– Хорошо получается, – ответил Нико.
Колонна сделала привал в долине и теперь спускалась с холмов тем же путем, по какому пришла Мериамон: на юг, оставляя море справа. Персов прогнали далеко. Разведчики доносили, что они бежали в глубь страны, на север и на восток, направляясь в Каппадокию. Царь не удостаивал их своим преследованием. Сейчас он присматривался к морю и городам на побережье.
Пармений уехал. Мериамон представляла, какое облегчение испытывает Александр, освободившись от его властного цензорского присутствия. Военачальник отправился в Дамаск. Это были ворота, широкие ворота, между Персией и морем. Персидские вельможи вывезли туда своих женщин и свои сокровища – Пармений мог взять богатую добычу.
Мериамон вскарабкалась на задок повозки. Раненые, которых она здесь увидела, лежали молча, одурманенные лекарствами или без сознания. Одному из них, видимо, не суждено было дожить до вечера. Мериамон сделала для них что могла и осторожно прошла вперед. Мулы бодро тянули подпрыгивающую повозку; протянув руку, можно было дотронуться до их мускулистых крупов. Мериамон подумала, не сойти ли: мулы были бы рады избавиться даже от ее малого веса, но она уже достаточно устала, а ехать оказалось удобнее, чем она ожидала.
Когда она уже почти заставила себя сойти, позади раздался топот копыт. Она оглянулась. Царь рассылал вестовых вдоль колонны, пеших и конных. Сам он был впереди, будучи знаменем, за которым следовали все остальные.
Это был не царский посыльный в белом хитоне. Это был перс в брюках, на персидской лошади, чья деликатная красота газели могла бы порадовать глаз художника. Он придержал лошадь, заставив ее пританцовывать возле повозки, где сидела Мериамон, и поклонился, сидя в седле.
– Если ваше высочество соизволит, моя госпожа хотела бы поговорить с ней, – сказал он на прекрасном греческом.
Мериамон удивленно подняла бровь.
– Твоя госпожа?
Евнух вспыхнул, или, может быть, ветер обжег его щеки.
– Моя госпожа Барсина.
Мериамон кивнула, и он подал ей руку. Она легко перескочила с передка повозки на спину лошади. Евнух развернул лошадь и послал ее галопом в конец каравана.
«Лошадь», – подумала Мериамон. Ей нужно будет попросить для себя лошадь или постараться купить ее. Нико придет в бешенство, увидев ее верхом, а ему беситься пока нельзя. Она чуть не рассмеялась, представив себе это, а потом разозлилась на себя, ведь он действительно был болен после ранения и испуган. Некоторые сносят это молча, другие ноют и не стыдясь жалуются. А некоторые, как он, злятся, ненавидят свою слабость и готовы наброситься на каждого, кто ее заметит.
Мериамон приспособилась к бегу лошади. Кобыла бежала плавно, всадник был искусен, как все персы, будто рожденные для верховой езды. Мериамон так не умела. Она занялась верховой ездой довольно поздно, хотя и молодой, и мало ездила верхом, когда служила в храме. Лошади не так уж часто использовались в стране Кемет. На лодке по Нилу, ногами по суше – к этому ее люди были привычны. Но она была из царской семьи, и отец хотел, чтобы она училась ездить верхом, как положено принцу; он знал, или предвидел, как ей это пригодится.
«Интересно, – подумала Мериамон, – что понадобилось от нее Барсине». Может быть, ее хотела видеть Царица-мать, а Барсина была только предлогом. Опасности не было: тень была спокойна, скользя вслед за лошадью, пугая и подгоняя ее.
Фургоны персидских женщин, как их шатры, роскошны – огромные сухопутные корабли, сверкающие краской и позолотой, завешанные и обитые мягчайшей кожей и шелком ярких оттенков, какие любят персы. На взгляд Мериамон, темновато, слишком много украшений, завитушек и складок, ни одной прямой линии.
Ей было жаль слезать с лошади – день был такой яркий, хотя было холодно и ветрено, но воздух был так чист! Пропитанный ароматами сумрак распахнулся и поглотил ее.
Так, значит, это не Царица-мать. Ее фургон был гораздо больше и весь в золоте. «Там кишмя кишели женщины и евнухи, а этот, – подумала Мериамон, – был почти пустым по сравнению с остальными». Хозяйка его сидела, опираясь на подушки. На ней были вуаль и персидский плащ, но под ним греческая одежда, и волосы ее были заколоты в узел так, как это обожала делать Таис, и перевязаны шелковым шнуром.
