Яно, и все тут. А ты вроде и руки подать мне не хочешь? Тебя-то как звать?
— Фила. — Она неохотно протянула руку, но тем сильней он пожал ее. — Если хотите, можете мне «ты» говорить, эка важность. Ну а я чужих людей не люблю тыкать.
— Ладно уж, зачем так сурово! Ты, никак, на меня осерчала?
— Не осерчала, ведь не за что. Все равно сейчас пойдете своей дорожкой. Напьетесь и пойдете, что мне до вас.
— Похоже, тебе воды жалко.
— Ну уж и жалко! Я ж вам ее еще и не дала. Но сказываю: та, что в бутылке под кустом, теплая. Там, внизу, особливо в роднике, похолодней будет.
— А мне теплая еще лучше. Вода как вода! По
крайней мере, горло не остужу. Напьюсь из бутылки. А после, после, глядишь, угощусь и той, постуденей.
Тем временем они пришли на виноградник. Фила вытащила из-под куста бутылку, сначала сама ее пощупала, потом Яно. Он напился и сказал:
— Ты права была, и впрямь теплая. — Однако все равно выпил почти половину. — Но хороша,— сказал он, обтирая губы и протягивая бутылку Филе. — Думал, винцом разживусь. Винцо бы куда лучше. А все же освежился, освежился малость.
— Я только воду пью,— улыбнулась Фила. — Дома у меня еще найдется литр-другой вина, только в малом бочонке. Жду, когда покупатель появится. До тех пор не хочу его открывать.
— Жаль! А вообще-то дельно поступаешь! Винцо — те же деньги. Хотя за такие-то грибы, глянь, тут одни боровики. А нельзя ли это винцо в бочонок поменьше перелить?
— И не подумаю. Мало у меня дел, что ли? Не бежать же домой за вином? Захочу грибов, так и сама насобираю.
— И то правда. Только таких хороших не найдешь. Послушай, а что ты все одна? Одна тут работаешь?
— Да я просто немного пропалываю. А кой-где и подвязываю. Разве это работа? А вы уж ступайте! Там внизу вода лучше, свежая, холодная, гораздо холодней и лучше!
Да не тут-то было! Яно отложил корзинку, потом еще долго трещал, нес всякую околесицу, но в конце концов, сморенный солнцем да и, верно, собственной болтовней, повалился на стежку между виноградных кустов и запыхтел:
— Знаешь что, Филка? Я тут малость вздремну. Нынче я уж больно рано поднялся.
Филе это не понравилось.
— Вот уж ни к чему! И что это втемяшилось вам именно здесь ложиться? Тут и солнце припекать будет. Где-нибудь в другом месте, вон там внизу у ручья или еще где, в холодке вам бы лучше спалось.
— Работай себе спокойно! За меня не бойся, мне солнце не во вред. Подремлю маленько и пойду дальше.
Она злилась на него. Ну что с ним сделаешь, как его прогонишь? Вот и расплачивайся теперь, нечего было затевать тары-бары с таким чудаком-проходимцем! Однако бездельничать из-за него она не собирается!
Фила снова взялась за работу. Шла себе ровно по рядочку и у каждого-каждонького куста останавливалась, то и дело поглядывала на тропинку и потихоньку ворчала:
— Экой дурень, принесла же тебя нелегкая! Но уж коль охота, пекись на солнце
А из лесу что ни минута отзывалась иволга: «Фидлиолио! Тидлиалиа! Тидлиоалиолиалиа!»
— И ты еще тут браниться! — озлилась Фила и на иволгу. — Заткнись и проваливай отсюда, чтоб тебе подавиться гадкой гусеницей иль червяком, чтоб тебя разорвало!
Но через часок Яно пробудился. Если спал на самом деле. А то, может, просто притворялся. Но на солнышке человек легко забывается сном. Жара человека усыпляет, но она же и будит его.
