
Тогда Перевалов и сказал:
— Беру это дело на себя. Поклонюсь Алексею Прокопьичу. Поможет по старой дружбе.
В пути сделали только одну остановку, возле чайной в большом районном селе Танхой. У Перевалова и здесь были однокашники, которые, конечно, приняли бы его с распростертыми объятиями, но опять-таки гостевать не было времени.
Уже начало смеркаться, когда на горизонте вырос темный курящийся дымком конус террикона. Пока поравнялись с отвалом, сумерки загустели, и стали хорошо видны огоньки, как будто перебегающие по его склонам.
Проехали еще немного, и к обочинам шоссе начали лепиться низенькие, подслеповатые домики городского предместья.
— Теперь куда? — спросил Сеня.
— Пока прямо, потом покажу сворот. В горком заедем. Узнаем у дежурного, где живет секретарь.
Улица взбежала на гору и уперлась в двухэтажное, почти кубическое здание с четырьмя непомерно толстыми колоннами по фасаду.
«Это уж не украшательство, а устрашательство»,— подумал Перевалов. Засмеялся и хлопнул Сеню по плечу.
— Слезай. Приехали.
Разыскивать квартиру не пришлось. Первый секретарь Алексей Прокопьевич Зимарев еще не уходил из горкома.
— Покорителю рек! — закричал он, увидев в дверях Перевалова.— Каким тебя ветром занесло? — И,, не дожидаясь, пока гость подойдет в столу, поспешил ему навстречу..
«Все такой же шустрый, не огрузнел»,— подумал Перевалов, с удовольствием разглядывая коренастую, молодцевато подтянутую фигуру Зимарева.
Они не виделись больше двух лет, но Алексей Про-копьевич нисколько не изменился. Так же по-юношески подвижен, так же задорно торчат коротко подстриженные светлые волосы. И взгляд такой же молодой и веселый.
— Вот молодец, что не проехал мимо! — продолжал Алексей Прокопьевич.— В столицу или из столицы?
— Не туда и не оттуда,— тоже улыбаясь, ответил Перевалов.— Прямо к тебе.
— Из Устья?
— Сегодня утром выехал.
— Сегодня утром!—изумился Алексей Прокопьевич.— Шестьсот километров за день отмахал. Видать шофер у тебя на уровне.
— Шофер не плохой. Мы за рулем иапере-менку.
— Ну да, ведь ты танкист.
— Механизатор,— скромно поправил Перевалов.
— Понятно. Ну, раздевайся, садись. Гостем будешь. Сейчас я домой позвоню...
— Обожди,— попытался остановить его Перевалов,— Я не гость, а проситель...
— Еще лучше,— не дослушав его, возразил Алексей Прокопьевич, а сам уже кричал в трубку: — Квартиру Зимарева,. пожалуйста... Настя?.. Гость у нас... Самый большой человек на Ангаре, Семен Александрович Перевалов... Все такой же красивый... Нет, нет, долго не задержимся... Конечно, конечно, и минеральной и натуральной... Через полчаса нагрянем.
— Материальную базу подвели,— сказал Алексей Прокопьевич, положив трубку.—Так, говоришь, проситель? Чего же просить будешь? Угля?Ни к чему тебе вроде.
— Сами уголь добывать будем. Приехал к тебе просить врубовую машину.
Алексей. Прокопьевич вежливо улыбнулся.Но Перевалов продолжал уже серьезно:
— Сейчас от этой врубовки, а по совести сказать— от тебя очень многое зависит. Если хочешь знать, перспектива всей области.
И Перевалов подробно рассказал Зимареву, какое положение создалось на стройке и для чего понадобилась врубовая машина.
— Понятно! — сказал Алексей Прокопьевич, выслушав обстоятельный рассказ Перевалова.— Начальство действует по инструкции: Был и у меня такой случай. Потом расскажу. А Набатов твой — правильный мужик. Настоящий большевик. И врубовая машина у вас будет. Сейчас, не отходя, и займемся этим делом.
Поздно вечером после отменного ужина, когда Се-ня Зубков уже сладко посапывал в теплой постели, а хлебосольная хозяйка, простясь с гостем, ушла к себе, Перевалов напомнил Алексею Прокопьевичу:
— И у тебя, говоришь, случай был?
