— Как вы себя чувствуете?
— Ах, это ты! — повернулся к нему Абдулкаюм.— Что слышно? Получится что-нибудь, как ты думаешь? А кто это со мной разговаривал?
Хороший такой человек, сердечный...
— Это мой знакомый из Гиждувана, мулло Шариф,— Асо назвал Хайдаркула вымышленным именем.—Ничего, бобо, даст бог, все будет хорошо. Не отчаивайтесь!
— Что с дочкой? Неужели ее не отпустят?
— Дочка ваша жива-здорова, с ней там Фируза. Вы не волнуйтесь,— утешал старика Асо.— Она вернется домой. Успокойтесь. Давайте я за вас воду отнесу, а вы посидите, отдохните.
Спустившись по ступенькам к хаузу, Асо наполнил бурдюк и ушел. К Абдулкаюму подошли другие водоносы.
— И бога-то они не боятся, и перед людьми не стыдятся,— сказал один.— Дела их — позор, преступление.
— Все имеет свой конец. И это кончится,— заметил другой.
— Вот так мы все терпим, терпим,— и дотерпелись. Выходит, каждый чиновник может у бедняка единственную дочь забрать,— сердито отозвался молодой водонос.
— А что же делать? — повернулся к нему старик.— Сила, власть, оружие — все у них в руках.
— Нельзя им все спускать!
— Эх, парень, молод ты еще, вот у тебя кровь и кипит. С хвостом льва и лезвием меча шутки плохи. Голой рукой за острый меч схватишься — без руки останешься.
К водоносам подошел квартальный аксакал, с ним был джевачи. Водоносы поднялись и уступили им место. Только один Абдулкаюм сидел по-прежнему, обняв колени и глядя на хауз, не обращая внимания на подошедших.
— Не горюй, бобо,— сказал аксакал.— Может, твоей дочери еще посчастливится и ее возьмут молодой хозяйкой в какой-нибудь гарем.
Абдулкаюм ничего не ответил, только веки у него задрожали.
— А мы пришли сюда к вам по делу,— обратился аксакал к водоносам.— Из резиденции его высочества прибыл господин джевачи, просит нас помочь...
Водоносы переглянулись. В это время к ним подошло еще несколько человек, среди них был и Асо.
— Вы знаете,— поднялся с суфы человек, пришедший с аксакалом,— что в последнее время джадиды и неверные подняли меч на его высочество, на безопасность нашего эмирства, на наших близких1. Они привели на нас войной проклятых большевиков, хотели уничтожить нашу религию, наши законы, они посягнули на честь наших дочерей и жен. Но его высочество повелели — и большевистское войско было разбито, а джадиды уничтожены. Наверху, в Арке, за Большой мечетью, много работы. Палачи не могут до конца выкорчевать злые семена этих неверных. Не успевают вывозить трупы... Я пришел сюда, чтобы выбрать из вас нескольких здоровых водоносов и взять с собой в Арк помочь убирать трупы. Надо скорей освободиться от этой нечисти. За это хорошо заплатят. Кроме того, вы сможете снять с трупов все, что вам понравится. Ну, кто согласен пойти на это полезное и богоугодное дело?
Водоносы стояли молча.
— Да вы не стесняйтесь, говорите,— произнес аксакал. Молчание продолжалось.
— Что, вы отказываетесь очищать двор его высочества? — повышая голос, сказал джевачи.
Среди водоносов кто-то кашлянул, кто-то пошевелился, даже убитый горем Абдулкаюм поднял голову. Но никто не произнес ни слова. Когда джевачи обратился к ним в третий раз, староста водоносов выступил вперед.
— Мы приносим людям чистую воду для святого омовения, но не убираем грязь,— сказал он.— Тот, кто развел в Арке эту грязь, пусть сам ее и убирает.
— Что? Что говорит этот дармоед? — задохнулся от злости джевачи.— Сам наживается на воде его высочества, набил себе зоб деньгами, а теперь отлынивает...
— Все, что мы заработали, мы заработали честным трудом,— сказал старик.
— Мы не станем марать свои руки в человеческой крови,— решительно сказал другой старик.
— Нет, нет, мы трупы таскать не будем,— в один голос заговорили все.
— Ну что ж, как хотите, ваша воля! — примирительно заговорил аксакал.— Мы хотели предложить вам выгодную работу, а не хотите — ваше дело! Вставайте, господин джевачи, пойдем поищем других. Слава богу, в Бухаре немало бездельников.
Джевачи встал, сжимая в руках нагайку и зло поглядывая на водоносов.
К водоносам подошел Хайдаркул.
— Молодцы, братья, правильно поступили! Стать палачом — последнее дело. Вот так всегда: если будете стоять один за одного, никто с вами не сможет справиться — ни аксакал, ни слуги кушбеги.
