Одному Коллиеву собрание не понравилось. Когда вышли с собрания, он долго шел молча рядом с Лариненом, и только когда Вейкко остановился, чтобы попрощаться, устало вздохнул:
— Досталось мне сегодня, Вейкко Яковлевич.
— Вы считаете — они не правы?
— Не знаю.
— Кто же знает?
— Видишь ли, я не знаю, какова позиция райкома в этом вопросе. Ты, наверно, знаешь. Если в райкоме считают, что так должно быть, то они правы, эти рабочие.
— При чем тут райком? Ведь рабочие говорили то, что думали...
— Мнение рабочих можно подготовить,— перебил Коллиев.— Обработать их. Этим ты и занимаешься.
— Я?
— Кто же еще. По всему видно...
Под конец Коллиев все же признался:
— Трудно мне работать. Не тяну уже, стар стал, спотыкаться начал. Решил я подать заявление. Как райком решит, так и будет. Если надо — останусь работать. Найдут нужным, пойду на другую работу. Вот так-то...
Луна скрылась за тучами. Стояла кромешная тьма, когда Вейкко добрался до берега пролива, и ему пришлось немало повозиться, чтобы завести мотор. Наконец лодка помчалась через пролив к огонькам, мерцавшим на другом берегу. Вейкко различил среди огней и свой дом. Его ждут. А может, матери стало хуже и поэтому свет на ночь не погасили.
Матери в доме не было. Это Вейкко почувствовал сразу, как только вошел в кухню. Но он все-таки заглянул первым делом в ее комнатку.
— Айно увезла ее.
Ирина говорила вполголоса, словно больная была еще дома и спала.
— Что Айно сказала?
— Ничего особенного. Сказала, что поправится.
— И больше ничего не сказала? — Вейкко посмотрел на Ирину в упор. Ирина отвела взгляд.— Ирина, что сказала Айно?
— Ничего. Забрала и увезла. Собирается отправить в районную больницу.
Вейкко не стал расспрашивать жену, да той и нечего было больше сказать.
— Что интересного там на собрании было?
— Собрание как собрание. Давай попьем чаю.
За столом Ирина рассказала об Андрее и Наталии. Стараясь отвлечь Вейкко от тяжелых дум, она изложила это событие в самом комическом свете. Вейкко сидел сосредоточенный и хмурый, только под конец улыбнулся:
— Живем, как в старые времена в большом мире жили. Флот бунтует, и женщин крадут.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Воскресенье. Утро выдалось ясное, но холодное.
О боже, уже почти десять.
Обычно так долго Мирья не спала.
Постель матери заправлена, на столе — завтрак, накрытый ватной муфтой. Значит, мама сходила и в столовую. Ай-ай, как нехорошо получилось: ведь ходить за завтраком входит в обязанности Мирьи. Но мама есть мама. Наверно, посмотрела, как сладко спит ее доченька, и не стала будить. Куда она ушла? В воскресенье и то ей дома не сидится.
Мирья открыла форточку и, вдыхая всей грудью свежий воздух, пропахший смолой и чуть пьянящий, стала быстро делать зарядку. Потом вышла в сени и умылась обжигающе студеной водой. Растерла тело докрасна мохнатым полотенцем.
За завтраком Мирья опять с ужасом подумала, что здесь у нее такой хороший аппетит и ест она больше чем нужно.
Вой как успела раздобреть! Надо что-то предпринимать. Но что поделаешь, если аппетит такой... Может быть, как-то ограничивать себя в еде, да надо, конечно, побольше двигаться.
Двигаться пока приходилось немного. Она еще нигде не работала, ее работой пока была учеба, прежде всего ей предстояло усвоить хоть немного русский язык. Она завела узкую длинную тетрадь, в которую ежедневно вписывала тридцать новых слов. На следующий день проверяла, помнит ли она их, и составляла из них фразы. Кроме того, каждый день она должна что-то усвоить из грамматики и выполнить упражнения на новые правила.
Не успела Мирья повторить на память выученные вчера слова, как увидела, что к ним идет Нина. Нина на год старше Мирьи, круглолицая, краснощекая, коренастая девушка, вечно улыбающаяся как ясное солнышко. Родом Нина с берегов Сийкаярви. Говорит она на карельском диалекте, очень близком к финскому языку.
Широко распахнулась дверь, словно иначе с габаритами Нины невозможно было войти в дом; она вся расплылась в улыбке: «А вот и я».
— Тервех, Мирья! Опять ты за книжками сидишь? Отдохни. Сегодня же выходной, никто не работает.
— Разве это работа?
— А где муамо?
