Я отступаю от него, но потом воняет по-прежнему.
– Я ни от кого не бегу. Это очень забавно – быть под подозрением, да и росту тиража способствует. – Я улыбаюсь. – Рекомендую попробовать, если найдете способ избежать тюрьмы.
Возвращается Говард – он принес мне кофе, но это неважно. Я беру стаканчик, Говард ухмыляется, но тут его отталкивает какая-то бродяжка в безрукавке, с карандашом, воткнутым в пучок волос.
– Меня зовут Мона, – заявляет она. – Так вы виновны?
Странно: никто ни разу не задал мне этот вопрос прямо – ни ФБР, ни пресса, ни Дмитрий, ни папочка. Поэтому я к нему не готова.
– Тут пишут, что вы слишком много знаете, – упорствует она, протягивая страницу, вырванную из свежего «Нью Рипаблик»: одна из этих аналитических статеек, которые с кроссвордной деловитостью сплетают нити в сеть достаточно прочную, чтобы уловить большую часть несоответствий в показаниях. – Они пишут, что вы знаете больше, чем должны бы, о деталях убийства.
– Неплохая работа. Хотела бы я публиковать такие статьи в «Портфолио».
– Так вы виновны? Вы не ответили.
– Не уверена, что поняла ваш вопрос.
– Это вы убили Пи-Джея Баллока, расчленили его, а затем разослали его куски по всей стране через «Ю-пи-эс»?
– Да, – отвечаю я, потом улыбаюсь.
Она хмурится:
– Я вам не верю.
А почему она должна верить? У меня ведь статус убийцы.
2
Международный аэропорт Сан-Франциско – прямо культурный центр, как и все аэропорты на Западном побережье. В переходе от терминала до багажного контроля устраиваются разнообразные выставки. Сейчас у них выставка «Кухонная утварь через века». Ржавые средневековые котелки. Плетеные корзинки индейцев хопи. Замысловатые викторианские чайные сервизы. Лишь дети иногда останавливаются взглянуть на это, а родители немедленно оттаскивают их от витрин.
Десять утра, вторник, и у меня такое похмелье, что я с трудом передвигаюсь. Каждая пора на моем лице выделяет пот, хотя на улице не больше пятнадцати градусов. Сумка у меня настолько тяжелая, что приходится опереться на стенд с французскими ножами восемнадцатого века, чтобы не свалиться.
Люди проходят мимо, обращая на меня не больше внимания, чем если б я была бестелесна. Бледная женщина средних лет шелестит норковой шубой, проходя мимо, и почти сталкивает с дорожки пожилого мужчину в небесно-голубом синтетическом костюме, с галстуком до пупка. «Извините», – довольно искренне говорит он. Галдя и вцепившись друг в друга, проходит семейство из пяти человек, с головы до пят одетое в «Гэп». Вот что значит старость. Парализованная и незаметная. Я решаю застрелиться на свой пятидесятый день рождения.
На стенде передо мной – свежий выпуск «Экзаминера». Обычно я не читаю местные газеты, но просматриваю, если попадаются под руку. Собираю вырезки ради грядущих поколений.
На первой полосе очередная порция дерьма:
«ПОЧТАЛЬОН-ПОТРОШИТЕЛЬ» – ИМПОТЕНТ.
ФБР СОЗДАЛО ПОРТРЕТ ПРЕСТУПНИКА
Сегодня представители ФБР из Вашингтона опубликовали созданный с помощью компьютера психологический портрет преступника, описывающий тип личности наиболее вероятного убийцы бывшего редактора «Портфолио» Пи-Джей Баллока Третьего. Подозреваемых, соответствующих этому портрету, пока не задержано.
«Мы считаем это решительным прорывом, – прокомментировала специальный агент Мириам Вульф из отдела судебной экспертизы. – Мы использовали эту технологию в деле Бостонского Душителя и многих других. С помощью наших новых систем мы предполагаем создать исчерпывающий список подозреваемых, мы настроены достаточно оптимистично, по нашим прогнозам, преступник будет арестован в ближайшее время».
ФБР считает, что дело искусственно раздуто прессой, и предпочитает задействовать психологический портрет, несмотря на все разговоры о Глории Грин, из-за которой так много шуму. Один из источников объяснил, что СМИ подают Грин как единственно возможную подозреваемую, но расследование, проводимое ФБР, не ограничивается одним подозреваемым. Несмотря на безумие вокруг медиагеничной Грин, следователи рассматривают другие возможности. Грин, занявшая место Баллока в «Портфолио» вскоре после его смерти, не дает комментариев по этому поводу.
