Деревянные физиономии стражников блестящим лаком покрыл пот. Экое проклятье, суд еще не начался, а дышать уже нечем. Не удивительно, что старикашка похож на заветрившуюся маринованную брюкву, а мальчишка-писец – на несвежего утопленника.
Судья торжественно продул нос, крякнул, повозился и сказал, вроде бы ни к кому не обращаясь:
– Ну, сначала мелочь…
Писец привстал. Сгреб со стола стопку пергаментов.
– Газар по прозвищу Полпальца, – прочитал он нараспев, высоким и одновременно глухим голосом. – Обвиняется в побитии осьмнадцати горшков и ударянии мастера-горшечника из деревни Белобрюха, по морде палкою…
– Не по морде, а по личности, ковыряло! – брезгливо поправил судья и пожевал губами. – Учишь тебя, учишь, бестолочь… Ну давайте сюда Газара этого.
Один из деревянных стражников утопал куда-то за приделы видимости. Вскорости он снова появился, волоча за ворот небольшого взъерошенного человечка, которого и свалил неопрятною грудой на пол перед судейским столом.
– Газар Полпальца? – тускло выплюнул судья в человечка.
– Никак нет, – тоненько отозвался тот. – Рагнар я, господин судья. Только не брал я эту утку, вот чем хотите – не брал!
– Мда, – не удивился судья, – а где же тогда Газар? А?
– Да кто ж их, сударь, разберет, – честно ответил стражник, – может, и помер уже…
– Ну если помер, то дело закрыть, – распорядился судья.
– А деньги-то, деньги? – заверещал кто-то в первом ряду, и я, наконец, поняла, зачем тут толпится такая прорва народу. Это и были истцы. – Господин судья, мне ж тот паскудец всю посуду поколотил, да глаз же чуть не выбил, сволочь!
– Родню ищи, – равнодушно посоветовал судья. – С них и взыскивай….
– Какую родню? – взвыл горшечник. – Откель у фулюгана родня? Как же так, он помер, а мне отвечать…
Я оглянулась на своего спутника. Пепел состроил кислую мину. Со лба у него текло, брови и волосы казались мокрыми.
– Не видишь паромщика?
Он уныло мотнул головой. Я еще раз без особой надежды окинула взглядом толпу. Черт ногу сломит. Каша и каша.
– Долго тут? – постучала пальцем в спину соседа, стоящего впереди.
– Как повезет, – ответили через плечо. – Иные по неделям дожидаются. Когда торопишься, то вон писцу монету сунь, а лучше две.
Ага, подумала я. Это мысль.
Стиснула зубы и ввинтилась между соседями. Пропустили с ворчанием. Писец сидел совсем рядом с растянутой цепью, и дотянуться до него было парой пустяков. Я нашарила в узелке золотой и, не мудрствуя лукаво, просто ткнула им парня в плечо. Писец отшатнулся, полоснул меня возмущенным взглядом и зашипел:
– Рехнулась, что ли? Убирайся отсюда, а то судья под стражу сейчас… – а сам сложил вторую ладонь лодочкой, и просунул ее себе под локоть – туда я монету и уронила.
– Имя, дура! – одними губами сказал писец, сосредоточенно и преданно глядя куда-то в бумажки.
– Ратер, – сказала я тоже вбок. – Кукушонок.
Писец не кивнул даже, но бумагами зашелестел. Судья тем временем жевал губами, вопящего горшечника утащила стража, и я решила далеко не уходить, хотя меня то и дело толкали в спину.
Писец покопался в близлежащих бумагах, Ратера не нашел и вызвал тем временем следующего:
– Варабет Косой, обвиняется в покраже плаща из корчмы «У Лисицы».
Судья засунул в ухо кривой мизинец и прикрыл глаза. Писец же, малость раздвинув кулак, разглядел наконец мою монету, изменился в лице, вскочил и принялся шарить по другим кучам.
Я ждала, изнывая, дурея от духоты, толкотни, крепчающего запаха пота, и плохо понимала, что собственно происходит с этим Варабетом, и почему из толпы выскочила серая женщина с ревущим ребенком на руках, хлопнулась на колени и, перекрикивая ребенка, принялась перечислять судье свои несчастья. Судья, впрочем, оставался бесстрастен, рассматривал извлеченный из уха мизинец и не вмешивался, а когда она выдохлась, просто махнул рукой. И Варабета и серую женщину с чадом уволокли куда-то за грань видимости.
Писец закопался в другой пачке, отчаянно оглянулся на меня, схватил первый попавшийся лист и прочитал:
– Котор Мельник, обвиняется в украже трех мешков муки с подменою оных трухой и опилками.