Едва Яно продрал глаза, как тут же снова стал докучать:
— Филка, ты не серчай, но я с утра есть хочу. Нет ли чего пожевать?
Если у Филы тем часом и поунялся гнев, тут она снова рассердилась. Покраснела даже со злости и едва не прошипела: «Ух, бесстыжие твои глаза!»
Овладела собой. Удрученно посмотрела на Яно и спросила:
— Чего вам вообще-то надо? Скажите, пожалуйста, докуда вы меня тут донимать собираетесь? Звала я вас сюда, что ли? Сроду такого настырного не видала Если хотите, там в сумке у меня немного еды, потому что я сюда на весь день ладилась. Только я, пожалуй, тут долго не выдержу. Вон там под кустом рядом с вами сумка, возьмите из нее все и ступайте! С меня уже хватит, видеть вас не хочу! Будто нарочно дразнить пришли! Возьмите все и ступайте, дорогой и поедите! А не уйдете вы, я уйду, потому что уже по горло сыта вами!
Яно с минуту глядел на Филу молча, как бы удивленно, не зная что и сказать. Кинул взгляд и на сумку, но не дотронулся до нее. Теперь-таки уж он обиделся. Встать или нет? Поколебался немного. Наконец встал, поднял свою корзину, но туг же снова поставил ее на землю. Пускай сперва и Фила кое-что выслушает, ей-богу, он ей такое не спустит!
Он сделал шаг-другой, ненароком вступил в межрядье, где Фила стояла, и, вперив в нее взгляд, цедил слова, явно колкие, видать, хотел бросить их ей прямо в лицо, но так долго комкал их во рту, пока не растерял все.
И взялся помогать Филе. Хотела она того или нет, а пришлось ей каждый второй куст обходить, потому что Яно уже успел ополоть его.
Прошло примерно полчаса, а они все еще и словом не перемолвились. Филе делалось все более не по себе. В голове завертелась мысль: «Нельзя же все-таки сердиться на человека, который тебе помогает!»
Неожиданно и она к нему обратилась на «ты».
— Ну уж не серчай. Пойдем поедим! Я тоже проголодалась.
Яно словно не слышал. Продолжал работать.
Фила присела прямо на тропке, достала из сумки еду, но в одиночку есть не хотела. Она глядела на Яно: «Ну что же ты, дуралей? Теперь ты станешь кочевряжиться! Долго ли собираешься губы дуть?»
— Так идите уж, идите, сударь мой,— выкала она его, но теперь уже в шутку. — Каким вы сразу паном сделались, ну-ка, милостивый пан, подите сюда! Не бойтесь, у меня еды хватит! Уважьте, пан надутый!
Наконец он дал себя уговорить. Подошел, подсел к ней, но, должно быть, для того, чтобы помириться без лишних слов, сложил губы сердечком и засвистал, подражая пению иволги: тидлиодлио!
Фила рассмеялась, махнула рукой.
— Разве это иволга? Это, поди, только в городе иволга так фальшиво поет. Свистать ты, верно, у городской иволги учился.
Балагурили. Припасы подъели, а все еще не переставали шутить. Потом захотелось поговорить и о серьезных вещах. Особенно Яно оказался речистым. А рука у него без передышки плясала, шутливо плутала туда-сюда, и указательным пальцем он поминутно тыкал Филу в плечо. Невзначай погладил ей колено. Она ничего не сказала на это. Потом он стиснул ей ладонь, и уж тут она взорвалась.
— Не цапай меня! — хлопнула она его по руке. — Чего меня все время лапаешь! Знай пальцем в меня
тычешь. Ровно дитя малое! Не выношу таких дурацких привычек.
— Прости, Фила! И правда, это только привычка! Я случайно до тебя дотронулся, не взыщи! О чем это мы говорили?
— Я ни о чем не говорила. Это ты все говорил. Ведь и слова вставить не даешь. Только мелешь и мелешь и бесперечь по мне постукиваешь.