«Мы видим в этом, – заявила агент Вульф на пресс-конференции вскоре после публикации шести страниц психологического портрета, – жестокое преступление, акт мести. Надругательство над телом жертвы – дело рук крайне неуравновешенной личности. Мы предполагаем, что преступник – мужчина в возрасте от пятидесяти до шестидесяти лет, и, учитывая яростный характер его нападения, не исключено, что он импотент».
В статье также говорилось, что убийца состоял или состоит в неудачном браке и имеет одного или более детей; возможно, он лично или профессионально был близок к жертве и отомстил, когда жертва попыталась прекратить отношения.
«Это преступление, совершенное в состоянии аффекта, – полагает специальный агент Вульф. – Мы имеем дело с психически нестабильной личностью, которая может повторить свое преступление».
Агенты, привлеченные к следствию, проводимому в Сан-Франциско, продолжают поиски в медицинских кругах, особенно среди патологоанатомов и хирургов, связанных с «Портфолио». Они рассчитывают, что психологический портрет поможет им в ходе следствия.
«С подробным описанием, полученным на основании анализа природы преступления, вместе с методами его совершения, законодательные власти часто могут сузить или расширить круг подозреваемых, – пояснил профессор криминологии Фрэнк Аметти репортерам «Экзаминера». – А при должном освещении этой методики в прессе преступник может не выдержать и сознаться».
Я добираюсь до офиса, Спивви говорит, что я кошмарно выгляжу, потом добавляет, что мне оставляли столько сообщений по телефону, что она перестала их принимать. Я благодарю ее со всем сарказмом, на который способна, прошу фильтровать поступающие мне звонки и вваливаюсь в свой кабинет с сумкой, сползающей с плеча, и кипой замызганных листочков «Пока вас не было…».
Вспотев, я чешусь в самых неподходящих местах, судорожно пытаюсь дышать, я не в состоянии ничего найти. В лос-анджелесском аэропорту я купила дешевые солнцезащитные очки, потому что забыла дома свои любимые от «Армани», и сейчас так и сижу в очках.
В основном звонили из газет, пытаясь добиться от журнала каких-нибудь заявлений, не менее настойчиво было и телевидение, но ничего интересного. И среди этих бумажек завалялось сообщение от агента Броди.
Я достаю четыре таблетки аспирина, быстро их заглатываю и, уткнувшись лбом в руку, набираю его номер.
– Глория Грин, рад вас слышать. Вы должны ставить нас в известность, когда уезжаете из города. Полагаю, вы уже знаете новости.
– Вы не верите в психологический портрет, так ведь?
– А вы?
– Из-за него я потеряю место в центре расследования, средоточия вашей жизни.
– Я надеюсь, вы не собираетесь уезжать за границу.
– Мне нужно заниматься журналом.
– У нас по-прежнему остались к вам вопросы.
– Если вы хотите спросить, не являюсь ли я пятидесятилетним врачом мужского пола, то ответ будет – нет.
– Зато под это описание подходит ваш отец. Нам может понадобиться более детальная информация о нем.
– Он не импотент.
– Он очень заинтересован в вашем успехе. – Пауза. – Что вы знаете о векурониум-бромиде?
– А что я должна о нем знать?
– Вы должны знать, что в клинике вашего отца только что закончена инвентаризация. Вы также должны знать, что векурониум-бромид не представляет ценности для наркоторговцев. Так что причин для его кражи найдется немного.
– Сперва вы пытаетесь построить дело на косвенных обвинениях против меня, а теперь против моего отца? У него нет времени на эту ерунду. – Я вся взмокла. – Он очень занятой человек. Я могу ответить на ваши вопросы, я знаю о нем все.
– Тогда вы знаете все и о Мэдисон Оливетти, у вас ведь с отцом очень… открытые отношения.
– Мы близки. А теперь мне нужно идти.
– Ваш отец в операционной. Вы не сможете встретиться с ним еще час.
– Мне нужно идти.
Я швыряю трубку. Набираю номер папочки.
– Доктор Грин в операционной.
3
Дмитрий будит меня, желая доброго утра.
– Который час? – спрашиваю я, хотя и так могу догадаться.
– Одиннадцать сорок пять. Надеюсь, тебе снилось что-нибудь приятное.
– Гм. – У меня на лице отпечатались дешевые темные очки – в них я и спала все полтора часа.
– Так где ты была все утро, Глория?
– Вылет задержался.
– И что это был за рейс?
– Из Л. А. Я читала там лекцию в Журналистском обществе. Я же тебе говорила.