Узнав Хайдаркула, Абдулкаюм обрадовался. Хайдаркул сел рядом с ним и стал как мог его утешать. Потом он заговорил об эмире, о страшной резне, учиненной бухарскими властями, пока Асо тихонько не напомнил ему, что пора домой.
Хайдаркул простился, а Асо наполнил бурдюк и понес воду Камоледди-ну Махдуму.
У его ворот Асо громко крикнул: Водонос!, пройдя на кухню, он вылил бурдюк в хум и, выпрямившись, увидел в дверях Камоледдина Махдума, одетого в женское платье, с непокрытой головой. Асо не верил своим глазам.
— Да, да, это я, не удивляйся, братец,— сконфуженно сказал Камо-леддин.— Видишь, какие времена пришли... Но я тебе верю, вот и вышел. Пойдем-ка со мной.
Асо прошел за Махдумом через большую комнату, в которой, очевидно, жила его семья, в темный чулан, а оттуда по узенькой лестнице в бала-хану. Она была крохотная, с одним окошком, закрытым толстыми ставнями. Свет, проникавший в комнату через небольшую щель, едва касался предметов, раскиданных на столе,— чайника с пиалами, пачки папирос, книг и газет. На полу, обхватив колени, сидел Исмаил Эфенди.
— Заходи, заходи, братец!
Посмотри, как живем.
— Приходится скрываться от глупости мулл и ярости эмирских палачей... Даже не знаем, когда эта жизнь кончится.
— А разве вы не бежали в Ташкент? — спросил Асо.
— Нет,— ответил Махдум.— Да и почему я должен покинуть родину? Что плохого сделал я своему народу и своей стране? Ведь мы с ним,— Махдум кивнул на Исмаила Эфенди,— никогда не выступали против его высочества. И в демонстрациях не участвовали. Мы не хотели никакого вреда своему государству, нашей законной власти. Просто поддерживали новометодные джадидские школы... Впрочем, тебе это, братец, неинтересно... Лучше всего, пока не наступит порядок, спрятаться, переждать. Думаю, что из уважения к моему покойному отцу муллы меня не тронут. Но если у меня в доме найдут этого человека,— кивнул он на Эфенди,— то и мне несдобровать и ему.
— Ерунда! — бросил Исмаил Эфенди.
— Он немного рехнулся, столько времени сидит здесь,— сказал Мах-дум.— Я хотел тебе сказать, что...
— Пеки,— прервал его Эфенди,— пеки, может, я и рехнулся немного, как он изволит выражаться, но ясно же, что сам он действительно сошел с ума.— И он обратился к Махдуму: — Я вам все время твержу, что вы напрасно так боитесь. До сих пор ничего не случилось, и ничего не случится и впредь. Ясно же, его высочество и муллы хватают сторонников большевиков и тех, кто поддерживает русских. Но ведь все знают, что мы с вами никогда не поддерживали большевиков. Ясно же...
— Поддерживали, не поддерживали — какая разница? Кто в этом будет разбираться? Попадете к муллам в лапы, они вас быстрехонько потащат в Арк...
— Пеки, ну и что? Я там скажу... ясно же...
— Да бросьте вы говорить глупости! — рассердился Махдум.— Станут вас там слушать, как же! Там суд один.— Он поднял руку и жестом показал, как там отрезают головы.— Я вовсе не желаю погибать из-за вас. Я прошу тебя, Асо, возьми этого человека и уведи его куда-нибудь в безопасное место! Ты, во всяком случае...
— Пеки,— опять прервал его Эфенди. — Так вот как вы теперь заговорили? Значит, из-за меня вас убьют? Ну что же, если так, то ясно же, что я...
— Ясно же, ясно же! Надоело! — прикрикнул на него Махдум.— Выслушайте, что я говорю. Я вам дам паранджу, и вы выйдете вместе с Асо. Он найдет место, где вы сможете укрыться.
Асо, который сам еще ничего не решил, молча слушал перебранку друзей.
Но Эфенди это предложение оскорбило. Он встал, надел чалму и спокойно направился к двери.
— Я нахожусь под защитой его высочества. Если вам неприятно мое присутствие, я уйду. Мне никакой Асо не нужен. Сам дорогу найду.
— Вы делаете ошибку,— сказал ему Махдум.
— Ясно же...— ответил Эфенди и стал спускаться с лестницы...
Асо и Махдум несколько минут молча смотрели ему вслед. Но когда Эфенди спустился с лестницы, Махдум повернулся к Асо и быстро сказал:
— Пойди, пожалуйста, за ним, выясни, что там будет. Только смотри, обо мне ни слова.