— Это, брат, такой случай,— оживился Алексей Прокопьевич,— что не враз поверишь. Тоже инструкция! Это, брат, страшная штука, если инструкцией вооружить дурака или, того хуже, равнодушного человека.— Алексей Прокопьевич вынул из кармана пачку «Беломора», протянул гостю. Тот покачал головой. Алексей Прокопьевич закурил, затянулся раз-другой и начал рассказывать: — Дело было так. Работал я тогда в Шилкинском районе. Тоже первым. Район, ты знаешь, таежный. Основная промышленность — лесозаготовки. Пять леспромхозов. У каждого план. По заготовке древесины и по вывозке. Ну, понятно, в плане все согласовано: сколько заготовить, столько и вывезти. Все вроде правильно. Но только на бумаге, а на деле получается чехарда. План по заготовке выполняем. Лес валим, разделываем, штабелюем. А вывозить
не успеваем. Особенно был такой леспромхоз Верхне-Кудинский. Глушь.. Места гористые. Дороги плохие. Заготовили сорок тысяч кубов. Вывезли тридцать, а то и двадцать пять,, На следующий сезон такая же история. А план, заметь, каждый год спускают: сколько заготовить, столько и вывезти... Пишу в Москву, в главк, тогда еще совнархоза не было. Прошу: учтите остатки заготовленного леса. И давайте план соответственно: заготовить — меньше, вывезти — больше. Отвечают: нельзя. Как нам планируют, так и мы вам. А у нас скопилось в тайге, на дальних участках, штабелеванного лесу больше пятидесяти тысяч кубов. Лежит год, лежит два. Лесники крик подняли. Развелся в штабелях короед. Точит бревна и здоровый лес на корню заражает. Приехала из главка комиссия. Судили, рядили и решили: лес этот списать по акту, чтобы не заражал местность, сжечь. Пятьдесят тысяч кубов строевого леса сжечь! Приходит ко мне начальник леспромхоза, показывает акт, а у самого руки трясутся и челюсть ходуном ходит.
— Что решил? — спрашиваю.
— Приказано сжечь. В недельный срок.
— Ну,—говорю,— где неделя, там и две. Завтра соберу председателей колхозов. Строевой лес всем нужен. Они тебе заплатят деньги и недели в две вывезут твой лес.
— Не могу,— говорит.— Продать строевой лес без наряда — тюрьма.
— А жечь можно?
— При наличии акта по инструкции положено сжигать.
— А продать по инструкции нельзя?
— Без наряда нельзя.
Написали мы с ним письмо в главк. Получили ответ: безнарядный отпуск леса запрещается категорически. А время идет. Начальник леспромхоза снова приходит ко мне.
— Как хотите, Алексей Прокопьич, я человек маленький, нет у меня такой власти — приказы главка отменять. Велел завтра жечь.
Тут я пошумел немного. И кулаком постучал.
— Если у тебя власти мало, у меня хватит. Как только первый, штабель запалишь — на бюро! Из партии исключим и с прокурором, познакомим. Потом пиши письма родителям... и своему главку. Вот так вот!...
— И чем же это все закончилось? — спросил Перевалов, когда Алексей. Прокопьевич оборвал свой рассказ.
Зимарев пожал плечами.
— Продали лес колхозам.. Потом вызывали, нас на бюро обкома. Сказали: «Правильно!» — И, немного помолчав, добавил:—Так же и вам потом скажут. Так что не отступайте от своего. Не сдавайте позиции.
На другой день, с утра,, Алексей Прокопьевич предложил Перевалову проехать в угольный разрез, полюбоваться на новую технику.
— Экскаваторы почище, чем у вас на стройке!
Но Перевалов отказался: «Время, время!» И как только Сеня позвонил, что врубовка погружена, тут же стал собираться.
— Хоть к ночи, но добраться домой.
— Хоть пообедал бы!
— Это ты мне по долгу хозяина говоришь,— засмеялся Перевалов,— а сам думаешь: и чего он здесь отирается, время проводит! Ждут ведь его!
Алексей Прокопьевич; тоже рассмеялся и махнул рукой:
— Езжай!
Перевалов смотрел сквозь припорошенное инеем стекло на бегущую навстречу дорогу и думал:
«Теперь Набатову можно выздоравливать и ехать в Москву.