– Нет, я этого не помню, Глория. Почему ты отправляешься читать лекции в Л. А, когда ты нужна мне здесь? Когда я согласился на эти лекции в колледжах, я не имел в виду, что ты будешь принимать приглашения во время уголовного расследования. Ты все бросила на Брюса, а Брюс понятия не имеет, как управлять журналом. Он не может одновременно завязывать шнурки и ходить.
– Я…
– И почему на тебе эти очки? Ты съездила в Л. А. и теперь воображаешь, что ты – кинозвезда. Здесь тебе не пляж и не ночной клуб. Это журнал. Похоже, я единственный, кто это понимает. Тебе нужно побольше думать о деле.
Я снимаю очки. За ними мои глаза – влажные и налитые кровью. Дмитрий предпочитает этого не замечать.
– Как я могу на тебя полагаться, Глория? Тебя все время где-то носит.
– Я слышу ревность в твоем голосе?
– Ты лезешь вперед, вот в чем твоя проблема. И, черт возьми, никогда не слушаешь меня. Все газеты пишут о моем журнале, и телевидение интересуется, а тебя нет на месте, чтобы все это отслеживать. Все хотят, чтобы ты беседовала с репортерами. К тому же больше никто не может ничего сказать, и я говорю – отлично, это твое дело. Они звонят, а Спивви даже не знает, где ты, потому что ты никого не ставишь в известность. С этого момента, Глория, куда бы ты ни направилась, сперва спрашивай моего разрешения.
Я округляю глаза и достаю из сумочки пилку для ногтей.
– А если я не стану, что ты будешь делать? Уволишь меня?
– Не искушай меня. Ты слишком наплевательски ко всему относишься, Глория. Продажи упали на двадцать процентов с того момента, как ты стала редактором. Несмотря на паблисити, у нас возвраты из газетных киосков, люди отказываются от подписки. Заказанные тобой статьи неинтересны читателям. Никого не волнует, что Мартин Хайдеггер – последний гуру менеджеров-консультантов. Наша аудитория хочет больших звезд. Они хотят Лидию Бек. Наш журнал – не интеллектуальное упражнение. Не следует доказывать читателям, что ты умнее их, или делиться с ними впечатлениями о том, что ты прочитал. Им на это наплевать, Глория.
– Зачем нам нужны эти паршивые неудачники? Те, кому нужно, всегда будут читать «Портфолио». Они будут читать его из-за меня. Они не смогут от меня избавится, Дмитрий.
Но он не смотрит на меня. Он играет моим ежедневником, перелистывая карточки так быстро, что я чувствую ветерок на своей блузке. Дмитрий не обращает на меня внимания, это невыносимо.
– Я незаменима, и ты это знаешь.
– Всегда найдутся другие, – возражает он, отступая.
– Брюс? Кэтрин? Джейк? Или, может, Уилл О'Шонесси пожелает вернуться из отставки. Может, ему позвоним? – Я поднимаю трубку телефона. – Или, может, мы… воскресим Пи-Джея? Плохо вот только, что бедро он где-то потерял.
– Перестань.
– Я знаменитость, Дмитрий. Долбаный народный герой. – Я напяливаю солнцезащитные очки. – Кинозвезда. Не знаю, что бы ты без меня делал.
– А когда твое кино закончится? Что тогда с тобой будет?
Звонит Спивви. Она говорит, что на проводе мой доктор.
– Это ты, принцесса? – Разумеется, это папочка. – Не могу понять, почему ты так разволновалась из-за этого джентльмена, Броди. Он опять приходил в больницу. Мы все обсудили. Он слабо разбирается в медицине.
– Ты мне не рассказывал. И ни о чем не спрашивал.
– Мы с ним пришли к выводу, что ты для него – малоподходящий подозреваемый. Я ему тут все показал, и он решил, что я в этом качестве его больше устраиваю. Я пытаюсь помочь тебе. Давно так не веселился – с тех самых пор, когда меня пытались вышвырнуть из медицинской школы. Тебе нужно почаще сюда наведываться. Почему ты больше не заходишь ко мне в больницу? Ты навестишь меня в тюрьме?
– Черт. – Иногда папочка любит разыгрывать благородство. Он абсолютно уверен, что никогда не попадет в тюрьму.
– У меня важная встреча, но спасибо за участие, удачного тебе дня.
– Я люблю тебя, принц…
– Это был подписчик, – сообщаю я Дмитрию. – Он сказал, что любит мой журнал. Он сказал, что любит меня.
