Примерно этак через недельку во время очередного обхода я заметил, что винты из окна второго этажа исчезли, «мыс Канаверал» был вновь готов принимать гостей.
Каждое второе воскресенье месяца у меня круглосуточное дежурство, целый день трезвонит телефон, то и дело мне приходится ехать наверх на какой-нибудь этаж возвращать разомлевшую даму к жизни. (Телефон на этажах опять не работает.)
У Ирены с выполнением плана все в аккурате, страх прошедших дней сказался на ее блокноте, запестревшем
многочисленными заявками: «Мария. 16.30 „Армабетон"»; «Карла. 17.10 „Ферромет"»; «Илона. 17.15 „Универсаме и т. д. Солнечным воскресеньем она распоряжается по-своему. В половине девятого проходит через вестибюль в белых шортах и блузке, с шарфиком на шее. В руке болтается полотняная сумка, в которой бутерброды, термос с кофе, мини-купальник и крем для загара. Нажав педаль до отказа, Ирена вылетает из города. Примерно в пятидесяти километрах от Праги она обнаружила однажды укромное местечко, где можно укрыться от посторонних глаз. Там небольшое озерцо с ледяной водой, незамутненное, как моя совесть. Высокие, корявые сосны. Место это надежно защищено от непрошеных вторжений, поскольку подъехать к нему на машине невозможно, а от шоссе до него надо прошагать еще добрых два километра.
Ирена вытягивается на солнцепеке, загорает, время от времени окунается. Выскакивает из озерца, дрожа от холода. В темпе, от которого у вас захватило бы дух, делает гимнастику, выполняя движения гораздо тщательнее и дольше, чем обычно. Она прислушивается к кукованию кукушек, словно к курантам фортуны, наблюдает за суматошными муравьями, снующими на первый взгляд бестолково и ошалело, а на деле вполне целенаправленно. Следит за кривыми, которые вычерчивают в небе касатки. Погружается в свои мысли. Мечтает.
ДВАДЦАТИЛЕТНИМ МОЛОДЫМ ЛЮДЯМ
не обойтись без общества столь же молодых друзей. Материнские запреты и нравоучения постепенно перестали оказывать действие, как и все, что повторяется слишком часто. Коммерческий директор Броновского стекольного завода осуществил свое намерение и от Ирены избавился —• перевел ее в отдел пропаганды. Здесь она сошлась с веселой компанией, парни и девушки делились своими завтраками, бегали в рабочее время за продававшимся в розлив вином, которое приносили в полиэтиленовых бутылках с надписью «Дистиллированная вода» или «Жидкое стекло», неустанно выдумывали анекдоты, «привезенные из Канады», и свято блюли уик-энды. В пятницу вечером или, в крайнем случае, в субботу утром они отправлялись на мотоциклах и мотороллерах в горы — в Есеники или в Бески-ды, ставили палатки на берегу речек с ледяной водой, у парней свисали сбоку охотничьи тесаки. Они пекли вывалянные в земле куски солонины, нанизывая их на прутья, а воду для питья приносили из ручьев — люди, которые в
102 повседневной жизни в совершенстве владели искусством управляться ножом и вилкой.
ВСЕ ЧАЩЕ И ЧАЩЕ ОТВЛЕКАЛО
Ирену от работы позирование для прессы. Ее приглашали журналы мод, она сверкала зубками с плакатов, рекламировавших эликсир для полоскания рта, она изображала продавщицу крема «Нивея» и напитка «Кока-кола». Уже к марту у нее иссякли отпускные дни, время от времени ей со скрипом давали пару дней за свой счет, но все равно удовлетворить спрос было невозможно. Ее вызвали в дирекцию.
— Дальше так продолжаться не может, барышня Новакова.
— Я знаю,— вздохнула она.— Но так жаль отказываться.
— Слава — прекрасная вещь, но она мимолетна. Ваше лицо и фигура не вечно будут такими, а что потом?
Ирена пожала плечами.
— После того как вас вызывают позировать, вы возвращаетесь на работу усталой, невыспавшейся, под глазами круги. Так не лучше ли нам расстаться?
Ирена пожала плечами.
Она стала работать манекенщицей на договорных началах. Украшала собой страницы армейских журналов, календарей, брошюр о рациональном питании.
— Делать нечего! — признала наконец и требовательная матушка Новакова.— Придется подыскать что-то в Праге. Пока снимать, а со временем и обзавестись квартирой. Бесконечные разъезды туда-сюда — это напрасная трата времени и денег. Ты должна быть всегда под рукой, у телефона, как только кому-нибудь понадобишься. Дела делаются там, в Грабицах особенно не развернешься.
