Они уже употребляли армейскую терминологию — опять. Дом был «штабом». Парадайз-сити — «золой выброски», и обсуждали они «маршруты проникновения», «обеспечение безопасности» и «боевой порядок» неприятеля. Не прошло и сорока восьми часов, как повар К'арстерса покинул лесной дом, а они уже выработали плотный график занятий. После этих занятий они встречали каждый заход солнца обессилевшими, но с чувством выполненного долга. Их трудовой день был долгим: подъем в шесть утра, до семи — зарядка, потом— завтрак, потом они проводили шестьдесят минут на трассе преодоления препятствий, после чего наступала пора кросса по пересеченной местности. Добежав до озера, где им предстояло проплыть милю в холодной воде, они задыхались и истекали соленым потом. Но времени для отдыха у них не было, так как надо прыгать в ледяную воду. На другой день дистанция плавания увеличивалась до двух миль. А во время вечерних стрельб им надо было поупражняться сначала с пистолетами, потом с винтовками и наконец с автоматами. Они ели за десятерых, ругались на чем свет стоит, редко смеялись и, едва приложив голову к подушке, проваливались в долгий глубокий сон. .
И вот их тела начали потихоньку оттаивать, вспоминать, оживать. Через неделю их походка стала другой, дыхание укрепилось; теперь они и двигались как встарь — с настороженной проворностью диких зверей. Теперь Арболино мог добавит:» к их графику ежедневные занятия дзюдо и каратэ, курс владения холодным оружием и полузабытую уже, хотя все еще знакомую, тактику ведения «грязного» боя без оружия. Коварные приемчики всплывали в памяти, и ими быстро, час за часом, день за днем, снова овладевали руки и ноги. Четверо мужчин, давно от этого отвыкшие, теперь опять вспоминали, как причинять боль, как наносить оглушающие удары, как калечить и убивать. Арболино поражался — хотя и не говорил об этом вслух — необузданной, почти дикарской энергии и азарту профессора психологии: точно сидящий внутри Энди Уиллистона голодный хищник вдруг вырвался на свободу — так явно угадывалось в нем нечто жестокое, опасное и свирепое. Было ясно, что его тело мало что забыло из боевого прошлого, невзирая на долгие мирные годы тихого профессорства, ибо уже через пару дней он обрел рефлекторную — почти инстинктивную — ловкость и сноровку.
К третьей неделе боеприпасы начали иссякать, и было решено, что Карстерс закупит необходимое количество в Ньюарке, где местные правоохранительные органы не столь жестко, как в соседнем Нью-Йорке, следят за соблюдением законов. Уиллистон поехал вместе с ним, чтобы приступить к исследованию «запретной зоны». Само по себе это было делом непростым и могло бы потребовать многих месяцев, но программу АИ можно было бы осуществить куда быстрее с помощью трех башковитых студентов, нуждавшихся, насколько ему было известно, в деньгах. Штат Нью-Йорк в середине июня являет собой приятный вид, и, хотя мысли обоих бывших бойцов УСО были заняты планированием предстоящей операции, они не смогли остаться равнодушными к чарующей прелести зеленых холмов и бескрайних полей, купающихся в живительных лучах летнего солнца. Двое неприметных мужчин в легких ветровках ехали к югу по шестиполосному шоссе во взятом напрокат автофургоне. Глазея на восхитительный пейзаж, друзья болтали о предстоящих событиях и думали про себя, смогут ли они положиться друг на друга в самый критический момент.
А этот момент непременно наступит.Карстерс свернул с манхэттенского вест-сайдского шоссе у 125-й улицы, высадил профессора на углу близ Колумбийского университета и продолжил свой путь по Бродвею к туннелю Линкольна, который протянулся под Гудзоном и выходил на поверхность уже в штате Нью-Джерси. Уиллистон принес свой брезентовый саквояж к себе в квартирку на Риверсайд-драйв, мельком поглядел на корабли— он любил корабли и море — и отправился в университет, чтобы отыскать адреса трех своих студентов. В университетском городке стояла тишина — приятная перемена после крикливых демонстраций и вспышек насилия в весеннем семестре. Долго ли продлится эта безмятежность — другой вопрос, думал он, набирая номер парня, которому решил дать задание в первую очередь.
