OCR Busya
«Джонатон Китс «Патология лжи»»: ЭКСМО; Москва; 2004
Аннотация
Эпоха газетной журналистики заканчивается, телевидение, радио и даже Интернет с успехом заменяют газеты. Мы входим в эру, когда журналы станут единственным серьезным печатным изданием. Это литература грядущего тысячелетия.
Изящный и простой способ сделать карьеру в современном мире глянца – убить босса, расчленить его труп и разослать по всей стране подписчикам своего журнала. Акулы пера, готовые на все. Под обложкой – ложь, подлость, инцест, смерть. Убийство как стиль жизни.
Руководство к действию в романе Джонатона Китса «Патология лжи» – впервые на русском языке.
Джонатон Китс
Патология лжи
Моим родителям
Все великие люди по натуре преступники
Раскольников

Введение
Начнем, пожалуй, с Лукреции Борджа. Борджа, прославившаяся своим талантом отравительницы и кровосмесительными отношениями с отцом, – классический образец того, как имя человека сохраняется в истории; ее имя стало синонимом ее искусства, в памяти людской она осталась лишь благодаря своей способности сокращать чужие жизни.
Катерина Медичи разделяла склонность Лукреции к ядам, используя это искусство для упрочения своего политического положения. То, что для Борджа было просто хобби, Медичи сделала своей профессией; вступив в брак с Генрихом Пятым, она стала планомерно отправлять всех неугодных ей в мир иной. Дофин Франсуа был отравлен стаканом воды во время игры в мяч, здоровяк кардинал де Лоррен покинул бренный мир с помощью отравленных монет. Болиголов. Наперстянка. Аква Тоффана. Не в силах человеческих было предотвратить ее преступные деяния.
Красноречивое свидетельство тому – тысячи гугенотов, перебитых по приказу Медичи ее сыном, Карлом Девятым.
Разумеется, Соединенные Штаты более демократичны, нежели Европа, поэтому всякий, обладающий элементарной практической сметкой, может добиться здесь успеха. Белль Гиннес не обладала ничем, кроме трех сотен фунтов собственной плоти, когда открыла свое призвание в жизни – серийную моногамию. Годы усердного труда принесли ей несчетное количество покойных мужей и свыше 50 000 долларов чистой прибыли – впечатляющий итог.
Начала она с отравления своих детей, но супруги оказались делом более доходным, и очень скоро они, как мотыльки на огонь, стали слетаться на ее ферму, мечтая о семейном очаге, а вместо этого расставались и с деньгами, и с жизнью.
Впоследствии на ферме и в ее окрестностях нашли около дюжины трупов. Один из них предположительно принадлежал самой Белль, но позже и это подвергли сомнению: по слухам, дамочка неоднократно объявлялась в городе и после своих похорон.
Гиннес пропала вместе с деньгами: после исчезновения на ее банковском счету осталось всего 750 долларов.
Нельзя не вспомнить легендарную Лиззи Борден. Лиззи Борден, старая дева тридцати двух лет, обуреваемая несбыточными мечтами о дорогостоящем электрическом освещении, удобствах не во дворе, пианино, собственном экипаже и компаньонке и томимая смертельной скукой, в один прекрасный день взяла топор и раскроила голову отцу, когда тот дремал после обеда, а потом размозжила череп мачехе. Лиззи осознавала ужас содеянного ею, в суде появлялась в слезах, закрыв лицо вуалью. Жестокий акт отцеубийства, совершенный благовоспитанной женщиной из приличной семьи, не укладывался в голове, и Лиззи это прекрасно понимала. Присяжные сочли это существенным аргументом, и во имя торжества традиционных представлений о морали она была оправдана.
Из истории мы также знаем, что наличие сообщника – вечная ахиллесова пята, и не только потому, что нельзя доверять свою жизнь убийце. У Рут Снайдер был роман с мужчиной по имени Джадд Грей. Вместе они оглушили и усыпили хлороформом ее мужа, а затем удавили его проволокой и попытались представить это как кражу со взломом и убийством. Сомнения в правдивости этой истории появились после обнаружения якобы украденных драгоценностей в спальне под матрасом. Но окончательно их разоблачило случайное стечение обстоятельств. Муж Снайдер носил с собой булавку с инициалами Джесси Гишар, своей бывшей возлюбленной. Джей Г. Инициалы совпали с инициалами Джадда Грея, чье имя значилось в записной книжке Снайдеров. Во время допроса полиция задала Рут массу вопросов, в том числе спросили и о нем.