Ирена пожала плечами.
Мать проследила за поисками квартиры, попросила хозяйку быть построже и заплатила ей за год вперед. Комната была обставлена солидной мебелью тридцатых годов и выглядела довольно уютно, единственный недостаток заключался в том, что попасть в нее можно было лишь через гостиную хозяйки дома, которая регулярно переписывалась с матерью. Она сообщала о поздних возвращениях Ирены, пока наконец квартирантка не пришла к выводу, что лучше не приходить ночевать совсем, чем подвергаться постоянной слежке.- Так началась двухлетняя эскапада,
о которой Ирена не любит вспоминать. Вино и балдеж до самого утра, вечеринки на виллах и в загородных гостиницах, короче — сплошные увеселения. Объятия, о которых наутро она уже и не вспоминала.
ИРЕНА БЫЛА ДЕСЯТЬЮ ГОДАМИ СТАРШЕ,
чем в начале повествования, когда ее потянуло к более спокойной жизни. Она принялась присматриваться, по крайней мере, к дюжине мужчин, которые в ту пору увивались вокруг нее, изучать их и незаметно подвергать их всевозможным искусам, пока наконец из всего этого роя не выделился один кандидат. Карел Сладкий, дипломированный врач.
Судьба никогда не сводит нас в нужный момент с нужными людьми, и если мы не порадеем о себе сами, то едва ли кто придет нам на выручку. «Выхожу замуж»,— написала домой Ирена, и в Грабицах облегченно вздохнули: слава богу, все кончилось благополучно.
Доктор Сладкий был воплощенное чудо, он даже рубашки носил сшитые на заказ, мечтал стать знаменитым хирургом, но падал в обморок при виде вскрытых пульсирующих внутренностей; играл на электрической гитаре в группе «Трепанация», участники которой — студенты медицинского факультета — разгоняли таким образом скуку и подрабатывали на жизнь; его отец известный клиницист Сладкий, построивший себе дом в Прокопской долине, мать — расфуфыренная паничка-кошатница, еще лет десять тому назад вы могли видеть ее в кафе «Славия», где она коротала послеобеденные часы со своими приятельницами. Медик, у которого при операции дрожит рука со скальпелем, все же может стать врачом, и из молодого Сладкого вышел доводьно приличный анестезиолог. Заклинатель змей, как называют анестезиологов в больницах. Со временем он сумел скопить на «шикарный» автомобиль и не раз возил на нем сестричек из больницы на дачу у Слапской плотины — в общем, как говорится, пользовался жизнью. Угнетало его лишь неудовлетворенное тщеславие. Скажем, такая подробность: когда произносилось его имя, никто не знал, о ком идет речь, за этим никогда не следовало почтительное «О!», или присвист, или что-либо в этом роде.
Ирену он встретил на вечеринке, где безумно скучал.
— У меня жутко болит голова,— сказал он вслед за обменом первыми любезностями. Конечно же, это было начало, к которому она не привыкла.
Так пусть ее вам отрежут, ничего лучшего пока не придумано,—весело сказала она.
— Ну да, мне становится дурно при виде крови!
— О, тогда это серьезно,— заявила она.— Если хотите, у меня в сумочке есть шипучий аспирин.
С серьезным видом он обследовал тюбик с таблетками.
— А вы знаете, что у него уже кончился срок годности?
— Нет. Ведь я его принимаю редко.
— Посмотрите, вот последние цифры — это дата. Аспирин уже... неаспиринит.
— Серьезно? Ну так куплю другой, и дело с концом.
— И вы это сделаете ради меня?
— Вы имеете в виду — прямо сейчас? Вы это всерьез? — заколебалась она.— Вы полагаете^ что мне следует пойти в аптеку в два часа ночи?
— Неплохая идея,— сказал он,— прогуляться на свежем воздухе. Соединить приятное с полезным. Вы здесь с кем-нибудь?
— Само собой. Вон с тем, который спит в кресле.
— С Шупом? Не смешите! С этим кретином? Она пожала плечами.
— Слушайте, а ведь я вас где-то видел,— сказал Карел Сладкий.— Только сейчас до меня дошло. Где-то я вас видел!
— Возможно. Я все время на людях.
— Вы висите у меня в больнице. Это не вы такая красивая, стройная гёрл, которая щеголяет на картинке своей фигурой, а внизу текст, постойте, как там: «Меньше калорий — больше движения»?
— Возможно.— Ирену разговор забавлял.
