А что они сами ей готовят? Просватают за чуждого ей человека, которого она и в глаза не видала. В этом ли счастье?!
Они и не подозревают, что сердце Шамсии уже принадлежит одному человеку, что только с ним она может быть счастлива...
...Это произошло ранней весной. Шамсия пришла в школу позже, чем обычно. В проходе, ведущем на женскую половину двора, она увидела красивого юношу. Он сидел перед Тахир-джаном и с воодушевлением читал стихи. Шамсия сделала еще несколько шагов и остановилась, точно завороженная,— ее очаровал голос юноши, его лицо, стихи, которые он прочитал:
Пери легкою походкой проходила стороной.
Вдоль прелестных щек струились кудри черною волной.
А глаза метали стрелы, всем сердцам грозя войной.
И сказал аскет-отшельник, потрясая сединой:
— Если есть на белом свете этот локон смоляной,
Разум, вера, благочестье да расстанутся со мной!
— Хорошо!— восхищенно сказал ювелир.- И стихи хорошие, и читаете вы хорошо.
— Если я буду учиться у такого мастера, будет толк, как вы думаете?— спросил молодой человек.
— Ваш учитель — настоящий мастер слова, но надо посмотреть, что вы сами умеете...
Тут раздался чей-то голос на женской половине, и Шамсии пришлось уйти, она сгорела бы от стыда, если бы увидели, что она подслушивает.
Через некоторое время ювелир вошел в общую комнату, и Шамсия услышала, как Оймулло спросила мужа:
С кем это вы так весело разговаривали сегодня утром? Это приходил Ашраф-джан, сын сундучника, кое о чем посоветоваться. А потом почитал стихи. Он очень любит поэзию.
Через два дня Шамсия снова встретила Ашраф-джана, но уже возвращаясь из школы домой. Он сидел возле медресе, у хауза, с двумя юношами.
Сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди.
Она догадалась, что он живет в келье при медресе. Ежедневно, проходя утром и вечером мимо, она так волновалась, что холодели руки и ноги и беспокойно билось сердце. С надеждой поглядывала она на вход в медресе: не появится ли он?
И однажды ее надежда сбылась: он сидел на суфе один. Все было забыто — девичья гордость, стыд, проходя мимо него, Шамсия как бы случайно уронила свою сумку с книгами. Она успела сделать несколько шагов, когда за ее спиной раздался голос:
— Сестричка, вы уронили папку!
Шамсия обернулась и, увидев, что Ашраф-джан собирается поднять папку, быстро сказала:
— Постойте, я сама!
Она наклонилась, и в этот миг сетка сползла немного вниз, открыв ее прекрасные глаза и брови. Ашраф-джан был потрясен. На миг все вокруг окуталось туманом, и только два прелестных глаза, два огромных, блестящих, обольстительных глаза сияли перед ним...
А когда наконец оцепенение прошло, девушки и след простыл, но в его руке трепетал оставленный ею листок бумаги...
Мечтая о встрече с пленившим ее юношей, Шамсия не спала несколько ночей и написала стихи, которые решила передать ему при случае.
Что подарит нам проказник, сердце бедное дразня? Что он кинет, кроме взгляда, взгляда, полного огня? Каждый день с волненьем тайным на дорогу выхожу Стерегу его, в смятенье низко голову клоня: Вдруг—увы!—пройдет он мимо и не взглянет на меня.
Под стихами она написала: Говорят, вы знаете поэзию. Ксли это так, угадайте, чьи стихи.
Шамсия не шла, а летела в школу, так она была возбуждена и взволнована. Да, говорила она себе, побольше смелости, решимости.
Возвращаясь вечером домой, она с тревогой приблизилась к медресе, но Ашраф-джана нигде не было видно. Ночь она провела без сна и утром встала с головной болью. Почти не прикоснувшись к еде, схватила папку и помчалась в школу.
На этот раз он сидел на обычном месте и внимательно всматривался в прохожих. Сердце Шамсии бешено билось, дрожали руки и Собрав все силы, она быстро прошла мимо него, но тут же услышала ею голос:
— Сестричка, милая, вы забыли это...
Шамсия повернулась к нему, он протягивал ей листочек. В его глазах она прочла горячий интерес и нежность. Взяв листок, Шамсия пробормотала спасибо и быстро ушла. У нее не хватило терпения, чтобы дойти до школы. Она юркнула в проход у первого дома, развернула листок и вот что прочла:
Хвала славному поэту Хилали! Его пророческие стихи помогли осуществить мои надежды и желания, сделать меня счастливым. Я не знаю, чья вы дочь, кто вы, пери или ангел... Только одно ясно - вы похитили мой покой, унесли с собой мое бедное сердце. Любовь с первого взгляда околдовала меня, один ваш взгляд зажег во мне огонь. И не будет мне никогда покоя... По вашему письму видно, что вы — сама поэзия. Сжальтесь надо мной, скажите, кто вы? Могу ли я надеяться на счастье поговорить с вами хотя бы одну минуту? Сегодня и всегда я буду ждать вас, подстерегать ваше появление... Ведь школа ваша в этой стороне. Письмо заканчивалось стихами:
Из нитей серебра ты дивно создана.