Но, несмотря на это, профиль у нее был абсолютно персидский. В этом тряском, шатком ящике красота Барсины казалась еще ослепительней. Глаза ее прямо-таки пожирали Мериамон, когда та забиралась в фургон.
Мериамон с трудом удержалась на ногах, чтобы не упасть прямо в объятия толстобрюхого евнуха, ее сильно качнуло, и она плюхнулась перед Барсиной без всякого изящества. Никто не засмеялся. Мериамон воспользовалась моментом, чтобы восстановить дыхание. Волосы упали ей на лицо. Она стряхнула их вместе с персидской шапкой и не стала надевать ее снова.
– Госпожа Мариамне, – величественно сказала Барсина.
– Госпожа, – ответила Мериамон, еще не совсем отдышавшись, – Барсина.
Наступило молчание. Мериамон не спешила его нарушать. Слишком много ушей, слишком много глаз. Было хуже, чем на посвящении новичков в храме, когда все смотрели, шептались и обсуждали, сможет ли она петь или будет танцовщицей, и сколько нужно времени, чтобы она научилась что-нибудь делать.
Мериамон умела петь, была неплохой танцовщицей, хотя другие перед богами умели делать это лучше. Но сейчас Мериамон не собиралась петь или танцевать. Она сидела, выравнивая дыхание, и ждала.
Барсина слегка улыбнулась.
– Добро пожаловать в мой дворец, – сказала она. – Я надеялась, что ты возьмешь с собой кошку.
– Если бы я знала, – ответила Мериамон, – я попросила бы ее прийти.
– Она не слушается никаких команд?
– Это же кошка, – сказала Мериамон. Улыбка Барсины стала шире.
– Когда я была маленькой, у нас в доме были кошки. Мне не удалось выдрессировать ни одной.
– Кошки не поддаются дрессировке, – сказала Мериамон.
– Так же говорил мой отец. – Барсина откинулась на подушки, опершись на локоть. Она была стройная, узкобедрая, с высокой грудью, как юная девушка, хотя ей было не меньше двадцати пяти. «Похожа на мальчишку», – подумала Мериамон. Даже ее лицо – в шапке, в мужской одежде – можно было принять за юношеское с этим носом с горбинкой и крепким подбородком. Персидские юноши бывают такими красивыми, может быть, поэтому они так ценят и холят свои бороды, что по ним можно отличить, кто мужчина, а кто нет.
– Ты очень хорошо говоришь по-гречески, – сказала Мериамон. – Лучше, чем я.
Ресницы затенили огромные глаза.
– Спасибо, – ответила Барсина. – Меня хорошо учили. Еще ребенком меня выдали замуж за Ментора Родосского, который служил Великому Царю, но никогда не забывал, что он эллин. Когда Ментор умер, меня отдали его брату. Они хотели, чтобы я говорила на их языке. Я была хорошей женой: я подчинилась им.
В ее тоне не слышно было насмешки. Глаза ее были опущены, и в них ничего нельзя было прочитать.
– А для тебя в этом не было удовольствия? – спросила Мериамон.
Барсина пожала плечами.
– Подчинение есть удовольствие.
– Но не в Египте, – сказала Мериамон.
Барсина подняла глаза.
– Даже для жены?
– Я никогда не была женой, – ответила Мериамон.
– Нет? – Барсина снова потупила взгляд. Персидская манера: они считают очень невежливым смотреть прямо в глаза. – Как интересно!
– Потрясающе. – Мериамон поджала ноги. Фургон теперь уже не качало так сильно: они уже спустились с холмов на равнину. Если прислушаться, то за разнообразными звуками, производимыми армией на марше, можно было услышать шум моря, более отдаленный теперь, но еще ясный. – Ты пригласила меня, чтобы спросить, была ли я когда-нибудь замужем?
Щеки Барсины вспыхнули нежным цветом дамасской розы.
– Ты, наверное, думаешь, что я ужасно невежлива?
– Ты просто чужеземка, – ответила Мериамон, – и это интересно. Что я могу для тебя сделать?
Ее живость и прямота несколько успокоили персиянку.
– Ты говоришь, как мужчина, – сказала Барсина.
– Я и одеваюсь так же. Это теплей.
Барсина не смогла не улыбнуться.
– Все говорят, что ты… неповторима. Теперь я и сама это вижу.
– А не видишь ли ты, – спросила Мериамон, – что меня ждут дела? У тебя здесь хорошо, но у меня много работы.
Она услышала чье-то осторожное свистящее дыхание, и не одного человека. В воздухе появилось ощущение угрозы. Ее тень придвинулась ближе.
