— Впереди еще две машины,— замечает она.
— Но мне хотелось бы поехать с вами.
— Коллеги будут на меня в обиде.
— Ну и пусть обижаются.
Он уже сидит в машине, уже захлопывает дверцу. Ирена вздыхает и включает счетчик.
— Куда ехать?
— Браник.
Она выруливает из ряда, машет рукой товарищам, как бы извиняясь. Они грозят ей вслед кулаками. Невежи!
У гостиницы «Азия» раньше всегда была лафа, но в последнее время все пошло на спад. Высокая репутация кухни, специализирующейся на китайских, японских и бог весть еще каких национальных деликатесах, а также возможность заказать столик неизменно привлекали посетителей с положением, посетителей высокого уровня. Таксисты еще до полуночи развозили их по домам, опуская в карман приличные чаевые, и на этом дело кончалось, никаких инцидентов, никакой пошлости, никакого хамства. Клиенты разъезжались добропорядочными парами, предвкушая, как дома перед сном они еще поставят Вивальди или поломают голову над кроссвордом. Но теперь, в самое последнее время... В рамках благоустройства (любая глупость всегда осуществляется в рамках чего-то) здесь вместо просторного ресторана оборудовали бистро с высокими сиденьями, а вместо курительной комнаты с плюше-
20 выми креслами — пивную. Вместо благопристойных тихих парочек теперь на стоянке садятся в машину подгулявшие выпивохи с пузом, раздувшимся от пива, точно глобус. Визжащие девицы с «афро-прическами», украшенными бисером; лучше бы они свои волосы почаще мыли, оно было бы красивее и менее хлопотно, чем возня с бисером. Садятся унылые юицы-«никронухи», в ухе у них серьга, полголовы выстрижено под нулевку, другая половина буйно поросла бурьяном, затвердевшим от бриллиантина.
— Ах, у меня ни кронухи, пани такси, не возьмете ли сертификатами?
— Не купите ли марки?
—Ткните куда-нибудь телегу — и айда с нами на тусовку!
— Слышь ты, Гарри, для пожилых людей это уже не того, придурок. Или я ошибаюсь, пани?
(Хулиганье. Пока что хватает пальцев на одной руке, чтобы сосчитать, сколько раз ей было двадцать девять.)
Этому недотепе, что сидит возле нее, лет пятьдесят. На коленях у него портфель, он вцепился в него обеими руками и так крепко прижимает их к туловищу, что они кажутся парализованными. Он поглядывает на нее, блестя очками, за которыми проступают водянисто-зеленые глаза.
— Какая улица?
— Я не знаю, но я там сориентируюсь.
— Ага.
— Дело в том, что я живу сейчас у товарища. Понимаете, жена выгнала меня, как собаку, как собаку.
— Гм.
— Жить с женщинами невозможно, но без них еще хуже.
— Несомненно.
Он постукивает пальцем по табличке с именем. Женщина за рулем издает немой стон. «Какого черта они сюда это прицепили?»— думает она. «Образцовое обслуживание пассажиров гарантирует Ирена Сладкая».
«Да уж наверняка обслуживание сладкое»,— вздыхают бабники и подмигивают ей. Она видит, что мужчина сам не свой. Осмелится или нет?
— Вы действительно сладкая или это всего лишь рекламные штучки?
— Вы же видите меня. И разговариваете со мной.
— Сколько вам лет? Тридцать? А как муж смотрит на то, что вы разъезжаете по ночам? Даю голову на отсечение, что он из себя выходит.
Стандартная ситуация, требующая стандартного ответа.
— На меня у него не остается времени, он без конца на тренировках. Он чемпион республики по каратэ.
— Но ведь у вас нет обручального кольца!
— Да, нет.
— Я любопытный, правда?
— Сколько я перевозила людей, все любопытничали. Я ничего против не имею, я и сама любопытная. Но когда все время спрашивают об одном и том же — это кошмар.
Они съезжают по улице Еременко, приближаются к теннисным кортам. Место тихое, вот бы поселиться здесь в собственном доме. Деревья, газоны, машины ездят редко. Когда-нибудь у нее будет здесь свой дом.
— Сейчас поворот,— и мы на месте. Еще немного, так, так, вон у тех стеклянных дверей остановитесь, пожалуйста.
Ирена включает свет и наклоняется к табло счетчика. -~ Двадцать одну крону, пожалуйста. Мужчина какую-то долю секунды жует губами, а затем выпаливает:
— Я бы дал вам все сто.
— Запретить я вам этого не могу.