— Хорошо,— коротко ответил Асо и вышел из дома.
Эфенди шагал решительно, ни от кого не прячась, по направлению к главной улице. Асо с пустым бурдюком на спине пошел за ним следом.
Исмаил Эфенди проходил мимо мечети, когда ему навстречу вышел мулла в огромной белой чалме. Низко поклонившись мулле, Эфенди прошел было мимо, но тот задержал его:
— Постойте, постойте. Ваше лицо мне кажется знакомым.
— Да, да,— растерялся Исмаил Эфенди,— я ваш покорный слуга Исмаил.
— Ах, ты Исмаил! — угрожающе произнес мулла.— Неверный Исмаил Эфенди. Так ты, оказывается, еще жив?
— Великий аллах, что вы говорите? — дрожащим голосом пролепетал Исмаил.— Я правоверный мусульманин.
— Ах ты джадид проклятый, безбожник! — закричал мулла и бросился на Эфенди.
На его крик сбежались муллы, студенты медресе и просто прохожие. Скоро Эфенди лежал на земле, избиваемый разъяренной толпой. Его бы забили до смерти, но толпу удержал все тот же мулла:
— Подождите, братья, не убивайте его. Его надо отвести в Арк, там он получит по заслугам.
И толпа потащила окровавленного и избитого Эфенди в Арк. Вернувшись домой, Асо рассказал Хайдаркулу о бесславном конце Эфенди.
— Да, все это результат слепой веры джадидов в благородство его высочества,— сказал Хайдаркул.— Но среди них есть и нужные нам люди, надо их спасти.
— Я сделаю все, что прикажете,— ответил Асо.
— Не печалься.— Хайдаркул похлопал Асо по плечу.— Ночь не может быть вечной, наступит и ясный день.
Весенним утром 1918 года на центральных улицах Бухары, особенно на тех, которые идут от Самаркандских ворот к Регистану, было людно и шумно. Шли учащиеся медресе, ишаны, баи, муллы, торговцы, повсюду виднелись головы в белых чалмах. На площади Регистан негде было упасть иголке, даже крыши медресе Дарушшифа и мечети Иоянда были усыпаны людьми. С утра ждали приезда эмира.
Не раз уже на площади появлялись всадники, посвистом нагаек разгоняя людей и громко возвещая:
Дорогу, дорогу! Его высочество эмир едут, его высочество эмир! Человеческое море колыхалось, головы поворачивались к дороге. Толпа глухо гудела, медленно расступалась. Но проходили минуты, а эмира не было видно.
Приближался полдень, а эмир так еще и не появился. То и дело по площади проезжали военачальники. Спешившись у мощеного подъезда, они поднимались к воротам Арка, где уже собралось много вельмож в белых чалмах, с золотыми поясами.
Хайдаркул и Асо тоже были на площади.
Хайдаркул одет деревенским франтом — желтый бекасабовый халат в узкую полоску, на голове -- серая чалма с опущенным концом. На Асо обычная одежда водоноса: пестрядинный халат, подпоясанный простой повязкой, и вытертая черная бархатная тюбетейка.
Они медленно пробирались через толпу от мечети Иоянда к Арку. Наконец им удалось пробиться к воротам мечети. Здесь они нашли того, кто им был нужен,— водоноса Джуру, возившего воду к гарему. Джура помогал есаулам наводить порядок, оттесняя людей к стене, чтобы очистить проход к Арку. Асо окликнул его.
— Ты еще повезешь сегодня воду в Арк?
— Вот проедет эмир, дорога освободится, тогда и повезем.
— Давай-ка отойдем в сторону, поговорить надо. Они зашли в мечеть
— Сегодня ночью стражники кушбеги забрали у нашего соседа, старосты водоносов, единственную дочь,— рассказывал Асо.— Кушбеги на тое, как водится, преподнесет эмиру подарки, а девушку, видно, прибережет к вечеру. Старик от горя совсем голову потерял. Ты уж помоги, друг, передай это письмо Фирузе.
— С радостью, братец,— сказал Джура, беря у Хайдаркула сложенное вчетверо письмо.— Постараюсь сделать все что могу. Да вы не беспокойтесь. Если ее привели только вчера, то сегодня еще показывать не будут. Сначала ее посмотрит Пошшобиби, и только если ей понравится, девушку начнут готовить, будут учить. На это уйдет не меньше недели.
— Только смотри, братец, будь осторожен,— попросил Асо.— Береги письмо да передай его так, чтобы никто не заметил.
Они вернулись на площадь.
Волнение и шум в толпе увеличились. На этот раз эмир действительно приближался к Регистану.