Марвин Ашер. Ашер, Бейкер, Винер — легко запоминаемые, как алфавит, фамилии.Деньги, выделенные для аналитическо-исследова-тельской программы вторым наиболее выгодным женихом Соединенных Штатов, еще более упрощали задачу. Марвин Ашер, Томас Бейкер и Эрик Винер с радостью согласились за семьсот пятьдесят долларов (каждому) подготовить информацию. Ни один из троих даже не
удивился, отчего это он получает деньги непосредственно от профессора Уиллистона, а не от директора «новой программы Фонда Форда по изучению расовых проблем и преступности на Юге», на которую сослался Уиллистон. Перспектива семисот пятидесяти «зеленых» за две недели напряженной библиотечной работы была куда более заманчивой, чем за те же самые деньги месяцами заниматься какой-нибудь нудятиной, вроде изучения способов мастурбации у индейцев апачи, или анализа влияния аграрного лобби на законодательный процесс в штате Массачусетс, или вычисления уровня разводов среди победительниц конкурса красоты «мисс Америка» за период после смерти Вудро Вильсона. Очаровательная рыжеволосая девушка, которая на протяжении нескольких месяцев была подружкой Энди Уиллистона после смерти его жены в 1960 году, сейчас работала в отделе анализа и исследований журнала «Тайм». Она легко согласилась просмотреть архив журнала, чтобы предоставить ему дополнительную информацию о печально известном городе, где был убит Барринджер. Уиллистон все еще нравился ей. Ведь он, как она помнила, был сильным и честным мужчиной, да еще и великолепным любовником — был, а может, еще и опять будет...
Совсем иными мотивами руководствовался Барри Корман, согласившись прислать ему из Вашингтона копии стенограмм (с приложением фотографий вещественных доказательств) слушаний сенатского комитета по организованной преступности в 1962 и 1965 годах по Парадайз-сити. Корман, лучший из всей когорты строго одетых и коротко стриженных помощников амбициозного мичиганского сенатора, учился в Колумбийском университете в группе Уиллистона и получил стипендию Фулбрайта во многом благодаря настойчивым-рекомендациям своего научного руководителя. Не то что бы Корман теперь отплачивал ему старый долг — отя так оно, по сути, и было, а он сам был достаточно опытным политиком, чтобы интуитивно понимать, что олг платежом красен,— но просто Корман любил и ува-:ал Энди Уиллистона. Что оказалось весьма кстати. Обыкновенно запрос о предоставлении копий стенограмм сенатских слушаний приносит свои плоды через восемь, а то и десять дней. Уиллистону же пакет был доставлен экспресс-курьером через девятнадцать часов после его звонка в Вашингтон.
Второго наиболее выгодного жениха Соединенных Штатов также ожидала удача, хотя в поездке в Нью-Джерси его постигло небольшое разочарование. Покупка патронов для пистолетов и винтовок прошла без приключений, но лысый владелец оружейной лавки, который раньше имел право торговать боеприпасами для автоматического оружия, пожаловался, что «после этой заварушки с Кеннеди местное начальство держит ухо востро, так что даже у „Ребят" теперь случаются перебои с этим делом». Ну, уж если даже. «Ребята» — группа затейников, которых объединила искренняя убежденность, что Аль Капоне оказался куда более талантливым бизнесменом, чем Генри Форд,— не всегда могли пополнить магазины своих автоматов, то дело и впрямь дрянь. Однако у предусмотрительного П. Т. Карстерса был в резерве запасной источник — бармен ночного клуба «Боллз оф файэр» в Гринвич-виллидж, где порция любого спиртного стоила полтора доллара, «экзотические танцовщицы» шли по пятьдесят, а жаркое на ребрышках готовили из рук вон плохо. Но у бармена был дружок, который водил дружбу с парнем, чей шурин работал в порту; тот, в свою очередь, имел обширные и разнообразные социальные контакты, которые мбгли бы поразить воображение Маргарет Мид или Кеннета Кларка и которые в конце концов помогли раздобыть девять тысяч автоматных патронов для английских «Л-2 А-3» плюс Шесть тысяч патронов для всех типов американского стрелкового оружия калибра 0,45.