Мельника привели довольно быстро, но его разбирательство полностью пролетело мимо моего внимания. Я нервничала, потела, переминалась с ноги на ногу. Писец все копался.
– Лахор Лягушонок, обвиняется в покраже с лотка веера с инкусрацией… э-э… инкустарцией перламутром.
– Истец здесь? – судья закрыл глаза.
– Истец! Истец?! Нету истца… Не пришел, видать…
Привели Лягушонка. Он был маленький, щуплый и с порога заныл:
– Господин судья, да за что же, да я нечаянно, я его толкнул нечаянно, посмотреть нагнулся, а он и упади…
– И тебе за пазуху, – зевнул судья, не глядя на обвиняемого. – Двадцать плетей. Следующий….
Писец тем временем нашел Ратера в какой-то другой, небольшой кучке, еще раз изменился в лице, и дрожащим голосом зачитал:
– Ратер по прозвищу Кукушонок, обвиняется в… в разбойном нападении и грабительской покраже кошелька с семью десятками авр, срезанного оным с пояса.
Что? Семьдесят золотых? Ерунда какая… не помню, сколько тогда в кошельке было золота, но никак не семьдесят… там и полстолька не было… не стала бы я с собой такую тяжесть таскать!
Судья проснулся.
– Я ж тебе велел зачитывать мелочь. – Судья мутно исподлобья уставился на писца. Тот позеленел, но не отступил:
– Да вы его сами сюда положили, господин судья! Вон он, промежду Хортом Занозой и этим, который телегу опрокинул…
Судья засомневался, но спорить ему было лень.
Один из стражников ушел… потом вернулся, толкая перед собой кого-то чумазого и оборванного… Кукушонка?
Кукушонок проковылял вперед, и покорно упал на колени, когда его толкнули между лопаток. Всклокоченная голова его поникла.
– Ратер Кукушонок? – уточнил судья. Глаза его снова начали слипаться.
– Да, господин судья, – ответил тот неживым голосом.
– Ты срезал на рынке кошелек с золотом?
– Нет. – Кукушонок, не поднимал глаз, но в неживом голосе проклюнулось упрямство. – Я его нашел.
Старик разлепил веки и с омерзением поглядел на неожиданное препятствие – эдакая кочка на накатанной дороге.
– Кошелек? Посреди рынка? На чужом поясе ты его нашел! Истец здесь?
– Здеся я, господин судья! – из толпы выдралась толстая тетка в двуцветном, как у ноблески, платье, в аксамитовом венчике поверх шелкового покрывала. – Вот она я! Срезал, господин судья, как же, срезал! Вот тут ровнехонько постромочки и оборвал, паскудец, прям подчистую, уж я и не знаю как это он успел, следила ж, не уследишь за ними…
У, дура толстая! В мое время эту фифу ободрали бы как липку за двуцветное ее платье да за аксамитовый венчик, да на паршивую кобылу задом наперед усадили, чтоб неповадно было ноблеску из себя корчить.
– Кошель где? – нахмурился судья.
Стражник повозился под столом и вытащил на всеобщее обозрение внушительных размеров короб. Отомкнул его, пошарил внутри и предъявил зрителям мой собственный кошелек и вместе с ним какую-то торбу.
– Это что? – брезгливо поинтересовался судья.
– Кошель вот, – доложил стражник и грохнул то и другое на столешницу. – И деньги – особо.
Судья издали изучил торбу и кошелечек, но в руки брать не стал.
– Значит вот в него ты и запихала семьдесят авр? – удивился он маловыразительно. – Ну подойди сюда и еще раз запихай….
Кукушонок поднял всклокоченную голову и вроде как приободрился.
– Как же, как же! – охотно закивала истица. – Вот он и срезал, они и рассыпались, денежки-то, подбирать пришлось, поди вся шваль базарная и подобрала, уж сколько осталось не ведаю….
– Тут больше десятка не поместится, – судья тоже оживился.
– Куда! – всплеснула руками истица, и сразу стало ясно, что она из торговок. – Да здесь и три, и четыре, говорю же – было семьдесят! Семьдесят золотых авр, одна к одной, господин судья, да за что же вы так…
– Пятнадцать, – решительно отрезал старикашка. – А все остальное не имеет отношения к делу. Кошелек истице вернуть, вору отрубить руку или внести залог в размере остатнего, то есть – пятьдесят пять авр.
За спиной у меня послышались перешептывания – сумма была непомерная. Кукушонок, однако, встрепенулся, оглянулся с надеждой на шевелящийся зал. В толпе раздались возгласы – и через натянутую цепь, споткнувшись и грохнувшись на колени рядом с Ратером, вывалился его отец, Хелд-паромщик.