— Вот что! Ну виноват, виноват. Так говоришь, что незамужняя?
— Незамужняя. Уж я тебе по крайности раза три об этом сказала. Чего все допытываешь?
— Нельзя разве? Мы же разговариваем. И даже ни с кем не гуляешь?
— А зачем? Ведь замуж-то мне неохота. Что мне до мужиков? Да и зачем мне какой-нибудь прохиндей? К примеру такой, как ты. По глазам видать, что ты за птица.
— А тебе откуда это известно? Ты ж меня совсем не знаешь. Но в общем-то я тебя понимаю, ты во многом права. Пожалуй, ты на меня в чем-то даже похожа. Я люблю волю. Ты правда ни с кем не гуляешь? Или просто так говоришь? Передо мной тебе притворяться нечего. Может, тебе ваши запрещают?
— Кто бы мне это запрещал!
— И даже замуж не подгоняют тебя? Что родители-то?
— Да ведь я одна. Только брат есть. Но ему до меня дела никакого.
— Так ты сирота?! Понимаю, теперь мне все ясно. Я ведь, Филка, тоже сирота! — У Яно вдруг сорвался голос, и он нечаянно опять положил руку ей на колено. — Даже брата нету. Никого нету. Старшая сестра еще во время войны вышла замуж в Будапешт. Я и не знаю, за кем она замужем, открытку и то не пришлет. Так что я тоже один-одинешенек, знаю, каково быть сиротой!
Фила шлепнула его по руке.
— Убери лапу! Ты чего ко мне все прикладываешься! Да и какой ты сирота! Небось мужик взрослый, а все вздыхаешь! Много ли тут навздыхаешь, насиротствуешь?
— Да как ты можешь такое говорить? Думаешь, у взрослого чувства нет?
— Ну и что с того? Чувство у каждого есть, но зачем сиротой прикидываться? Забот у тебя, видать, никаких
нету. А у меня виноградник, работать надо, помаленьку дело свое делаю. Нынче ты мне помешал малость.
— Знаешь что скажу тебе, Филка?! Не огорчайся! Плюнь сегодня на работу. Иной раз людям и поговорить не грех. Смотри-ка, солнце-то уж торопится! Пойдем с тобой в деревню, хоть погляжу, где и как ты живешь.
— Нет, я еще тут побуду. Лучше одна пойду.
— Одна? Почему одна? Ведь и мне нужно сперва спуститься в деревню.
— Ну и ступай! А то хочешь, я вперед пойду!
— Почему вперед? Вместе пойдем. Я же помогал тебе. Ей-богу, неплохо было бы и этот бочонок почать.
— Отвяжись! Потом долить его будет нечем, да и перелить вино некуда. Ты уж прости. Не знала, что у меня будет помощник.
— Так, выходит, ничего не дашь?
— Ничего.
— Совсем ничего?
— Ничегошеньки.
— Ни даже рюмочки?
— Ни даже рюмочки, Яно. Рюмочки и той не могу. Правду говорю — у меня только маленький, самый маленький бочонок.
— Значит, совсем ничего?!
— Как есть ничего, Яно. Ты должен это понять.
— Вот уж и впрямь никудышная у меня нынче поденка. Еще и убыток терплю. Все грибы насмарку пошли. Солнце из них все повытянуло, запаху теперь никакого, придется их какому болвану сбагрить.
— Да ты погоди серчать на меня! Дело-то может не только в вине. Невестка у меня злая, глаз с меня не спускает. И брата против меня подзуживает.
— Не виляй!ТМинуту назад сама же сказала, что брату до тебя дела нет.
— И есть, и нету. Невестка его подзуживает. А уж как заметит, что во двор ко мне чужой мужчина забрел...
— Ну и пусть! Ты что — в одном дворе с ней живешь?
— Избави боже!
— Даже так? Чего ж ты тогда ее боишься?!
— Господи, да кто ж бы ее не боялся?