В Москву... Съездить бы сейчас и мне... Вот бы Маша обрадовалась нежданной встрече! Да, как ни верти, а трудная жизнь. И не холост и не женат... И все-таки решили они правильно. Маша не только жена,, но и друг. А что трудно... Такие ли трудности бывают?»
Терентий Фомич не совсем точно выполнил распоряжение Набатова. На берегу, у подножия скалы, он приказал установить только походную столовую. А обогревалку и конторку велел сразу выносить на
лед. С вечера под скалой разожгли огромные костры. Одна за другой подходили машины. На освещенной кострами площадке разгружали заиндевевший брус, стылые, звенящие при ударе о землю плахи, кирпич, стеновые щиты, косяки, застекленные рамы и другие детали сборного щитового дома,.
Ребята из бригады Ляпина выравнивали площадку под фундамент. Черемных, взяв в подручные Вадима, вязал из бруса опорные венцы. Ляпин наседал ;на Николая Звягина, требуя указать место, где класть печку. Николай Звягин не знал, что ему сказать, и пошел за советом к Терентию Фомичу.
Старик стоял возле сгруженного с машины большого брезентового тюка и ругал толстого, низенького человека, одетого в пеструю меховую куртку,— снабженца управления. Он привез не ту палатку. Ехать снова в оклад и рыться в нем ночью толстяк не хотел и пытался уговорить начальника.
Терентий Фомич подозвал двух рабочих, приказал забросить тюк обратно в кузов и сказал снабженцу:
— Чтоб через двадцать минут палатка была здесь,а то...
Толстяк махнул в сердцах рукой и полез в кабину грузовика.
Николаю тож досталось.
— Какая еще печка?— рассердился Терентий Фомич.— Що ты мне голову морочишь? Що там, в бригаде, все дурни, не знают, куда печку приткнуть! — и побежал указать место разгрузки самосвалу, подъехавшему с полным кузовом гравия.
Выручил Черемных. Подозвал печника, который мирно покуривал у костра, посоветовался с ним и сказал:
— Сейчас постелю тебе опору, и начинай, клади.
Ляпин буркнул что-то насчет непрошеных советчиков, но тут заметил возвратившегося с палаткой снабженца и навалился на него:.
— Где гвозди? Где скобы?
Всю ночь в ущелье под скалой горели костры, стучали топоры, гудели и грохотали машины. Уже под утро, когда прилепившийся к подножию скалы щитовой домик укрылся крышей, Николай Звягин подошел к Швидко.
— Поехали бы отдохнуть, Терентий Фомич. Теперь управимся.
— Вот и хорошо, что управимся,— ответил Швидко.— Сходи-ка на лед, посмотри, как там натянули палатку. На пол я велел плахи постелить. Увидишь Виктора, пошли ко мне.
По широкой насыпи рыхлого, ещё не прикатанного гравия Николай Звягин сбежал на лед. Старался идти по дороге, проложенной бульдозерами, но в темноте сбивался в сторону и спотыкался о ледяные обломки. Обругал себя с досадой: забыл взять карманный фонарик. Пошел осторожнее, на свет фар стоящей на льду машины.
Поравнявшись с машиной, удивился, зачем здесь на льду водовозка, и тут увидел Виктора. Виктор стоял на коленях перед выдолбленной во льду лункой и вышвыривал из ямы ледяное крошево. Возле стоя ла высокая девушка с длинным шестом в руках. И еще две девушки, одна с киркой, другая с лопатой.
— Ставьте! — распорядился Виктор, и девушка опустила комель шеста в лунку.
— Держите ровнее! — Виктор взял лопату, забросал лунку мелким льдом и притоптал поплотнее. Девчата принесли по ведру воды и залили ледяной холмик.
— Отлично! — сказал Виктор и, заметив Звягина, спросил:—Меня инспектировать пришел?
— Терентий Фомич просил тебя прийти.
— Сейчас.— Виктор подозвал одну из девушек: —-Люба, ставьте следующую опору. Глубина —две лопаты. И смотрите, чтобы прямо, без перекоса.
— Понятно,— ответила Люба.
— Идем..
- Мне ещё надо взглянуть, как установили обогревалку.
— Только что был там. Все в порядке.
— Пол Настлали?
— Уже и печку поставили.
— Терентий Фомич велел натопить к утру.
— Надя! — окликнул Виктор высокую девушку.— Если я задержусь, через полчаса сходите в палатку, погрейтесь.