4
Все так усложнилось. Я привыкла регулярно навещать папочку в больнице.
Думая о нем, я всегда представляю, что он – у себя в клинике, даже если это на самом деле не так. Голубая стерильная вселенная, замкнутая, как желатиновая капсула, – его королевство, он движется по ней с достоинством сенатора и деловитостью английской нянюшки, кругом латекс и свежий хлопок. Кабинет обставлен в соответствии с его вкусом: дубовые полы, а на них пестрые потертые коврики, сумрачные тусклые гравюры – портреты стариков и виды старинных зданий. Это скорее кабинет ученого, и папочка, с его сильными руками и холодными проницательными глазами, выглядит в нем слегка нелепо.
Со временем все в больнице познакомились со мной – и медсестры, и прочий персонал. Но они, видимо, считают, что общаться со мной – значит, нарушать профессиональную этику, поэтому игнорируют меня, что, впрочем, меня устраивает. Как и папочка, я не представляю, будто они могут сказать что-то интересное.
Когда я прихожу, папочка обычно занят какими-то процедурами, швами, шлифовкой кожи, поэтому я развлекаюсь, перебирая препараты в шкафу, дверь которого обычно закрыта от сестер и уборщиц, но папочка давным-давно дал мне код – на случай, если мне что-то понадобится, а он будет занят.
Норкурон, последняя навязчивая идея ФБР, упакован, как может рассказать вам любой хирург, в коробочки по десять ампул, а в каждой ампуле – десять мг векурониум-бромида. Шприцы уложены по пятьдесят в коробку, пластиковые, одноразовые, как случайный секс на вечеринке. Скальпели без лезвий хранятся в стерилизованном контейнере, лезвия от них – в отдельной коробке. Латексные перчатки вытаскиваются из специальной коробки, как «клинекс», они безразмерные.
Обычно пока я копаюсь в шкафу, папочка уже поджидает меня в ординаторской, отмываясь после работы. Если он знает, что я здесь, то старается побыстрее разобраться с тем, что осталось от подтянутого им лица. Такова его система приоритетов.
– Где ты была? – спрашивает он, подозревая, что я опять что-то стянула из шкафчика с медикаментами, пусть даже и не такое опасное, как норкурон. – Ты все время что-то берешь.
Потом он спрашивает, хочу ли я с ним пообедать, выбор места за мной, он угощает. Я улыбаюсь и, конечно же, соглашаюсь. Он торопливо переодевается в уличную одежду.
5
Пол Грей и его жена сидят напротив меня в винном баре «Латинский квартал», не имеющем никакого отношения к Латинскому кварталу. Бар находится в Хейс-Вэлли – новомодном местечке Сан-Франциско, хотя оно все еще напоминает трущобы, каковым и было, пока вдруг не вошло в моду.
За выпивку плачу я, ведь мы с Полом однокашники, к тому же Пол занимается пиаром. В издательском бизнесе работа неотделима от удовольствий. Иногда мне кажется, что моя жизнь – одно сплошное уклонение от уплаты налогов. А иногда напоминает принудительные работы.
Пол только что женился, поэтому за разговором все время вертит на пальце обручальное кольцо. Она из Род-Айленда, ее зовут Клэр, она недоверчиво смотрит на мужа, попивая белое «бордо».
На Клэр – светлое хлопковое платье, сквозь которое просвечивает тело. Не успеваю я расспросить Пола о способах воздействия на публику, как она принимается рассказывать про их путешествие в Напу.
– Они называют ее страной вина, потому что там выращивают виноград для «шардоннэ», «каберне-совиньон».
– Глория в курсе, Клэр, она здесь живет.
– Но, может, ей не доводилось ездить на эти экскурсии. – Она поворачивается ко мне. – Вы знаете, что пробки можно использовать повторно?
– Да.
– Значит, вы хорошо знаете Напу.
– Честно говоря, я не выношу эту гребаную Напу. Я не выношу весь штат Калифорния. Вы представляете, как это ужасно – быть единственной в своем квартале, кто выписывает каталог «Сотби»?
Пол так гремит своим пейджером, точно пытается найти игрушку-сюрприз в коробке «Крекер Джек».
– Мне нужно на это ответить, милая. – Он встает, мы обе смотрим на него, он мне подмигивает.
– Не понимаю, почему Полу нужно так часто висеть на телефоне. Он раздражается, если я слышу его разговоры.
– Он и раньше был таким же, когда мы с ним были вместе. Когда вы поженились?