— Пошли. Давай спустимся вниз! Воды напьюсь. Той студеной. Плевать мне на вино.
— А ей не плевать.
— Тебе-то что до нее?
— Злятся на меня. Особенно она. И брата моего подговаривает.
— И просто так, ни из-за чего?
— Почему же ни из-за чего? Сердятся. И из-за виноградника тоже.
— А-а, понимаю. Но так, почитай, в каждой семье бывает. А чего они в общем хотят? Виноградник-то чей?
— Мой.
— Твой? Тогда чего им неймется?
— Известно чего.
— Небось завидуют!
— Ясное дело, завидуют!
— Вот спасибо, удивила! А братец у тебя чудной, право слово, чудной!
— Есть малость. Но она и того чудней. Потому что будь его воля, он бы мне, глядишь, в винограднике когда и помог. Не задаром, зачем же задаром. Не стану же я брата обманывать!
— А она ему не позволяет?
— Не позволяет, ничего не позволяет.
— Тогда и помалкивай!Но он тоже хорош. Позволил бы я бабе мной помыкать! Ей-богу, меня так и подмывает пойти твоего вина отведать!
— Нет, что ты! И люди бы стали меня оговаривать. А невестка от злости просто лопнула бы.
— Не будь глупой! Потому-то я и пойду!
— А я в сторонке от тебя буду держаться.
— Ну и держись.
— И вина тебе не дам.
— Ну и не давай.
— И во двор одна войду. Не сердись, пожалуйста!
— Ладно, ступай! Но завтра, увидишь, завтра я снова приду и нарочно так буду ходить, чтоб все люди видели. Ей-богу, приду! И завтра, и послезавтра тоже. С самого утра приду, может, на весь день приду, ей-богушки, целый день тут буду торчать и в три горла хохотать!
Вечером Филоменка не могла заснуть. Поначалу, пожалуй, сама себе не давала: отгоняла дрему, пытаясь перебрать в памяти все, что с ней сталось, а после, когда, притомившись, хотела заснуть, ей все время что-то мешало; стоило забыться в дремоте, как в тот же миг ее
кидало в дрожь. Она ворочалась в постели, сбрасывала с себя перину и тут же снова натягивала, накрываясь с головою,— все напрасно.
— Боже, что это со мной? — шумно вздыхала Фила. — Отчего никак не усну? Что со мной?
Было уже за полночь, когда она наконец заснула, но и во сне будто кто-то ее преследовал; чудилось, что вот- вот она этого человека увидит, но так и не увидела его, а лишь услышала его смех. Поздней ей стало чудиться, что поет какая-то птаха. Нет, то была не иволга. Потому что птаху эту Фила потом углядела, и она ничуть не походила на иволгу. Совсем маленькая пташка, пожалуй, меньше крапивника, она порхала с дерева на дерево и словно бы приманивала ее, временами казалось, что она просит помощи, а временами словно бы смеется над ней: тилилин, тилилин! Словно бы у нее в горле был звоночек или даже нежный-нежный, едва слышимый колокольчик. Чего ей надобно, этой птичке? Филка побежала за ней, неслась меж деревьев, а птаха весело порхала в воздухе, не переставая подманивать ее и петь, и голос ее звучал то громче, то совсем тихонечко, едва- едва слышно: цилилин, дзлилилин! Под конец совсем не стало ни птицы, ни голоска, и Фила беспомощно ходила по лесу, не зная, что делает и чего ищет в этом лесу. И все- таки какое-то любопытство гнало ее все дальше и дальше, она металась по лесу, и ей казалось, что вот-вот и она полетит. И вдруг перед ней видимо-невидимо спелой земляники: она попробовала одну, сорвала другую, и вдруг птица снова запела. Фила подняла голову. Смотри-ка, вон она! Фила увидела ее: та сидела на толстой дубовой ветке. Однако что это? Птица вдруг оборотилась мужчиной — он весело встряхнул головой и защебетал:
«Тилилин! Что ты тут делаешь, Фила?»