— Это издало издательство «Авиценна». «Толстеть после тридцати — значит стареть!», «Гляди в оба на сердечнососудистую систему» или что-то в этом роде!
— Да, возможно, это и я.
— Ну так надевайте пальто или в чем там вы пришли.
— Зачем?
— Но ведь мы же должны отправиться за аспирином. Не хотите же вы оставить меня здесь на погибель?
— А не лучше ли спросить, нет ли у кого с собой свежего аспирина?
— Все равно мне уже пора. У меня завтра довольно тяжелая операция. Нужно выспаться. Могу подвезти вас домой, если вы не здесь же живете.
— Идет,— согласилась она.
И поскольку это был один из самых отрадных дней Ка^ рела Сладкого, он любезно подвез ее к самому дому и высадил перед виллой, хозяйка которой потеряла уже всякую надежду как-то повлиять на воспитание жилички и ввиду горестного разочарования по этому поводу забрала себе в голову повысить взимаемую с нее плату. Сладкий джентльменски поцеловал ее в лоб — и:
— Мы еще увидимся? —- Почему бы и нет?
— У вас телефон есть?
Она протянула ему визитную карточку. Он повертел ее в пальцах и сунул в нагрудный карман.
— Я вам позвоню,— пообещал он.— Спокойной ночи! — И умчался в ночь.
Говоря без околичностей, Ирене он понравился. Она терпеть не могла умильных дифирамбов насчет своей красоты, чем *ей сразу же начинали докучать все прочие. С первого же взгляда она оценила Сладкого как отличного парня. Ее забавляла мысль, что он нуждается в ее помощи, тогда как другие соревновались в желании услужить ей.
Она еще не подозревала, что осмотрительнее отдавать предпочтение людям, которые красивой девушке с места в карьер, как это ни банально, говорят, что она красива, В противном случае рискуешь свести дружбу с людьми, страдающими сильной близорукостью, но стыдящимися своего изъяна и потому очков не носящими. Рискуешь полюбить человека, который любуется собственной персоной, тогда как достоинства других остаются им не замеченными.
Два дня спустя группа «Трепанация» выступала в Доме культуры какого-то предприятия (забыл какого, ну да это неважно). Карел ей позвонил:
— Нет ли у вас желания помучиться на скучном концерте? Л после мы могли бы поужинать.
— Сегодня?
— Сегодня. У оркестр еще со студенческих времен. Выступаем то здесь, то там. Медицина и искусство всегда шли рука об руку, вы согласны с этим?
Она приняла его приглашение.
— Елки-моталки,— просипел ударник за его спиной,— видишь вон ту девчонку в третьем ряду? Мать честная, вот это экземпляр! В антракте сразу же к ней подъеду!
Карел посмотрел на Ирену, сидевшую в белом вязаном свитере, вышитом бисером. Приятель ему сообщил, что она красива, тогда и он заметил, что она красива.
— Пустой номер,— произнес он самодовольно.— Она здесь со мной, ясно?
—Да ну? — выдохнул ударник и от досады сбился с такта.
— Вот тебе и «ну»!
— И везет же людям!—с горечью обронил ударник.
ОНА ПОБЫВАЛА НА ДАЧЕ В СЛАПАХ,
а затем, когда мать Сладкого уехала погостить к родственникам, и в огромной вилле.
— Когда-то она целиком принадлежала нам,— недовольным тоном рассказывал Сладкий.— Потом наверх подселили жильцов. Но если бы я женился,— сказал он с надеждой в голосе,— и у меня было бы много детей, то нам, полагаю, все это должны были бы вернуть, а? Что же, прикажете тесниться в трех нижних комнатах? Знаешь, пока отец был жив, ничего подобного они бы сделать не посмели. К нему ходила лечиться вся Прага. Сейчас они куражатся, а тогда и заикнуться бы не посмели.
— Ты живешь вместе с матерью?
— А то как же... На ней весь дом.
— Гм. А ты не подумывал о собственной квартире?
— А зачем? Ведь это все мое!
Мать была сама любезность, как и подобало даме, помнящей «старые, добрые времена». Положа руку на сердце, Ирена ей нравилась. Пани Сладкая уже давно помышляла о том, чтобы отказаться от стряпни и уборки и возложить все заботы о доме на молодую хозяйку, са^ мой же ограничиться ролью дамы, украшающей семейный очаг, и советчицы. Ирена — девушка из провинции, рассуждала она, и, вне всякого сомнения, порядочная, трудолюбивая и к тому же не лыком шита, это сразу чувствуется. Не какая-нибудь там деревенская чумичка. Ее удовлетворил внешний облик Ирены, и она нашла ее подходящей для сына. Но, зная, сколь ветрено ее дитя, она принялась ловко расставлять- сети.
