Вот и сейчас Элизабет призвала на помощь всю свою волю и выдержку, настроившись мужественно противостоять худшему. С лестницы доносились шаги. В столовую спускался Симон. Элизабет спешно продумала свои действия.Симон выглядел усталым и каким-то взъерошенным.– Доброе утро, дорогой, – нарочито бодро сказала она. – Сейчас принесут чай. Что тебе предложить на завтрак?Он шумно зевнул.– О Боже, только тосты или что-нибудь в этом роде – я провел ужасную ночь. – Он коснулся ее щеки дежурным поцелуем и плюхнулся на стул, заняв свое место во главе стола. – Где газеты? – спросил он.Элизабет спрятала за спиной "Глоуб".– Они в гостиной. Ты разве их еще не просматривал?– Нет. У меня была кошмарная ночь. – Он явно был в плохом настроении.– Я принесу. – Она повернулась, но так, чтобы он не заметил газеты в ее руках, и быстро вышла из комнаты. В гостиной она взяла номер "Мейл он санди" и вложила туда злополучный "Глоуб".Когда Элизабет вернулась в столовую, Симон сидел, развалясь на стуле, все еще мрачный. Отложив для себя номер "Мейл", лежавший сверху, она отдала Симону остальные газеты. Он молча кивнул в знак признательности. Элизабет дождалась, пока он выпьет чаю, съест тост с мармеладом и просмотрит основные заголовки.– Дорогой… – начала она.– Какая жуткая фотография жены премьера, – весело заметил Симон, все еще погруженный в газеты.– Да, в самом деле, – ответила Элизабет. Фотографию она даже не видела. – Дорогой… – вновь попыталась она начать разговор, на этот раз уже более уверенным тоном. Что-то в ее интонациях заставило Симона оторвать взгляд от газеты.– Что? В чем дело? – И увидел ее лицо. – О Боже, Джимми опять заболел?– Нет, дорогой, с ним все в порядке. Вчера от него пришло письмо. Ты разве не прочитал его? Я положила тебе на стол.– Он вошел в первую десятку?– Еще не знает… Дорогой, боюсь, что ситуация осложнилась. – Элизабет решила говорить прямо. – Аманда обратилась в газеты. Правда, она еще не упомянула твоего имени, но Чарльз думает, что это вопрос времени.Симон в ужасе уставился на жену. Газета выпала из его рун.– Боже праведный, – медленно произнес он.– Симон, – продолжала Элизабет, – девочка явно торгуется. Ты должен что-то предпринять, и как можно быстрее. Ты только взгляни на это! – Элизабет протянула ему свежий номер "Глоуб".Симон прочитал первую и последующие страницы. В столовой воцарилась зловещая тишина. А за окном все пели птицы.– Она может погубить нас, – сказала Элизабет.Симон отложил газету и взглянул на жену.– Ты не заслуживаешь этого, Лиз, – тихо сказал он.Нежность, с которой он произнес эти слова, удивила и обезоружила ее. Элизабет поднялась, обошла вокруг стола и встала рядом с мужем, положив руки ему на плечи.Он склонил к ней голову и вздохнул.– Я сожалею о случившемся. Это несправедливо по отношению к тебе.– Мы оба оказались втянутыми в это дело и будем бороться вместе, – спокойно сказала Элизабет.– Ты думаешь, она?.. – Вопрос его повис в воздухе.– Заговорит? Да, думаю, что да.– Но почему? Она же получила деньги. Что еще ей нужно?– Внимание, отмщение, признание, любовь – кто знает?– Боже, какой кошмар, – простонал он.– Что тебя ожидает в худшем случае? – спросила Элизабет, хотя ответ уже знала сама.– В худшем случае? О, это легко предугадать. Если все выплывет наружу, меня сочтут морально разложившимся, безответственным типом, который не вправе представлять народ этой страны. Для прессы этот день станет праздником, а мне придется подать в отставку и последующие пять лет замаливать свои грехи на задворках парламента.Элизабет закрыла глаза, словно перед ней уже разворачивались мрачные картины будущего, и крепче прижала к себе мужа.– Знаешь, что я скажу, Лиз? – пробормотал он, зарывшись в мягкие шелковые складки ее пеньюара.– Нет, что? – прошептала она.– Пусть публикует и будет проклята! И я вместе с ней! 9 Раннее утро в Риме. Начало нового погожего дня. Леони и Роб еще в постели – скованные тяжелым сном. После эмоционального накала вчерашнего дня сил хватило лишь на то, чтобы слегка перекусить и тут же лечь спать. Впереди было воскресенье, и оба надеялись, что оно вернет им утраченный покой.