Обратно идти было легче, глаза свыклись с темнотой, а костры на берегу светили, как маяки.
— Тебе не кажется несколько показной вся эта чрезвычайная оперативность? — спросил Виктор.
— Почему показной? — возразил Николай Звягин.
— Спешка, ночной аврал. Как будто нельзя было это сделать завтра днем!
— Видимо, у Набатова есть причина торопиться.
— Видимо, у Набатова! — уже с раздражением повторил Виктор.— Я же не Набатова, а тебя спрашиваю. Или: как можно сметь свое суждение иметь?
— Ты чего задираешься? — И Николай шутливо ткнул приятеля под бок.
— Нет, я серьезно. Меня всегда бесит это преклонение перед авторитетами. Кто-то за меня все решил, а мне думать не обязательно. По-моему, это показатель духовной лености и говорит прежде всего о глубоко безразличном отношении к делу.
— А по-моему, это у тебя опять мозги набекрень.
— Конечно, брань — самый веский аргумент!
— И не так еще обругаю. По-твоему выходит: кто без лишних разговоров выполняет свою долю работы, тот глубоко безразличен к делу и духовно ленив, а кто вместо дела занимается пустыми рассуждениями, тот духрвно активен и заинтересован в деле.
— Пожалуйста, не передергивай. Это ты выдумал противопоставление: или делать, или рассуждать. А я хочу и делать и иметь право размышлять о том, что я делаю.
Николай Звягин остановился. Они уже дошли до насыпи, а ему не хотелось, чтобы последнее слово осталось за Виктором.
— Послушай, Виктор! Одно из твоих любимых выражений: истина конкретна. Так вот, давай по существу: кто, по-твоему, прав — Набатов или Калиновский? Кого ты поддерживаешь?
— Опять — Набатов или Калиновский! Я понимаю, ты предоставляешь мне выбор между двумя авторитетами. Но на мою долю опять остается только смотреть в рот или одному, или другому авторитету.
— У тебя есть третья возможность: стать самому авторитетом.
— Увы! Мне некогда. Меня ждет Терентий Фомич.
Набатов приехал рано утром.
— Прошу проверить, как выполнен ваш приказ,— сказал Швидко.
Зашли в столовую, где уже хлопотала востроглазая светловолосая буфетчица, расставляя в застекленной витрине тарелки с закусками.
— Есть чем кормить людей? — спросил Набатов.
— Присаживайтесь, пожалуйста! — засуетилась буфетчица.— Закусите, обогрейтесь! — и выразительно улыбнулась.
Терентий Фомич погрозил ей пальцем.
— Ты на обогрев не нажимай. Здесь люди на работе.
— Я говорю, чайку горяченького. Свежий, только заваренный.
— Знаю я твой чаек,— сказал Терентий Фомич и уже в дверях еще раз погрозил ей.
В длинной двускатной брезентовой палатке весело гудела железная печка. В палатке было тепло, даже жарко. Вдоль стен стояли лавки, наскоро сколоченные из толстых плах. В углу бачок для воды с алюминиевой кружкой на цепочке.
— Объект сдан в эксплуатацию,— сказал Терентий Фомич и повел Набатова в диспетчерскую.
Диспетчерская была оборудована тут же, неподалеку, в небольшой бревенчатой избушке, поставленной на полозья из толстых бревен, окованных железными пластинами. Терентий Фомич настоял, чтобы зайти в диспетчерскую. Ему хотелось щегольнуть уже подключенным телефоном.
Набатов остался доволен.
— Если и дальше пойдет в таком темпе, придется срочно выздоравливать,— сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Да, славно бы побродить с ружьишком... Но все это только себя дразнить. Зверю и большому и малому нечего бояться. Пусть еще год-другой скачут, рыщут, жируют по таежному приволью. А там придется уходить на новые места. А здесь, даже здесь, на горе, будет ходить крутая волна нового, человеком созданного моря...
Вот, чтобы это море скорее заплескало, и едет сегодня Перевалов, поднявшись до свету, по глухой, еще не проснувшейся тайге.
Вроде бы не за свое дело взялся. Можно было отправить в Черемшанск за врубовой машиной снабженца или. механика. Но Перевалов сам вызвался. В Черемшанске первым секретарем горкома Зимарев Алексей Прокопьевич — вместе учились в партийной школе. Он поможет. В этом все дело. Сейчас не то что день — час дорог.