— Красивая девушка,— завела она разговор как-то вечером.
— Ирена? Ничего,— снисходительно согласился Карел.
— Верно, многие друзья тебе просто завидуют.
— Да, это есть,— согласился Сладкий.
— Досадно, что у пас такое крохотное помещение и ты не можешь ее сюда привести.
— Как это — крохотное? — возразил он.— Ведь у нас три комнаты, для начала хватит. Каждому по комнате. Или—у тебя одна, у нас вторая, а гостиная может быть общей.
— Сомневаюсь, чтобы она сюда пошла,— сказала мать.— Все же далековато от центра.
— К твоему сведению, она ни минуты не будет раздумывать. Она снимает комнату у одной весьма неприятной особы. Знаешь, сколько она ей платит? Восемьсот крон в месяц.
— Да что ты? Откуда же у нее такие деньги?
— По-моему, она работает где-то манекенщицей. Демонстрирует платья или что-то в этом роде. «Меньше калорий — больше движения!», «Пользуйтесь кремом «Ниве я»!»
— Гм, никчемное занятие. Вряд ли тебе понравится, если твоя жека станет позировать художникам, раздеваться перед каждым.
— Да Ты что, профессия манекенщицы сегодня очень распространена! И ни перед кем она не раздевается, разве что в поликлинике на приеме у врача.
— Ах так. Ну да все равно, она, наверно, привыкла к обществу. Нас двоих ей, возможно, будет маловато.
Ловко маневрируя, она создала ситуацию, при которой ему ничего другого не оставалось, как попросить руки Йрсны.
— Мать считает,— сказал он однажды,— что я должен на тебе жениться! Тоже мне идея! С чего вдруг ты выберешь меня, когда вокруг столько знакомых и друзей?
— Гм.
— Она хочет, чтобы я привел тебя в нашу хибару, половина которой к тому же нам не принадлежит.
— Гм.
— Она считает, что на первых порах у нас будет своя комната, у нее вторая, а гостиную мы по-родственному поделим. Уточню — я лично ничего против не имею. По крайней мере, и надо будет за тобой гонять к черту на кулички, как сейчас караулить тебя не понадобится.
— Так ты даже ревнуешь?
— Нисколечко! Но во мне все переворачивается, когда любой фотограф кричит тебе через столики: «Завтра в восемь у меня в ателье!» — и ты туда идешь.
— Но ведь надо же мне на что-то жить.
— Возмутительно, что ты вообще на них всех смотришь. Каждый начинает воображать, будто ему все дозволено.
— Это связано с работой. Но не думай, меня не так-то легко окрутить.
1 Обязательно (нем.). Здесь: именно,
— Черт побери, что я, прокормить тебя не смогу? Плюнь ты на все это!
Перспектива была заманчива. В последнее время Ирена уже не была нарасхват, как прежде. Ее фотографировали так часто, что рекламные отделы различных организаций стали помышлять о новых лицах. Было похоже, что в будущем ей придется работу буквально выпрашивать.
— Да ведь, черт подери, на худой конец, если у нас ничего не выйдет, мы можем по-джентльменски разойтись, разве не так? — продолжал свое признание в любви молодой заклинатель змей.— Сейчас разводят, как на конвейере. Но я не вижу причины, почему бы у нас не получилось.
Житейский опыт научил ее не слишком-то доверяться клятвенным обещаниям. Деловой тон ей понравился, он производил впечатление рассудительного благоразумия. Ей даже подумалось, что так и должно быть. Что именно врачам, видевшим благодаря своей профессии столько страданий, пристало надевать на себя личину некоторого цинизма. Пылкость присуща скорее романтическим профессиям, врач должен смотреть на вещи трезво. А Карел принадлежал к числу лучших в своей области,— по крайней мере, так говорил о себе он сам. Золотые руки, золотое сердце, хотя в операционной он и запускает в персонал инструментарием,— таким он ей представлялся.
— Хочешь попробовать?
И Ирена решила попробовать.
