Забыла. А и спросить мог бы! Пить захочет — из ручья нахлебается. Гладишь, и на родник наткнется. Такой побродяжка, что целыми днями по всем угодьям шастает, никуда не торопится, не ведает даже, что когда-то надо и домой воротиться, такой что угодно в округе приметит, все разнюхает, а уж дорогу к роднику и подавно найдет. Такой негодник хлеб и воду для себя всегда раздобудет. А то и выпросить сумеет, как вчера, например. А ежели и вправду голоден, а в кармане ни гроша, так и украсть не постесняется. Чему тут удивляться? Да ну его, больно надо с таким связываться!
А все-таки! Вдруг он правда пришел? В винограднике осталось рядочка полтора прополоть, мог бы ведь, недоумок эдакий, и докончить все!
До полудня она топталась возле дома. За что бы взяться? Все время ее тянуло прочь со двора. С утра она полила огород, потом немного поокучивала овощи, но все делала без особой охоты.
Стряпать и то не хотелось. Только перед самым обедом приготовила на скорую руку картофельной похлебки и, хоть картошка была не доварена, уплела две тарелки.
После обеда опять взяла вязанку соломы, ту вчерашнюю, еще не всю израсходованную, добавила к ней пучок, сложила новую, потом сунула в бочку с водой, так же, как и вчера, потоптала ее босыми ногами, а когда солома показалась ей довольно мягкой, подхватилась — и на виноградник: «Янко, дурачина, ох ты и наждался!»
Только Яно там не было. А если и был — давно след простыл. Теперь ей стало немного досадно. Нельзя было пораньше из дому выбраться? Зачем там столько топталась?
А вот был ли он здесь — кто знает. Может, еще придет. Работать ей не хотелось, да и взявшись за дело, она поминутно оглядывалась. Где же этот чертяка застрял? А если был, не мог, что ли, подождать малость?
День потихоньку минул. Солнце зашло. Птахи в лесу и в виноградниках вовсю закатили концерт:
«Пинк, пинк! Чили-чили-чили, а старого мазурика не словили?»
«Словили, словили!»
«Кто это видел?»
«Кнерреб!»
Филоменке не хотелось уходить. Наладилась домой, когда уже стало темнеть.
А выйдя на дорогу, еще раз оглянулась на виноградник: немного же я нынче наработала! Все копалась да волынила! Придется завтра опять прийти. А почему бы нет? Может, сюда и послезавтра приду. В винограднике-то всегда дело найдется.
А птахи по-прежнему не замолкали:
«Пинк, пинк! Чили-чили-чили, а старого лешего поколотили?»
«Поколотили, поколотили!»
«Дидлидидлидидлидеее, дидлидидлидидлидеее!»
А вечером, хоть прошлой ночью и не выспалась, она опять не могла уснуть, ворочалась в постели и думала о Яно. Пускай и не могла толком представить его, а он все равно не выходил из головы. И был-то он из себя просто заморыш, сморчок: брюки на нем висели, не на чем им было даже держаться, пиджак тоже был не по нем; похоже, одежда досталась ему от кого-то в наследство или в подарок. А она-то, глупая, приняла его за пана! Невелик пан, что и говорить, невелик! Но лицо дурным не было, во всяком случае, ей оно не казалось дурным, вот только нос не подходил к лицу — великоват вроде. Зато зубы, хоть и редкие и со щербинами, шли ему — то-то он скалил их без конца. А глаза — ну чисто огоньки, сперва казалось, что взгляд у него не сулит ничего хорошего, но потом, чуть привыкнув к нему, она уже и в глаза могла ему смотреть. И смотрела. Правда, теперь, когда его нету поблизости, это лицо расплывается, проступают на нем только отдельные черты, глаза, зубы, рот, ну и, конечно, носина. Однако в общем выглядел он не так уж дурно, обидно только, что теперь это лицо и не представишь себе как следует! Кто знает, как будет завтра? Придет ли? Пожалуй. Наверняка он тоже гол как сокол. Богатому жалко было бы времени, не стал бы он ходить по грибы. А захоти, она могла бы и позвать его, могла бы и вином угостить. Ну и распочала бы этот бочонок — эка важность! Все равно когда-нибудь придется его открывать. Спору нет, конечно, лучше, если подвернется какой покупатель и возьмет его целиком. Но ведь и обмануть ее недолго. Откуда ей знать, сколько просить за вино! Пускай вино у тебя и самолучшее, а все равно с ним хлопоты, ведь его продать надо. Но если и придет покупатель, соседи в два счета могут его отвадить, скажут, что их вино лучше и дешевле. А вдруг и правда вино у нее никудышное? Кое-кто из мужиков его еще раньше пробовал и хвалил, но, может, потому и хвалил, что досталось на даровщинку. А вот брат Йожо хвалил его как бы нехотя. Наверняка невестка против нее брата подзуживает. Чтобы Филоменке неповадно было даэйе угостить его. А ну как Йожо когда-нибудь напрямик ей бросит: «Фила, это же и мое вино. Хоть мать отказала тебе виноградник, все ж таки он и мой. Ведь он был не только материн, но и отцовский, и мне
тоже приходилось там работать». Что-то вроде того он может сказать — Филоменка это знает. Невестка уже не раз шипела ей прямо в лицо:
«Уж коли ты, Фила, виноградник у Йожо оттяпала, так хоть бы хату освободила».