Применить для резки льда врубовую машину предложил начальник механизации Бирюков. Терентий Фомич сердито замотал лысой головой и сказал, что ничего не выйдет. Бирюков тут же набросал на листе 'бумага схему, как переоборудовать врубовку. Врубовка уголь режет. А лед все-таки податливее угля. Набатов., по-видимому, не очень поверил в идею Бирюкова, но сказал, что надо испытать: все равно лучшего решения пока не нашли. Только времени уйдет много. Надо обращаться в совнархоз. Совнархоз даст команду Черемшанскому тресту. Трест будет решать, на какой шахте взять машину. На шахте станут упираться: отдать машину — сорвать план. И так далее...
Тогда Перевалов и сказал:
— Беру это дело на себя. Поклонюсь Алексею Прокопьичу. Поможет по старой дружбе.
В пути сделали только одну остановку, возле чайной в большом районном селе Танхой. У Перевалова и здесь были однокашники, которые, конечно, приняли бы его с распростертыми объятиями, но опять-таки гостевать не было времени.
Уже начало смеркаться, когда на горизонте вырос темный курящийся дымком конус террикона. Пока поравнялись с отвалом, сумерки загустели, и стали хорошо видны огоньки, как будто перебегающие по его склонам.
Проехали еще немного, и к обочинам шоссе начали лепиться низенькие, подслеповатые домики городского предместья.
— Теперь куда? — спросил Сеня.
— Пока прямо, потом покажу сворот. В горком заедем. Узнаем у дежурного, где живет секретарь.
Улица взбежала на гору и уперлась в двухэтажное, почти кубическое здание с четырьмя непомерно толстыми колоннами по фасаду.
«Это уж не украшательство, а устрашательство»,— подумал Перевалов. Засмеялся и хлопнул Сеню по плечу.
— Слезай. Приехали.
Разыскивать квартиру не пришлось. Первый секретарь Алексей Прокопьевич Зимарев еще не уходил из горкома.
— Покорителю рек! — закричал он, увидев в дверях Перевалова.— Каким тебя ветром занесло? — И,, не дожидаясь, пока гость подойдет в столу, поспешил ему навстречу..
«Все такой же шустрый, не огрузнел»,— подумал Перевалов, с удовольствием разглядывая коренастую, молодцевато подтянутую фигуру Зимарева.
Они не виделись больше двух лет, но Алексей Про-копьевич нисколько не изменился. Так же по-юношески подвижен, так же задорно торчат коротко подстриженные светлые волосы. И взгляд такой же молодой и веселый.
— Вот молодец, что не проехал мимо! — продолжал Алексей Прокопьевич.— В столицу или из столицы?
— Не туда и не оттуда,— тоже улыбаясь, ответил Перевалов.— Прямо к тебе.
— Из Устья?
— Сегодня утром выехал.
— Сегодня утром!—изумился Алексей Прокопьевич.— Шестьсот километров за день отмахал. Видать шофер у тебя на уровне.
— Шофер не плохой. Мы за рулем иапере-менку.
— Ну да, ведь ты танкист.
— Механизатор,— скромно поправил Перевалов.
— Понятно. Ну, раздевайся, садись. Гостем будешь. Сейчас я домой позвоню...
— Обожди,— попытался остановить его Перевалов,— Я не гость, а проситель...
— Еще лучше,— не дослушав его, возразил Алексей Прокопьевич, а сам уже кричал в трубку: — Квартиру Зимарева,. пожалуйста... Настя?.. Гость у нас... Самый большой человек на Ангаре, Семен Александрович Перевалов... Все такой же красивый... Нет, нет, долго не задержимся... Конечно, конечно, и минеральной и натуральной... Через полчаса нагрянем.
— Материальную базу подвели,— сказал Алексей Прокопьевич, положив трубку.—Так, говоришь, проситель? Чего же просить будешь? Угля?Ни к чему тебе вроде.
— Сами уголь добывать будем. Приехал к тебе просить врубовую машину.
Алексей. Прокопьевич вежливо улыбнулся.Но Перевалов продолжал уже серьезно:
— Сейчас от этой врубовки, а по совести сказать— от тебя очень многое зависит. Если хочешь знать, перспектива всей области.