– В этот вторник будет семь месяцев, – автоматически отвечает она и тут же недоверчиво глядит на меня:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Я ни от кого не бегу. Это очень забавно – быть под подозрением, да и росту тиража способствует. – Я улыбаюсь. – Рекомендую попробовать, если найдете способ избежать тюрьмы.
Возвращается Говард – он принес мне кофе, но это неважно. Я беру стаканчик, Говард ухмыляется, но тут его отталкивает какая-то бродяжка в безрукавке, с карандашом, воткнутым в пучок волос.
– Меня зовут Мона, – заявляет она. – Так вы виновны?
Странно: никто ни разу не задал мне этот вопрос прямо – ни ФБР, ни пресса, ни Дмитрий, ни папочка. Поэтому я к нему не готова.
– Тут пишут, что вы слишком много знаете, – упорствует она, протягивая страницу, вырванную из свежего «Нью Рипаблик»: одна из этих аналитических статеек, которые с кроссвордной деловитостью сплетают нити в сеть достаточно прочную, чтобы уловить большую часть несоответствий в показаниях. – Они пишут, что вы знаете больше, чем должны бы, о деталях убийства.
– Неплохая работа. Хотела бы я публиковать такие статьи в «Портфолио».
– Так вы виновны? Вы не ответили.
– Не уверена, что поняла ваш вопрос.
– Это вы убили Пи-Джея Баллока, расчленили его, а затем разослали его куски по всей стране через «Ю-пи-эс»?
– Да, – отвечаю я, потом улыбаюсь.
Она хмурится:
– Я вам не верю.
А почему она должна верить? У меня ведь статус убийцы.
2
Международный аэропорт Сан-Франциско – прямо культурный центр, как и все аэропорты на Западном побережье. В переходе от терминала до багажного контроля устраиваются разнообразные выставки. Сейчас у них выставка «Кухонная утварь через века». Ржавые средневековые котелки. Плетеные корзинки индейцев хопи. Замысловатые викторианские чайные сервизы. Лишь дети иногда останавливаются взглянуть на это, а родители немедленно оттаскивают их от витрин.
Десять утра, вторник, и у меня такое похмелье, что я с трудом передвигаюсь. Каждая пора на моем лице выделяет пот, хотя на улице не больше пятнадцати градусов. Сумка у меня настолько тяжелая, что приходится опереться на стенд с французскими ножами восемнадцатого века, чтобы не свалиться.
Люди проходят мимо, обращая на меня не больше внимания, чем если б я была бестелесна. Бледная женщина средних лет шелестит норковой шубой, проходя мимо, и почти сталкивает с дорожки пожилого мужчину в небесно-голубом синтетическом костюме, с галстуком до пупка. «Извините», – довольно искренне говорит он. Галдя и вцепившись друг в друга, проходит семейство из пяти человек, с головы до пят одетое в «Гэп». Вот что значит старость. Парализованная и незаметная. Я решаю застрелиться на свой пятидесятый день рождения.
На стенде передо мной – свежий выпуск «Экзаминера». Обычно я не читаю местные газеты, но просматриваю, если попадаются под руку. Собираю вырезки ради грядущих поколений.
На первой полосе очередная порция дерьма:
«ПОЧТАЛЬОН-ПОТРОШИТЕЛЬ» – ИМПОТЕНТ.
ФБР СОЗДАЛО ПОРТРЕТ ПРЕСТУПНИКА
Сегодня представители ФБР из Вашингтона опубликовали созданный с помощью компьютера психологический портрет преступника, описывающий тип личности наиболее вероятного убийцы бывшего редактора «Портфолио» Пи-Джей Баллока Третьего. Подозреваемых, соответствующих этому портрету, пока не задержано.
«Мы считаем это решительным прорывом, – прокомментировала специальный агент Мириам Вульф из отдела судебной экспертизы. – Мы использовали эту технологию в деле Бостонского Душителя и многих других. С помощью наших новых систем мы предполагаем создать исчерпывающий список подозреваемых, мы настроены достаточно оптимистично, по нашим прогнозам, преступник будет арестован в ближайшее время».
ФБР считает, что дело искусственно раздуто прессой, и предпочитает задействовать психологический портрет, несмотря на все разговоры о Глории Грин, из-за которой так много шуму. Один из источников объяснил, что СМИ подают Грин как единственно возможную подозреваемую, но расследование, проводимое ФБР, не ограничивается одним подозреваемым. Несмотря на безумие вокруг медиагеничной Грин, следователи рассматривают другие возможности. Грин, занявшая место Баллока в «Портфолио» вскоре после его смерти, не дает комментариев по этому поводу.