Есаулы и стражники кушбеги оттеснили людей и очистили дорогу. Появился отряд пехоты, вооруженный английскими винтовками. Промаршировав через площадь, солдаты разделились на две части и встали по обеим сторонам проезда. Затем по двое прошли стремянные в старинных костюмах, с островерхими шапками. На ногах у них мелодично позвякивали колокольчики. За ними пять или шесть специальных стремянных вели в поводу лошадей, покрытых позолоченными попонами и драгоценной сбруей, с нарядными султанами на головах.
И наконец на белом коне показался сам эмир. Поверх белой чалмы, надвинутой по самые брови, возвышалась золотая корона, ярко блестел на солнце шитый золотом халат, на ногах парчовые сапоги. В правой руке он держал узду, а на левой висел хлыст. Этой же левой рукой он все время оглаживал черную, по-особому подстриженную бороду. Поглядывая по сторонам, эмир легким кивком головы отвечал на приветствия мулл и вельмож.
У правого стремени эмира шел кушбеги в бархатном, шитом золотом халате и белой чалме, у левого — его сын, молодой человек лет двадцати — двадцати пяти в парчовом халате. За ними, по обеим сторонам, шли стремянные и вельможи. Шествие замыкал отряд воинов.
Знатные жители Бухары громкими криками приветствовали эмира, некоторые в припадке верноподданнических чувств бросались коню под ноги, и стремянные вынуждены были оттаскивать их с дороги.
— Собаки проклятые, подлипалы,— проворчал Хайдаркул.— Ты видишь английских офицеров? — спросил он у Асо.— Вот, смотри.— И он показал на двух военных, стоявших у подъезда к Арку и отдававших какие-то приказания.— Видишь, длинные, на русских похожи...
— Да, да, теперь вижу... А что они здесь делают?
— Обучают наших.
На площадь вышли военные музыканты, и воздух огласили звуки кар-плев, барабанов и зурн. Затем церемониальным маршем прошла пехота. После военного парада люди начали расходиться, и скоро площадь опустела. По пути домой Хайдаркул объяснял Асо:
Англичане давно зарятся на нашу землю, им очень хотелось бы прибрать нас к своим рукам, как Индию. Смирнов говорил, что им и нашей Бухары мало, они тянут руки и к Баку, и к Ашхабаду.
Зачем же эмир принимает их помощь?
— Эмир, подобно тонущему, готов ухватиться за любую соломинку. Он даже у афганского эмира просил помощи. Сейчас в его войсках и турки, и афганцы, и англичане, и бывшие царские слуги...
— Видно, чувствует, как у него под ногами земля качается,— улыбнулся Асо.
— Качается? Она уже уходит из-под его ног... Но радоваться еще рано. Змея бывает особенно опасна перед смертью.
— Это верно,— согласился Асо,— все эти казни да преследования джадидов не случайны: у эмира и его приближенных со страху кровь в голову бросилась.
— Ты только посмотри, что делается вокруг,— покачал головой Хайдаркул,— Бухара стала похожа на бойню, где вместо мясников орудуют палачи... Они истребили поголовно всех джадидов. Да и не только джадидов, сам знаешь, хватают и казнят всех, кто хоть однажды выпил пиалу чаю с кем-нибудь из джадидов. Когда-то кори Усман читал мне стихи Абдулкадира Бедиля:
Вот каков он,— полюбуйтесь!—достохвальный царский род, На земле своекорыстной, там, где гнет достиг высот!
Чтоб ковер желаний ярче расстилался для царей, Должен нищий захлебнуться в океане их щедрот!
Только вынет меч из ножен повелителя рука,
Как тотчас же справедливость первой жертвою падет.
Справедливость сеет зерна примирения — увы! — И тогда, когда над нею свой булат заносит гнет!
— Сейчас, в эти трудные дни, нам следует быть вместе с народом.
— Но что же нам делать? Чем мы можем помочь людям?
— Надо идти к большевикам.
Пока Хайдаркул и Асо ШЛИ к дому, водонос Джура наполнил бурдюки, нагрузил ими ослов и погнал в Арк.
У ворот Арка толпились чиновники и знать. Стражи было раза в три больше, чем обычно. Вдоль огромного крытого прохода до самой мечети в два ряда стояли солдаты, слуги и придворные. Сновали люди эмира, верховного судьи и кушбеги.
— Той дело хорошее и прибыльное,— сказал один из водоносов.— Если ты богат, то разбогатеешь еще больше, если знатен, можешь прихватить местечко повыше...
— А если беден, то так и останешься нищим, вставил Джура.
— Каждому свое. Кому плохо, станет еще хуже, сказал старик водонос, шедший позади всех.