И Перевалов подробно рассказал Зимареву, какое положение создалось на стройке и для чего понадобилась врубовая машина.
— Понятно! — сказал Алексей Прокопьевич, выслушав обстоятельный рассказ Перевалова.— Начальство действует по инструкции: Был и у меня такой случай. Потом расскажу. А Набатов твой — правильный мужик. Настоящий большевик. И врубовая машина у вас будет. Сейчас, не отходя, и займемся этим делом.
Поздно вечером после отменного ужина, когда Се-ня Зубков уже сладко посапывал в теплой постели, а хлебосольная хозяйка, простясь с гостем, ушла к себе, Перевалов напомнил Алексею Прокопьевичу:
— И у тебя, говоришь, случай был?
— Это, брат, такой случай,— оживился Алексей Прокопьевич,— что не враз поверишь. Тоже инструкция! Это, брат, страшная штука, если инструкцией вооружить дурака или, того хуже, равнодушного человека.— Алексей Прокопьевич вынул из кармана пачку «Беломора», протянул гостю. Тот покачал головой. Алексей Прокопьевич закурил, затянулся раз-другой и начал рассказывать: — Дело было так. Работал я тогда в Шилкинском районе. Тоже первым. Район, ты знаешь, таежный. Основная промышленность — лесозаготовки. Пять леспромхозов. У каждого план. По заготовке древесины и по вывозке. Ну, понятно, в плане все согласовано: сколько заготовить, столько и вывезти. Все вроде правильно. Но только на бумаге, а на деле получается чехарда. План по заготовке выполняем. Лес валим, разделываем, штабелюем. А вывозить
не успеваем. Особенно был такой леспромхоз Верхне-Кудинский. Глушь.. Места гористые. Дороги плохие. Заготовили сорок тысяч кубов. Вывезли тридцать, а то и двадцать пять,, На следующий сезон такая же история. А план, заметь, каждый год спускают: сколько заготовить, столько и вывезти... Пишу в Москву, в главк, тогда еще совнархоза не было. Прошу: учтите остатки заготовленного леса. И давайте план соответственно: заготовить — меньше, вывезти — больше. Отвечают: нельзя. Как нам планируют, так и мы вам. А у нас скопилось в тайге, на дальних участках, штабелеванного лесу больше пятидесяти тысяч кубов. Лежит год, лежит два. Лесники крик подняли. Развелся в штабелях короед. Точит бревна и здоровый лес на корню заражает. Приехала из главка комиссия. Судили, рядили и решили: лес этот списать по акту, чтобы не заражал местность, сжечь. Пятьдесят тысяч кубов строевого леса сжечь! Приходит ко мне начальник леспромхоза, показывает акт, а у самого руки трясутся и челюсть ходуном ходит.
— Что решил? — спрашиваю.
— Приказано сжечь. В недельный срок.
— Ну,—говорю,— где неделя, там и две. Завтра соберу председателей колхозов. Строевой лес всем нужен. Они тебе заплатят деньги и недели в две вывезут твой лес.
— Не могу,— говорит.— Продать строевой лес без наряда — тюрьма.
— А жечь можно?
— При наличии акта по инструкции положено сжигать.
— А продать по инструкции нельзя?
— Без наряда нельзя.
Написали мы с ним письмо в главк. Получили ответ: безнарядный отпуск леса запрещается категорически. А время идет. Начальник леспромхоза снова приходит ко мне.
— Как хотите, Алексей Прокопьич, я человек маленький, нет у меня такой власти — приказы главка отменять. Велел завтра жечь.
Тут я пошумел немного. И кулаком постучал.
— Если у тебя власти мало, у меня хватит. Как только первый, штабель запалишь — на бюро! Из партии исключим и с прокурором, познакомим. Потом пиши письма родителям... и своему главку. Вот так вот!...
— И чем же это все закончилось? — спросил Перевалов, когда Алексей. Прокопьевич оборвал свой рассказ.
Зимарев пожал плечами.
— Продали лес колхозам.. Потом вызывали, нас на бюро обкома. Сказали: «Правильно!» — И, немного помолчав, добавил:—Так же и вам потом скажут. Так что не отступайте от своего. Не сдавайте позиции.
На другой день, с утра,, Алексей Прокопьевич предложил Перевалову проехать в угольный разрез, полюбоваться на новую технику.
— Экскаваторы почище, чем у вас на стройке!