«Мы видим в этом, – заявила агент Вульф на пресс-конференции вскоре после публикации шести страниц психологического портрета, – жестокое преступление, акт мести. Надругательство над телом жертвы – дело рук крайне неуравновешенной личности. Мы предполагаем, что преступник – мужчина в возрасте от пятидесяти до шестидесяти лет, и, учитывая яростный характер его нападения, не исключено, что он импотент».
В статье также говорилось, что убийца состоял или состоит в неудачном браке и имеет одного или более детей; возможно, он лично или профессионально был близок к жертве и отомстил, когда жертва попыталась прекратить отношения.
«Это преступление, совершенное в состоянии аффекта, – полагает специальный агент Вульф. – Мы имеем дело с психически нестабильной личностью, которая может повторить свое преступление».
Агенты, привлеченные к следствию, проводимому в Сан-Франциско, продолжают поиски в медицинских кругах, особенно среди патологоанатомов и хирургов, связанных с «Портфолио». Они рассчитывают, что психологический портрет поможет им в ходе следствия.
«С подробным описанием, полученным на основании анализа природы преступления, вместе с методами его совершения, законодательные власти часто могут сузить или расширить круг подозреваемых, – пояснил профессор криминологии Фрэнк Аметти репортерам «Экзаминера». – А при должном освещении этой методики в прессе преступник может не выдержать и сознаться».
Я добираюсь до офиса, Спивви говорит, что я кошмарно выгляжу, потом добавляет, что мне оставляли столько сообщений по телефону, что она перестала их принимать. Я благодарю ее со всем сарказмом, на который способна, прошу фильтровать поступающие мне звонки и вваливаюсь в свой кабинет с сумкой, сползающей с плеча, и кипой замызганных листочков «Пока вас не было…».
Вспотев, я чешусь в самых неподходящих местах, судорожно пытаюсь дышать, я не в состоянии ничего найти. В лос-анджелесском аэропорту я купила дешевые солнцезащитные очки, потому что забыла дома свои любимые от «Армани», и сейчас так и сижу в очках.
В основном звонили из газет, пытаясь добиться от журнала каких-нибудь заявлений, не менее настойчиво было и телевидение, но ничего интересного. И среди этих бумажек завалялось сообщение от агента Броди.
Я достаю четыре таблетки аспирина, быстро их заглатываю и, уткнувшись лбом в руку, набираю его номер.
– Глория Грин, рад вас слышать. Вы должны ставить нас в известность, когда уезжаете из города. Полагаю, вы уже знаете новости.
– Вы не верите в психологический портрет, так ведь?
– А вы?
– Из-за него я потеряю место в центре расследования, средоточия вашей жизни.
– Я надеюсь, вы не собираетесь уезжать за границу.
– Мне нужно заниматься журналом.
– У нас по-прежнему остались к вам вопросы.
– Если вы хотите спросить, не являюсь ли я пятидесятилетним врачом мужского пола, то ответ будет – нет.
– Зато под это описание подходит ваш отец. Нам может понадобиться более детальная информация о нем.
– Он не импотент.
– Он очень заинтересован в вашем успехе. – Пауза. – Что вы знаете о векурониум-бромиде?
– А что я должна о нем знать?
– Вы должны знать, что в клинике вашего отца только что закончена инвентаризация. Вы также должны знать, что векурониум-бромид не представляет ценности для наркоторговцев. Так что причин для его кражи найдется немного.
– Сперва вы пытаетесь построить дело на косвенных обвинениях против меня, а теперь против моего отца? У него нет времени на эту ерунду. – Я вся взмокла. – Он очень занятой человек. Я могу ответить на ваши вопросы, я знаю о нем все.
– Тогда вы знаете все и о Мэдисон Оливетти, у вас ведь с отцом очень… открытые отношения.
– Мы близки. А теперь мне нужно идти.
– Ваш отец в операционной. Вы не сможете встретиться с ним еще час.
– Мне нужно идти.
Я швыряю трубку. Набираю номер папочки.
– Доктор Грин в операционной.
3
Дмитрий будит меня, желая доброго утра.
– Который час? – спрашиваю я, хотя и так могу догадаться.
– Одиннадцать сорок пять. Надеюсь, тебе снилось что-нибудь приятное.
– Гм. – У меня на лице отпечатались дешевые темные очки – в них я и спала все полтора часа.
– Так где ты была все утро, Глория?
– Вылет задержался.
– И что это был за рейс?
– Из Л. А. Я читала там лекцию в Журналистском обществе. Я же тебе говорила.