ПО УТРАМ ДОКТОР СЛАДКИЙ
мчался на работу в автомобиле японского производства, махал ей рукой, обтянутой лайковой перчаткой. Ирена занималась уборкой комнат и в хорошем настроении распевала песенки. Она открыла для себя радость, даруемую общением с книгами, впервые после школы у нее оказалось достаточно времени, чтобы сидеть и читать всевозможные истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Каждое второе воскресенье месяца у меня круглосуточное дежурство, целый день трезвонит телефон, то и дело мне приходится ехать наверх на какой-нибудь этаж возвращать разомлевшую даму к жизни. (Телефон на этажах опять не работает.)
У Ирены с выполнением плана все в аккурате, страх прошедших дней сказался на ее блокноте, запестревшем
многочисленными заявками: «Мария. 16.30 „Армабетон"»; «Карла. 17.10 „Ферромет"»; «Илона. 17.15 „Универсаме и т. д. Солнечным воскресеньем она распоряжается по-своему. В половине девятого проходит через вестибюль в белых шортах и блузке, с шарфиком на шее. В руке болтается полотняная сумка, в которой бутерброды, термос с кофе, мини-купальник и крем для загара. Нажав педаль до отказа, Ирена вылетает из города. Примерно в пятидесяти километрах от Праги она обнаружила однажды укромное местечко, где можно укрыться от посторонних глаз. Там небольшое озерцо с ледяной водой, незамутненное, как моя совесть. Высокие, корявые сосны. Место это надежно защищено от непрошеных вторжений, поскольку подъехать к нему на машине невозможно, а от шоссе до него надо прошагать еще добрых два километра.
Ирена вытягивается на солнцепеке, загорает, время от времени окунается. Выскакивает из озерца, дрожа от холода. В темпе, от которого у вас захватило бы дух, делает гимнастику, выполняя движения гораздо тщательнее и дольше, чем обычно. Она прислушивается к кукованию кукушек, словно к курантам фортуны, наблюдает за суматошными муравьями, снующими на первый взгляд бестолково и ошалело, а на деле вполне целенаправленно. Следит за кривыми, которые вычерчивают в небе касатки. Погружается в свои мысли. Мечтает.
ДВАДЦАТИЛЕТНИМ МОЛОДЫМ ЛЮДЯМ
не обойтись без общества столь же молодых друзей. Материнские запреты и нравоучения постепенно перестали оказывать действие, как и все, что повторяется слишком часто. Коммерческий директор Броновского стекольного завода осуществил свое намерение и от Ирены избавился —• перевел ее в отдел пропаганды. Здесь она сошлась с веселой компанией, парни и девушки делились своими завтраками, бегали в рабочее время за продававшимся в розлив вином, которое приносили в полиэтиленовых бутылках с надписью «Дистиллированная вода» или «Жидкое стекло», неустанно выдумывали анекдоты, «привезенные из Канады», и свято блюли уик-энды. В пятницу вечером или, в крайнем случае, в субботу утром они отправлялись на мотоциклах и мотороллерах в горы — в Есеники или в Бески-ды, ставили палатки на берегу речек с ледяной водой, у парней свисали сбоку охотничьи тесаки. Они пекли вывалянные в земле куски солонины, нанизывая их на прутья, а воду для питья приносили из ручьев — люди, которые в
102 повседневной жизни в совершенстве владели искусством управляться ножом и вилкой.
ВСЕ ЧАЩЕ И ЧАЩЕ ОТВЛЕКАЛО
Ирену от работы позирование для прессы. Ее приглашали журналы мод, она сверкала зубками с плакатов, рекламировавших эликсир для полоскания рта, она изображала продавщицу крема «Нивея» и напитка «Кока-кола». Уже к марту у нее иссякли отпускные дни, время от времени ей со скрипом давали пару дней за свой счет, но все равно удовлетворить спрос было невозможно. Ее вызвали в дирекцию.
— Дальше так продолжаться не может, барышня Новакова.
— Я знаю,— вздохнула она.— Но так жаль отказываться.
— Слава — прекрасная вещь, но она мимолетна. Ваше лицо и фигура не вечно будут такими, а что потом?
Ирена пожала плечами.
— После того как вас вызывают позировать, вы возвращаетесь на работу усталой, невыспавшейся, под глазами круги. Так не лучше ли нам расстаться?
Ирена пожала плечами.
Она стала работать манекенщицей на договорных началах. Украшала собой страницы армейских журналов, календарей, брошюр о рациональном питании.
— Делать нечего! — признала наконец и требовательная матушка Новакова.— Придется подыскать что-то в Праге. Пока снимать, а со временем и обзавестись квартирой. Бесконечные разъезды туда-сюда — это напрасная трата времени и денег. Ты должна быть всегда под рукой, у телефона, как только кому-нибудь понадобишься. Дела делаются там, в Грабицах особенно не развернешься.