Лицом прекрасней ты, чем полная луна.
Быть может, ангел ты?.. Иль гурия?.. Иль пери?..
Как называть тебя — ты мне сказать должна!
Вечером они снова встретились. Он умолял ответить ему на письмо, а она все повторяла:
— Будьте терпеливы, вам ответят!
И она ответила. На другой же день написала, что она не пери и не ангел, а обыкновенная девушка, которая любит читать, особенно стихи. Она знает, что он занимается литературой, и хотела бы стать его ученицей, просит руководить ею, снабжать книгами.
Так началась их дружба. Сначала Ашраф-джан пылал к ней юношеской страстью, и это затмевало все. Но, познакомившись поближе, увидев, какой у нее пытливый ум, как скромна она, сдержанна и стыдлива, он почувствовал к ней влечение значительно более серьезное и глубокое. Он приносил ей книги, они обменивались мнениями о прочитанном, иногда спорили... И все это урывками, в каких-нибудь безлюдных переулках, а чаще в письмах, которые они на ходу передавали друг другу.
За это время Ашраф-джан узнал, что она дочь миршаба, а Шамсия — что он сын небогатого сундучного мастера. Оба они прекрасно понимали, что миршаб никогда не отдаст дочь за такого человека, что их дружбе скоро придет конец. Но они не могли расстаться и, терзаясь, шли навстречу бедам и страданиям.
Два дня назад Ашраф-джан уехал с отцом в Гиждуван. С тоской на сердце проходит Шамсия мимо медресе... Ну, а если бы он и был сейчас здесь, что бы изменилось? Все равно счастливыми им не быть!
Насколько лучше Фирузе. Хоть она и сирота и нет у нее ни одного родственника, ни своего дома, она счастлива. У нее есть любимый, между ними нет преград, он навещает ее, и они вот-вот поженятся...
Почему Оймулло запретила ей говорить родителям о Фирузе? Почему настойчиво просила скрыть от всех, что девушка живет у нее в доме? Неужели Фируза совершила какой-нибудь дурной поступок и ей хотят мстить?
Тут какая-то тайна. Учительница не станет скрывать без причины. Бедная Фируза, ей пришлось искать защиты... Нет, Шамсия никогда не проговорится, не назовет ее имени. Она знает, что за одинокими девушками многие охотятся.
Погруженная в эти мысли, Шамсия и не заметила, как очутилась у своего дома. Из внутреннего двора ей навстречу шла Салима, та самая грубая девчонка, которая поссорилась с Фирузой. На голову накинута паранджа, лицо закрывает сетка. Сердце Шамсии сжалось от страха, она почуяла, что Салима приходила недаром.
— Это ты, Салима,— сказала она, придержав ее за паранджу,— ты зачем была тут и почему так скоро уходишь?
— Так... ничего... Нужно было сказать кое-что вашей маме... Тут Шамсия и вовсе загородила ей дорогу в узком коридоре:
— А ты и мне скажи. Что случилось?
— Нет... У нас просто свой разговор... Да и давно я у вас не была... Ну ладно, пропустите меня...
Но Шамсия и не думала этого делать, она вплотную придвинулась к Салиме и зажала ее в угол. Губы ее дрожали от гнева.
— А ну, выкладывай правду, подлая сплетница! Что ты наговорила моей матери?
— Сами виноваты! — крикнула Салима, бледная от страха и смущения.
— Наверное, ябедничала, рассказала о Фирузе. Говори, проклятая чертовка!
— Что хотела, то сказала! Ты что мне, хозяйка? Пропусти.
Такого бесстыдства уже не могла стерпеть обычно кроткая, сдержанная Шамсия. Выронив из рук книги, она бросилась на Салиму и сдавила ей горло.
— Если ты рассказала о Фирузе, я тебя сейчас же убью!
Но Салима не сдавалась, она скинула паранджу и начала драться с Шамсией.
Драка была в самом разгаре, когда с улицы вошел миршаб. Он разнял девушек и повел за собой во двор.
— Что с вами? Если задумали настоящую драку, нужно было выбрать место посвободней,— попробовал он пошутить.— Вот, пожалуйста, здесь на суфе просторно. Петушиный бой между девушками! Это интересно!