– Нет, я этого не помню, Глория. Почему ты отправляешься читать лекции в Л. А, когда ты нужна мне здесь? Когда я согласился на эти лекции в колледжах, я не имел в виду, что ты будешь принимать приглашения во время уголовного расследования. Ты все бросила на Брюса, а Брюс понятия не имеет, как управлять журналом. Он не может одновременно завязывать шнурки и ходить.
– Я…
– И почему на тебе эти очки? Ты съездила в Л. А. и теперь воображаешь, что ты – кинозвезда. Здесь тебе не пляж и не ночной клуб. Это журнал. Похоже, я единственный, кто это понимает. Тебе нужно побольше думать о деле.
Я снимаю очки. За ними мои глаза – влажные и налитые кровью. Дмитрий предпочитает этого не замечать.
– Как я могу на тебя полагаться, Глория? Тебя все время где-то носит.
– Я слышу ревность в твоем голосе?
– Ты лезешь вперед, вот в чем твоя проблема. И, черт возьми, никогда не слушаешь меня. Все газеты пишут о моем журнале, и телевидение интересуется, а тебя нет на месте, чтобы все это отслеживать. Все хотят, чтобы ты беседовала с репортерами. К тому же больше никто не может ничего сказать, и я говорю – отлично, это твое дело. Они звонят, а Спивви даже не знает, где ты, потому что ты никого не ставишь в известность. С этого момента, Глория, куда бы ты ни направилась, сперва спрашивай моего разрешения.
Я округляю глаза и достаю из сумочки пилку для ногтей.
– А если я не стану, что ты будешь делать? Уволишь меня?
– Не искушай меня. Ты слишком наплевательски ко всему относишься, Глория. Продажи упали на двадцать процентов с того момента, как ты стала редактором. Несмотря на паблисити, у нас возвраты из газетных киосков, люди отказываются от подписки. Заказанные тобой статьи неинтересны читателям. Никого не волнует, что Мартин Хайдеггер – последний гуру менеджеров-консультантов. Наша аудитория хочет больших звезд. Они хотят Лидию Бек. Наш журнал – не интеллектуальное упражнение. Не следует доказывать читателям, что ты умнее их, или делиться с ними впечатлениями о том, что ты прочитал. Им на это наплевать, Глория.
– Зачем нам нужны эти паршивые неудачники? Те, кому нужно, всегда будут читать «Портфолио». Они будут читать его из-за меня. Они не смогут от меня избавится, Дмитрий.
Но он не смотрит на меня. Он играет моим ежедневником, перелистывая карточки так быстро, что я чувствую ветерок на своей блузке. Дмитрий не обращает на меня внимания, это невыносимо.
– Я незаменима, и ты это знаешь.
– Всегда найдутся другие, – возражает он, отступая.
– Брюс? Кэтрин? Джейк? Или, может, Уилл О'Шонесси пожелает вернуться из отставки. Может, ему позвоним? – Я поднимаю трубку телефона. – Или, может, мы… воскресим Пи-Джея? Плохо вот только, что бедро он где-то потерял.
– Перестань.
– Я знаменитость, Дмитрий. Долбаный народный герой. – Я напяливаю солнцезащитные очки. – Кинозвезда. Не знаю, что бы ты без меня делал.
– А когда твое кино закончится? Что тогда с тобой будет?
Звонит Спивви. Она говорит, что на проводе мой доктор.
– Это ты, принцесса? – Разумеется, это папочка. – Не могу понять, почему ты так разволновалась из-за этого джентльмена, Броди. Он опять приходил в больницу. Мы все обсудили. Он слабо разбирается в медицине.
– Ты мне не рассказывал. И ни о чем не спрашивал.
– Мы с ним пришли к выводу, что ты для него – малоподходящий подозреваемый. Я ему тут все показал, и он решил, что я в этом качестве его больше устраиваю. Я пытаюсь помочь тебе. Давно так не веселился – с тех самых пор, когда меня пытались вышвырнуть из медицинской школы. Тебе нужно почаще сюда наведываться. Почему ты больше не заходишь ко мне в больницу? Ты навестишь меня в тюрьме?
– Черт. – Иногда папочка любит разыгрывать благородство. Он абсолютно уверен, что никогда не попадет в тюрьму.
– У меня важная встреча, но спасибо за участие, удачного тебе дня.
– Я люблю тебя, принц…
– Это был подписчик, – сообщаю я Дмитрию. – Он сказал, что любит мой журнал. Он сказал, что любит меня.
4
Все так усложнилось. Я привыкла регулярно навещать папочку в больнице.