— Да что там сто, я дам вам двести, триста. Хватит вам на сегодня ездить, пойдемте, составьте мне компанию. Я одинок в этом мире, как собака. Еще хорошо, что мне удалось жену на бобах оставить, днем снять деньги с книжки. Пойдемте со мной, я вам дам три сотенных,— настаивает мужчина.
Поблизости ни души. И так всегда.
— Вот вам мое последнее слово — пятьсот. Вы произвели на меня колоссальное впечатление. Поверьте. Моего товарища как раз нет дома. У него классные пластинки и выпивка что надо. Затопим, чтобы нам было тепло, развлечемся. Ну, пожалуйста, что тут такого? Ведь мы же взрослые люди, а?
—Заплатите двадцать одну крону и идите своей дорогой!— говорит Ирена.
— Такая красивая и такая злая! Я вам дам пять сотен, я не жмот. Но вам придется пойти за ними со мной, у меня нет при себе бумажника.
Ирена включает скорость, срывается с места. Выжимает сто. Если милиция остановит, тем лучше.
— Вы что, рехнулись!—вырывается у пассажира.
Она проскакивает перекресток на красный свет. Мужчину бросает в дрожь. Он шарит по карманам, вытаскивает бумажник и сует ей три десятикроновые купюры. Ирена останавливается у кромки тротуара, дает сдачу — монету в пять крон.
— Еще четыре,— обозленно бросает мужчина.
— Их мы уже прокатали.
— Но я вас не просил сюда ехать! Ирена снова протягивает руку к рычагу.
— Чего еще, что вам опять не так?
— Поедем туда, где вам все объяснят. Мужчина оскорбленно выходит из машины.
— Ну и подавись ими, дура набитая!—рявкает он и с силой хлопает дверью.
СОБАКА — ЛУЧШИЙ ДРУГ
человека. Она верный друг и помощник. Вы можете обучить ее возить сани, преследовать преступника, вынюхивать марихуану, можете научить ее вцепиться пассажиру в горло.
«Бабник безмозглый,— говорит себе Ирена.— Воображаю, что бы с ним стало, если бы за спиной у него гавкнула здоровенная овчарка! „Рекс, это негодяй, взять негодяя! Фифи, загрызи этого типа!" Тысяча крон в год — совсем немного, если так посмотреть. Кроме того, я могла бы возить пассажиров по двое, по трое, ничего бы с ними не случилось. „Вам не помешает, если с нами поедет мой друг?" — „Какой друг?" — „Да вот этот бульдог. Не бойтесь, он загрызает людей исключительно по моему приказанию. На этой неделе он уже загрыз почтальона, так что, думаю, он будет вести себя спокойно. Только не делайте резких движений и не разговаривайте со мной грубым тоном, он этого не переносит".
Ну и денек! Уф!»
Она останавливается возле кафе, запирает машину, сходит внутрь.
МЕТРДОТЕЛЬ ПЕТР —
приятель Ирены. Когда она еще только начала работать на такси, он норовил уготовить ей участь горше смерти,, а потом пытался втянуть в какие-то махинации с иностранцами. Согласно его замыслу Ирена, развозя клиентов по указанным адресам, должна была брать плату в твердой валюте, а выручку они делили бы потом между собой. Ирена на уговоры не поддалась и теперь пользуется его уважением и покровительством. Едва завидев ее, он извинился перед двумя девицами, возле которых увивался, и ринулся ей навстречу.
— Привет, красотка! Пресо?
— Пресо.
Ирена забирается на сиденье, вытягивает ноги и пытается носками туфель достать до пола. Отличное, горячо рекомендую. Тем временем Петр орудует у блестящего аппарата, раздается шипение, и голова метрдотеля на миг исчезает в клубах пара.
— Несу, несу! Премного благодарны за доверие, с тебя — четыре кроны.
— Принеси мне еще, пожалуйста, пачку «Спарты».
— Пачка сигарет, предназначенных для общепита, пятнадцать сорок, вместе с кофе округлим до девятнадцати — и вся игра? Когда отъездишь свое, имеешь шанс пропустить стопарик.
— Может, и загляну. —О'кэй!
Петр возвращается к девицам. У него прекрасные, ослепительно белые зубы, и он умеет этим пользоваться. Черные брюки, ярко-красная куртка с нашитой на кармане матерчатой эмблемой — Ирена понятия не имеет, что эта эмблема означает. Петр ловко переворачивает кассету и пускает.
Грохот, грохот, дым ест глаза.
— Барышня одна? Вы одна?—слышит она наглый голос, и на соседнее сиденье вскарабкивается какой-то сморчок. Бонапарт ростом сто пятьдесят сантиметров, такие — сущая находка для психиатра.— Вам не скучно одной?