Но девушки уже остыли. Шамсию одолевали тяжелые мысли: если тут проведали тайну Фирузы и с ней что-нибудь случится, то Оймулло и сама Фируза будут уверены, что это она, Шамсия, выдала. Сколько бы она ни клялась, что это неправда, они не поверят.
Салима, поправляя свою одежду, сказала:
— Уважаемая Шамсия придирается ко мне на каждом шагу... И в школе, и на улице, и даже дома. Прямо не знаю, что делать...
Миршаб был крайне удивлен:
— Ну-у-у! Вот, оказывается, какой стала наша милая дочь!.. А дома рта не раскрывает, на сто вопросов едва один раз ответит. И то не всегда. Вечно с Хафизом и Бедилем носится.
Салима поняла, что ее разговор с матерью Шамсии о Фирузе скоро всем станет известен, наверное, она уже идет сюда, чтобы со всеми подробностями сообщить мужу об этом. Так уж лучше самой рассказать, убедить, что права она, а не Шамсия.
— Кроме Бедиля и Хафиза, она еще завела себе в школе подружку,— зло сказала Салима, указывая на Шамсию.— Вот из-за этой-то подружки нам житья нет...
В это время вошла жена миршаба и прервала Салиму:
— Что тут происходит?
— Да вот девчонки подрались, а я их разнял,— сказал миршаб, входя внутрь дома.— Приведи-ка их сюда, я сам буду судьей, узнаю причину драки. Пока не помирю, не оставлю их в покое.
— А я знаю,— сказала жена,— все это из-за жалкой сироты, из-за этой Фирузы.
Миршаб так и застыл, глядя на жену:
— Что?! Из-за Фирузы, говоришь?
— Да, да! Заходите в комнату, я все расскажу.
Миршаб вошел, снял халат, повесил его на гвоздь, осторожно, чтобы не развернулась, снял чалму и повесил ее на другой гвоздь. Потом сел на курпачу под окном и стал ждать жену, которая где-то замешкалась. Через несколько минут она вошла, сказала, что Шамсия вся в слезах ушла к себе, а Салима убежала. Миршаба в данную минуту волновала только весть о Фирузе, а не переживания дочери.
— Ну ладно, скорей говори!
Жена рассказала со всеми подробностями о ссоре между девушками, об участии, которое Шамсия принимала в Фирузе.
— Так,— сказал задумчиво миршаб.— Ты вполне уверена, что это та самая Фируза?
Жена удивилась:
— А вам-то что за дело: та ли, не та ли Фируза? Почему так настойчиво переспрашиваете?
— Значит, нужно, жена! Ступай, приведи сюда Шамсию.
Жена вышла, а миршаб стал обдумывать неожиданное сообщение, строить планы. Несомненно, это та самая Фируза, внучка старухи Дилором. Надо поспешить, послать за ней человека. Только бы заполучить ее, а там все наладится. Может, она окажется столь хороша, что ее стоит поднести в подарок эмиру? И потом она, наверное, знает, где находится тот преступник, Хайдаркул... Пусть укажет! За все эти сведения его, миршаба, конечно, неплохо наградят. Деньги маячили уже перед его жадным взором. Но почему Шамсия до сих пор ни словечком не обмолвилась о ней? Неужели они так дружны, дали клятву верности друг другу?
Наконец появилась Шамсия. Она села в дальнем углу и, печально опустив голову, разглядывала ковер.
— Подойди поближе,— ласково позвал отец.— Садись рядом со мной, дорогая.
— Иди, иди, слушайся отца,— приказала мать.
Но Шамсия осталась на месте. Тогда миршаб сам подошел к ней, погладил по голове, поцеловал и спросил:
— Скажи, дочка, эта Фируза — та самая, внучка Дилором?
Шамсия молчала. Миршаб продолжал расспрашивать:
— Оймулло приютила ее, потому что она круглая сирота, да? Но у нас разве ей не лучше было бы? Ведь ты ее любишь, почему не взяла к нам?
— У Оймулло тоже места хватает,— ответила Шамсия.
— А все-таки она только учительница... У нас больше достатка, и дом у нас совсем другой,—хвастливо сказал миршаб.—Будь у нас хоть десяток едоков — прокормим, для всех найдется кусок хлеба. Ты подумала об этом?
Миршаб встал и надел халат.
- Ладно! Это хорошо, что ты дружна с Фирузой. Говорят, она девушка умная, рассудительная. Мы постараемся устроить так, чтобы вы всегда были вместе, будь спокойна, доченька!
- Что вы собираетесь делать? — испуганно спросила Шамсия. Она встала.
Миршаб хитровато улыбнулся и снова погладил дочь по голове. Не бойся, твоей подруге ничего плохого не сделают.