Ирена пожала плечами.
Мать проследила за поисками квартиры, попросила хозяйку быть построже и заплатила ей за год вперед. Комната была обставлена солидной мебелью тридцатых годов и выглядела довольно уютно, единственный недостаток заключался в том, что попасть в нее можно было лишь через гостиную хозяйки дома, которая регулярно переписывалась с матерью. Она сообщала о поздних возвращениях Ирены, пока наконец квартирантка не пришла к выводу, что лучше не приходить ночевать совсем, чем подвергаться постоянной слежке.- Так началась двухлетняя эскапада,
о которой Ирена не любит вспоминать. Вино и балдеж до самого утра, вечеринки на виллах и в загородных гостиницах, короче — сплошные увеселения. Объятия, о которых наутро она уже и не вспоминала.
ИРЕНА БЫЛА ДЕСЯТЬЮ ГОДАМИ СТАРШЕ,
чем в начале повествования, когда ее потянуло к более спокойной жизни. Она принялась присматриваться, по крайней мере, к дюжине мужчин, которые в ту пору увивались вокруг нее, изучать их и незаметно подвергать их всевозможным искусам, пока наконец из всего этого роя не выделился один кандидат. Карел Сладкий, дипломированный врач.
Судьба никогда не сводит нас в нужный момент с нужными людьми, и если мы не порадеем о себе сами, то едва ли кто придет нам на выручку. «Выхожу замуж»,— написала домой Ирена, и в Грабицах облегченно вздохнули: слава богу, все кончилось благополучно.
Доктор Сладкий был воплощенное чудо, он даже рубашки носил сшитые на заказ, мечтал стать знаменитым хирургом, но падал в обморок при виде вскрытых пульсирующих внутренностей; играл на электрической гитаре в группе «Трепанация», участники которой — студенты медицинского факультета — разгоняли таким образом скуку и подрабатывали на жизнь; его отец известный клиницист Сладкий, построивший себе дом в Прокопской долине, мать — расфуфыренная паничка-кошатница, еще лет десять тому назад вы могли видеть ее в кафе «Славия», где она коротала послеобеденные часы со своими приятельницами. Медик, у которого при операции дрожит рука со скальпелем, все же может стать врачом, и из молодого Сладкого вышел доводьно приличный анестезиолог. Заклинатель змей, как называют анестезиологов в больницах. Со временем он сумел скопить на «шикарный» автомобиль и не раз возил на нем сестричек из больницы на дачу у Слапской плотины — в общем, как говорится, пользовался жизнью. Угнетало его лишь неудовлетворенное тщеславие. Скажем, такая подробность: когда произносилось его имя, никто не знал, о ком идет речь, за этим никогда не следовало почтительное «О!», или присвист, или что-либо в этом роде.
Ирену он встретил на вечеринке, где безумно скучал.
— У меня жутко болит голова,— сказал он вслед за обменом первыми любезностями. Конечно же, это было начало, к которому она не привыкла.
Так пусть ее вам отрежут, ничего лучшего пока не придумано,—весело сказала она.
— Ну да, мне становится дурно при виде крови!
— О, тогда это серьезно,— заявила она.— Если хотите, у меня в сумочке есть шипучий аспирин.
С серьезным видом он обследовал тюбик с таблетками.
— А вы знаете, что у него уже кончился срок годности?
— Нет. Ведь я его принимаю редко.
— Посмотрите, вот последние цифры — это дата. Аспирин уже... неаспиринит.
— Серьезно? Ну так куплю другой, и дело с концом.
— И вы это сделаете ради меня?
— Вы имеете в виду — прямо сейчас? Вы это всерьез? — заколебалась она.— Вы полагаете^ что мне следует пойти в аптеку в два часа ночи?
— Неплохая идея,— сказал он,— прогуляться на свежем воздухе. Соединить приятное с полезным. Вы здесь с кем-нибудь?
— Само собой. Вон с тем, который спит в кресле.
— С Шупом? Не смешите! С этим кретином? Она пожала плечами.
— Слушайте, а ведь я вас где-то видел,— сказал Карел Сладкий.— Только сейчас до меня дошло. Где-то я вас видел!
— Возможно. Я все время на людях.
— Вы висите у меня в больнице. Это не вы такая красивая, стройная гёрл, которая щеголяет на картинке своей фигурой, а внизу текст, постойте, как там: «Меньше калорий — больше движения»?
— Возможно.— Ирену разговор забавлял.