Но Перевалов отказался: «Время, время!» И как только Сеня позвонил, что врубовка погружена, тут же стал собираться.
— Хоть к ночи, но добраться домой.
— Хоть пообедал бы!
— Это ты мне по долгу хозяина говоришь,— засмеялся Перевалов,— а сам думаешь: и чего он здесь отирается, время проводит! Ждут ведь его!
Алексей Прокопьевич; тоже рассмеялся и махнул рукой:
— Езжай!
Перевалов смотрел сквозь припорошенное инеем стекло на бегущую навстречу дорогу и думал:
«Теперь Набатову можно выздоравливать и ехать в Москву.
В Москву... Съездить бы сейчас и мне... Вот бы Маша обрадовалась нежданной встрече! Да, как ни верти, а трудная жизнь. И не холост и не женат... И все-таки решили они правильно. Маша не только жена,, но и друг. А что трудно... Такие ли трудности бывают?»
Терентий Фомич не совсем точно выполнил распоряжение Набатова. На берегу, у подножия скалы, он приказал установить только походную столовую. А обогревалку и конторку велел сразу выносить на
лед. С вечера под скалой разожгли огромные костры. Одна за другой подходили машины. На освещенной кострами площадке разгружали заиндевевший брус, стылые, звенящие при ударе о землю плахи, кирпич, стеновые щиты, косяки, застекленные рамы и другие детали сборного щитового дома,.
Ребята из бригады Ляпина выравнивали площадку под фундамент. Черемных, взяв в подручные Вадима, вязал из бруса опорные венцы. Ляпин наседал ;на Николая Звягина, требуя указать место, где класть печку. Николай Звягин не знал, что ему сказать, и пошел за советом к Терентию Фомичу.
Старик стоял возле сгруженного с машины большого брезентового тюка и ругал толстого, низенького человека, одетого в пеструю меховую куртку,— снабженца управления. Он привез не ту палатку. Ехать снова в оклад и рыться в нем ночью толстяк не хотел и пытался уговорить начальника.
Терентий Фомич подозвал двух рабочих, приказал забросить тюк обратно в кузов и сказал снабженцу:
— Чтоб через двадцать минут палатка была здесь,а то...
Толстяк махнул в сердцах рукой и полез в кабину грузовика.
Николаю тож досталось.
— Какая еще печка?— рассердился Терентий Фомич.— Що ты мне голову морочишь? Що там, в бригаде, все дурни, не знают, куда печку приткнуть! — и побежал указать место разгрузки самосвалу, подъехавшему с полным кузовом гравия.
Выручил Черемных. Подозвал печника, который мирно покуривал у костра, посоветовался с ним и сказал:
— Сейчас постелю тебе опору, и начинай, клади.
Ляпин буркнул что-то насчет непрошеных советчиков, но тут заметил возвратившегося с палаткой снабженца и навалился на него:.
— Где гвозди? Где скобы?
Всю ночь в ущелье под скалой горели костры, стучали топоры, гудели и грохотали машины. Уже под утро, когда прилепившийся к подножию скалы щитовой домик укрылся крышей, Николай Звягин подошел к Швидко.
— Поехали бы отдохнуть, Терентий Фомич. Теперь управимся.
— Вот и хорошо, что управимся,— ответил Швидко.— Сходи-ка на лед, посмотри, как там натянули палатку. На пол я велел плахи постелить. Увидишь Виктора, пошли ко мне.
По широкой насыпи рыхлого, ещё не прикатанного гравия Николай Звягин сбежал на лед. Старался идти по дороге, проложенной бульдозерами, но в темноте сбивался в сторону и спотыкался о ледяные обломки. Обругал себя с досадой: забыл взять карманный фонарик. Пошел осторожнее, на свет фар стоящей на льду машины.
Поравнявшись с машиной, удивился, зачем здесь на льду водовозка, и тут увидел Виктора. Виктор стоял на коленях перед выдолбленной во льду лункой и вышвыривал из ямы ледяное крошево. Возле стоя ла высокая девушка с длинным шестом в руках. И еще две девушки, одна с киркой, другая с лопатой.
— Ставьте! — распорядился Виктор, и девушка опустила комель шеста в лунку.
— Держите ровнее! — Виктор взял лопату, забросал лунку мелким льдом и притоптал поплотнее. Девчата принесли по ведру воды и залили ледяной холмик.
