– Непременно заеду.
Чень Цзин не выходит из дома ровно пять дней и пять ночей. И вот в пятницу после ужина – стоял жаркий душный вечер – она едет в кинотеатр «Метрополь», и Ким отправляется вместе с ней. Они смотрят снятый в Шанхае китайский фильм с китайскими актерами под названием «Spring River flows East», что в переводе означает «Весенняя река течет на восток». Ким с трудом понимает, что происходит на экране, но его трогает неповторимая гармония выразительных взглядов и тонких чувств. Выйдя из кино, Чень Цзин предлагает заглянуть в «Цилиндр», элегантный ночной клуб с танцплощадкой под открытым небом, где она надеется встретить Со Линь с мужем, а быть может, и еще кого-то из знакомых.
Спустя полчаса, пока Чень Цзин в окружении поклонников сидит за столиком в «Цилиндре» вместе с супругой Вонга, кто-то из их компании подводит Кима к стойке и знакомит с испанским инженером, который вот уже двенадцать лет живет в Китае и работает на одну английскую текстильную компанию, владеющую несколькими хлопчатобумажными фабриками в Гонконге и Шанхае. Эстебан Климент Комас, так зовут испанца – веселый красивый мужчина приблизительно того же возраста, что и Ким. Вскоре обнаруживается еще одно удивительное совпадение: оба в одно и то же время учились в школе инженеров-текстильщиков в Террасе. Ким хочет по такому случаю угостить Климента, тот очень любит мартини и один за другим выпивает три бокала. Себе Ким заказывает виски с содовой. Они вспоминают студенческие годы, потом Ким рассказывает о своей дружбе с Мишелем Леви и признается, что хотел бы найти в Шанхае работу.
Вскоре внимание Климента привлекает Чень Цзин, сидящая с друзьями за столиком возле стойки.
– Какая восхитительная женщина и какой редкий темперамент! – говорит он, любуясь. – А знаешь ли ты, что, когда ей было шестнадцать, ее изнасиловали японцы, а потом отправили в солдатский бордель? Два года назад, когда я с ней познакомился, она была безумно влюблена в капитана торгового судна, который сейчас работает на ее мужа.
– Наверное, это был капитан Су Цзу, – говорит Ким. – Его корабль привез меня в Шанхай.
– Странная история. Твой приятель Леви буквально вырвал ее из объятий капитана и женился на ней. Я много раз задавался вопросом, как ему это удалось.
Еще через полчаса Чень Цзин подходит к стойке и осторожно говорит Киму: она прекрасно понимает, что у него сегодня праздник – ведь он встретил земляка, а раз так, то, может, он останется в клубе, а ее супруги Вонг отвезут домой на своей машине?…
Ким замечает лукавую искорку в глазах медового цвета и в тот же миг принимает решение.
– Вы хотите ехать прямо сейчас?
– Да, я устала, – говорит Чень Цзин. – Чарли довезет меня до дома.
– Пообещайте, что ляжете спать.
– Обещаю, – говорит она покорно и добавляет, глядя на Климента: – Господин Франк считает, что бедная одинокая китаянка не умеет вести себя, как подобает здравомыслящей женщине… Он хуже самого ревнивого мужа!
Она смеется на прощанье и в сопровождении Чарли Вонга и Со Линь покидает клуб. Ким просит у бармена еще один виски и мартини, подносит зажигалку Клименту, прикуривает сам и смотрит на часы: прежде чем он начнет действовать, должно пройти по крайней мере часа два.
Эстебан Климент, который неплохо знает светскую жизнь иностранцев в Шанхае, вкратце рассказывает Киму свою историю. В 1933 году он бросил работу на принадлежавшей отцу текстильной фабрике в Сабаде-ле и уехал в Англию по приглашению одной манчестерской фирмы, заинтересовавшейся усовершенствованным челноком его конструкции, а вскоре англичане отправили его на Дальний Восток налаживать новое производство на тамошних фабриках; сперва он работал в Японии, потом в Гонконге, а в августе 1937-го, как раз когда японцы бомбили Шанхай, переехал сюда. Он жил тогда в отеле «Мир» и до сих пор помнит, что оркестр играл «Кукарачу», когда на город упали первые бомбы…
– Времена были тяжелые, – вспоминает Климент, – но нынешние не лучше: когда войска коммунистов под командованием генерала Чень И выйдут на берега Янцзы, нынешний режим будет обречен, и даже если решающее сражение произойдет не сразу, концессиям придет конец. Живущие в Шанхае иностранные толстосумы уже трясутся от страха… Оглянись вокруг, – продолжает Климент, – посмотри на этих людей, посмотри, как они веселятся до рассвета и отплясывают в лунном свете, одурев от шампанского и коктейлей, посмотри, как все эти американцы и европейцы точно безумные кружатся по танцплощадке, напившись до беспамятства, только бы забыть, что их ожидает, если Господь Бог и Чан Кайши не примут особые меры… Вот они, те самые янки и французы, которые на своих роскошных яхтах катали по Янцзы Сонга, самого влиятельного банкира Азии и брата госпожи Чан Кайши… Теперь их это не спасет. Посмотри на них, дружище Франк, полюбуйся этими элегантными парочками, ослепленными, опьяненными, переполненными гордыней людьми, которые танцуют в своем заоблачном мире, запомни этот удивительный спектакль, который, скорее всего, Шанхай больше никогда не увидит.