Водоносы поставили бурдюки во внешнем дворе на суфу и удалились. Джура подошел к дверям гарема, окликнул Фирузу и передал ей письмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Ах, это ты! — повернулся к нему Абдулкаюм.— Что слышно? Получится что-нибудь, как ты думаешь? А кто это со мной разговаривал?
Хороший такой человек, сердечный...
— Это мой знакомый из Гиждувана, мулло Шариф,— Асо назвал Хайдаркула вымышленным именем.—Ничего, бобо, даст бог, все будет хорошо. Не отчаивайтесь!
— Что с дочкой? Неужели ее не отпустят?
— Дочка ваша жива-здорова, с ней там Фируза. Вы не волнуйтесь,— утешал старика Асо.— Она вернется домой. Успокойтесь. Давайте я за вас воду отнесу, а вы посидите, отдохните.
Спустившись по ступенькам к хаузу, Асо наполнил бурдюк и ушел. К Абдулкаюму подошли другие водоносы.
— И бога-то они не боятся, и перед людьми не стыдятся,— сказал один.— Дела их — позор, преступление.
— Все имеет свой конец. И это кончится,— заметил другой.
— Вот так мы все терпим, терпим,— и дотерпелись. Выходит, каждый чиновник может у бедняка единственную дочь забрать,— сердито отозвался молодой водонос.
— А что же делать? — повернулся к нему старик.— Сила, власть, оружие — все у них в руках.
— Нельзя им все спускать!
— Эх, парень, молод ты еще, вот у тебя кровь и кипит. С хвостом льва и лезвием меча шутки плохи. Голой рукой за острый меч схватишься — без руки останешься.
К водоносам подошел квартальный аксакал, с ним был джевачи. Водоносы поднялись и уступили им место. Только один Абдулкаюм сидел по-прежнему, обняв колени и глядя на хауз, не обращая внимания на подошедших.
— Не горюй, бобо,— сказал аксакал.— Может, твоей дочери еще посчастливится и ее возьмут молодой хозяйкой в какой-нибудь гарем.
Абдулкаюм ничего не ответил, только веки у него задрожали.
— А мы пришли сюда к вам по делу,— обратился аксакал к водоносам.— Из резиденции его высочества прибыл господин джевачи, просит нас помочь...
Водоносы переглянулись. В это время к ним подошло еще несколько человек, среди них был и Асо.
— Вы знаете,— поднялся с суфы человек, пришедший с аксакалом,— что в последнее время джадиды и неверные подняли меч на его высочество, на безопасность нашего эмирства, на наших близких1. Они привели на нас войной проклятых большевиков, хотели уничтожить нашу религию, наши законы, они посягнули на честь наших дочерей и жен. Но его высочество повелели — и большевистское войско было разбито, а джадиды уничтожены. Наверху, в Арке, за Большой мечетью, много работы. Палачи не могут до конца выкорчевать злые семена этих неверных. Не успевают вывозить трупы... Я пришел сюда, чтобы выбрать из вас нескольких здоровых водоносов и взять с собой в Арк помочь убирать трупы. Надо скорей освободиться от этой нечисти. За это хорошо заплатят. Кроме того, вы сможете снять с трупов все, что вам понравится. Ну, кто согласен пойти на это полезное и богоугодное дело?
Водоносы стояли молча.
— Да вы не стесняйтесь, говорите,— произнес аксакал. Молчание продолжалось.
— Что, вы отказываетесь очищать двор его высочества? — повышая голос, сказал джевачи.
Среди водоносов кто-то кашлянул, кто-то пошевелился, даже убитый горем Абдулкаюм поднял голову. Но никто не произнес ни слова. Когда джевачи обратился к ним в третий раз, староста водоносов выступил вперед.
— Мы приносим людям чистую воду для святого омовения, но не убираем грязь,— сказал он.— Тот, кто развел в Арке эту грязь, пусть сам ее и убирает.
— Что? Что говорит этот дармоед? — задохнулся от злости джевачи.— Сам наживается на воде его высочества, набил себе зоб деньгами, а теперь отлынивает...
— Все, что мы заработали, мы заработали честным трудом,— сказал старик.
— Мы не станем марать свои руки в человеческой крови,— решительно сказал другой старик.
— Нет, нет, мы трупы таскать не будем,— в один голос заговорили все.
— Ну что ж, как хотите, ваша воля! — примирительно заговорил аксакал.— Мы хотели предложить вам выгодную работу, а не хотите — ваше дело! Вставайте, господин джевачи, пойдем поищем других. Слава богу, в Бухаре немало бездельников.
Джевачи встал, сжимая в руках нагайку и зло поглядывая на водоносов.
К водоносам подошел Хайдаркул.
— Молодцы, братья, правильно поступили! Стать палачом — последнее дело. Вот так всегда: если будете стоять один за одного, никто с вами не сможет справиться — ни аксакал, ни слуги кушбеги.