— Отлично! — сказал Виктор и, заметив Звягина, спросил:—Меня инспектировать пришел?
— Терентий Фомич просил тебя прийти.
— Сейчас.— Виктор подозвал одну из девушек: —-Люба, ставьте следующую опору. Глубина —две лопаты. И смотрите, чтобы прямо, без перекоса.
— Понятно,— ответила Люба.
— Идем..
- Мне ещё надо взглянуть, как установили обогревалку.
— Только что был там. Все в порядке.
— Пол Настлали?
— Уже и печку поставили.
— Терентий Фомич велел натопить к утру.
— Надя! — окликнул Виктор высокую девушку.— Если я задержусь, через полчаса сходите в палатку, погрейтесь.
Обратно идти было легче, глаза свыклись с темнотой, а костры на берегу светили, как маяки.
— Тебе не кажется несколько показной вся эта чрезвычайная оперативность? — спросил Виктор.
— Почему показной? — возразил Николай Звягин.
— Спешка, ночной аврал. Как будто нельзя было это сделать завтра днем!
— Видимо, у Набатова есть причина торопиться.
— Видимо, у Набатова! — уже с раздражением повторил Виктор.— Я же не Набатова, а тебя спрашиваю. Или: как можно сметь свое суждение иметь?
— Ты чего задираешься? — И Николай шутливо ткнул приятеля под бок.
— Нет, я серьезно. Меня всегда бесит это преклонение перед авторитетами. Кто-то за меня все решил, а мне думать не обязательно. По-моему, это показатель духовной лености и говорит прежде всего о глубоко безразличном отношении к делу.
— А по-моему, это у тебя опять мозги набекрень.
— Конечно, брань — самый веский аргумент!
— И не так еще обругаю. По-твоему выходит: кто без лишних разговоров выполняет свою долю работы, тот глубоко безразличен к делу и духовно ленив, а кто вместо дела занимается пустыми рассуждениями, тот духрвно активен и заинтересован в деле.
— Пожалуйста, не передергивай. Это ты выдумал противопоставление: или делать, или рассуждать. А я хочу и делать и иметь право размышлять о том, что я делаю.
Николай Звягин остановился. Они уже дошли до насыпи, а ему не хотелось, чтобы последнее слово осталось за Виктором.
— Послушай, Виктор! Одно из твоих любимых выражений: истина конкретна. Так вот, давай по существу: кто, по-твоему, прав — Набатов или Калиновский? Кого ты поддерживаешь?
— Опять — Набатов или Калиновский! Я понимаю, ты предоставляешь мне выбор между двумя авторитетами. Но на мою долю опять остается только смотреть в рот или одному, или другому авторитету.
— У тебя есть третья возможность: стать самому авторитетом.
— Увы! Мне некогда. Меня ждет Терентий Фомич.
Набатов приехал рано утром.
— Прошу проверить, как выполнен ваш приказ,— сказал Швидко.
Зашли в столовую, где уже хлопотала востроглазая светловолосая буфетчица, расставляя в застекленной витрине тарелки с закусками.
— Есть чем кормить людей? — спросил Набатов.
— Присаживайтесь, пожалуйста! — засуетилась буфетчица.— Закусите, обогрейтесь! — и выразительно улыбнулась.
Терентий Фомич погрозил ей пальцем.
— Ты на обогрев не нажимай. Здесь люди на работе.
— Я говорю, чайку горяченького. Свежий, только заваренный.
— Знаю я твой чаек,— сказал Терентий Фомич и уже в дверях еще раз погрозил ей.
В длинной двускатной брезентовой палатке весело гудела железная печка. В палатке было тепло, даже жарко. Вдоль стен стояли лавки, наскоро сколоченные из толстых плах. В углу бачок для воды с алюминиевой кружкой на цепочке.
— Объект сдан в эксплуатацию,— сказал Терентий Фомич и повел Набатова в диспетчерскую.
Диспетчерская была оборудована тут же, неподалеку, в небольшой бревенчатой избушке, поставленной на полозья из толстых бревен, окованных железными пластинами. Терентий Фомич настоял, чтобы зайти в диспетчерскую. Ему хотелось щегольнуть уже подключенным телефоном.
Набатов остался доволен.
— Если и дальше пойдет в таком темпе, придется срочно выздоравливать,— сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35