— Это издало издательство «Авиценна». «Толстеть после тридцати — значит стареть!», «Гляди в оба на сердечнососудистую систему» или что-то в этом роде!
— Да, возможно, это и я.
— Ну так надевайте пальто или в чем там вы пришли.
— Зачем?
— Но ведь мы же должны отправиться за аспирином. Не хотите же вы оставить меня здесь на погибель?
— А не лучше ли спросить, нет ли у кого с собой свежего аспирина?
— Все равно мне уже пора. У меня завтра довольно тяжелая операция. Нужно выспаться. Могу подвезти вас домой, если вы не здесь же живете.
— Идет,— согласилась она.
И поскольку это был один из самых отрадных дней Ка^ рела Сладкого, он любезно подвез ее к самому дому и высадил перед виллой, хозяйка которой потеряла уже всякую надежду как-то повлиять на воспитание жилички и ввиду горестного разочарования по этому поводу забрала себе в голову повысить взимаемую с нее плату. Сладкий джентльменски поцеловал ее в лоб — и:
— Мы еще увидимся? —- Почему бы и нет?
— У вас телефон есть?
Она протянула ему визитную карточку. Он повертел ее в пальцах и сунул в нагрудный карман.
— Я вам позвоню,— пообещал он.— Спокойной ночи! — И умчался в ночь.
Говоря без околичностей, Ирене он понравился. Она терпеть не могла умильных дифирамбов насчет своей красоты, чем *ей сразу же начинали докучать все прочие. С первого же взгляда она оценила Сладкого как отличного парня. Ее забавляла мысль, что он нуждается в ее помощи, тогда как другие соревновались в желании услужить ей.
Она еще не подозревала, что осмотрительнее отдавать предпочтение людям, которые красивой девушке с места в карьер, как это ни банально, говорят, что она красива, В противном случае рискуешь свести дружбу с людьми, страдающими сильной близорукостью, но стыдящимися своего изъяна и потому очков не носящими. Рискуешь полюбить человека, который любуется собственной персоной, тогда как достоинства других остаются им не замеченными.
Два дня спустя группа «Трепанация» выступала в Доме культуры какого-то предприятия (забыл какого, ну да это неважно). Карел ей позвонил:
— Нет ли у вас желания помучиться на скучном концерте? Л после мы могли бы поужинать.
— Сегодня?
— Сегодня. У оркестр еще со студенческих времен. Выступаем то здесь, то там. Медицина и искусство всегда шли рука об руку, вы согласны с этим?
Она приняла его приглашение.
— Елки-моталки,— просипел ударник за его спиной,— видишь вон ту девчонку в третьем ряду? Мать честная, вот это экземпляр! В антракте сразу же к ней подъеду!
Карел посмотрел на Ирену, сидевшую в белом вязаном свитере, вышитом бисером. Приятель ему сообщил, что она красива, тогда и он заметил, что она красива.
— Пустой номер,— произнес он самодовольно.— Она здесь со мной, ясно?
—Да ну? — выдохнул ударник и от досады сбился с такта.
— Вот тебе и «ну»!
— И везет же людям!—с горечью обронил ударник.
ОНА ПОБЫВАЛА НА ДАЧЕ В СЛАПАХ,
а затем, когда мать Сладкого уехала погостить к родственникам, и в огромной вилле.
— Когда-то она целиком принадлежала нам,— недовольным тоном рассказывал Сладкий.— Потом наверх подселили жильцов. Но если бы я женился,— сказал он с надеждой в голосе,— и у меня было бы много детей, то нам, полагаю, все это должны были бы вернуть, а? Что же, прикажете тесниться в трех нижних комнатах? Знаешь, пока отец был жив, ничего подобного они бы сделать не посмели. К нему ходила лечиться вся Прага. Сейчас они куражатся, а тогда и заикнуться бы не посмели.
— Ты живешь вместе с матерью?
— А то как же... На ней весь дом.
— Гм. А ты не подумывал о собственной квартире?
— А зачем? Ведь это все мое!
Мать была сама любезность, как и подобало даме, помнящей «старые, добрые времена». Положа руку на сердце, Ирена ей нравилась. Пани Сладкая уже давно помышляла о том, чтобы отказаться от стряпни и уборки и возложить все заботы о доме на молодую хозяйку, са^ мой же ограничиться ролью дамы, украшающей семейный очаг, и советчицы. Ирена — девушка из провинции, рассуждала она, и, вне всякого сомнения, порядочная, трудолюбивая и к тому же не лыком шита, это сразу чувствуется. Не какая-нибудь там деревенская чумичка. Ее удовлетворил внешний облик Ирены, и она нашла ее подходящей для сына. Но, зная, сколь ветрено ее дитя, она принялась ловко расставлять- сети.