Надевая на голову чалму, он на ходу уже сказал:
— Только сейчас вспомнил: сегодня казикалон устраивает прием российскому политическому агенту, надо идти туда, помочь...
Шамсия слушала, печально опустив голову. Вслед за отцом она вышла из комнаты и сразу же поднялась наверх к себе. А миршаб тихонько шепнул жене, чтобы она следила за Шамсией, ни на шаг не выпускала из дома. Выйдя на улицу, он прямиком направился в свое управление. Там сидел его помощник Кали Курбан, известный всему городу картежник и пьяница.
— Старик не признается...— этими словами он встретил начальника.— Все пробовал, сделал что мог. Пытки на него не действуют.
— Какой старик? — недоуменно спросил миршаб.
— Старик водонос. Он уже еле дышит, не сегодня завтра помрет. Еще с похоронами хлопот не оберешься. Лучше уж отпустить его, все равно ничего не добьемся.
— Освободи! — приказал миршаб.— Постой... Затем возьми с собой двух-трех человек и отправляйся в дом ювелира Тахир-джана, знаешь, того, что живет возле хауза Мирдустим. Жена его — Оймулло Танбур. Так вот у него в доме скрывается та самая Фируза, которую мы разыскиваем. Приведи ее сюда. Да только смотри у меня — не груби ювелиру и его жене. Просто скажи, что тебе приказано, так распорядились его милость кушбеги и миршаб.
— Слушаюсь!
— Я заплачу тебе, не беспокойся. Но еще раз напоминаю — не груби ювелиру и его жене!
Кали Курбан направился к подвалу, чтобы освободить водоноса, но его нагнал слуга, говоря, что миршаб приказал привести Ахмед-джана к нему, он хочет сам допросить его.
Приказав стражникам привести старика из подвала, Кали Курбан остался стоять у дверей, покуривая чилим.
Освещая дорогу фонарем, они спустились в темницу и вскоре вывели водоноса, поддерживая его с двух сторон.
Старик был на себя не похож. Давно не стриженные борода и усы седыми спутанными клочьями закрывали нижнюю часть лица. Его и без того запавшие глаза сейчас совсем провалились. Живой мертвец, да и только. Он едва передвигал дрожащие ноги, если бы его не тащили с двух сторон, он сам не мог бы ступить и шагу. Его жалкая одежда — карбасовые штаны и рубашка — была изорвана и запятнана кровью.
При виде старика даже Кали Курбан отвернулся. А водонос, преодолевая смертельную слабость и собрав остаток сил, прохрипел:
— Дай бог, чтобы и ты испытал мои муки, изверг!
— Уведите! — заорал Кали Курбан так, словно его укусил скорпион.
Старика потащили к миршабу. Тот стоял с нагайкой в руках. Водоноса бросили на ковер у порога миршабханы.
— Мне известно,— говорил миршаб,— что ты всех знаешь. И убийцу Саиба Пьяницы, и человека, ударившего бая ножом. Знаешь, но не признаешься. Почему же? Жизни-то тебе осталось всего несколько дней. Зачем упрямишься? Действовать надо по закону святого шариата. На этом свете не повезло тебе. Но ведь есть и тот свет, там тебе бог воздаст, если здесь будешь его слушать... Говори же!
Старик молчал. Едва вздымавшиеся его плечи говорили о том, что он еще дышит.
— Господи, Ахмед-джан! Ты человек верующий, помоги же нам в этом святом деле. Мы ведь все равно найдем преступника, скажешь ты или нет. Вот ты скрыл от нас, где находится внучка Дилором, а что пользы? Мы и сами нашли ее. Сейчас Кали Курбан приведет сюда Фирузу из дома Оймулло Танбур...
Тощее, безжизненное тело старика вздрогнуло, он с трудом оторвал от пола голову и взглянул на миршаба.
— Не будешь ты жив-здоров,— прохрипел он,— душа покойной старухи не позволит!..
Сказав это, он лишился чувств.
Миршаб усмехнулся, хлестнул нагайкой по своему сапогу и сел. В эту же минуту Кали Курбан ввел двоих: Фирузу в парандже с закрытым сеткой лицом и Тахир-джана. Фируза трепетала от страха. Она и не догадывалась, что на паласе в окровавленных лохмотьях лежит ее друг и защитник, дядюшка Ахмед-джан. Ее заплаканные глаза прикованы были к злому лицу миршаба.
— А, привел! — воскликнул миршаб.— А этот человек зачем?
— Я сам пришел, господин! — сказал Тахир-джан.— Как же можно насильно тащить одинокую, бедную сироту! Зачем отрывать ее от покровительницы, названой матери? Это несправедливо, по шариату так не положено!