Леони проснулась первой; после изнурительного перелета организм еще не вполне адаптировался к местному времени. Постепенно она начала осознавать, что происходит что-то странное. Воскресенье – единственный день, когда центр Рима был погружен в дремоту. Но сейчас вместо привычной воскресной тишины с улицы доносился невнятный шум. Слегка озадаченная, Леони встала с постели и, накинув халат, подошла к окну. Один взгляд – и она в ужасе отпрянула. Улица была наводнена журналистами и фотографами. Аманда не теряла времени даром.Поздно – Леони заметили. Разноязычный гомон взорвался резким крещендо, подобно реву диких животных, почуявших запах крови. Тотчас же раздались настойчивые звонки в дверь. Пронзительно зазвонил телефон.– Черт побери. – Роб стоял рядом, изумленно уставившись в окно. – Что происходит? Они что, по наши души? Я пойду открою дверь.– Нет, – резко сказала Леони, – не обращай внимания. Они скоро угомонятся. – Она подошла к телефону и, сняв трубку, собиралась тут же ее положить. Но, услышав знакомый голос, передумала. – Найджел, слава Богу, это ты. Здесь поднялся адский шум… Что? В британских газетах? Нет, конечно же, я не видела их… Скажи, что мне делать? – Последовала долгая пауза. – Ты что, шутишь? Я не могу, Найджел, честное слово, не могу. – Взглянув на Роба, она прикрыла рукой трубку и сказала: – Он хочет, чтобы я дала пресс-конференцию… чтобы сделала заявление, рассказав всему миру об Аманде. – И она разрыдалась.– Ты должна встретиться с ними, Лео. – Роб произнес это с нежностью, но твердо. Леони обратила к нему заплаканное лицо.– Нет, нет, я не могу, – прошептала она.– Дорогая, выслушай меня. – Он схватил ее за плечи. – Это единственная возможность достойно выйти из создавшегося положения.Леони, в изумлении от его слов, отстранилась.– Я думала, ты понял меня, Роб. Не верится, что это говоришь мне ты.– Я все понимаю, детка.Но Леони словно не слушала его.– Нет, ты не понимаешь, не понимаешь. Ведь это моя тайная печаль. Девятнадцать лет она жила во мне. Ты не знаешь, что это такое. Все эти годы я словно оплакивала умершего ребенка. И вот сейчас… эти стервятники, эти хищники… – яростно выпалила она. – Я не хочу, чтобы эти люди выносили мои страдания на всеобщее обсуждение, не хочу, чтобы их смаковали вперемежку с кукурузными хлопьями. Это слишком дорого мне, это глубоко личное… это мое.– Я понимаю, что это значит для тебя, Леони, – тихо сказал Роб. – Я знаю, что тебе пришлось испытать, и, мне кажется, понимаю, как ты страдала все эти годы. Но сейчас тебе нужно выйти к этим ублюдкам – только так ты сможешь доказать, что твоей вины здесь нет. И девчонку это не заденет – в конце концов, она мерзавка…– Я ненавижу ее, Роб, – прошептала Леони, содрогнувшись от своих же слов. – Но как это возможно, что я ненавижу собственную дочь?– Ты же не растила ее, дорогая, и потом: вспомни, кто ее отец. – В голосе Роба звучала горечь. Теперь, когда он знал все, он втайне завидовал Симону. И уже не в первый раз пожалел о том, что не встретился с Леони молодой. – Если все откроется, больше всех пострадает он. В конце концов, ты не сделала ничего дурного. Ты хотела лучшей участи для своей девочки, отдавая ее на удочерение. А он тебя бросил. Леони посуровела.– Я уже однажды заплатила страшную цену за свою ошибку. Почему я должна расплачиваться вновь и вновь? – Она сжала кулаки.– Сделай это, детка. Для собственного же блага, – твердо сказал Роб. – А теперь пойди умойся и приведи себя в порядок. – Пауза. – Я позову их сюда. Это займет не больше часа, и на этом все закончится, навсегда. – Вновь последовала пауза.Леони глубоко вздохнула и тихо сказала:– Ты прав, это единственный выход.– Итак, сейчас?– Да, сейчас. – Она мужественно улыбнулась. – Надо покончить с этим.– Когда ты будешь готова?– Через десять минут.– Умница. – Роб натянул джинсы, рубашку и вышел из спальни. В дверях он остановился, улыбнулся ей и, подмигнув, сказал: – Через десять минут твой выход. – И ушел.