— Красивая девушка,— завела она разговор как-то вечером.
— Ирена? Ничего,— снисходительно согласился Карел.
— Верно, многие друзья тебе просто завидуют.
— Да, это есть,— согласился Сладкий.
— Досадно, что у пас такое крохотное помещение и ты не можешь ее сюда привести.
— Как это — крохотное? — возразил он.— Ведь у нас три комнаты, для начала хватит. Каждому по комнате. Или—у тебя одна, у нас вторая, а гостиная может быть общей.
— Сомневаюсь, чтобы она сюда пошла,— сказала мать.— Все же далековато от центра.
— К твоему сведению, она ни минуты не будет раздумывать. Она снимает комнату у одной весьма неприятной особы. Знаешь, сколько она ей платит? Восемьсот крон в месяц.
— Да что ты? Откуда же у нее такие деньги?
— По-моему, она работает где-то манекенщицей. Демонстрирует платья или что-то в этом роде. «Меньше калорий — больше движения!», «Пользуйтесь кремом «Ниве я»!»
— Гм, никчемное занятие. Вряд ли тебе понравится, если твоя жека станет позировать художникам, раздеваться перед каждым.
— Да Ты что, профессия манекенщицы сегодня очень распространена! И ни перед кем она не раздевается, разве что в поликлинике на приеме у врача.
— Ах так. Ну да все равно, она, наверно, привыкла к обществу. Нас двоих ей, возможно, будет маловато.
Ловко маневрируя, она создала ситуацию, при которой ему ничего другого не оставалось, как попросить руки Йрсны.
— Мать считает,— сказал он однажды,— что я должен на тебе жениться! Тоже мне идея! С чего вдруг ты выберешь меня, когда вокруг столько знакомых и друзей?
— Гм.
— Она хочет, чтобы я привел тебя в нашу хибару, половина которой к тому же нам не принадлежит.
— Гм.
— Она считает, что на первых порах у нас будет своя комната, у нее вторая, а гостиную мы по-родственному поделим. Уточню — я лично ничего против не имею. По крайней мере, и надо будет за тобой гонять к черту на кулички, как сейчас караулить тебя не понадобится.
— Так ты даже ревнуешь?
— Нисколечко! Но во мне все переворачивается, когда любой фотограф кричит тебе через столики: «Завтра в восемь у меня в ателье!» — и ты туда идешь.
— Но ведь надо же мне на что-то жить.
— Возмутительно, что ты вообще на них всех смотришь. Каждый начинает воображать, будто ему все дозволено.
— Это связано с работой. Но не думай, меня не так-то легко окрутить.
1 Обязательно (нем.). Здесь: именно,
— Черт побери, что я, прокормить тебя не смогу? Плюнь ты на все это!
Перспектива была заманчива. В последнее время Ирена уже не была нарасхват, как прежде. Ее фотографировали так часто, что рекламные отделы различных организаций стали помышлять о новых лицах. Было похоже, что в будущем ей придется работу буквально выпрашивать.
— Да ведь, черт подери, на худой конец, если у нас ничего не выйдет, мы можем по-джентльменски разойтись, разве не так? — продолжал свое признание в любви молодой заклинатель змей.— Сейчас разводят, как на конвейере. Но я не вижу причины, почему бы у нас не получилось.
Житейский опыт научил ее не слишком-то доверяться клятвенным обещаниям. Деловой тон ей понравился, он производил впечатление рассудительного благоразумия. Ей даже подумалось, что так и должно быть. Что именно врачам, видевшим благодаря своей профессии столько страданий, пристало надевать на себя личину некоторого цинизма. Пылкость присуща скорее романтическим профессиям, врач должен смотреть на вещи трезво. А Карел принадлежал к числу лучших в своей области,— по крайней мере, так говорил о себе он сам. Золотые руки, золотое сердце, хотя в операционной он и запускает в персонал инструментарием,— таким он ей представлялся.
— Хочешь попробовать?
И Ирена решила попробовать.
ПО УТРАМ ДОКТОР СЛАДКИЙ
мчался на работу в автомобиле японского производства, махал ей рукой, обтянутой лайковой перчаткой. Ирена занималась уборкой комнат и в хорошем настроении распевала песенки. Она открыла для себя радость, даруемую общением с книгами, впервые после школы у нее оказалось достаточно времени, чтобы сидеть и читать всевозможные истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31