Миршаб усмехнулся:
— Вы хороший ювелир, Тахир-джан, но в государственные дела и в дела шариата лучше не вмешивайтесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Они и не подозревают, что сердце Шамсии уже принадлежит одному человеку, что только с ним она может быть счастлива...
...Это произошло ранней весной. Шамсия пришла в школу позже, чем обычно. В проходе, ведущем на женскую половину двора, она увидела красивого юношу. Он сидел перед Тахир-джаном и с воодушевлением читал стихи. Шамсия сделала еще несколько шагов и остановилась, точно завороженная,— ее очаровал голос юноши, его лицо, стихи, которые он прочитал:
Пери легкою походкой проходила стороной.
Вдоль прелестных щек струились кудри черною волной.
А глаза метали стрелы, всем сердцам грозя войной.
И сказал аскет-отшельник, потрясая сединой:
— Если есть на белом свете этот локон смоляной,
Разум, вера, благочестье да расстанутся со мной!
— Хорошо!— восхищенно сказал ювелир.- И стихи хорошие, и читаете вы хорошо.
— Если я буду учиться у такого мастера, будет толк, как вы думаете?— спросил молодой человек.
— Ваш учитель — настоящий мастер слова, но надо посмотреть, что вы сами умеете...
Тут раздался чей-то голос на женской половине, и Шамсии пришлось уйти, она сгорела бы от стыда, если бы увидели, что она подслушивает.
Через некоторое время ювелир вошел в общую комнату, и Шамсия услышала, как Оймулло спросила мужа:
С кем это вы так весело разговаривали сегодня утром? Это приходил Ашраф-джан, сын сундучника, кое о чем посоветоваться. А потом почитал стихи. Он очень любит поэзию.
Через два дня Шамсия снова встретила Ашраф-джана, но уже возвращаясь из школы домой. Он сидел возле медресе, у хауза, с двумя юношами.
Сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди.
Она догадалась, что он живет в келье при медресе. Ежедневно, проходя утром и вечером мимо, она так волновалась, что холодели руки и ноги и беспокойно билось сердце. С надеждой поглядывала она на вход в медресе: не появится ли он?
И однажды ее надежда сбылась: он сидел на суфе один. Все было забыто — девичья гордость, стыд, проходя мимо него, Шамсия как бы случайно уронила свою сумку с книгами. Она успела сделать несколько шагов, когда за ее спиной раздался голос:
— Сестричка, вы уронили папку!
Шамсия обернулась и, увидев, что Ашраф-джан собирается поднять папку, быстро сказала:
— Постойте, я сама!
Она наклонилась, и в этот миг сетка сползла немного вниз, открыв ее прекрасные глаза и брови. Ашраф-джан был потрясен. На миг все вокруг окуталось туманом, и только два прелестных глаза, два огромных, блестящих, обольстительных глаза сияли перед ним...
А когда наконец оцепенение прошло, девушки и след простыл, но в его руке трепетал оставленный ею листок бумаги...
Мечтая о встрече с пленившим ее юношей, Шамсия не спала несколько ночей и написала стихи, которые решила передать ему при случае.
Что подарит нам проказник, сердце бедное дразня? Что он кинет, кроме взгляда, взгляда, полного огня? Каждый день с волненьем тайным на дорогу выхожу Стерегу его, в смятенье низко голову клоня: Вдруг—увы!—пройдет он мимо и не взглянет на меня.
Под стихами она написала: Говорят, вы знаете поэзию. Ксли это так, угадайте, чьи стихи.
Шамсия не шла, а летела в школу, так она была возбуждена и взволнована. Да, говорила она себе, побольше смелости, решимости.
Возвращаясь вечером домой, она с тревогой приблизилась к медресе, но Ашраф-джана нигде не было видно. Ночь она провела без сна и утром встала с головной болью. Почти не прикоснувшись к еде, схватила папку и помчалась в школу.
На этот раз он сидел на обычном месте и внимательно всматривался в прохожих. Сердце Шамсии бешено билось, дрожали руки и Собрав все силы, она быстро прошла мимо него, но тут же услышала ею голос:
— Сестричка, милая, вы забыли это...
Шамсия повернулась к нему, он протягивал ей листочек. В его глазах она прочла горячий интерес и нежность. Взяв листок, Шамсия пробормотала спасибо и быстро ушла. У нее не хватило терпения, чтобы дойти до школы. Она юркнула в проход у первого дома, развернула листок и вот что прочла:
Хвала славному поэту Хилали! Его пророческие стихи помогли осуществить мои надежды и желания, сделать меня счастливым. Я не знаю, чья вы дочь, кто вы, пери или ангел... Только одно ясно - вы похитили мой покой, унесли с собой мое бедное сердце. Любовь с первого взгляда околдовала меня, один ваш взгляд зажег во мне огонь. И не будет мне никогда покоя... По вашему письму видно, что вы — сама поэзия. Сжальтесь надо мной, скажите, кто вы? Могу ли я надеяться на счастье поговорить с вами хотя бы одну минуту? Сегодня и всегда я буду ждать вас, подстерегать ваше появление... Ведь школа ваша в этой стороне. Письмо заканчивалось стихами:
Из нитей серебра ты дивно создана.