– Господин судья! Умоляю, дайте еще три дня, я наберу денег! Как Бог свят, наберу, не сойти мне… У меня уже почти половина! Я думал – только пятьдесят потребуется…
Судья даже не потрудился ответить, зато поднялся писец, закатил глаза к потолку и монотонно завел:
– Правило выкупа таково, что деньги должны быть внесены немедленно. Отсрочка на день предоставляется в том случае, если проигравшая сторона изъявит готовность уплатить дополнительно судебные издержки в виде трех авр за каждый день отсрочки, и таких дней может быть до семи.
– Чего? – испугался паромщик. – По три авры за день отсрочки? А отсрочка только на день? Или семь дней по три авры? Ой, господин судья, я ж дурень такой старый, не пойму премудрости этой…
Судья откинулся на спинку кресла и задумался. Потянулась пауза. Я оглянулась, разыскивая глазами Пепла, однако оказалось, что сразу за мной имеет место невероятно широкий господин, за которым вообще ничего невозможно разглядеть.
Судья окончил раздумья. Кряхтя, полез под стол, оттолкнул сунувшегося стражника и собственноручно извлек на свет здоровенную пыльную инкунабулу. Нацепил на нос увеличительные стекла, раскрыл инкунабулу где-то посередине, и принялся томительно долго, плюя на пальцы, перелистывать.
Кукушонок извертелся весь, оглядывая толпу. Пару раз ищущий его взгляд проскальзывал по мне, но я не поднимала головы. Терпение, братишка. Еще немножечко. Еще чуть-чуть…
Наконец, судья нашел искомое, помусолил пальцем по строке, и изрек:
– Данное положение надлежит толковать в том смысле, что если у ответчика денег нет, то пусть платит сейчас же. А если есть, то пусть платит через семь дней.
– Как?.. – потеряно переспросил паромщик.
– У тебя деньги есть?
Ратеров отец сжался под судейским грозным взглядом.
– Есть… шестнадцать авр, вот… пятнадцать и три архенты…
– Требуется пятьдесят пять. Так что плати сейчас.
Хелд Черемной побелел как мел. На подгибающихся ногах шагнул к столу, вытащил из-за пазухи мешочек и вывернул его над бумагами. Писец неторопливо пересчитал, неудачно попытался уронить монетку в рукав, поморщился и объявил:
– Так и есть, господин судья, пятнадцать и три архенты.
– Этого мало. – Судья снова откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. – Забирай свои гроши. Приговор выносится в виде отрубания руки и изгнания из города как нарушителя спокойствия и общественного порядка.
Паромщик повалился на колени, а Кукушонок наоборот, медленно встал и замер, угрюмо набычившись и приподняв плечи. В толпу он больше не смотрел.
– Постойте! – Это, наконец, объявился Пепел. Звучный, хорошо поставленный голос певца перекрыл гвалт и ропот толпы. – Господин судья, прошу пересмотреть приговор, залог сейчас будет уплачен. Господа, – чуть потише, пробиваясь вперед, – господа, разрешите пройти.
Пепел перешагнул цепь и уверенно двинулся к столу. В поднятой руке он держал кошелек.
– Господин судья, разрешите мне прямо тут, на ваших глазах, отдать свой старый долг уважаемому Хелду Черемному. Я никак не мог сделать это раньше, потому что прибыл в ваш прекрасный город совсем недавно. Вот, господин судья, здесь ровно пятьдесят золотых, и с тем, что принес уважаемый паромщик, как раз хватит на залог для этого юноши.
Пепел раздернул завязки и высыпал деньги прямо поверх жалкой паромщиковой кучки.
Зал ахнул.
Пауза.
У паромщика отвисла челюсть. Ратер же разулыбался как маленький, часто сглатывая и моргая, торчащие скулы его вдруг вспыхнули румянцем. Он выпрямил сутулую спину и нахально, даже с вызовом повернулся спиной к судье и судейскому столу, лицом к толпе – и снова принялся обшаривать ее глазами.
Старинные монеты нисколько судью не смутили. Он даже пересчитывать их не стал, а о разнице в десять полновесных золотых все как-то позабыли.
– Хорошо, – заявил судья, подняв, наконец, взгляд от денег. Однако голос его ни на четверть тона не изменился, остался таким же скрипучим и скучным. – Итак, приговор выносится в виде залога, уплаченного Хелдом Черемным, отцом ответчика. Ратер по прозвищу Кукушонок изгоняется из города как нарушитель спокойствия и общественного порядка. – Поднялась сухая, искалеченная атритом рука. – Уберите залог в шкатулку. Кто там следующий?