Леони прошла в ванную, умылась и наложила на опухшее лицо горячий компресс. Затем быстро оделась, выбрав простую белую рубашку мужского покроя и черные джинсы "Левис". Это был как раз тот случай, когда ей совсем не хотелось выглядеть сексуальной. Расчесав волосы, она слегка освежила себя туалетной водой, нанесла легкий румянец на щеки и мысленно приготовилась к самой тяжелой в ее жизни встрече с прессой. Воображение рисовало образы святых Варвары и Катерины и других древнеримских великомучениц. Они словно придали ей сил. "Я докажу им, – твердила себе Леони, – я докажу, что я сильнее их". На мгновение она задумалась, не эти ли слова произносили почти две тысячи лет назад те отважные римские женщины перед лицом своих мучителей. Они прошли через страшные пытки, испытав тяжкую физическую боль. И погибли. Ей же предстояла лишь боль душевная и впереди – целая жизнь.Она прошла на кухню и включила электрический чайник. С лестницы донесся шум – словно толпы устремились к ее квартире. Гомон сотен голосов становился все ближе и ближе и наконец прорвался сквозь входную дверь. Леони слышала, как взревел Роб, призывая всех успокоиться и соблюдать порядок. Чей-то воинственный голос спорил с ним, но Роб перекричал упрямца, и тот замолк. Леони улыбнулась про себя. У актеров все-таки много преимуществ, подумала она. Даже в реальной жизни.Реальная жизнь. Что это на самом деле? Неужели то, что сейчас происходит, и есть реальность? Леони это напоминало, скорее, мерзкий фильм ужасов. Она машинально достала из шкафа чашку и налила кофе. Добавила молока, размешала сахар, едва сознавая, что делает. В дверях появился Роб.– Дорогая, ты готова? – нервно спросил он. Леони посмотрела на него – взгляд ее был чистым и бесстрашным.– Да, я готова. – Она глотнула кофе.– Тогда пойдем, – сказал Роб. И они вышли вместе навстречу тяжелому испытанию.Войдя в гостиную, Леони увидела перед собой море лиц; комната была заставлена кинокамерами, прожекторами, звукоусилителями. Ее появление было встречено ослепительным залпом фотовспышек, защелкали фотоаппараты, зажужжали кинокамеры. Леони послушно проследовала за Робом к одному из двух стульев, выставленных перед аудиторией. Воцарилась тишина. Леони поняла, что от нее ждут приветственных слов.Автоматически она начала говорить.– Я прощу разрешения, джентльмены, высказать все, что сочту нужным, и надеюсь, что вы выслушаете меня, не перебивая, как это и было обещано. – Слова лились легко и свободно. Что она несет, черт возьми? Перед ней была стена безучастных лиц. Внезапно она поймала себя на том, что произносит речь Марии, королевы Шотландской, на судебном процессе. Эту роль она играла несколько лет назад на сцене одного из репертуарных театров. "О господи, – подумала она, – надо взять себя в руки".Роб продолжил за нее.– Мисс О'Брайен намерена сделать заявление, – сказал он. "Боже, неужели?" – лихорадочно подумала Леони. – Если вам потребуются какие-то разъяснения, прошу поднимать руки. Спасибо. – Роб сел рядом с Леони и склонился к ней. – Теперь давай, – прошептал он ей на ухо. – Расскажи им все, что говорила мне, и не будет ни одной пары сухих глаз.Леони поведала свою историю просто, без лишних эмоций. Она подтвердила, что приходится Аманде матерью и что когда-то отдала ее на удочерение. Сказала и то, что жертва, на которую она решилась девятнадцать лет назад, была самой тяжкой в ее жизни. Что решение это далось ей нелегко. И раскаивалась в этом всю жизнь. Отдав ребенка, она словно похоронила его. И оплакивала все эти долгие годы. Это стало ее личным горем, посвящать в него других она не хотела. Теперь же ее единственным желанием было поставить точку в этом деле и больше не ворошить прошлое.Закончив, Леони села и приготовилась выслушать вопросы. Тут же взвились, по меньшей мере, два десятка рук. Нетерпеливые репортеры, однако, не стали дожидаться разрешения задавать вопросы.– Правда ли, что отец ребенка – влиятельный политик?– Какие у вас планы в отношении дочери?– Кто отец?– Как вы намерены компенсировать дочери моральный ущерб?– Она встречалась с отцом? Вы с ним поддерживаете отношения?– Мистер Фентон, как вы себя чувствуете в роли отчима?– Что вы обо всем этом думаете, Роб? Вы собираетесь жениться на мисс О'Брайен?Вопросы сыпались один за другим. Леони даже при желании не смогла бы на них сразу ответить, но такого желания и не возникало. Роб встал и поднял руки, призывая к тишине.– Мисс О'Брайен сделала заявление, – сказал он. – Дальнейших комментариев не будет. Всего доброго, леди и джентльмены.