Узнав Хайдаркула, Абдулкаюм обрадовался. Хайдаркул сел рядом с ним и стал как мог его утешать. Потом он заговорил об эмире, о страшной резне, учиненной бухарскими властями, пока Асо тихонько не напомнил ему, что пора домой.
Хайдаркул простился, а Асо наполнил бурдюк и понес воду Камоледди-ну Махдуму.
У его ворот Асо громко крикнул: Водонос!, пройдя на кухню, он вылил бурдюк в хум и, выпрямившись, увидел в дверях Камоледдина Махдума, одетого в женское платье, с непокрытой головой. Асо не верил своим глазам.
— Да, да, это я, не удивляйся, братец,— сконфуженно сказал Камо-леддин.— Видишь, какие времена пришли... Но я тебе верю, вот и вышел. Пойдем-ка со мной.
Асо прошел за Махдумом через большую комнату, в которой, очевидно, жила его семья, в темный чулан, а оттуда по узенькой лестнице в бала-хану. Она была крохотная, с одним окошком, закрытым толстыми ставнями. Свет, проникавший в комнату через небольшую щель, едва касался предметов, раскиданных на столе,— чайника с пиалами, пачки папирос, книг и газет. На полу, обхватив колени, сидел Исмаил Эфенди.
— Заходи, заходи, братец!
Посмотри, как живем.
— Приходится скрываться от глупости мулл и ярости эмирских палачей... Даже не знаем, когда эта жизнь кончится.
— А разве вы не бежали в Ташкент? — спросил Асо.
— Нет,— ответил Махдум.— Да и почему я должен покинуть родину? Что плохого сделал я своему народу и своей стране? Ведь мы с ним,— Махдум кивнул на Исмаила Эфенди,— никогда не выступали против его высочества. И в демонстрациях не участвовали. Мы не хотели никакого вреда своему государству, нашей законной власти. Просто поддерживали новометодные джадидские школы... Впрочем, тебе это, братец, неинтересно... Лучше всего, пока не наступит порядок, спрятаться, переждать. Думаю, что из уважения к моему покойному отцу муллы меня не тронут. Но если у меня в доме найдут этого человека,— кивнул он на Эфенди,— то и мне несдобровать и ему.
— Ерунда! — бросил Исмаил Эфенди.
— Он немного рехнулся, столько времени сидит здесь,— сказал Мах-дум.— Я хотел тебе сказать, что...
— Пеки,— прервал его Эфенди,— пеки, может, я и рехнулся немного, как он изволит выражаться, но ясно же, что сам он действительно сошел с ума.— И он обратился к Махдуму: — Я вам все время твержу, что вы напрасно так боитесь. До сих пор ничего не случилось, и ничего не случится и впредь. Ясно же, его высочество и муллы хватают сторонников большевиков и тех, кто поддерживает русских. Но ведь все знают, что мы с вами никогда не поддерживали большевиков. Ясно же...
— Поддерживали, не поддерживали — какая разница? Кто в этом будет разбираться? Попадете к муллам в лапы, они вас быстрехонько потащат в Арк...
— Пеки, ну и что? Я там скажу... ясно же...
— Да бросьте вы говорить глупости! — рассердился Махдум.— Станут вас там слушать, как же! Там суд один.— Он поднял руку и жестом показал, как там отрезают головы.— Я вовсе не желаю погибать из-за вас. Я прошу тебя, Асо, возьми этого человека и уведи его куда-нибудь в безопасное место! Ты, во всяком случае...
— Пеки,— опять прервал его Эфенди. — Так вот как вы теперь заговорили? Значит, из-за меня вас убьют? Ну что же, если так, то ясно же, что я...
— Ясно же, ясно же! Надоело! — прикрикнул на него Махдум.— Выслушайте, что я говорю. Я вам дам паранджу, и вы выйдете вместе с Асо. Он найдет место, где вы сможете укрыться.
Асо, который сам еще ничего не решил, молча слушал перебранку друзей.
Но Эфенди это предложение оскорбило. Он встал, надел чалму и спокойно направился к двери.
— Я нахожусь под защитой его высочества. Если вам неприятно мое присутствие, я уйду. Мне никакой Асо не нужен. Сам дорогу найду.
— Вы делаете ошибку,— сказал ему Махдум.
— Ясно же...— ответил Эфенди и стал спускаться с лестницы...
Асо и Махдум несколько минут молча смотрели ему вслед. Но когда Эфенди спустился с лестницы, Махдум повернулся к Асо и быстро сказал:
— Пойди, пожалуйста, за ним, выясни, что там будет. Только смотри, обо мне ни слова.