– Он уже все рассказал? – вырвалось у нее: от неожиданности она предположила худшее. Снайдер и Грея отправили на электрический стул.
Действия Рут Снайдер по крайней мере не были легкомысленными. Если бы она преуспела, они с Греем получили бы страховку, свободу и наслаждались бы обществом друг друга в постели и вне ее.
По-настоящему гнусные преступления совершили Джин Харрис и Эми Фишер. Эмоциональная травма – недостаточное оправдание для убийства, убийство из ревности или гордыни не может быть совершенным. Это не более чем глупый риск – поддаться нахлынувшим эмоциям; в состоянии аффекта невозможно совершить четко продуманное преступление.
Джин Харрис застрелила Германа Тарноуэра, легендарного диетолога из Скарсдейла, потому что он бросил ее ради новой любовницы. Эми Фишер убила Мэри Джо Баттафуоко, чтобы заполучить ее мужа. Оба преступления были абсолютно бессмысленны, и эти женщины, разумеется, попали в тюрьму. Таким убийствам нет оправдания. Совершить преступление без основательной на то причины и без продуманного плана столь же бессмысленно, как и быть пойманным.
Г. Г.
I. Препарирование голени
Сделайте разрез кожных покровов по средней линии ноги к щиколотке и продолжите его по тыльной стороне ступни к большому пальцу; сделайте второй, поперечный разрез лодыжки.
«Анатомия Грея»

1
Это уголовное расследование – не более чем досадное недоразумение. Для меня это совершенно очевидно. Даже очевиднее того, что все люди созданы равными. Это я и пытаюсь объяснить моим подругам – Дейрдре и Эмили. Ну и себе тоже, хотя особых разногласий по данному вопросу у нас нет. Сложность в том, что мы все уже довольно пьяны, и у меня начались проблемы с согласными.
Дейрдре это всегда забавляло, впрочем, Эмили тоже, и даже я рассмеялась, когда язык у меня стал совсем заплетаться. Эмили закуривает, Дейрдре подливает мне выпивки, ей наплевать, что я там пила до этого и чего не пила.
– Кампари отлично сочетается с чем угодно, Глория.
Я решила ей поверить, хотя знала, что она склонна к преувеличениям. Дейрдре избрала для себя образ жесткой брюнетки и изо всех сил старается ему соответствовать.
Тем временем Эмили, которая чуть более вменяема, чем я, пытается продолжать беседу. Заговорила об управлении имуществом, потом опять спросила, со своей наивной улыбочкой, трахаюсь ли я с этим русским.
Я напоминаю, что она уже спрашивала на прошлой неделе: она спрашивает меня про издателя «Портфолио» всякий раз, когда мы напиваемся, и ответ всегда один и тот же.
– И какой же?
– Когда это выгодно и никогда для удовольствия.
Мой взгляд блуждает в пространстве, пока я это произношу. Я оглядываю гостиную, носящую явные следы бурной вечеринки: повсюду стаканы, самые разные, какие только можно вообразить, некоторые явно не мои, я в этом уверена. Вокруг разбросана какая-то одежда, шарфы, перчатки, забытые пьяными гостями. В декабре в Сан-Франциско люди замерзают до смерти.
Комната перестала расплываться перед глазами несколькими секундами позже, когда Дейрдре заявила:
– Трахаться с Дмитрием ради журнала? Какая ты самоотверженная. Пи-Джей хорошо тебя выдрессировал.
Ее голос звучит громко и резко, брови притворно-изумленно поднялись над металлической оправой очков. Даже здесь, в моей квартире, Дейрдре выглядит иностранкой и так, словно только что сошла с рекламного плаката «Армани». Не знающим ее кажется, что она должна говорить с акцентом. А когда этого не происходит, появляется искушение сделать комплимент ее прекрасному английскому.
– Если уж вспомнили о Пи-Джее, может, не стоило бы так поспешно устраивать вечеринку? Я имею в виду – ты под подозрением и все такое.
– Не могу же я из-за этого остановить землю, – пожимаю я плечами. – И если уж расставить точки над «i», я вряд ли пригласила бы его – в любом случае.
Но разумеется, Дейрдре слишком сентиментальна, чтобы это понять, и к тому же сейчас она страшно занята перелистыванием журнала. Она ищет меня.
– Страница пятьдесят два, – говорю я, избавляя ее от пролистывания «Тайм» от корки до корки, а себя – от излишнего ожидания.