На Леони нашло какое-то оцепенение.– Пойдем, – проговорил ей Роб. – С тебя довольно. – И Леони позволила увести себя из комнаты. Роб увлек ее на кухню. – Умница, дорогая. Теперь глотни бренди, а я избавлюсь от этих идиотов. – Он плотно прикрыл дверь, и Леони услышала, как он уговаривает всех разойтись. Он, казалось, с трудом сдерживался, чтобы не сорваться на крик. Лишь через полчаса удалось ему выпроводить назойливых гостей.Когда он наконец появился на кухне, Леони все еще стояла на том месте, где он ее оставил.– Все кончено? – прошептала она, глядя на него затуманенным взглядом.Роб выглядел измотанным до предела.– Да, все позади. Они получили все, что им положено. Отныне на все их вопросы ответ будет один: "Без комментариев".
Фойе "Театро дель Опера" быстро заполнялось, и, поначалу приглушенный, шум голосов перерос в галдеж, тон в котором задавали итальянцы, но пробивалась и американская, немецкая, шведская, японская речь. За время путешествия Берил не раз вспоминала добрым словом хозяйку "Кассандры", а сегодня была ей особенно благодарна. В столь изысканном обществе, что собралось в театре, она, в новых туалетах, чувствовала себя уверенной и раскрепощенной. Стоя посреди фойе, она взглядом уловила свое отражение в одном из огромных зеркал, что украшали стены, и с удивлением отметила, что на нее смотрит изящная, элегантная женщина, гораздо моложе, чем она себе представляла, и, надо признать, более эффектная, чем она смела надеяться. Темно-синее платье из шелковистого джерси – еще одна находка "Жана Мюира" – ниспадало к ее коленям мягкими складками, а на загорелой шее тускло поблескивала двойная нитка кремового жемчуга.Внезапно Берил охватило волнение: а вдруг Джованни не придет? Почему она не договорилась встретиться с ним в отеле? Почему ей взбрело в голову назначить свидание в фойе театра? Ответ был один: конечно же, так когда-то было заведено у них с Арнольдом. Он высаживал ее у дверей театра, она сдавала пальто в гардероб и покупала программку, пока он парковал автомобиль. Это являлось своего рода ритуалом. Впервые после смерти мужа Берил предалась нежным воспоминаниям о нем. В их совместной жизни было немало хороших минут, и все они связаны с музыкой. Если бы только он все не испортил. Она вспомнила, как постепенно угасали ее чувства к Арнольду, когда все внимание они переключили на проблемы воспитания Аманды. И вместо того чтобы вместе искать выход, они замкнулись каждый в своем горе.Берил понимала, что причиной взаимного охлаждения было не только это. Их союзу не хватало сексуальной искры. Берил начинала думать, что секс в супружеской жизни играет далеко не последнюю роль. Внезапно промелькнувшая мысль одновременно и удивила, и напугала ее: а ведь если быть до конца откровенной, надо признать, что к Джованни она испытала именно сексуальное влечение. Было ли оно взаимным? Она едва смела надеяться на это – в конце концов, он ведь был намного моложе нее. Возможно, она неверно истолковала его интерес к себе и он попросту увидел в ней мать. Берил знала, что все итальянцы глубоко привязаны к своим семьям. Да, так оно, пожалуй, и есть – Джованни искал в ней участие, которое способна дать только зрелая женщина. Придя к такому выводу, Берил почувствовала облегчение. И все же она не могла избавиться от ощущения легкого разочарования – да, ни к чему себя обманывать, она хотела, чтобы Джованни желал ее как женщину.Берил сама себя не узнавала. Неужели это она, Берил Уиллоуби, активистка Эшбурнского хорового общества, член местного союза кулинаров, примерная прихожанка, заядлая теннисистка, сгорает от желания лечь в постель с юношей, который ненамного старше ее приемной дочери? Мысль об этом ужаснула и в то же время взволновала ее, и она вдруг почувствовала на себе любопытствующие взгляды, словно на ее лице было написано, о чем она думает.Стараясь скрыть смущение, Берил подошла к зеркалу, якобы поправить прическу. Сердце замерло и дыхание перехватило, когда в зеркальном отражении она увидела Джованни, который с трудом протискивался сквозь толпу. На мгновение ее охватила паника, и она даже решила убежать;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38