— Хорошо,— коротко ответил Асо и вышел из дома.
Эфенди шагал решительно, ни от кого не прячась, по направлению к главной улице. Асо с пустым бурдюком на спине пошел за ним следом.
Исмаил Эфенди проходил мимо мечети, когда ему навстречу вышел мулла в огромной белой чалме. Низко поклонившись мулле, Эфенди прошел было мимо, но тот задержал его:
— Постойте, постойте. Ваше лицо мне кажется знакомым.
— Да, да,— растерялся Исмаил Эфенди,— я ваш покорный слуга Исмаил.
— Ах, ты Исмаил! — угрожающе произнес мулла.— Неверный Исмаил Эфенди. Так ты, оказывается, еще жив?
— Великий аллах, что вы говорите? — дрожащим голосом пролепетал Исмаил.— Я правоверный мусульманин.
— Ах ты джадид проклятый, безбожник! — закричал мулла и бросился на Эфенди.
На его крик сбежались муллы, студенты медресе и просто прохожие. Скоро Эфенди лежал на земле, избиваемый разъяренной толпой. Его бы забили до смерти, но толпу удержал все тот же мулла:
— Подождите, братья, не убивайте его. Его надо отвести в Арк, там он получит по заслугам.
И толпа потащила окровавленного и избитого Эфенди в Арк. Вернувшись домой, Асо рассказал Хайдаркулу о бесславном конце Эфенди.
— Да, все это результат слепой веры джадидов в благородство его высочества,— сказал Хайдаркул.— Но среди них есть и нужные нам люди, надо их спасти.
— Я сделаю все, что прикажете,— ответил Асо.
— Не печалься.— Хайдаркул похлопал Асо по плечу.— Ночь не может быть вечной, наступит и ясный день.
Весенним утром 1918 года на центральных улицах Бухары, особенно на тех, которые идут от Самаркандских ворот к Регистану, было людно и шумно. Шли учащиеся медресе, ишаны, баи, муллы, торговцы, повсюду виднелись головы в белых чалмах. На площади Регистан негде было упасть иголке, даже крыши медресе Дарушшифа и мечети Иоянда были усыпаны людьми. С утра ждали приезда эмира.
Не раз уже на площади появлялись всадники, посвистом нагаек разгоняя людей и громко возвещая:
Дорогу, дорогу! Его высочество эмир едут, его высочество эмир! Человеческое море колыхалось, головы поворачивались к дороге. Толпа глухо гудела, медленно расступалась. Но проходили минуты, а эмира не было видно.
Приближался полдень, а эмир так еще и не появился. То и дело по площади проезжали военачальники. Спешившись у мощеного подъезда, они поднимались к воротам Арка, где уже собралось много вельмож в белых чалмах, с золотыми поясами.
Хайдаркул и Асо тоже были на площади.
Хайдаркул одет деревенским франтом — желтый бекасабовый халат в узкую полоску, на голове -- серая чалма с опущенным концом. На Асо обычная одежда водоноса: пестрядинный халат, подпоясанный простой повязкой, и вытертая черная бархатная тюбетейка.
Они медленно пробирались через толпу от мечети Иоянда к Арку. Наконец им удалось пробиться к воротам мечети. Здесь они нашли того, кто им был нужен,— водоноса Джуру, возившего воду к гарему. Джура помогал есаулам наводить порядок, оттесняя людей к стене, чтобы очистить проход к Арку. Асо окликнул его.
— Ты еще повезешь сегодня воду в Арк?
— Вот проедет эмир, дорога освободится, тогда и повезем.
— Давай-ка отойдем в сторону, поговорить надо. Они зашли в мечеть
— Сегодня ночью стражники кушбеги забрали у нашего соседа, старосты водоносов, единственную дочь,— рассказывал Асо.— Кушбеги на тое, как водится, преподнесет эмиру подарки, а девушку, видно, прибережет к вечеру. Старик от горя совсем голову потерял. Ты уж помоги, друг, передай это письмо Фирузе.
— С радостью, братец,— сказал Джура, беря у Хайдаркула сложенное вчетверо письмо.— Постараюсь сделать все что могу. Да вы не беспокойтесь. Если ее привели только вчера, то сегодня еще показывать не будут. Сначала ее посмотрит Пошшобиби, и только если ей понравится, девушку начнут готовить, будут учить. На это уйдет не меньше недели.
— Только смотри, братец, будь осторожен,— попросил Асо.— Береги письмо да передай его так, чтобы никто не заметил.
Они вернулись на площадь.
Волнение и шум в толпе увеличились. На этот раз эмир действительно приближался к Регистану.