Мирья не успела ответить, как услышала следующий вопрос: «Ты уже завтракала?» И, не дожидаясь ответа, Нина затараторила: «Знаешь, как на улице хорошо, ну просто...»
Пришлось отложить книги. Наверно, Нина хочет сообщить ей какую-нибудь важную новость. Не пришла же она только ради того, чтобы спросить, где Елена Петровна и позавтракала ли уже Мирья.
— Ну, что ты хочешь сказать мне?
— Знаешь,— шепнула Нина,— Васели приехал.
— Васели? — Мирья старалась вспомнить: Васели, Васели...
— Не помнишь? Мой брат. Сколько раз я говорила о нем.
— Ах, да! — вспомнила Мирья. Правда, разговор о Васели шел только раз. Нина рассказала как-то, что ее старший брат вырос в детдоме и учится в университете.— Он приехал на каникулы? — спросила Мирья.
— Да нет. Он ушел...— Нина засмеялась.— Васели у нас такой. Ну понимаешь, парень толковый, только вот немножко того. Взбредет ему что-нибудь в голову. Но он вернется в университет, в будущем году. Приехал сюда на год. Вот мама обрадуется. Пойдем к нам.
Такая уж она, эта Нина: раз приехал брат, значит, надо позвать гостей. Хотя гостей некуда и звать. Дом Нины в пятнадцати километрах отсюда. Там живут мать с отчимом и младшая сестренка. В Хаукилахти Нина живет в общежитии, их пять девушек в одной комнате.
— Куда «к нам»? — спросила Мирья.
— Да к нам, в общежитие. Должна же ты увидеть Васели. Они там сидят, девчата и он, чай пьют и лясы точат.
«Лясы точат?» Мирья не знала, что это значит. Но решила, что это что-то вроде болтовни, пустого разговора.
— Ну пошли и мы лясы точить,— улыбнулась она.
Уже в коридоре общежития слышался звон посуды и веселый рассыпчатый смех. Когда они открыли дверь, в комнате сразу стало тихо. Из-за стола, заставленного тарелками с пирожными, печеньем, кружочками колбасы и конфетами, навстречу поднялся высокий стройный парень, очень похожий на Нину, только светлые волосы не прямые, как у сестры, а чуть вьющиеся. Он был в темно-синей куртке с «молниями» и в узеньких черных брючках. «Одевается почти как наши ребята». Мирья вспоминала знакомых парней в Финляндии.
— А вот и наша Мирья,— уже по голосу Нины можно было понять, что она успела немало рассказать брату о своей новой подруге.
Васели учтиво поклонился и подал руку:
— Пожалуйста, к столу!
— Мирья еще плохо понимает по-русски,— предупредила Нина.
— Простите, я... плохо... могу говорить по-фински,— сказал парень, путая финские и карельские слова.— Забыл... Прошу к столу, сюда.
Все девушки были так нарядно одеты, словно собрались на бал. Мирья невольно взглянула на свои туфли, поношенные, широконосые, на низком каблуке, потом перевела взгляд на туфли-лодочки девчат. Платье Мирьи тоже выглядело весьма буднично.
— Извините, я только на минутку, я...— Мирья попыталась уйти, но Васели снова схватил ее за руку и усадил за стол.
Ом налил полстакана вина из большой бутылки и извинился, что в доме нет рюмок.
— Мы пьем из стаканов. Чтоб сразу почувствовать,
Мирья не стала пить, только пригубила.
— Приехали, значит, мы в совхоз,— Васели продолжил ранее начатый рассказ.— Послали нас на картошку. И вот в обед к нам на поле пришел инвалид. Агитатор. Наверно, какую-нибудь церковноприходскую школу кончал в старое время. Достал газету. Говорит, проведем политбеседу. Ну мы сели, достали у кого что с собой было и стали жевать. Мы жуем, а он, старикашка тот, читает по складам передовицу из райгазеты. Уже не помню, о чем она была. Отбубнил свое и ушел. На следующий день, глядим, опять тащится с газетой в руке. Мы решили — а ну его к черту — и пошли в лес бруснику собирать. Он кричал, кричал, разозлился и ушел. А вечером собрали нас, пришли и парторг и комсорг. И давай нас отчитывать. Почему вы не интересуетесь тем, что происходит в мире? Почему вы, такие-сякие, не придаете значения политико-воспитательной работе? Почему да почему? Я возьми и ответь им: на кой нам такая воспитательная работа. Люди мы со средним образованием, читать умеем и читаем не только районную газету... Ну, в общем, кончилось тем, что плюнули мы и смылись из совхоза. Давайте выпьем.