Однако и у Филоменки язык есть: «И чего ты, Борка, разоряешься? У тебя-то жить есть где. Пускай вы тоже не в хоромах живете, а все ж таки на улице спать не приходится. Мать так решила, не я. Но ты и то должна признать, что я, как и вы, не могу жить на улице».
А Борка как вскочит:
«А тебе-то что до моей хаты? Она мне от родителей досталась. А вот Йожо от своих ничего не получил, одна ты все захапала».
Не по душе Филоменке такие речи. Она предложила брату: «Йожо, если хочешь, помоги мне в винограднике, а урожай потом поделим».
Только к невестке и на козе не подъедешь: «Шиш он тебе поможет! И ноги его там не будет. Разрывайся на части, коли все себе заграбастала! Ежели увижу, что Йожо в виноградник или в твой дом вошел, волосы ему все повыдергаю».
И Йожо, хотя нет-нет да и приходит, всегда только крадучись; Филоменке иной раз кажется, словно и приходит-то он затем, чтоб виноградник или светелку у нее выпросить. Иногда ей боязно и винца ему поднести. А если и поднесет, все равно толком никогда от него не узнает, удалось ли на самом деле вино. Прийти-то приходит, а вот про ее вино еще никогда слова доброго не сказал, хотя раза два у нее порядочно клюкнул. Знай покивает слегка головой, и все дела. Потом из-за этого даже нелады были. Невестка как-то раз вцепилась в нее на улице, чуть платье с нее не содрала:
«Ты что это приучаешь Йожо вином зашибаться? Или ты думаешь, у него дома пить нечего? Решила опоить вином, которое у него же и украла? Иные родители о своих детях радеют, а ваши тебе одной все кинули, потому что ты дурындой уродилась. Твоя мать только на твою дурость все отказала, чтобы дурость эта еще больше цвела, чтоб ты еще дурее сделалась. Попробуй только мне Йожо портить! И стакана у тебя он не посмеет выпить! Сама все вылакай! Тьфу-у!» И правда, невестушка даже сплюнула.
Филоменка из-за таких речей раз-другой даже всплакнула. Однако измором невестка ее не возьмет. Еще чего! Случается, Фила и вышутит невестку перед людьми, а то и усмехнется про себя, вообразив, как она могла бы ее осадить. И нередко она действительно радуется, думая о своей светелке и винограднике, о том, как бы лучше его обиходить. Да и бочонок вина ей тоже в радость! Было у нее две бочки, да одна вся уже вышла. А ведь можно было этого зубоскала, этого горе-пана и угостить. Только стоило бы людям об этом прознать — разговоров не оберешься! А уж начни невестка об этом языком молоть, и вовсе житья не станет. Та бы уж наверняка раскудахталась:
«Ты же все получила потому только, что в девках засиделась! А теперь мужиков начала приваживать? Они уж повадились к тебе? Дура ты, и за дурость твою тебе заплатили, а ты и рада все к рукам прибрать. Дура дурой, а с мужиками горазда таскаться!» Да ведь она и угостила бы его не за так! Ведь за работу же, только за работу. Разве этот щера не заслужил? А он-то и вправду не то щера, не то ощера. Нелегкая его унеси! Глаза б мои его не видали! Не будь той птахи, той самой иволги, она бы с ним и не встретилась. Кто знает, что он сейчас делает? Теперь-то даже и не припомнишь его как следует. И все-таки вином можно было его угостить. Хоть и лопнул бы, упившись, дело какое! Нет, лучше не думать о нем! Шалопут чертов, оставь меня в покое! Из-за такого негодника и не выспишься совсем. Пошел прочь, не приставай! Откуда ты взялся, тюлюлюм, не то тилилин?! Нет, это же была иволга! Тидлиолио! Фидлиолио! Что делаешь, Фила? Этой ночью она, видать, опять не выспится...
Утром почувствовала себя совсем разбитой. Боже милостивый, да что со мной творится? Опять я плохо спала. Прав, этот безобразник по ночам преследует меня. Видать, сердится, недобрым словом поминает за то, что и глотка вина ему не дала.