Дорогу к выходу из судилища я пролагала клюкой – народ гомонил и волновался. Вырвавшись на свежий воздух, нырнула в ближайшую тень и привалилась там к стене.
Фу-у… Мокрая, как мышь… Но, кажется, дело сделано. Теперь надо только дождаться Пепла и Ратера с отцом, отдать паромщику оставшиеся деньги… и все. Буду отдыхать. Купаться пойду, вот что. Сниму это корявое платье, эту колючую шаль, лягу в воду…
Плечо мне стиснула чья-то рука. Я открыла глаза и от неожиданности едва не завопила.
– Тссс! – Амаргин прижал палец к губам. – Ты чего, подруга, дергаешься? Небось я не стражник, не разбойник какой. Отклеивайся от стенки и пошли отсюда.
– Амаргин…
– Узел свой можешь оставить Эльго, так уж и быть, он передаст его твоему приятелю.
– Эльго?
– Он здесь.
Из-за спины Амаргина выступил огромный черный пес. Помахал хвостом, дружелюбно оскалился. Темно-алые глаза его жутковато светились даже среди бела дня. Я с трудом перевела дыхание и прижала узел к груди.
– Я… мне надо дождаться… не могу просто так уйти, они ведь будут меня искать. Амаргин, они сейчас выйдут.
Волшебник сморщил нос:
– А вместе с ними выйдет пара соглядатаев. Хочешь, чтобы тебя вычислили и связали с той кучей древнего золота, которую вы оставили на столе судьи? Голубушка, ты и так уже наследила, дальше некуда. Пойдем, нам надо спешить. Эльго разберется с твоими приятелями.
Я взглянула на пса.
– Разберусь, – подтвердил Эльго. – Если за ними будет слежка – собью со следа. И что ты там хотела передать – передам. Нагнись-ка, чего тебе на ухо скажу…
Я нагнулась к пылающим глазам, к сахарной, жарко дышащей пасти.
– Ты молодец. – Собачий язык, словно обваренная кипятком тряпка шлепнул меня по щеке. – Амаргин все мне рассказал. Я, между прочим, проспорил ему желание.
– Какое желание?
– И-и! Я не верил, что ты заберешься в грот. По крайней мере, так скоро. Проспорил, теперь вот буду дела твои улаживать, если что.
– Хватит шептаться. – Волшебник подхватил меня под локоть и вздернул на ноги. – А ты, лохматый, не захвали мне ученика. Ничего такого сверхъестественного она не совершила. Всего лишь выполнила первое свое задание.
Узел с золотом глухо плюхнулся на мостовую. Большой черный пес лег в пыль у забрызганной высохшей грязью стены, и зажал сверток между передними лапами.
Я посмотрела на распахнутые двери суда. Люди входили и выходили, но никто не обращал на нас внимания. Ладно. Если Кукушонок захочет со мной попрощаться, он знает, где меня искать. Жалко, конечно, что он уедет. Нравится он мне, что там говорить, успела я к нему привязаться, к мечтателю эдакому… эх… Но главное – он цел и свободен. И это прекрасно.
– Куда ты меня волочишь, Амаргин?
– Ты там поживее ногами-то перебирай. Время уходит. Самый удобный момент мы прозевали, так что торопись.
Маг широко шагал, таща меня за неудобно вздернутый локоть. Палку свою я выронила, да она уже не нужна была. Амаргин держал путь куда-то в сторону Козыреи, к портовым кварталам. Мы свернули в узенькую улочку, с нее – в другую, потом в третью… Потом дорогу нам перегородила каменная стена, в стене были ворота, а за воротами – широкий безлюдный блестящий лужами двор. Из глубины двора тянуло душной грубой вонью.
– Фу, Амаргин! Что здесь?
– Красильня. Зажми нос, чтобы не отвлекаться. Иди сюда.
Вся земля во дворе была залита жидкой бурой грязью. Пространства грязи в нескольких местах пересекали цепочки камней – наверное, чтобы по двору можно было передвигаться, не пачкая ног. Одна из таких цепочек вела прямиком к большому водяному насосу, пристроенному над колодцем.
– Залезай на камни, – велел Амаргин. – Вот так… зажми нос, смотри только под ноги. На счет «три» начинай двигаться вон в ту сторону. Все время смотри на камни, поняла?
– Зачем?
– За шкафом! Делай, что говорю, времени мало. – Он взялся за ворот насоса. – Поехали. И – раз!
Я встала на камень, подобрав одной рукой подол, а другой зажав ноздри. Заскрипел поворачиваемый ворот.
– Два!
Ворот заскрипел быстрее. Солнце масляно плавилось в лилово-черном киселе, от яркого света свербило в глазах.