Думая о нем, я всегда представляю, что он – у себя в клинике, даже если это на самом деле не так. Голубая стерильная вселенная, замкнутая, как желатиновая капсула, – его королевство, он движется по ней с достоинством сенатора и деловитостью английской нянюшки, кругом латекс и свежий хлопок. Кабинет обставлен в соответствии с его вкусом: дубовые полы, а на них пестрые потертые коврики, сумрачные тусклые гравюры – портреты стариков и виды старинных зданий. Это скорее кабинет ученого, и папочка, с его сильными руками и холодными проницательными глазами, выглядит в нем слегка нелепо.
Со временем все в больнице познакомились со мной – и медсестры, и прочий персонал. Но они, видимо, считают, что общаться со мной – значит, нарушать профессиональную этику, поэтому игнорируют меня, что, впрочем, меня устраивает. Как и папочка, я не представляю, будто они могут сказать что-то интересное.
Когда я прихожу, папочка обычно занят какими-то процедурами, швами, шлифовкой кожи, поэтому я развлекаюсь, перебирая препараты в шкафу, дверь которого обычно закрыта от сестер и уборщиц, но папочка давным-давно дал мне код – на случай, если мне что-то понадобится, а он будет занят.
Норкурон, последняя навязчивая идея ФБР, упакован, как может рассказать вам любой хирург, в коробочки по десять ампул, а в каждой ампуле – десять мг векурониум-бромида. Шприцы уложены по пятьдесят в коробку, пластиковые, одноразовые, как случайный секс на вечеринке. Скальпели без лезвий хранятся в стерилизованном контейнере, лезвия от них – в отдельной коробке. Латексные перчатки вытаскиваются из специальной коробки, как «клинекс», они безразмерные.
Обычно пока я копаюсь в шкафу, папочка уже поджидает меня в ординаторской, отмываясь после работы. Если он знает, что я здесь, то старается побыстрее разобраться с тем, что осталось от подтянутого им лица. Такова его система приоритетов.
– Где ты была? – спрашивает он, подозревая, что я опять что-то стянула из шкафчика с медикаментами, пусть даже и не такое опасное, как норкурон. – Ты все время что-то берешь.
Потом он спрашивает, хочу ли я с ним пообедать, выбор места за мной, он угощает. Я улыбаюсь и, конечно же, соглашаюсь. Он торопливо переодевается в уличную одежду.
5
Пол Грей и его жена сидят напротив меня в винном баре «Латинский квартал», не имеющем никакого отношения к Латинскому кварталу. Бар находится в Хейс-Вэлли – новомодном местечке Сан-Франциско, хотя оно все еще напоминает трущобы, каковым и было, пока вдруг не вошло в моду.
За выпивку плачу я, ведь мы с Полом однокашники, к тому же Пол занимается пиаром. В издательском бизнесе работа неотделима от удовольствий. Иногда мне кажется, что моя жизнь – одно сплошное уклонение от уплаты налогов. А иногда напоминает принудительные работы.
Пол только что женился, поэтому за разговором все время вертит на пальце обручальное кольцо. Она из Род-Айленда, ее зовут Клэр, она недоверчиво смотрит на мужа, попивая белое «бордо».
На Клэр – светлое хлопковое платье, сквозь которое просвечивает тело. Не успеваю я расспросить Пола о способах воздействия на публику, как она принимается рассказывать про их путешествие в Напу.
– Они называют ее страной вина, потому что там выращивают виноград для «шардоннэ», «каберне-совиньон».
– Глория в курсе, Клэр, она здесь живет.
– Но, может, ей не доводилось ездить на эти экскурсии. – Она поворачивается ко мне. – Вы знаете, что пробки можно использовать повторно?
– Да.
– Значит, вы хорошо знаете Напу.
– Честно говоря, я не выношу эту гребаную Напу. Я не выношу весь штат Калифорния. Вы представляете, как это ужасно – быть единственной в своем квартале, кто выписывает каталог «Сотби»?
Пол так гремит своим пейджером, точно пытается найти игрушку-сюрприз в коробке «Крекер Джек».
– Мне нужно на это ответить, милая. – Он встает, мы обе смотрим на него, он мне подмигивает.
– Не понимаю, почему Полу нужно так часто висеть на телефоне. Он раздражается, если я слышу его разговоры.
– Он и раньше был таким же, когда мы с ним были вместе. Когда вы поженились?
– В этот вторник будет семь месяцев, – автоматически отвечает она и тут же недоверчиво глядит на меня:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22