Потом включили радиолу. Васели стал проигрывать новые, привезенные им пластинки.
— У вас, наверное, есть финские пластинки, шлягеры?— спросил он у Мирьи. .
— Мало. У меня больше все народные песни.
— Хотелось бы послушать.
— Пойдемте к нам,— предложила Мирья.
Васели точно именинник шагал среди девушек. По дороге они встретили юную парочку. Девушку Мирья знала— Марина Коллиева, библиотекарша из поселка Кайтасалми. А парень, кажется, был хорошо знаком остальным, потому что уже издали Нина крикнула:
— Привет, Игорь! Ты когда вернулся?
— Кто это? — спросила Мирья.
— Неужели ты его не знаешь?! Ах да, тебя же тогда еще здесь не было, когда он уехал на курсы. Это же Игорь,— сказала Нина и тут же зашептала на ухо: — Интересно, знает ли он, что случилось с Изольдой?
— А разве ему... А разве его это касается?
— Еще как! Это же все здесь знают. Ну и сплетница я. Только я тебе ничего не говорила, поняла?
Все бросились здороваться с Игорем и Мариной. Когда Игорь стоял спиной к ним, он казался взрослым и старше своих лет. Он был коренастый, движения его были неторопливые, уверенные. Но когда он обернулся, Мирья увидела, что Игорь совсем еще мальчишка, ему лет двадцать, не больше. В чертах его лица было что-то по-детски мягкое, округлое. Особенно бросались в глаза толстые мягкие губы. Он был без головного убора, словно хотел похвастаться густой шевелюрой крепких черных волос. Но рукопожатие его было не детским, ладони — большие, твердые, сильные. Рядом с Игорем Марина казалась щуплой и невзрачной.
— Теперь я тоже жительница Хаукилахти,— сообщила Марина и, не ожидая расспросов, пояснила: — Папу перевели сюда.
Васели нетерпеливо тянул Мирью за руку:
— Пошли. А то холодно тут стоять.
— Пойдем к нам,— предложила Мирья Марине и Игорю.
Елены Петровны все еще не было дома. «Куда ж это мама могла запропаститься?»
Елена Петровна сидела в конторе. Хоть и день был воскресный, в конторе собрались кроме Елены Петровны Воронов, Вейкко Ларинен и бывший начальник лесопункта Кайтасалми Коллиев. Вчера, на профсоюзном собрании, Коллиева избрали председателем постройкома. Он и предложил собраться утром, чтобы поговорить о делах. Воронов, правда, заметил, что выходной есть выходной и поговорить обо всем можно и в понедельник. Но Коллиев настоял: к понедельнику он должен во всем разобраться и знать, с чего начать, что в первую очередь предпринять. Тем более, как выяснилось на собрании, профсоюзная организация, в сущности, бездействовала, только собирали взносы, да и то как попало, «должников уйма».
— Начать придется с квартирного вопроса,— заметил Воронов.— В общежитии тебя не поселишь, года не те.
Коллиев стоял у окна и наблюдал за воробьями, затеявшими во дворе драку. Ишь какие, маленькие, а вон как за себя умеют постоять. «Борьба за существование»,—думал Коллиев. Небо опять хмурилось, хотя с утра солнце вроде
и выглядывало. Осень. Чем старше становишься, тем мрачнее кажется осень. Особенно если над головой нет надежной крыши.
Не впервые в жизни Коллиев переезжал на новое место жительства. Он считал себя рядовым партии: куда предложат, туда и идет. Только впервые его так понизили в должности. Да и впервые его принимали так — даже о квартире не позаботились. Раньше, бывало, приедешь — сразу ключи вручают, квартиру показывают: «Ну как, Яков Михайлович, устраивает?»
— Мне кажется, есть вопросы поважнее, чем вопрос о моем жилье,— сказал Коллиев. Нет, он не будет жаловаться и унижаться. Пусть увидят, как поступает настоящий коммунист.— Не для того меня избрали председателем постройкома, чтобы я в первую очередь о себе заботился.
Но Воронов не стал слушать его.
— Квартиру выделим в новом стандартном доме. Или как? — Начальник стройки посмотрел на Ларинена, затем на Елену Петровну.— Конечно, желающих получить жилье в новых домах много, есть даже с маленькими детьми. Но что поделаешь? Надо учесть и такой момент: Коллиев оставил на лесопункте хорошую квартиру, а если его понизили в должности, это не значит, что он должен пострадать и в этом — оказаться в худших, чем раньше, квартирных условиях.