И впрямь, почему не дала, почему не захотела бочонок почать? Разве мать у меня скупая была? Если к нам кто приходил, последнее готова была отдать. А мне,
дурехе, надо было из-за стаканчика кочевряжиться? Нынче же, ей-богу, этот бочонок почну, отолью в бутылку, а как только этот поганец заявится, так и скажу ему:
«Вот тебе, парень, хлебни, знаю, что задолжала тебе, возьми положенное и ступай с богом!»
Так она и сделала. Захватила в виноградник бутылку вина и рьяно принялась за работу. Только напрасно озиралась по сторонам. Он и на этот раз не пришел. А если время от времени она и углядывала кого на дороге, всякий раз оказывалось, что это односельчанин, тащивший на спине опрыскиватель или кативший на тачке пустую бочку за неимением на винограднике бетонной бадейки, куда можно бы наносить воды и размешать купоросу с известкой.
Да и Филе, ей-богу, пора бы опрыскивать! А что, если нападет на лозу пероноспора или какая иная гнусь?!
И все-таки что с этим негодником? Где он? Только понапрасну сердце растревожил. Да еще и теперь знай тревожит, хотя его и след простыл. Ну и пусть! Филоменка из-за этого запускать свою работу не собирается. Купорос еще зимой она натолкла, и известка у нее приготовлена. Завтра, завтра же надо опрыскивать!
Она опрыснула виноградник, да не раз, а по меньшей мере раз десять опрыскивала. Ясное дело, потом и по кустам это было заметно. Зеленые прежде лозы теперь ярко голубели. Куда ярче, чем на других виноградниках. Меж тем ей пришлось два раза и помотыжить. И теперь любо-дорого было на виноградник поглядеть. Ни одной лишней травинки. Зато промеж кустов зеленели фасоль, нут, бобы — всяких стручков тоже будет на зиму вдосталь!
А этот паршивец так и не показался! Зачем только бочонок распочала? Вино пропало ни за грош, все больше просто так перевелось, без всякого толку. Что ни день приносила она его в виноградник, думая, что Яно все-таки явится, но он не явился, вот она и угощала Каждого, кто случайно проходил по дороге и останавливался около.
— Филка, ты одна опрыскиваешь?
— Одна. Ведь я и есть одна.
— А не много ли на себя взваливаешь? Это же мужская работа. Могла б кого и позвать.
— Могла бы. Ведь у меня и родня есть. Глядишь, и чужие бы помогли. Да зачем? Разве сама не управлюсь? Времени у меня вдосталь. Каждый день здесь топчусь. Есть время опрыскать.
— Филка, а не жидковато ли? Могла бы чуток и прибавить. Купоросу и известки.
— Думаете, надо? Можно и прибавить. Купороса у меня много. И известки тоже.
Она радовалась, что ей присоветовали, и, чтобы не получать совета задаром, спрашивала:
— Может, выпьете стаканчик?
— А что, имеется?
— Кое-что есть. Прихватила из дому. Иной раз и сама хлебну.
Она кидалась бегом за бутылкой и стаканчиком. Наливала. Оба отведывали.
— Неплохое винцо.
— Верно, неплохое? — И оттого, что похвалили — тоже радовалась. — Откуда же ему плохому взяться? Да что толку, когда его уже мало?!
— Новое будет.
— Будет, конечно. А главное, что вам понравилось. Но будет и новое, по всему видать.
— В самом деле? А сорта-то у тебя стоящие? И вправду, Филка, похоже, славный урожай будет!
— Ну и угощайтесь! Еще налью!
Ох, Яно, ну не дурак ли он? Тидлиодлио! Винцо-то было да сплыло! А ты себе пой, иволга, пой, больше уж никто на твое пение не попадется!
Нет, Яно Филоменку не забыл. Однажды — а было это в середине августа и как раз в воскресенье — ввалился он к ней прямехонько в горницу. Старательно выбритый, вроде прилично одетый, он показался ей даже более ладным, нос и тот вроде подходил к лицу. Он улыбался и весело размахивал руками.
— Ну вот я и пришел, Филка. Пришел винца твоего отведать.
— Если вина тебе, парень, захотелось, так ты малость
припозднился. Я уж и бочки все повымыла. И этот малый бочонок, который я тогда поминала, тоже давно весь вышел. Сполоснула я его сперва кипятком, потом холодной водой — готовлю бочки для нового вдна. Право слово, теперь у меня не напьешься.
— Как же так, Фила? Бутылку все ж могла бы оставить. Хоть бы литрик для меня приберегла.