Есаулы и стражники кушбеги оттеснили людей и очистили дорогу. Появился отряд пехоты, вооруженный английскими винтовками. Промаршировав через площадь, солдаты разделились на две части и встали по обеим сторонам проезда. Затем по двое прошли стремянные в старинных костюмах, с островерхими шапками. На ногах у них мелодично позвякивали колокольчики. За ними пять или шесть специальных стремянных вели в поводу лошадей, покрытых позолоченными попонами и драгоценной сбруей, с нарядными султанами на головах.
И наконец на белом коне показался сам эмир. Поверх белой чалмы, надвинутой по самые брови, возвышалась золотая корона, ярко блестел на солнце шитый золотом халат, на ногах парчовые сапоги. В правой руке он держал узду, а на левой висел хлыст. Этой же левой рукой он все время оглаживал черную, по-особому подстриженную бороду. Поглядывая по сторонам, эмир легким кивком головы отвечал на приветствия мулл и вельмож.
У правого стремени эмира шел кушбеги в бархатном, шитом золотом халате и белой чалме, у левого — его сын, молодой человек лет двадцати — двадцати пяти в парчовом халате. За ними, по обеим сторонам, шли стремянные и вельможи. Шествие замыкал отряд воинов.
Знатные жители Бухары громкими криками приветствовали эмира, некоторые в припадке верноподданнических чувств бросались коню под ноги, и стремянные вынуждены были оттаскивать их с дороги.
— Собаки проклятые, подлипалы,— проворчал Хайдаркул.— Ты видишь английских офицеров? — спросил он у Асо.— Вот, смотри.— И он показал на двух военных, стоявших у подъезда к Арку и отдававших какие-то приказания.— Видишь, длинные, на русских похожи...
— Да, да, теперь вижу... А что они здесь делают?
— Обучают наших.
На площадь вышли военные музыканты, и воздух огласили звуки кар-плев, барабанов и зурн. Затем церемониальным маршем прошла пехота. После военного парада люди начали расходиться, и скоро площадь опустела. По пути домой Хайдаркул объяснял Асо:
Англичане давно зарятся на нашу землю, им очень хотелось бы прибрать нас к своим рукам, как Индию. Смирнов говорил, что им и нашей Бухары мало, они тянут руки и к Баку, и к Ашхабаду.
Зачем же эмир принимает их помощь?
— Эмир, подобно тонущему, готов ухватиться за любую соломинку. Он даже у афганского эмира просил помощи. Сейчас в его войсках и турки, и афганцы, и англичане, и бывшие царские слуги...
— Видно, чувствует, как у него под ногами земля качается,— улыбнулся Асо.
— Качается? Она уже уходит из-под его ног... Но радоваться еще рано. Змея бывает особенно опасна перед смертью.
— Это верно,— согласился Асо,— все эти казни да преследования джадидов не случайны: у эмира и его приближенных со страху кровь в голову бросилась.
— Ты только посмотри, что делается вокруг,— покачал головой Хайдаркул,— Бухара стала похожа на бойню, где вместо мясников орудуют палачи... Они истребили поголовно всех джадидов. Да и не только джадидов, сам знаешь, хватают и казнят всех, кто хоть однажды выпил пиалу чаю с кем-нибудь из джадидов. Когда-то кори Усман читал мне стихи Абдулкадира Бедиля:
Вот каков он,— полюбуйтесь!—достохвальный царский род, На земле своекорыстной, там, где гнет достиг высот!
Чтоб ковер желаний ярче расстилался для царей, Должен нищий захлебнуться в океане их щедрот!
Только вынет меч из ножен повелителя рука,
Как тотчас же справедливость первой жертвою падет.
Справедливость сеет зерна примирения — увы! — И тогда, когда над нею свой булат заносит гнет!
— Сейчас, в эти трудные дни, нам следует быть вместе с народом.
— Но что же нам делать? Чем мы можем помочь людям?
— Надо идти к большевикам.
Пока Хайдаркул и Асо ШЛИ к дому, водонос Джура наполнил бурдюки, нагрузил ими ослов и погнал в Арк.
У ворот Арка толпились чиновники и знать. Стражи было раза в три больше, чем обычно. Вдоль огромного крытого прохода до самой мечети в два ряда стояли солдаты, слуги и придворные. Сновали люди эмира, верховного судьи и кушбеги.
— Той дело хорошее и прибыльное,— сказал один из водоносов.— Если ты богат, то разбогатеешь еще больше, если знатен, можешь прихватить местечко повыше...
— А если беден, то так и останешься нищим, вставил Джура.
— Каждому свое. Кому плохо, станет еще хуже, сказал старик водонос, шедший позади всех.
Водоносы поставили бурдюки во внешнем дворе на суфу и удалились. Джура подошел к дверям гарема, окликнул Фирузу и передал ей письмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47