– Трудно в это поверить, – с улыбкой отвечает Ким.
Перед ним открывается неповторимое зрелище. В ослепительном сиянии фонарей танцующие пары словно охвачены пламенем. Играет оркестр, хорошенькая хрупкая певица-китаянка тоненьким голоском простуженной девочки поет «Goodbye Little Dream, Goodbye». Постепенно иллюзорность происходящего околдовывает Кима, и он завороженно смотрит вокруг сквозь сигаретный дым, не в силах оторвать глаз от удивительной сцены. Раскаленная звездная ночь, освещенный огнями сад; горящие петарды, источающие терпкий аромат, взвиваются в небо, будто огненные стрелы, обнявшиеся пары целуются, медленно переступая с ноги на ногу в лучах прожекторов; на газоне с бокалом в руке застыли элегантные господа в белых смокингах, похожие на гипсовые статуи в старинном парке. Но взгляд Кима безжалостен, происходящее его не трогает: обманчивый блеск, музыка и огни – это всего лишь ширма, которая скрывает бесконечную хронику разочарований, поражений и потерь. Все это он уже видел раньше, на нашей земле: до войны здесь тоже все казалось именно таким, но смертоносный шквал революции не пощадил ничего, кроме любви, дружбы и вечной правоты сердца. И вновь на какое-то краткое мгновение Киму приоткрывается будущее: он смотрит на осколки разбитого бокала или, быть может, кубики тающего льда, сверкающие в зеленой траве, словно упавшие с неба звезды, и видит, как гибнет старый мир.
– Впрочем, – добавляет Эстебан Климент, прервав раздумья Кима, – тебе нечего бояться и нечего терять.
– Да? Это почему же?
– Потому что жена Леви – родственница красного генерала Чень И, и когда он возьмет Шанхай, твой приятель наверняка воспользуется шансом, чтобы получить привилегии. Клянусь, Франк, твое будущее обеспечено по крайней мере на насколько лет вперед.
Ким делает глоток виски и задумывается.
– Ты знаешь Омара Мейнингена? – спрашивает он. – Хозяина «Желтого неба»?
– Немного.
– Что тебе о нем известно?
– У него сомнительная репутация, однако в Шанхае это никому не вредит. Кое-кто уверял меня, что в прошлом он был офицером вермахта, которому вовремя удалось бежать.
Ким спрашивает, верит ли он слухам о том, что Мишель Леви снабжает оружием коммунистов. Климент не отрицает такую возможность.
– Я же говорил тебе о его связи с генералом Чень И.
– А что тебе известно о чучеле по имени Ду Большие Уши?
– С этим чучелом надо держать ухо востро. Он один из главарей Триады. Знаешь, что это такое?
– Могу себе представить. Что-то вроде мафии.
– Он стоит во главе Кинг-Бана, одной из самых влиятельных и сильных группировок Но его песенка спета… Коммунисты выметут эту мерзость.
– Он работает на Омара?
– Вряд ли. У Ду свои делишки с видными иностранными промышленниками и финансистами – крупные шишки прибегают к его услугам в обмен на определенного рода поддержку. Он контролирует торговлю наркотиками, на что полиция смотрит сквозь пальцы, и, несомненно, использует денежки твоего друга Леви… Мой тебе совет – не суйся в это осиное гнездо. Что же касается Омара Мейнингена, то он, что называется, вольный стрелок, твердо знающий, чего хочет. Я слышал, что он собирается свернуть свои дела в Шанхае, перебраться в Малайзию и заняться торговлей каучуком.