Лицом прекрасней ты, чем полная луна.
Быть может, ангел ты?.. Иль гурия?.. Иль пери?..
Как называть тебя — ты мне сказать должна!
Вечером они снова встретились. Он умолял ответить ему на письмо, а она все повторяла:
— Будьте терпеливы, вам ответят!
И она ответила. На другой же день написала, что она не пери и не ангел, а обыкновенная девушка, которая любит читать, особенно стихи. Она знает, что он занимается литературой, и хотела бы стать его ученицей, просит руководить ею, снабжать книгами.
Так началась их дружба. Сначала Ашраф-джан пылал к ней юношеской страстью, и это затмевало все. Но, познакомившись поближе, увидев, какой у нее пытливый ум, как скромна она, сдержанна и стыдлива, он почувствовал к ней влечение значительно более серьезное и глубокое. Он приносил ей книги, они обменивались мнениями о прочитанном, иногда спорили... И все это урывками, в каких-нибудь безлюдных переулках, а чаще в письмах, которые они на ходу передавали друг другу.
За это время Ашраф-джан узнал, что она дочь миршаба, а Шамсия — что он сын небогатого сундучного мастера. Оба они прекрасно понимали, что миршаб никогда не отдаст дочь за такого человека, что их дружбе скоро придет конец. Но они не могли расстаться и, терзаясь, шли навстречу бедам и страданиям.
Два дня назад Ашраф-джан уехал с отцом в Гиждуван. С тоской на сердце проходит Шамсия мимо медресе... Ну, а если бы он и был сейчас здесь, что бы изменилось? Все равно счастливыми им не быть!
Насколько лучше Фирузе. Хоть она и сирота и нет у нее ни одного родственника, ни своего дома, она счастлива. У нее есть любимый, между ними нет преград, он навещает ее, и они вот-вот поженятся...
Почему Оймулло запретила ей говорить родителям о Фирузе? Почему настойчиво просила скрыть от всех, что девушка живет у нее в доме? Неужели Фируза совершила какой-нибудь дурной поступок и ей хотят мстить?
Тут какая-то тайна. Учительница не станет скрывать без причины. Бедная Фируза, ей пришлось искать защиты... Нет, Шамсия никогда не проговорится, не назовет ее имени. Она знает, что за одинокими девушками многие охотятся.
Погруженная в эти мысли, Шамсия и не заметила, как очутилась у своего дома. Из внутреннего двора ей навстречу шла Салима, та самая грубая девчонка, которая поссорилась с Фирузой. На голову накинута паранджа, лицо закрывает сетка. Сердце Шамсии сжалось от страха, она почуяла, что Салима приходила недаром.
— Это ты, Салима,— сказала она, придержав ее за паранджу,— ты зачем была тут и почему так скоро уходишь?
— Так... ничего... Нужно было сказать кое-что вашей маме... Тут Шамсия и вовсе загородила ей дорогу в узком коридоре:
— А ты и мне скажи. Что случилось?
— Нет... У нас просто свой разговор... Да и давно я у вас не была... Ну ладно, пропустите меня...
Но Шамсия и не думала этого делать, она вплотную придвинулась к Салиме и зажала ее в угол. Губы ее дрожали от гнева.
— А ну, выкладывай правду, подлая сплетница! Что ты наговорила моей матери?
— Сами виноваты! — крикнула Салима, бледная от страха и смущения.
— Наверное, ябедничала, рассказала о Фирузе. Говори, проклятая чертовка!
— Что хотела, то сказала! Ты что мне, хозяйка? Пропусти.
Такого бесстыдства уже не могла стерпеть обычно кроткая, сдержанная Шамсия. Выронив из рук книги, она бросилась на Салиму и сдавила ей горло.
— Если ты рассказала о Фирузе, я тебя сейчас же убью!
Но Салима не сдавалась, она скинула паранджу и начала драться с Шамсией.
Драка была в самом разгаре, когда с улицы вошел миршаб. Он разнял девушек и повел за собой во двор.
— Что с вами? Если задумали настоящую драку, нужно было выбрать место посвободней,— попробовал он пошутить.— Вот, пожалуйста, здесь на суфе просторно. Петушиный бой между девушками! Это интересно!