Все было краденое, и всем это было известно, о чем, впрочем, никто даже словом ни разу не обмолвился. Все необходимые переговоры велись с помощью сорока двадцатидолларовых банкнот, выложенных П. Т. Ка-рстерсом. В остальном же вся беседа состояла из хмыканья, бессодержательных любезностей и разъяснений, куда, когда и как доставить груз. Груз был тяжелым и объемистым.
Красавец охотник знал также, что этот груз представляет опасность. Через час после того, как боеприпасы были загружены в грузовой отсек автофургона, он мчался на север, законопослушно оставаясь в пределах пятидесятимильного лимита скорости. Путь его- лежал в «Преисподнюю».
Три дня спустя автофургон вернулся на Манхэттен. За рулем теперь сидел Сэмюэль Мордекай Гилман. Он загорел, похудел, окреп, стал даже еще более целеустремленным, чем раньше.
— Пожалуй, можно было бы заказать все по почте,— говорил он Уиллистону за обедом в отличном китайском ресторане на углу 125-й улицы и Бродвея,— но я предпочитаю в таких делах действовать осмотрительно и придирчиво. Так что лучше уж я сам закуплю все эти приборы. Я хочу лично проверить все, что мне продают.
— Передай креветки,— попросил профессор.
— Ты считаешь, что я придира, не так ли, Энди? Уиллистон пожал плечами.
— Ты считаешь, что я придира,— настаивал Гилман. — Нет, не совсем так. Я считаю, что ты сейчас слопаешь все креветки.
Человек, который никогда не ошибался, вздохнул и подтолкнул блюдо приятелю.
— Ну ладно, пусть я придира, особенно в мелочах,— согласился человек из Лас-Вегаса.
—Это не так уж страшно, Сэмми.
— Да нет, ты не понимаешь. Просто меня так воспитали, я так привык.
Профессор психологии положил себе на тарелку порцию креветок и кивнул.
— Только, пожалуйста, не рассказывай мне душещипательные истории о своем тяжелом детстве,— взмолился он.— Не здесь, во всяком случае. Я смертельно устал от своих пациентов.
— Мне нельзя ошибаться, я всегда должен поступать правильно, во всем. Мои родители — они же оба были учителями — так меня воспитали. Вот почему я все должен делать сам, а иначе я не смогу быть уверенным, что все делается правильно.
Уиллистон понимающе улыбнулся.
— Что. касается твоей придирчивости, то это очень полезное качество,— уверил он друга.— Уж лучше быть таким придирой, чем открывать стрельбу в магазине или заголяться в.метро. Ты отличный работник, а это нынче редкость. Ты честен, трудолюбив и знаешь наизусть слова Всех песен Коула Портера — так что нечего тебе терзаться из-за своей придирчивости.
— Мой отец...
Но худощавый вермонтец перебил Гилмана, нацелив ка него вилку, точно учительскую указку:
— ...был тяжелым человеком. А ты нет — просто немного беспокойный. Но мне это нравится. Нам всем
это нравится,— убеждал его Уиллистон.— Без твоих недюжинных талантов, без твоей щепетильности и — да, временами раздражающей — придирчивости у нас не было бы шансов на успех.
Теперь настал черед Гилмана улыбаться — на его лице расцвела благодарная, но почему-то невеселая улыбка.
Пока они расправлялись с обедом, человек из Лас-Вегаса объяснял, где именно он намеревается раздобыть радиопередатчики и прочее электронное оборудование: в лавчонке на 46-й улице и в двух магазинах радиоаппаратуры в центре города, неподалеку от Чемберс-стрит. Все закупки они произведут, как и те, в Олбани, в трех разных магазинах, чтобы огромное количество приобретенных товаров не привлекло к ним внимания продавцов. Девять радиопереговорников новейшей конструкции — четыре для использования и пять резервных. Каждый радиопереговорник весил всего три фунта и имел радиус действия в одну милю. Это были отличные радиопередатчики — компактные и дорогие, лучшее, что они могли позволить себе приобрести на деньги П. Т. Кар-стерса. Эти «уоки-токи» значились под номером первым в списке Гилмана. Прочие покупки оказались еще более дорогостоящими.
Номер два: радиопередатчик средневолновый, состоящий из двух небольших компонентов, легко укладывающихся в небольшой чемоданчик,— микрофона и передающего устройства для шифрованных посланий с радиусом действия в пятьсот миль.
Номер три: телескопическая антенна для использования с вышеуказанным радиопередатчиком.