«Небось видишь, что делаю. Бежала я за такой махонькой птичкой, сперва думала, что это иволга, да вдруг она превратилась в крапивника. А теперь и сама не знаю, что со мной, только вижу, что это ты. За этаким шалапутом и впрямь не к чему было гоняться!»
Мужчина осклабился.
«Тилилин, тилилин!»
«Эй, тилилин, ты чего зубы скалишь? Уж не думаешь ли, что на дерево к тебе полезу?»
«А что, Филка! Чего робеешь? Тилилин! Попробуй, взлети ко мне!»
«Не взлечу, Яно, я ведь летать не умею. Мама мне наказывала быть всегда осторожной. Я-то знаю, что все это мне только снится, а в сны я не верю. Послушай, Яно, как ты туда забрался? Это вроде очень высоко».
«Очень высоко? Тилилин!»
«Не гогочи! Не такой уж ты раскрасавец, чтоб все время смеяться. Хоть ты и тилилин, а спускайся-ка лучше вниз, неохота так долго голову задирать. Слазь, тилилин, потому как, если с этого дерева сверзишься, будет тебе уж не до смеху!»
«Тилилин, тилилин!»
«Не дури, Яно! Не люблю я кверху смотреть, у меня и глаза слабые. Иной раз и нитки в иголку не вдену. Может, мне бы и очки были кстати. Только в них я, поди, посмешней тебя буду выглядеть».
И вдруг откуда ни возьмись — у Яно в руках очки, он протягивал их Филе, а рот у него щерился пуще прежнего:
«Пожалуйста, тилилин! Вот тебе и очки!»
«Ну, тилилин, ты истинный придурок! — пригрозила ему Фила.— Я правда тебя оттуда сброшу!» И чтоб нагнать на него страху, подняла с земли сухую ветку и метнула вверх.
В этот момент Яно надел на нос очки. И сразу вид у него сделался на удивление ученый и важный. В самом деле, он стал похож на какого-то учителя, а то даже на профессора или на доктора. Правда, попытайся мы обстоятельно изобразить или описать его, какой-нибудь настоящий профессор или доктор еще возьмет да обидится! Пан профессор, пан доктор, не извольте беспокоиться!
Яно еще раз осклабился, наверно, для того, чтобы дать понять, что ему совершенно плевать на ученость и даже на славу, и фьюю! Простер лапы-крылья и был таков.
Тилилин, тилилин! Пан профессор, диплом уронили!
Когда Фила утром проснулась и попыталась связать воедино все, что ей ночью приснилось, то невольно рассмеялась. Право слово, чудной сон, покачала она головой. Такой глупый сон мне, поди, еще никогда не снился!
Она оделась, приготовила завтрак, но это мы только для красного словца говорим: какой уж там завтрак? Немного кофе, краюшка хлеба — вот и все дела.
Потом подумала, за что бы приняться. Идти на виноградник? А что, если этот дурачок туда и вправду явится? С него, с бесстыдника, всякое станет!
Нет, она туда не пойдет, ни в какую туда не пойдет!
А что же тогда он? Может, в самом деле станет ее там выглядывать. Вдруг опять еще затемно выбрался из дому и ничего с собой не прихватил. Приди она туда, так, наверно, и куском черствого хлеба ему б угодила. Разве от одного куска убудет ее? Вовса нет! Ведь и от вчерашнего ей убытку не было.
Хотя и то сказать, если куда наладишься, да еще спозаранку, да еще в дальний путь, надо и самому о себе позаботиться.
Но как же он вчера перед Филой заискивал! Даже сиротой прикидывался! И как у него голос задрожал! Старый чертяка, ведь у тебя уж рога растут, до каких пор в сиротах ходить собираешься?
А вдруг некому будет даже воды ему предложить. Хоть бы родничок ему показала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13