Но девушки уже остыли. Шамсию одолевали тяжелые мысли: если тут проведали тайну Фирузы и с ней что-нибудь случится, то Оймулло и сама Фируза будут уверены, что это она, Шамсия, выдала. Сколько бы она ни клялась, что это неправда, они не поверят.
Салима, поправляя свою одежду, сказала:
— Уважаемая Шамсия придирается ко мне на каждом шагу... И в школе, и на улице, и даже дома. Прямо не знаю, что делать...
Миршаб был крайне удивлен:
— Ну-у-у! Вот, оказывается, какой стала наша милая дочь!.. А дома рта не раскрывает, на сто вопросов едва один раз ответит. И то не всегда. Вечно с Хафизом и Бедилем носится.
Салима поняла, что ее разговор с матерью Шамсии о Фирузе скоро всем станет известен, наверное, она уже идет сюда, чтобы со всеми подробностями сообщить мужу об этом. Так уж лучше самой рассказать, убедить, что права она, а не Шамсия.
— Кроме Бедиля и Хафиза, она еще завела себе в школе подружку,— зло сказала Салима, указывая на Шамсию.— Вот из-за этой-то подружки нам житья нет...
В это время вошла жена миршаба и прервала Салиму:
— Что тут происходит?
— Да вот девчонки подрались, а я их разнял,— сказал миршаб, входя внутрь дома.— Приведи-ка их сюда, я сам буду судьей, узнаю причину драки. Пока не помирю, не оставлю их в покое.
— А я знаю,— сказала жена,— все это из-за жалкой сироты, из-за этой Фирузы.
Миршаб так и застыл, глядя на жену:
— Что?! Из-за Фирузы, говоришь?
— Да, да! Заходите в комнату, я все расскажу.
Миршаб вошел, снял халат, повесил его на гвоздь, осторожно, чтобы не развернулась, снял чалму и повесил ее на другой гвоздь. Потом сел на курпачу под окном и стал ждать жену, которая где-то замешкалась. Через несколько минут она вошла, сказала, что Шамсия вся в слезах ушла к себе, а Салима убежала. Миршаба в данную минуту волновала только весть о Фирузе, а не переживания дочери.
— Ну ладно, скорей говори!
Жена рассказала со всеми подробностями о ссоре между девушками, об участии, которое Шамсия принимала в Фирузе.
— Так,— сказал задумчиво миршаб.— Ты вполне уверена, что это та самая Фируза?
Жена удивилась:
— А вам-то что за дело: та ли, не та ли Фируза? Почему так настойчиво переспрашиваете?
— Значит, нужно, жена! Ступай, приведи сюда Шамсию.
Жена вышла, а миршаб стал обдумывать неожиданное сообщение, строить планы. Несомненно, это та самая Фируза, внучка старухи Дилором. Надо поспешить, послать за ней человека. Только бы заполучить ее, а там все наладится. Может, она окажется столь хороша, что ее стоит поднести в подарок эмиру? И потом она, наверное, знает, где находится тот преступник, Хайдаркул... Пусть укажет! За все эти сведения его, миршаба, конечно, неплохо наградят. Деньги маячили уже перед его жадным взором. Но почему Шамсия до сих пор ни словечком не обмолвилась о ней? Неужели они так дружны, дали клятву верности друг другу?
Наконец появилась Шамсия. Она села в дальнем углу и, печально опустив голову, разглядывала ковер.
— Подойди поближе,— ласково позвал отец.— Садись рядом со мной, дорогая.
— Иди, иди, слушайся отца,— приказала мать.
Но Шамсия осталась на месте. Тогда миршаб сам подошел к ней, погладил по голове, поцеловал и спросил:
— Скажи, дочка, эта Фируза — та самая, внучка Дилором?
Шамсия молчала. Миршаб продолжал расспрашивать:
— Оймулло приютила ее, потому что она круглая сирота, да? Но у нас разве ей не лучше было бы? Ведь ты ее любишь, почему не взяла к нам?
— У Оймулло тоже места хватает,— ответила Шамсия.
— А все-таки она только учительница... У нас больше достатка, и дом у нас совсем другой,—хвастливо сказал миршаб.—Будь у нас хоть десяток едоков — прокормим, для всех найдется кусок хлеба. Ты подумала об этом?
Миршаб встал и надел халат.
- Ладно! Это хорошо, что ты дружна с Фирузой. Говорят, она девушка умная, рассудительная. Мы постараемся устроить так, чтобы вы всегда были вместе, будь спокойна, доченька!
- Что вы собираетесь делать? — испуганно спросила Шамсия. Она встала.
Миршаб хитровато улыбнулся и снова погладил дочь по голове. Не бойся, твоей подруге ничего плохого не сделают.
Надевая на голову чалму, он на ходу уже сказал:
— Только сейчас вспомнил: сегодня казикалон устраивает прием российскому политическому агенту, надо идти туда, помочь...