– Они взяли фотографию Клугмена, но какую-то другую.
– «Глория Грин признается: Я очень люблю внимание», – зачитывает она заголовок.
На этой неделе ФБР не обнаружило никаких улик против меня, поэтому я перекочевала из рубрики новостей в раздел развлечений.
– Дай-ка глянуть. – Эмили отбирает у Дейрдре журнал, та сердито смотрит, как она пристраивает его на кушетке рядом со мной.
– Ты выглядишь толстой, – торжествующе заявляет Эм, надув щеки. – Тебе следует подать на них в суд.
– Ничего не выйдет, – обрывает ее Дейрдре. – Она у нас теперь фигура публичная. Они могут изобразить ее хоть коровой, если захотят.
Я откашливаюсь.
– И вовсе я не выгляжу толстой, ребята.
Сказать по правде, я потрясающе красива, если можно так говорить о себе: в двадцать семь у меня никаких морщин и прочих дефектов, хотя при тусклом свете лицо мое выглядит не то что круглым, а прямо-таки жирным, как блин, и носа почти не видно. Но легкий макияж все исправляет.
– Вчера папочка сказал, что я напоминаю ему его первый «порш».
Эмили и Дейрдре молча уставились на меня.
– Тот был жутко непослушный, – поясняю я. – Кто-нибудь знает, где здесь туалет?
– Мы же у тебя дома.
– А, ну да.
И тут я вспомнила, что весь вечер ужасно хотела писать, но так и не дошла до туалета: в таком состоянии это довольно проблематично. К тому же не хотелось видеть себя в зеркалах, не позволяющих забыть, кто я, когда желаешь одного – сбежать от всех этих газет, журналов и телепередач. Вот в чем главное достоинство алкоголя, поэтому-то знаменитости и не расстаются на вечеринках со стаканами.
– Кто-нибудь, подлейте мне еще. Пожалуйста.
Новая порция выпивки находит путь к моей руке. Что-то некрепкое и холодное. Я подняла стакан:
– За нашу смерть!
– За нашу смерть! – в унисон повторяют они.
Мы пьем, потом Дейрдре принимается расспрашивать Эмили про рекламную кампанию, над которой та сейчас работает, «Бичи Спорт». Она – ответственный сотрудник рекламного агентства «Тейлор Найт», одного из лучших – ну, по крайней мере, она так говорит. «Вичи» – ее последнее достижение: сделку удалось заключить благодаря деньгам, предложенным спортсменам без ведома компании. Она никогда в жизни не носила кроссовки и даже не собиралась, а теперь получила их целую гору, новеньких, и все время пытается их кому-нибудь сбагрить. Мне уже всучила три пары – одну для тенниса, одну для бега и еще одну для пятиборья или что-то вроде этого.
Я попыталась сплавить их коллегам у себя в офисе, но, разумеется, у них оказались не те размеры, да и спортом они интересовались не больше моего. Почему-то все считают, что я должна быть теннисисткой, пловчихой или хотя бы лыжницей. Но в Аспене я последний раз была с отцом, в семнадцать, бассейн посещала только в школе. А в теннис вообще никогда не играла.
Эмили продолжает что-то вещать, ведь Дейрдре работает в отделе кадров, и ей особо нечего рассказать. Они закуривают. Я тоже беру сигарету. Насколько могу припомнить, я вообще-то не курю. Мой стакан весь липкий, на языке привкус мяты. Я пытаюсь задать вопрос, чтобы включиться в беседу, но теряю нить разговора раньше, чем слова успевают сорваться с моего языка. Дейрдре роется в забытых вещах, засовывает в карман понравившийся шарф и предлагает другой Эмили.
Эмили качает головой.
– Красть нехорошо, Дейдр. Из-за тебя у Глории будут неприятности.
2
«Портфолио» занимает целый этаж бывшего склада южнее Маркет-стрит в Сан-Франциско. Учитывая масштабы журнала, место просто отличное. Наши помещения переполнены, как романы Диккенса, всюду толпится народ, а кабинетики скромные, как рассказы Генри Джеймса. Разумеется, есть и исключения. Одно из них – я, второе – Дмитрий. Но ни один из кабинетов не может соперничать с огромной комнатой совещаний.