– Два с половиной!
Чуть ощутимо дрогнула почва от ударившей из желоба водяной струи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Судья торжественно продул нос, крякнул, повозился и сказал, вроде бы ни к кому не обращаясь:
– Ну, сначала мелочь…
Писец привстал. Сгреб со стола стопку пергаментов.
– Газар по прозвищу Полпальца, – прочитал он нараспев, высоким и одновременно глухим голосом. – Обвиняется в побитии осьмнадцати горшков и ударянии мастера-горшечника из деревни Белобрюха, по морде палкою…
– Не по морде, а по личности, ковыряло! – брезгливо поправил судья и пожевал губами. – Учишь тебя, учишь, бестолочь… Ну давайте сюда Газара этого.
Один из деревянных стражников утопал куда-то за приделы видимости. Вскорости он снова появился, волоча за ворот небольшого взъерошенного человечка, которого и свалил неопрятною грудой на пол перед судейским столом.
– Газар Полпальца? – тускло выплюнул судья в человечка.
– Никак нет, – тоненько отозвался тот. – Рагнар я, господин судья. Только не брал я эту утку, вот чем хотите – не брал!
– Мда, – не удивился судья, – а где же тогда Газар? А?
– Да кто ж их, сударь, разберет, – честно ответил стражник, – может, и помер уже…
– Ну если помер, то дело закрыть, – распорядился судья.
– А деньги-то, деньги? – заверещал кто-то в первом ряду, и я, наконец, поняла, зачем тут толпится такая прорва народу. Это и были истцы. – Господин судья, мне ж тот паскудец всю посуду поколотил, да глаз же чуть не выбил, сволочь!
– Родню ищи, – равнодушно посоветовал судья. – С них и взыскивай….
– Какую родню? – взвыл горшечник. – Откель у фулюгана родня? Как же так, он помер, а мне отвечать…
Я оглянулась на своего спутника. Пепел состроил кислую мину. Со лба у него текло, брови и волосы казались мокрыми.
– Не видишь паромщика?
Он уныло мотнул головой. Я еще раз без особой надежды окинула взглядом толпу. Черт ногу сломит. Каша и каша.
– Долго тут? – постучала пальцем в спину соседа, стоящего впереди.
– Как повезет, – ответили через плечо. – Иные по неделям дожидаются. Когда торопишься, то вон писцу монету сунь, а лучше две.
Ага, подумала я. Это мысль.
Стиснула зубы и ввинтилась между соседями. Пропустили с ворчанием. Писец сидел совсем рядом с растянутой цепью, и дотянуться до него было парой пустяков. Я нашарила в узелке золотой и, не мудрствуя лукаво, просто ткнула им парня в плечо. Писец отшатнулся, полоснул меня возмущенным взглядом и зашипел:
– Рехнулась, что ли? Убирайся отсюда, а то судья под стражу сейчас… – а сам сложил вторую ладонь лодочкой, и просунул ее себе под локоть – туда я монету и уронила.
– Имя, дура! – одними губами сказал писец, сосредоточенно и преданно глядя куда-то в бумажки.
– Ратер, – сказала я тоже вбок. – Кукушонок.
Писец не кивнул даже, но бумагами зашелестел. Судья тем временем жевал губами, вопящего горшечника утащила стража, и я решила далеко не уходить, хотя меня то и дело толкали в спину.
Писец покопался в близлежащих бумагах, Ратера не нашел и вызвал тем временем следующего:
– Варабет Косой, обвиняется в покраже плаща из корчмы «У Лисицы».
Судья засунул в ухо кривой мизинец и прикрыл глаза. Писец же, малость раздвинув кулак, разглядел наконец мою монету, изменился в лице, вскочил и принялся шарить по другим кучам.
Я ждала, изнывая, дурея от духоты, толкотни, крепчающего запаха пота, и плохо понимала, что собственно происходит с этим Варабетом, и почему из толпы выскочила серая женщина с ревущим ребенком на руках, хлопнулась на колени и, перекрикивая ребенка, принялась перечислять судье свои несчастья. Судья, впрочем, оставался бесстрастен, рассматривал извлеченный из уха мизинец и не вмешивался, а когда она выдохлась, просто махнул рукой. И Варабета и серую женщину с чадом уволокли куда-то за грань видимости.
Писец закопался в другой пачке, отчаянно оглянулся на меня, схватил первый попавшийся лист и прочитал:
– Котор Мельник, обвиняется в украже трех мешков муки с подменою оных трухой и опилками.
Мельника привели довольно быстро, но его разбирательство полностью пролетело мимо моего внимания. Я нервничала, потела, переминалась с ноги на ногу. Писец все копался.