Шамсия слушала, печально опустив голову. Вслед за отцом она вышла из комнаты и сразу же поднялась наверх к себе. А миршаб тихонько шепнул жене, чтобы она следила за Шамсией, ни на шаг не выпускала из дома. Выйдя на улицу, он прямиком направился в свое управление. Там сидел его помощник Кали Курбан, известный всему городу картежник и пьяница.
— Старик не признается...— этими словами он встретил начальника.— Все пробовал, сделал что мог. Пытки на него не действуют.
— Какой старик? — недоуменно спросил миршаб.
— Старик водонос. Он уже еле дышит, не сегодня завтра помрет. Еще с похоронами хлопот не оберешься. Лучше уж отпустить его, все равно ничего не добьемся.
— Освободи! — приказал миршаб.— Постой... Затем возьми с собой двух-трех человек и отправляйся в дом ювелира Тахир-джана, знаешь, того, что живет возле хауза Мирдустим. Жена его — Оймулло Танбур. Так вот у него в доме скрывается та самая Фируза, которую мы разыскиваем. Приведи ее сюда. Да только смотри у меня — не груби ювелиру и его жене. Просто скажи, что тебе приказано, так распорядились его милость кушбеги и миршаб.
— Слушаюсь!
— Я заплачу тебе, не беспокойся. Но еще раз напоминаю — не груби ювелиру и его жене!
Кали Курбан направился к подвалу, чтобы освободить водоноса, но его нагнал слуга, говоря, что миршаб приказал привести Ахмед-джана к нему, он хочет сам допросить его.
Приказав стражникам привести старика из подвала, Кали Курбан остался стоять у дверей, покуривая чилим.
Освещая дорогу фонарем, они спустились в темницу и вскоре вывели водоноса, поддерживая его с двух сторон.
Старик был на себя не похож. Давно не стриженные борода и усы седыми спутанными клочьями закрывали нижнюю часть лица. Его и без того запавшие глаза сейчас совсем провалились. Живой мертвец, да и только. Он едва передвигал дрожащие ноги, если бы его не тащили с двух сторон, он сам не мог бы ступить и шагу. Его жалкая одежда — карбасовые штаны и рубашка — была изорвана и запятнана кровью.
При виде старика даже Кали Курбан отвернулся. А водонос, преодолевая смертельную слабость и собрав остаток сил, прохрипел:
— Дай бог, чтобы и ты испытал мои муки, изверг!
— Уведите! — заорал Кали Курбан так, словно его укусил скорпион.
Старика потащили к миршабу. Тот стоял с нагайкой в руках. Водоноса бросили на ковер у порога миршабханы.
— Мне известно,— говорил миршаб,— что ты всех знаешь. И убийцу Саиба Пьяницы, и человека, ударившего бая ножом. Знаешь, но не признаешься. Почему же? Жизни-то тебе осталось всего несколько дней. Зачем упрямишься? Действовать надо по закону святого шариата. На этом свете не повезло тебе. Но ведь есть и тот свет, там тебе бог воздаст, если здесь будешь его слушать... Говори же!
Старик молчал. Едва вздымавшиеся его плечи говорили о том, что он еще дышит.
— Господи, Ахмед-джан! Ты человек верующий, помоги же нам в этом святом деле. Мы ведь все равно найдем преступника, скажешь ты или нет. Вот ты скрыл от нас, где находится внучка Дилором, а что пользы? Мы и сами нашли ее. Сейчас Кали Курбан приведет сюда Фирузу из дома Оймулло Танбур...
Тощее, безжизненное тело старика вздрогнуло, он с трудом оторвал от пола голову и взглянул на миршаба.
— Не будешь ты жив-здоров,— прохрипел он,— душа покойной старухи не позволит!..
Сказав это, он лишился чувств.
Миршаб усмехнулся, хлестнул нагайкой по своему сапогу и сел. В эту же минуту Кали Курбан ввел двоих: Фирузу в парандже с закрытым сеткой лицом и Тахир-джана. Фируза трепетала от страха. Она и не догадывалась, что на паласе в окровавленных лохмотьях лежит ее друг и защитник, дядюшка Ахмед-джан. Ее заплаканные глаза прикованы были к злому лицу миршаба.
— А, привел! — воскликнул миршаб.— А этот человек зачем?
— Я сам пришел, господин! — сказал Тахир-джан.— Как же можно насильно тащить одинокую, бедную сироту! Зачем отрывать ее от покровительницы, названой матери? Это несправедливо, по шариату так не положено!
Миршаб усмехнулся:
— Вы хороший ювелир, Тахир-джан, но в государственные дела и в дела шариата лучше не вмешивайтесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47