Выпадают же такие дни. Карлик кладет на стол сигары «Уинстон», какую-то патентованную зажигалку, футляр с очками и, наконец, маленькую сумочку, из которой он все это и извлек одно за другим.
— Чем могу вас угостить? «Мартини»? Коньяк? Плачу я!
Правой рукой он похлопывает себя по сердцу, где у него, надо понимать, бумажник. На безымянном пальце сверкает золотой перстень с печаткой. От метрдотеля не ускользнуло, что Ирена оказалась в затруднительном положении, он снова извиняется перед девушками, с которыми зубоскалил, и спешит ей на выручку.
— Пардон, мадам. Только что звонил пан лейтенант, просил передать, что он уже едет за вами. Вызвали его зря, это была не попытка самоубийства, а всего лишь несчастный случай.
1 Дождливый день (англ.).
Трюк этот они придумали еще два года назад, и вы себе даже представить не можете, сколь безотказно он действует. Приставала складывает свои манатки обратно в сумочку.
— Так вам составят компанию, пожалуй, я буду здесь лишним,— говорит он,— я отсяду вон в тот угол, там как раз освободилось место. А вы, пан метрдотель, принесите мне туда меню.
— Вас обслужит коллега,— невозмутимо произносит Петр.
— Ну, пойду еще поработаю,—говорит Ирена.
-—Чао! Приятного вечера! Когда я буду посвободнее, надо бы нам наконец махнуть куда-нибудь на пару, черт возьми!
— Идет, я подумаю об этом,— обещает Ирена.
Поймите, сказать ему прямо «нет» она не может — куда она будет потом ходить на кофе? Да и нет нужды — уж он-то себя сумеет вознаградить. Вон какая у него красивая куртка, а зубы!—утешится в другом месте.
ПОДНЯТАЯ РУКА преграждает путь.
— Такси! Девушка!
— Вам куда?
— В Вршовице. Но я с товарищем,— говорит клиент и показывает куда-то за спину.
— Машина рассчитана на пятерых,— говорит Ирена.
— Один — ноль в вашу пользу! Но вы его еще не видели. Он малость... как бы это сказать... словом, получил за рационализаторское предложение.
— Ему плохо?
— Нет, уже лучше. Как-никак я не позволил бы себе подложить даме свинью. Я влил в него три порции кофе, а потом мы еще с полчаса проветривались. Просто он еле на ногах держится и нуждается в холодном душе.
— Ну давайте грузитесь, что с вами поделаешь.
— Иди сюда, Венца,-— говорит клиент и втаскивает в машину бесформенный тюфяк в коричневом пиджаке...— Ноги еще, убери ногу, не то прищемим!
Он запихивает ноги рационализатора в машину, захлопывает дверцу. Нажимает на кнопку замка — мера предосторожности, в данном случае совсем не лишняя.
— Двадцать один, шестнадцать,— бормочет тюфяк.— Там работает моя жена. Не везет ей! Уж так не везет!
— Это фантастическое рацпредложение, оно даст экономию три четверти миллиона ежегодно,— расхваливает сотоварища пассажир, он ухватывается руками за кресло водителя и подается вперед.
— Слушайте, вы наклоняете мне кресло!
— Три четверти миллиона! А вся соль в чем? Вся соль в том, что таких предприятий, как наше, сотни. Вот и прикиньте!
— Вы сломаете мне кресло.
— А кто это придумал? Вот этот балбес Венца. Он нормальный, хороший мужик, и вообще, о чем его ни попроси, всегда все перепутает, и вот на тебе! Тихоня, ан... Полтора десятка докторов наук на этом сидит, во! А тут обычный инженеришка, круглый ноль, вот этот самый Венца, и...
— Я говорю, вы сломаете мне кресло! Уберите руки!
— Пардон, пардон! По отношению к даме я никогда не позволю... И как это вы пошли работать таксистом? Ведь столько всяких...
А плюс В равняется С — вот и вся пресловутая мужская логика. В других странах никого не удивишь тем, что женщина летит в космос. А у нас все еще кажется невероятным, что она способна водить машину. Кто-то сказал, что осталось всего две области, где женщины все еще не могут конкурировать с мужчинами,— это стряпня и моделирование женской одежды.
— Он просто гений!—опять принимается расточать хвалы пассажир.— Это самый лучший мой приятель, и он — гений!
И чтобы доказать свою готовность убедить в этом весь белый свет, он опускает стекло и выкрикивает в сумерки вечерних улиц:
— Венца — гений! Этот болван возле меня —голова! Они останавливаются. Крикун расплачивается, гений с трудом вылезает из машины, ноги у него подкашиваются, и он плюхается в лужу.
— Еще порцию кофе!— кричит он.
Гении — люди совершенно особые, как говорил один учитель математики.