— Не приберегла. Не люблю беречь. Потому что такие господа, как ты, всегда найдутся. Да, пожалуй, и бутылки у меня никакой. Остатнюю семисотграммовую, постой-ка куда я ее дела? Ей-богу, должно быть, сама выпила. Что бы тебе, дуралею, раньше прийти.
— Не мог, Филка.
— А я не могла так долго беречь.
— Эка жалость! Ну да ладно. Другой раз буду умнее. Знаешь что, Филка. Если будет у тебя хороший урожай, приду, собрать помогу.
— А если будет плохой, думаешь, брошу его в винограднике?
— Нет, совсем так не думаю. Просто помочь предлагаю. А хочешь, и отжать могу, а потом нового винца и отведаю.
— Не сулись! Я и сама ловка управиться!
— Знаю. А все же с путной 1 мотаться тебе ни к чему. Пятна мужику под стать, потаскать ее — мне ничего не стоит. Да и отжать виноград — я мастер. А что, он еще не начал мягчеть?
— Да уж вроде мягчеет.
— Ну вот. Как-нибудь прибегу, соберем виноград, подавим, по крайности винцо быстрей выбродит.
— Чудило, с тобою не столкуешься!
— Не робей, Филка! Нынче я пришел только поглядеть на тебя, потому что долго тебя не видел. Хорошо у тебя здесь — Яно стал все оглядывать и восторгаться. — И скатерть на столе и красивенькая вазочка на ней, и как у тебя плита сверкает, батюшки мои! Должно быть, здорово ты ее драила. Кастрюль и кружек, пожалуй, маловато, но для тебя одной и этого хватит. Быстрей вымоешь!
— Не насмешничай! Не то прогоню тебя, так и знай!
— Ты что! Правду говорю, мне тут нравится. И часы эти хороши,— кивнул он на стену. — Жаль, что на них только одна стрелка! Это — маленькая или большая?
Большая.
— Тоже хорошо. Благо большая быстрей бегает. И ты, должно, вместе с ней ловко крутишься.
— Ну-ну, не подсмеивайся! Маленькая ли, большая, а все часы. У тебя, может, никаких нету.
— Нету. А мне и не требуются. Если хочешь, возьму часы с собой, отдам их в починку. Или сам маленькую стрелку прилажу.
— Ох и часовщик! Не трожь часы. Я к ним привыкла. От матушки достались.
— Да толку-то от них! Как ими пользоваться? Разве по ним узнаешь, сколько времени.
— А вот знаю. Ведь я время и отгадать могу. Час, а то и полчаса угадываю, а по большой стрелке только минуты отсчитываю.
— Даже не верится! А идут точно?
— Очень даже точно.
— Ну и дела! Ей-ей, это мне по душе. Рад, что с такой ухватистой девкой познакомился. Но стрелку на эти часы я и вправду приладил бы.
— Нет, нет, не трожь их! Теперь, к примеру, семь часов и двенадцать минут. Вот-вот завечереет, а я спать довольно рано ложусь. Надеюсь, ты тут долго не задержишься.
— Я еще не пришел путем, а ты уж меня выпроваживаешь. Посижу немного. Я ведь городской человек, а у горожан всегда больше времени, чем у деревенских, значит, ты меня так быстро не выставишь.
Вот так они ворковали, а временами и подтрунивали друг над дружкой. Когда уж на дворе стало темнеть, Филоменка предложила гостю ужин, но тут же напомнила, что после ужина надо ему и честь знать.
Однако Яно уходить не собирался. А ей вроде неловко было вновь и вновь напоминать об этом. Только когда ей показалось, что он уж слишком засиделся, она заговорила понастойчивей:
— Тебе правда пора идти, Яно. Не хочется тебя выгонять, а выспаться надо. Ступай, видишь — ночь на дворе! Чужого мужчину ночью в доме не потерплю.
Яно было поартачился, но под конец-таки ушел.
А два дня спустя снова тут как тут. И тоже под вечер.
— Филка, пришел спросить насчет сбора винограда.
— Какого сбора? Я ведь тебя на сбор не звала.
— Как не звала? Мы ж про то говорили. Не одной же тебе все спроворить. Ведь это хлопотливая работа.
Одному человеку она и в радость.
— В радость не в радость, а меня, Яно, на все хватит. Кабы люди меня с тобой увидали да узнали, что ты еще мне помогаешь, мне б в деревне несдобровать. Невестка постаралась бы меня даже выгнать из родительского дома. У них-то ведь тоже не бог весть какое жилье. А детей все прибавляется.
— А ты не бойся, Филка! Что тебе до невестки? В понедельник приду уже прямо с путной, и возьмемся за дело. Увидишь, в два счета соберем.
— Хочу с будущей недели начать, только до сих пор я всегда одна управлялась. Путны у меня две, и подносчика мне не надобно, я их и сама отнесу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13