— Вопрос о моей квартире решайте по своему усмотрению,— согласился Коллиев.— Но когда речь пойдет о распределении жилья для рабочих, надо принимать во внимание и решение постройкома. А теперь дайте мне список бригад. У вас не велся регулярный учет показателей, не было контроля за ходом соревнования. Придется начать очевидно, с этого. Как вы считаете, Елена Петровна?
— Сведения мы ежедневно сдаем вон туда,— Елена Петровна показала на дверь бухгалтерии,—точных цифр я сейчас не помню.
— А у плотников как обстоит дело? — обратился Коллиев к Ларинену.
— Наши показатели найдутся там же.
— Гм! — Коллиев усмехнулся и подумал: уж больно речист был Ларинен и замечания делать мастак, когда приезжал к ним на лесопункт по поручению райкома, а вот коль скоро речь зашла о его собственной работе, так только плечами пожимает. «Там найдутся». А вдруг не найдутся? Коллиеву хотелось сказать что-то язвительное, но он сдержался: едкими замечаниями можно испортить отношения. Коллиев попросил Воронова сведения о работе бригад передавать в постройком.— А мы уж позаботимся о том, чтобы люди видели их воочию. Да, а как обстоят дела с трудовыми конфликтами? Имеются ли на данный момент такие конфликты, в которых должен разбираться постройком?
Начальник строительства скучающим взглядом посмотрел на стенные часы. Вчера Айно сдала больницу, завтра она уедет к сестре. «Интересно, как там в южной Карелии сейчас дороги? Как бы ее не растрясло, сейчас ей это опасно. Впрочем, Айно сама врач, ей виднее». Воронов сперва был против того, чтобы Айно уезжала. Но потом решил: пусть едет, там ей легче будет. Здесь все равно ей покоя нет, все равно к ней приходить будут со всякими болячками. Воронову хотелось пробыть воскресенье дома, помочь жене собраться в дорогу, а тут...
— Конфликты, говоришь? Бывали, конечно. И будут. Без них не обойдешься,— ответил Воронов.
— И будут? Ну знаете...
— Люди не ангелы,— Воронов повысил голос.— Не надо обольщаться, обманывать себя. У каждого свой характер. Тем более у нас много молодежи. И все время приезжают...
— Надо найти подход к людям,— поучал Коллиев.— У молодежи есть задор. Они увлекаются. Романтика. А от романтики до будничной жизни большое расстояние. Надо помочь им преодолеть это расстояние как можно безболезненней. К этому мы должны стремиться. У меня у самого есть дочь, и я знаю...
— Пойду, пожалуй, отдохну немного. Сегодня день отдыха,— вдруг оборвал Коллиева Ларинен. Вейкко высказал то, о чем Воронов все время думал.
— Да, отдых прежде всего,— не мог не согласиться Коллиев.— А что же нам остается? Без секретаря партийной организации нам нечего тут делать.
Начало подмораживать. Они шли по обочине дороги, где землю уже немного прихватило морозцем. На свежем воздухе и настроение поднялось само собой. Воронов спросил у Коллиева уже совсем другим тоном:
— Ты, часом, не охотник? Мне надо достать хорошую собаку, чтобы на дичь ходить.
— Да, видишь ли...— Коллиев растерялся.— Когда был помоложе, я тоже охотился. Потом стало некогда, все дела, дела. Теперь досуг провожу за книгами, почитываю.
...Когда Елена Петровна пришла домой, в комнате было тихо, прибрано. Не было никаких следов, что здесь только что веселилась молодежь.
Елена Петровна села в кресло, покрытое восточным ковром. Мирье это кресло напоминало чем-то качалку, которая стояла в доме Матикайненов в Алинанниеми. Только не хватало полозьев. И мать, которую Мирья всегда видела в движении, напоминала сейчас чем-то Алину Матикайнен. Впрочем, Алине, тихой, вечно озабоченной женщине, тоже некогда было раскачиваться в качалке. Только иногда, утомившись, присядет на минутку и вздохнет. Когда Мирья вспоминала дом, в котором она выросла, Алину, у нее начинала болеть душа, и она чувствовала себя одинокой, покинутой. Сегодня утром у нее было хорошее настроение. Потом оно почему-то испортилось. Почему — Мирья сама не знала. Пришла Нина, увела ее в общежитие. Потом все вместе пришли сюда. Слушали пластинки, танцевали, было весело. Потом Васели стал расспрашивать об общих знакомых, которых все знали, кроме Мирьи. Ударились в воспоминания— Мирья опять оказалась лишней. Начали спорить о жизни, о стиле руководства в прежние и новые времена, о дружбе. О ней, Мирье, словно забыли, словно ее с ними и не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38