Климент пьет мартини бокал за бокалом, он явно нервничает и то и дело смотрит на часы. В половине третьего он торопливо прощается с Кимом, говорит, что тот всегда может рассчитывать на него, после чего желает удачи и исчезает.
Ким медленно допивает виски и чуть позже уже шагает по Пекин-роуд, а затем по Кокин-роуд. Разговор с Эстебаном Климентом его раздосадовал; незнакомый, враждебный город угрюмо молчит, завтрашний день сулит неизвестно что. Даже сейчас он не знает, куда идет и что ждет его впереди. Он ускоряет шаг, и через некоторое время к нему возвращается прежняя уверенность в себе – не потому, что он выпил чуть больше обычного, и даже не потому, что принял наконец решение действовать – просто он не хочет поддаваться чувству разочарования и опустошенности, возникшему после разговора с Климентом. Он не может, не желает верить его мрачным пророчествам. Он не позволит унынию овладеть собой.
На Кантон-роуд он подходит к зажженному фонарю, проверяет, заряжен ли браунинг, – его рукоятка почти совсем не нагрелась – и закуривает. Вот и Шань-дун-роуд. Неоновые огни, словно призраки, мерцают пред ним в ночной тьме. Ким входит в клуб «Желтое небо».
4
Всего один раз удалось мне проникнуть в каморку за бутафорским платяным шкафом, где обитал капитан. В последнее время он скрывался за шкафом все реже и, скорее всего, прятался там от собственной супруги, а не от преследовавших его демонов. Убежище капитана представляло собой тесный закуток, где раньше была ванная комната, которую заставили цветочными горшками и деревянными ящиками с геранью и гвоздиками. Там стояли топчан, стул, ночной столик и странный деревянный агрегат, из которого в беспорядке торчали провода и обрывки проволоки; с виду он походил на грозное чудище, хотя это был всего-навсего старый распотрошенный радиоприемник. В наполненных землей унитазе и биде росла буйная сочная зелень, а из потемневшей треснувшей раковины склонялась до самого пола цветущая жимолость. В пышном цветочном убранстве угадывалась заботливая рука толстухи Бетибу. Если день был ясный, солнце нещадно палило в небольшое окошко, выходившее на улицу Сардинии, в котором виднелись крыши нашего квартала, за ним – башни Саграда Фамилиа, а еще дальше ослепительно сверкало море.
В тот день жена капитана попросила меня помочь старику вытащить из каморки пришедший в полную негодность топчан: в досках кишмя кишели клопы, и Бетибу решила их вывести. Когда я вошел, капитан что-то оживленно говорил, держа в руке огромный, как умывальный таз, микрофон с оборванным проводом. Увидев меня, он нисколько не удивился, однако тут же умолк и спрятал свое сокровище в столик Донья Конча руководила нами из гостиной, куда выходила наружная сторона платяного шкафа, из которого она предварительно убрала костюмы. Следуя ее инструкциям, мы с капитаном вынесли топчан на террасу и трясли до тех пор, пока оттуда не высыпались все клопы, которых Бетибу аккуратно собрала и сожгла вместе со старой газетой. Работа утомила капитана, и я втайне надеялся, что в это утро он не пойдет собирать подписи, однако не тут-то было.
На улицу мы вышли позже обычного. Стояла духота, небо было подернуто облаками, и моросил мелкий дождь, однако убедить старика вернуться мне так и не удалось. Мы побродили по улице Когост, но петицию никто не подписал, и капитан, сжалившись, решил угостить меня газировкой. В таверне над стойкой играло радио.
– Добрый день, сеньоры, – сказал капитан с порога. – Вы, конечно же, слышали интересный, злободневный и правдивый политический репортаж, который только что передавали на пятнадцатой волне в программе «За независимый Ла-Салуд»?
Четверо посетителей – трое у стойки, один возле бочек с вином – поздоровались с капитаном, но отвечать не торопились. Повторив вопрос, капитан похвалил ведущего.
– Успокойся, Блай, – проворчал кто-то из посетителей. – Мы все слышали твою передачу.
– И каково ваше мнение, сеньоры? Блестящая речь, не правда ли?
– Ерунда.
– Ничего подобного, – в шутку возразил другой посетитель, – мне понравилось. Очень остроумно.
– Эй, не заводите его, – тихо посоветовал хозяин таверны.
– Ведущий – самый настоящий красный, но языку него подвешен неплохо.
– Рад, что вам понравилось, – сказал капитан.