– Лахор Лягушонок, обвиняется в покраже с лотка веера с инкусрацией… э-э… инкустарцией перламутром.
– Истец здесь? – судья закрыл глаза.
– Истец! Истец?! Нету истца… Не пришел, видать…
Привели Лягушонка. Он был маленький, щуплый и с порога заныл:
– Господин судья, да за что же, да я нечаянно, я его толкнул нечаянно, посмотреть нагнулся, а он и упади…
– И тебе за пазуху, – зевнул судья, не глядя на обвиняемого. – Двадцать плетей. Следующий….
Писец тем временем нашел Ратера в какой-то другой, небольшой кучке, еще раз изменился в лице, и дрожащим голосом зачитал:
– Ратер по прозвищу Кукушонок, обвиняется в… в разбойном нападении и грабительской покраже кошелька с семью десятками авр, срезанного оным с пояса.
Что? Семьдесят золотых? Ерунда какая… не помню, сколько тогда в кошельке было золота, но никак не семьдесят… там и полстолька не было… не стала бы я с собой такую тяжесть таскать!
Судья проснулся.
– Я ж тебе велел зачитывать мелочь. – Судья мутно исподлобья уставился на писца. Тот позеленел, но не отступил:
– Да вы его сами сюда положили, господин судья! Вон он, промежду Хортом Занозой и этим, который телегу опрокинул…
Судья засомневался, но спорить ему было лень.
Один из стражников ушел… потом вернулся, толкая перед собой кого-то чумазого и оборванного… Кукушонка?
Кукушонок проковылял вперед, и покорно упал на колени, когда его толкнули между лопаток. Всклокоченная голова его поникла.
– Ратер Кукушонок? – уточнил судья. Глаза его снова начали слипаться.
– Да, господин судья, – ответил тот неживым голосом.
– Ты срезал на рынке кошелек с золотом?
– Нет. – Кукушонок, не поднимал глаз, но в неживом голосе проклюнулось упрямство. – Я его нашел.
Старик разлепил веки и с омерзением поглядел на неожиданное препятствие – эдакая кочка на накатанной дороге.
– Кошелек? Посреди рынка? На чужом поясе ты его нашел! Истец здесь?
– Здеся я, господин судья! – из толпы выдралась толстая тетка в двуцветном, как у ноблески, платье, в аксамитовом венчике поверх шелкового покрывала. – Вот она я! Срезал, господин судья, как же, срезал! Вот тут ровнехонько постромочки и оборвал, паскудец, прям подчистую, уж я и не знаю как это он успел, следила ж, не уследишь за ними…
У, дура толстая! В мое время эту фифу ободрали бы как липку за двуцветное ее платье да за аксамитовый венчик, да на паршивую кобылу задом наперед усадили, чтоб неповадно было ноблеску из себя корчить.
– Кошель где? – нахмурился судья.
Стражник повозился под столом и вытащил на всеобщее обозрение внушительных размеров короб. Отомкнул его, пошарил внутри и предъявил зрителям мой собственный кошелек и вместе с ним какую-то торбу.
– Это что? – брезгливо поинтересовался судья.
– Кошель вот, – доложил стражник и грохнул то и другое на столешницу. – И деньги – особо.
Судья издали изучил торбу и кошелечек, но в руки брать не стал.
– Значит вот в него ты и запихала семьдесят авр? – удивился он маловыразительно. – Ну подойди сюда и еще раз запихай….
Кукушонок поднял всклокоченную голову и вроде как приободрился.
– Как же, как же! – охотно закивала истица. – Вот он и срезал, они и рассыпались, денежки-то, подбирать пришлось, поди вся шваль базарная и подобрала, уж сколько осталось не ведаю….
– Тут больше десятка не поместится, – судья тоже оживился.
– Куда! – всплеснула руками истица, и сразу стало ясно, что она из торговок. – Да здесь и три, и четыре, говорю же – было семьдесят! Семьдесят золотых авр, одна к одной, господин судья, да за что же вы так…
– Пятнадцать, – решительно отрезал старикашка. – А все остальное не имеет отношения к делу. Кошелек истице вернуть, вору отрубить руку или внести залог в размере остатнего, то есть – пятьдесят пять авр.
За спиной у меня послышались перешептывания – сумма была непомерная. Кукушонок, однако, встрепенулся, оглянулся с надеждой на шевелящийся зал. В толпе раздались возгласы – и через натянутую цепь, споткнувшись и грохнувшись на колени рядом с Ратером, вывалился его отец, Хелд-паромщик.