ПОТОМ ОНА ВЕЗЕТ МОЛОДУЮ ЖЕНЩИНУ на Летну, они ведут разговор о платьях. Привьется ли снова мини? Пассажирка на полном серьезе утверждает, что если мода на короткие юбки закрепится, то уровень преступности у нас снизится, причем значительно. Ирена, на-
26 против, полагает, что уровень этот заметно повысится. Когда все эти пятидесятилетние матроны снова обнажат свои слоновьи ножищи с узловатыми жилами, кто поручится за их безопасность?
— Возьмите Ливерпуль!
(А на кой он мне, дорогуша?)
— Когда там выступали «битлзы», сразу не стало преступности среди молодежи до двадцати пяти. Все обзавелись гитарами и принялись бренчать. Собственно говоря, с появлением моды на мини началась сексуальная революция и снижение преступности было тогда весьма обнадеживающим.
— Вы психолог? Пассажирка краснеет.
— В некотором роде,— произносит она почти шепотом,— пока это всего лишь увлечение.
ПОЖИЛАЯ СУПРУЖЕСКАЯ ЧЕТА
с хорошими, приятными манерами. Муж открывает дверцу
и снимает шляпу, жена усаживается. Оба здороваются.
— В Стршешовице, будьте любезны.
Муж кладет шляпу на колени, на поворотах придерживает жену за локоть.
— Тебе не дует?—спрашивает он заботливо.
— Не очень трясет?— спрашивает жена.
— Смотрите, как распогодилось, а?
— Пожалуйста, Иржи, не разговаривай сейчас с пани, ты же видишь, она должна вести машину. Вы уж извините его, это у него такая дурная привычка. Ему бы только все расспрашивать о чем-нибудь и выпытывать то, до чего ему и дела-то никакого нет. А потом о других говорит, мол, болтуны...
— Не разговаривай с пани, Блаженка. Ты же видишь, она должна вести машину.
— Прости, но разве не ты начал?
— А уж ты непременно хочешь, чтобы последнее слово было за тобой!
— Вот видишь, какой ты! Я молчу, и последнее слово за тобой.
— Да нет же, за тобой.
— Рассудите нас, пани! За кем было последнее слово?
— Не разговаривай с пани во время езды.
Они подталкивают друг друга локтями и смеются. Лет пятьдесят назад это могло быть излюбленным развлечением двух студентов, которые всерьез начали подумывать о
совместной жизни. Возможно, они разъезжали на трамвае по всему городу и, стоя на площадке, мешали вагоновожатому,
— Разговаривать с вагоновожатым во время езды запрещается! Запомните это, барышня!
— Простите, пан, это не ваше дело. Пан вагоновожатый, где будет следующая остановка? Мне надо выйти.
— Пан вагоновожатый, не отвечайте! Барышня спрашивает вас нарочно, она прекрасно знает, что разговаривать с вами во время езды воспрещается. Не отвлекайтесь, в ваших руках наши жизни, пан вагоновожатый.
Ирена невольно улыбается. Останавливает машину. Мужчина надевает очки и пристально всматривается в счетчик, затем расплачивается. Наконец, сует Ирене монету в две кроны.
— Это зачем?
— Возьмите, возьмите! Вы довезли нас быстро и хорошо да еще были вынуждены нас выслушивать.
— Вы должны это взять, пани!
— Ну, спасибо. До свидания!
НА ПРАШНОМ МОСТУ
ей машет бич всех таксистов — женщина на сносях, с чемоданчиком в руке. Уже не один ребенок появился на свет прямо в машине. Ирена покачивает головой. Она не понимает, почему все откладывают отъезд на последнюю минуту.
— Пожалуйста, скорее! У-у-же воды отошли.
В итальянских кинофильмах рожать тоже ездят в такси. Усатый мужчина стоит на коленях на переднем сиденье, высовывается из окошка и машет белой лентой, которая у него всегда под рукой. В английских — машину обгоняет могучий полисмен на мотоцикле, опытным глазом он окидывает салон, включает сирену и устремляется вперед, словно танк, расчищая дорогу. Но что и кто вам поможет в Праге? Ирена включает фары и гудит, как архангел Гавриил перед Страшным судом,— этим она достигает лишь того, что другие водители выразительно постукивают себя по лбу и ухмыляются. Уже перед самым родильным домом, когда каждому должно быть ясно, что везут очередную пациентку, Ирену пытается обогнать тяжелый грузовик с прицепом.
— Теперь потихоньку.— Она ведет клиентку к приемному покою.— Теперь нам торопиться некуда.
По лицу клиентки текут слезы.
28 —Потерпите! Теперь все будет в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31