Номер четыре: три глушилки типа «Джей-Эр-11», используемые для подавления определенных коротковолновых частот, в том числе и тех, которыми пользуются полицейские радиостанции.
Номер пять: восемь разного рода «жучков», приспособленных для подключения к телефонным проводам и для ведения внешнего электронного наблюдения, различных размеров и конфигураций — от крохотного ультракоротковолнового передатчика размером не более долларовой монеты до «ствола» дальнего действия, способного «засекать» человеческий голос на расстоянии двухсот ярдов.
Номер шесть: четыре магнитофона современной модификации с дистанционным включением режима записи по команде голосом, в том числе швейцарская «Награ»
стоимостью тысяча девятьсот долларов, «Уэр-400» и миниатюрная «нательная» модель, которую можно было носить под пиджаком.
Номер семь: пять «антижучков» размером не более сигаретной пачки — японские штучки для создания помех на частотах, обычно используемых «жучками».
А еще батарейки, запасные части и чемоданчик с набором инструментов инженера-электронщика — Гилман покупал все это с придирчивостью начальника отдела снабжения антропологической экспедиции в отдаленные районы джунглей Новой Гвинеи. Покупки полностью заняли весь грузовой отсек фургона, не оставив места для еще не приобретенных приборов ночного видения с инфракрасными излучателями, ацетиленовых горелок для вскрытия сейфов и здоровенных баллонов с ацетиленом.
— Когда Тони приобретет трейлер, ему придется докупить остальное,— заключил Уиллистон, закрыв на ключ грузовой отсек.
Было пять сорок пополудни. Кипящий манхэттенский зной, рев автомобилей, выхлопные газы и влажный воздух образовали смесь настолько взрывоопасную, что, казалось, это было сделано кем-то неспроста. Любой приспособившийся к безумию городской жизни нью-йоркский параноик мог бы счесть, что это и впрямь кто-то так подстроил специально, возможно, с преступными намерениями, размышлял Уиллистон, выруливая на Восьмую авеню. А вокруг и впрямь было немало параноиков. Большинство из них, похоже,, сидели за рулем автомобилей, обгонявших задействованный В операции «Молот» фургон, заметил он Гилману, остановившись перед красным глазом светофора на углу 32-й улицы.
— Э, да у тебя мания преследования,— предупредил его человек из Лас-Вегаса, отирая пыль и пот со лба.— Запомни, ты же врач, а не пациент. Это они все параноики.
— Даже у параноиков находятся настоящие враги,— отпарировал профессор.
Светофор мигнул, и они проехали без остановки целый квартал, прежде чем опять пришлось притормозить. Обливаясь потом и изнемогая от тяжкой влажной духоты, они обменялись усталыми взглядами.
— Даже параноик не может быть настолько безумным, чтобы торчать в этих пробках, Сэмми,— рассудил Уиллистон.— Давай-ка остановимся около моего дома,
примем душ, перекусим, и ты сможешь отправиться в «Преисподнюю» часов в десять, когда спадет жара.
— Трудно представить, что такой яйцеголовый профессор, как ты, обладает столь практичным умом, а ведь ты ни разу не брал броневик с деньгами,— ехидно произнес Гилман замысловатый комплимент.
Профессор Колумбийского университета хмыкнул.
— Для человека, который никогда не ошибается, у тебя слишком короткая память,— поправил его Уиллистон.— Я взял по крайней мере один броневик с деньгами — вместе со мной тогда были ты и мое ружьишко. Помнишь?
Их нападение было стремительным, неожиданным, дерзким.В той операции Уиллистон действовал как опытный хирург — спокойно, умело, с профессиональным безразличием отнесясь к потокам крови. Насилие для них было привычным делом в старые добрые времена. Нацисты олицетворяли собой зло, поэтому все, что им, молодым коммандос УСО, приходилось делать, выглядело простым и правильным.
Давно это было.
— Да, я помню этот налет на инкассатора,— сказал сероглазый математик.— Нам, молодым да бесшабашным, тогда сам чер был не брат.
— Да, молодым — у нас тогда еще молоко на губах не обсохло!
Гилман задумчиво поглядел на друга, сжимающего руль автофургона.
— Теперь все будет по-другому,- сказал человек из Лас-Вегаса тоном, в котором слышался больше вопрос, нежели обещание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33