– Господин судья! Умоляю, дайте еще три дня, я наберу денег! Как Бог свят, наберу, не сойти мне… У меня уже почти половина! Я думал – только пятьдесят потребуется…
Судья даже не потрудился ответить, зато поднялся писец, закатил глаза к потолку и монотонно завел:
– Правило выкупа таково, что деньги должны быть внесены немедленно. Отсрочка на день предоставляется в том случае, если проигравшая сторона изъявит готовность уплатить дополнительно судебные издержки в виде трех авр за каждый день отсрочки, и таких дней может быть до семи.
– Чего? – испугался паромщик. – По три авры за день отсрочки? А отсрочка только на день? Или семь дней по три авры? Ой, господин судья, я ж дурень такой старый, не пойму премудрости этой…
Судья откинулся на спинку кресла и задумался. Потянулась пауза. Я оглянулась, разыскивая глазами Пепла, однако оказалось, что сразу за мной имеет место невероятно широкий господин, за которым вообще ничего невозможно разглядеть.
Судья окончил раздумья. Кряхтя, полез под стол, оттолкнул сунувшегося стражника и собственноручно извлек на свет здоровенную пыльную инкунабулу. Нацепил на нос увеличительные стекла, раскрыл инкунабулу где-то посередине, и принялся томительно долго, плюя на пальцы, перелистывать.
Кукушонок извертелся весь, оглядывая толпу. Пару раз ищущий его взгляд проскальзывал по мне, но я не поднимала головы. Терпение, братишка. Еще немножечко. Еще чуть-чуть…
Наконец, судья нашел искомое, помусолил пальцем по строке, и изрек:
– Данное положение надлежит толковать в том смысле, что если у ответчика денег нет, то пусть платит сейчас же. А если есть, то пусть платит через семь дней.
– Как?.. – потеряно переспросил паромщик.
– У тебя деньги есть?
Ратеров отец сжался под судейским грозным взглядом.
– Есть… шестнадцать авр, вот… пятнадцать и три архенты…
– Требуется пятьдесят пять. Так что плати сейчас.
Хелд Черемной побелел как мел. На подгибающихся ногах шагнул к столу, вытащил из-за пазухи мешочек и вывернул его над бумагами. Писец неторопливо пересчитал, неудачно попытался уронить монетку в рукав, поморщился и объявил:
– Так и есть, господин судья, пятнадцать и три архенты.
– Этого мало. – Судья снова откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. – Забирай свои гроши. Приговор выносится в виде отрубания руки и изгнания из города как нарушителя спокойствия и общественного порядка.
Паромщик повалился на колени, а Кукушонок наоборот, медленно встал и замер, угрюмо набычившись и приподняв плечи. В толпу он больше не смотрел.
– Постойте! – Это, наконец, объявился Пепел. Звучный, хорошо поставленный голос певца перекрыл гвалт и ропот толпы. – Господин судья, прошу пересмотреть приговор, залог сейчас будет уплачен. Господа, – чуть потише, пробиваясь вперед, – господа, разрешите пройти.
Пепел перешагнул цепь и уверенно двинулся к столу. В поднятой руке он держал кошелек.
– Господин судья, разрешите мне прямо тут, на ваших глазах, отдать свой старый долг уважаемому Хелду Черемному. Я никак не мог сделать это раньше, потому что прибыл в ваш прекрасный город совсем недавно. Вот, господин судья, здесь ровно пятьдесят золотых, и с тем, что принес уважаемый паромщик, как раз хватит на залог для этого юноши.
Пепел раздернул завязки и высыпал деньги прямо поверх жалкой паромщиковой кучки.
Зал ахнул.
Пауза.
У паромщика отвисла челюсть. Ратер же разулыбался как маленький, часто сглатывая и моргая, торчащие скулы его вдруг вспыхнули румянцем. Он выпрямил сутулую спину и нахально, даже с вызовом повернулся спиной к судье и судейскому столу, лицом к толпе – и снова принялся обшаривать ее глазами.
Старинные монеты нисколько судью не смутили. Он даже пересчитывать их не стал, а о разнице в десять полновесных золотых все как-то позабыли.
– Хорошо, – заявил судья, подняв, наконец, взгляд от денег. Однако голос его ни на четверть тона не изменился, остался таким же скрипучим и скучным. – Итак, приговор выносится в виде залога, уплаченного Хелдом Черемным, отцом ответчика. Ратер по прозвищу Кукушонок изгоняется из города как нарушитель спокойствия и общественного порядка. – Поднялась сухая, искалеченная атритом рука. – Уберите залог в шкатулку. Кто там следующий?
Дорогу к выходу из судилища я пролагала клюкой – народ гомонил и волновался. Вырвавшись на свежий воздух, нырнула в ближайшую тень и привалилась там к стене.