– Дерьмовая передача, и все тут, – настаивал первый.
– Посоветовал бы вам, уважаемый, пересмотреть ваше мнение… – Капитан повысил голос: – …Ибо речь идет о грамотном и смелом анализе ситуации в стране и за рубежом. Ни одна другая программа, а уж тем более наша трусливая пресса не отважится на такой честный, искренний и своевременный репортаж о политической и военной обстановке в разрушенной Европе…
– Ты прав, Блай. – Посетителю с унылой физиономией явно хотелось подразнить капитана. – Что они понимают?
Хозяин попытался сменить тему, настойчивость капитана его явно встревожила. Я, как ни в чем не бывало, пил газировку. В таверне было сумрачно, от бочек несло кислятиной. Неожиданно плюгавый человечек, понуро сидевший над стаканом красного вина, выпрямился, пристально глянул на капитана, ухватился короткими пальцами за край стойки и заявил:
– А мне больше всего нравится передача «Такси-Кей».
– Понять не могу, Блай, на что жалуется этот ваш ведущий, – лениво перебил его первый собеседник, подмигнув хозяину. – По-моему, в этой стране никогда еще не жилось так спокойно и благополучно, как сейчас.
Человечек задумчиво покачал головой и пробормотал:
– Благополучие… Ах да, благополучие. – Он повторил это слово таким тоном, словно речь шла о выдержанном дорогом вине, чей вкус он пытался вспомнить, прикрыв глаза. – Как же, как же… Сеньор с забинтованной головой, пожалуй, прав.
– Вам теперь самое время порассуждать, после стольких-то стаканов, – ехидно заметил толстяк.
– Я, сеньор, между прочим, разбавляю вино газировкой.
– Рассказывайте сказки.
– Не ссорьтесь, сеньоры. Такова жизнь! – воскликнул капитан и пропел: – Я пьян тобой, а ты так равнодушна…
– Он еще и болеро распевает, – буркнул толстяк.
– Это вовсе не болеро, – возмутился человечек у стойки. – Это стихи, красивые и печальные.
– Ну да. А вы пьяница.
– Сеньоры, прошу внимания! – Капитан выхватил у меня папку и обратился к человечку, который только что опрокинул в рот целый стакан вина: – Вы, как я вижу, здесь новичок Прошу вас, подпишите этот замечательный документ, который поможет восстановить попранную справедливость.
Коротышка неизвестно почему почувствовал себя польщенным: важно кивнув, он поставил подпись, затем выпрямился и торжествующе глянул на толстяка.
– Идем, – сказал капитан, толкнув меня локтем, после чего добавил: – У них внутри газ, еще минута – и они взорвутся.
Он заплатил за мою газировку и свой стаканчик белого, и мы вышли на улицу. Таверна тем временем вновь погрузилась в сонную одурь: посетители вернулись к привычным разговорам, и все стало как прежде.
Но спокойно вернуться домой нам было не суждено. Какая-то непонятная одержимость в тот день не давала капитану покоя, и мы уходили все дальше и дальше, пересекая унылые пустыри, где на серой окаменелой земле дымились мусорные кучи, миновали арену для боя быков и вдруг впереди, на одном из дальних пустырей увидели старый изрешеченный пулями железнодорожный вагон. Он стоял, слегка накренившись, под ним чернела лужа. Остатки рельсов, по которым он сюда когда-то прибыл, извивались двумя черными змеями. Они давно никуда не вели – железной дороги, которая некогда проходила по этой равнине, превратившейся в пыльный пустырь, покрытый колючками и сухим дроком, уже не существовало. Тем не менее это был самый настоящий вагон третьего класса с деревянными сиденьями, и кое-где в окнах даже уцелели стекла. Пошел дождь, и капитан предложил забраться внутрь. Сквозь разбитое днище пробивались заросли крапивы и чертополоха, а внутри, на одном из уцелевших сидений, прижавшись лбом к окошку и опершись подбородком на кулак, неподвижно сидел бродяга с голубыми глазами и темной морщинистой кожей. Было неясно, спит он или умер, в любом случае выглядел он так, словно сидел здесь вечно, глядя в окно на бесплодный, выжженный солнцем пустырь.
– Куда направляется этот поезд, дружище? – поинтересовался капитан, усевшись напротив нищего, который даже не пошевельнулся. Его молодые, четко очерченные губы ярко выделялись на грязном лице. По своему обыкновению, капитан не сдавался. Он похлопал нищего по коленке и добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23