Дмитрий – основатель, владелец и издатель «Портфолио», в своем роде коллекционер. Его личное пространство завалено безнадежной кучей безвкусных викторианских и староамериканских безделушек, которые вечно падали из-за неуклюжести хозяина. Совсем недавно зал для совещаний тоже был захламлен, но теперь он такой, как во времена моего появления в «Портфолио»: пустой, за исключением простенького, шестнадцати футов в длину, дубового стола и двенадцати разномастных, но подобранных по размеру стульев. Выглядит более чем скромно. Это место, где решаются вопросы.
Сегодня нужно решить, что предпринять в связи со смертью Пи-Джея. Не то чтобы это новость, мои сотрудники все уже давно знают. Вот почему Пи-Джей больше не работает в «Портфолио», а я под подозрением. Вот почему теперь я – главный редактор.
До смерти Пи-Джея я была редактором раздела «Еда». Дмитрий считает меня отменным поваром.
Дмитрий воображает, что знает обо мне очень много, но он здорово заблуждается. Вот почему в свои двадцать четыре года, не имея редакторского опыта и с познаниями в кулинарном искусстве не лучше, чем у любого другого, получившего такое же воспитание, из многих достойных претендентов именно меня выбрали возглавить этот раздел.
Сперва меня, вместе с двумя другими, приняли в журнал стажером без оклада. Моя первая работа после колледжа. Мама считала, что это вообще не работа. Папа, к счастью, с ней не согласился, поняв – как только он меня всегда понимал, – что это необходимый опыт. Папочка выплачивал мне зарплату из своего кармана. Дал 36 000 долларов и каким-то образом умудрился включить меня в свой медицинский полис. Поступил очень великодушно. Папочка был куда более великодушен, чем Пи-Джей, который в итоге все-таки предложил мне оплачиваемую должность.
Редактором кулинарного раздела я стала по случайному стечению обстоятельств. Когда появилась вакансия, я успела позаниматься в журнале решительно всем. Как правило, стажировка длится год. У меня – всего одиннадцать месяцев.
В день, когда предыдущий редактор раздела, старый ветеран от кулинарии, перенесший ботулизм и подагру, объявил о своей отставке, я сразу же ускользнула в Центральную библиотеку. За все время работы в журнале я перебросилась с ним всего парой слов и была слабо знакома с его отделом, поэтому даже не знала толком, чем он там занимается. Я пролистала все книги о еде, которые удалось раскопать: от «Гастрономического словаря» Лярусса до «Физиологии вкуса» Брийя-Саварена. На всякий случай еще полистала сборник книжных обзоров Дороти Паркер. Паркер была моей героиней. Одно время я даже хотела подписывать свои обзоры «Констант Итер».
Когда на следующее утро я отправилась к Пи-Джею, моя голова была под завязку набита фруктовыми компотами и «фуа-гра». Я нравилась Пи-Джею. Как он мне потом признался, его привлекало то, что я ношу шерстяные свитера и свободные блейзеры с разрезами и всегда такая серьезная. Пи-Джею было тридцать девять. Он болел псориазом и рассеянно ковырял дужкой очков коросту за ушами. Чешуйки кожи осыпались на дорогой темный костюм. Было ясно, что он хочет меня трахнуть.
Пи-Джей: Ты что-нибудь знаешь о еде?
Глория: Я знаю все о еде.
Пи-Джей улыбнулся. Вот это ему нравилось во мне больше всего.
Вот так, вопреки мнению Джейка, нашего выпускающего редактора, и без ведома Дмитрия, я прошла официальное собеседование. Предыдущий редактор отказался в этом участвовать – был слишком занят своей подагрой, ботулизмом и написанием книги о них, – а Пи-Джей знал о еде еще меньше меня. Но резюме продолжали поступать, и ему пришлось провести несчетное количество собеседований, прежде чем он утвердил меня. Пи-Джей стал моим спасителем.
Люди бродили по переговорной, сбивались в кучки, чтобы посплетничать. Всего нас там было двадцать четыре – неразбериха из редакторов, дизайнеров, распространителей, которые уживались друг с другом именно так, как обычно может уживаться скопище столь разнообразных эго и подсознаний.
Нервозность из-за перспективы оказаться в центре серьезного криминального расследования не способствовала улучшению ситуации, но придавала жизни некоторую остроту.
«Портфолио» – крупный журнал, или, скорее, крупный настолько, насколько может позволить себе журнал, чтобы при этом не страдала его грамотность. Мы – не «Сатердей Ивнинг Пост», и нас мало заботит мнение наших читателей. А им это даже нравится. Ведь у читателей нет редакторского инстинкта, они понятия не имеют, что им нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22