Фу-у… Мокрая, как мышь… Но, кажется, дело сделано. Теперь надо только дождаться Пепла и Ратера с отцом, отдать паромщику оставшиеся деньги… и все. Буду отдыхать. Купаться пойду, вот что. Сниму это корявое платье, эту колючую шаль, лягу в воду…
Плечо мне стиснула чья-то рука. Я открыла глаза и от неожиданности едва не завопила.
– Тссс! – Амаргин прижал палец к губам. – Ты чего, подруга, дергаешься? Небось я не стражник, не разбойник какой. Отклеивайся от стенки и пошли отсюда.
– Амаргин…
– Узел свой можешь оставить Эльго, так уж и быть, он передаст его твоему приятелю.
– Эльго?
– Он здесь.
Из-за спины Амаргина выступил огромный черный пес. Помахал хвостом, дружелюбно оскалился. Темно-алые глаза его жутковато светились даже среди бела дня. Я с трудом перевела дыхание и прижала узел к груди.
– Я… мне надо дождаться… не могу просто так уйти, они ведь будут меня искать. Амаргин, они сейчас выйдут.
Волшебник сморщил нос:
– А вместе с ними выйдет пара соглядатаев. Хочешь, чтобы тебя вычислили и связали с той кучей древнего золота, которую вы оставили на столе судьи? Голубушка, ты и так уже наследила, дальше некуда. Пойдем, нам надо спешить. Эльго разберется с твоими приятелями.
Я взглянула на пса.
– Разберусь, – подтвердил Эльго. – Если за ними будет слежка – собью со следа. И что ты там хотела передать – передам. Нагнись-ка, чего тебе на ухо скажу…
Я нагнулась к пылающим глазам, к сахарной, жарко дышащей пасти.
– Ты молодец. – Собачий язык, словно обваренная кипятком тряпка шлепнул меня по щеке. – Амаргин все мне рассказал. Я, между прочим, проспорил ему желание.
– Какое желание?
– И-и! Я не верил, что ты заберешься в грот. По крайней мере, так скоро. Проспорил, теперь вот буду дела твои улаживать, если что.
– Хватит шептаться. – Волшебник подхватил меня под локоть и вздернул на ноги. – А ты, лохматый, не захвали мне ученика. Ничего такого сверхъестественного она не совершила. Всего лишь выполнила первое свое задание.
Узел с золотом глухо плюхнулся на мостовую. Большой черный пес лег в пыль у забрызганной высохшей грязью стены, и зажал сверток между передними лапами.
Я посмотрела на распахнутые двери суда. Люди входили и выходили, но никто не обращал на нас внимания. Ладно. Если Кукушонок захочет со мной попрощаться, он знает, где меня искать. Жалко, конечно, что он уедет. Нравится он мне, что там говорить, успела я к нему привязаться, к мечтателю эдакому… эх… Но главное – он цел и свободен. И это прекрасно.
– Куда ты меня волочишь, Амаргин?
– Ты там поживее ногами-то перебирай. Время уходит. Самый удобный момент мы прозевали, так что торопись.
Маг широко шагал, таща меня за неудобно вздернутый локоть. Палку свою я выронила, да она уже не нужна была. Амаргин держал путь куда-то в сторону Козыреи, к портовым кварталам. Мы свернули в узенькую улочку, с нее – в другую, потом в третью… Потом дорогу нам перегородила каменная стена, в стене были ворота, а за воротами – широкий безлюдный блестящий лужами двор. Из глубины двора тянуло душной грубой вонью.
– Фу, Амаргин! Что здесь?
– Красильня. Зажми нос, чтобы не отвлекаться. Иди сюда.
Вся земля во дворе была залита жидкой бурой грязью. Пространства грязи в нескольких местах пересекали цепочки камней – наверное, чтобы по двору можно было передвигаться, не пачкая ног. Одна из таких цепочек вела прямиком к большому водяному насосу, пристроенному над колодцем.
– Залезай на камни, – велел Амаргин. – Вот так… зажми нос, смотри только под ноги. На счет «три» начинай двигаться вон в ту сторону. Все время смотри на камни, поняла?
– Зачем?
– За шкафом! Делай, что говорю, времени мало. – Он взялся за ворот насоса. – Поехали. И – раз!
Я встала на камень, подобрав одной рукой подол, а другой зажав ноздри. Заскрипел поворачиваемый ворот.
– Два!
Ворот заскрипел быстрее. Солнце масляно плавилось в лилово-черном киселе, от яркого света свербило в глазах.
– Два с половиной!
Чуть ощутимо дрогнула почва от ударившей из желоба водяной струи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80