Улыбка Барсины осталась неизменной.
– Говорят, царь считает тебя другом.
– Мне так не говорили, – сказала Мериамон.
– Так говорят, – повторила Барсина. – А еще говорят, что ты могла бы быть ему больше, чем друг.
– Слишком много говорят. Сплошные разговоры.
– Если только это неправда.
Глаза Мериамон сузились. Это слово – ложь – было самым худшим из грехов, какие знали персы. Ездить верхом, стрелять, ненавидеть ложь – это было все, что должен был знать и уметь благородный перс; и, хотя было проще так говорить, чем поступать – поступать можно было только так.
Мериамон заговорила, тщательно подбирая слова:
– Чем я могла бы быть, знают только боги. Что я есть, ты видишь перед собой. Царь не любитель женщин.
– Царь… – Барсина запнулась. – Царь просил меня… быть…
Мериамон закусила губу. То, что поднималось в ней, была ревность. И смех: над собой, над царем, над Барсиной. Которая, хотя и была персиянкой, вовсе не имела в виду ранить чувства Мериамон. Мериамон не поднимала глаз, чтобы не выдать себя.
– И ты просишь моего совета?
– Я прошу у той, кто мог бы – кто должен был бы – быть той, кого он выбрал.
– Почему ты так считаешь?
– Это должна быть одна из дочерей Великого Царя. Мы все знаем это. Но он отказывается, из учтивости, потому что он мечтает о царственном жесте. Ты такой же царской крови, как и они, если он подумает об этом. Ты достойна его.
– А ты нет?
– Я уже старая, – ответила Барсина, которая вряд ли была старше Мериамон, а Мериамон была самое большее на год старше Александра. – Я уже не девушка, и я не царской крови.
– Может быть, именно поэтому он хочет тебя.
Барсина изумленно взглянула на нее.
Мериамон улыбнулась. Раз уж этот разговор начался, продолжать было нетрудно.
– Ты очень красивая, но это красота, которую он может достичь. Ты знаешь, он любит разговаривать с людьми. И трудно представить себе, что, когда лампы погашены, в постель с вами должен ложиться переводчик.
Барсина прижала ладони к щекам. У нее был такой вид, как будто она не знала, смеяться ей или гневаться.
– И конечно, – продолжала Мериамон, – это все Пармений. За ним стоит вся Македония, а Македония хочет, чтобы царь имел наследников. Но царь будет иметь их тогда, и только тогда, когда он сам этого пожелает. Он всегда так упорствовал, чтобы идти своим путем?
– Всегда, – пробормотала Барсина и отняла ладони от лица. – Откуда тебе известно, что я знала его?
– Я догадалась. Твой отец взял тебя с собой, когда отправлялся в изгнание в Македонию.
– Он взял нас всех. Иначе Великий Царь убил бы нас.
– Значит, – сказала Мериамон, – ты знала Александра, когда он был еще маленьким.
Барсина улыбнулась.
– Маленьким-то он был, но у него была воля гиганта. Он лез во все. Меня заставляли бегать за ним, потому что я была достаточно быстрая и достаточно маленькая, чтобы пролезть туда же, куда и он, и достаточно сильная, чтобы оттащить его, если не помогали уговоры. Он терпеть не мог, когда ему указывали, что делать.
– В это я могу поверить, – сухо сказала Мериамон. – Теперь ты понимаешь, почему он просил именно тебя. Ты знаешь его, он, наверное, помнит тебя. И это – его выбор. Если он вообще должен выбирать.
Барсина разгладила складку на платье, снова сложила и сжала ее.
– Он пришел ко мне сам и был очень краток. «Я бы хотел, чтобы ты стала моей любовницей, – сказал он, – если это устраивает тебя»
– А тебя это устраивает?
– Разве у меня есть выбор?
– Конечно! – Барсина разгладила другую складку, снова сложила и снова сжала. Мериамон продолжала мягче: – Он обидел тебя? Не предложив тебе стать царицей?
– Нет! – Казалось, сама эта мысль потрясла Барсину. – Конечно, нет! Я никогда не хотела быть царицей и не ждала этого. Но с его стороны делать вид, что я могу выбирать… Это жестоко!
– В этом нет жестокости, – возразила Мериамон. – Просто таков Александр. Я думаю, ему проще управляться с армией, чем с женщиной. И он привык иметь дело с мужчинами, которые могут сказать «нет».
– А если бы я так сказала, что бы он сделал? – спросила Барсина.
Она была испугана, Мериамон это ясно видела. Но Барсина была смелая женщина и упорно пыталась докопаться до истины.
– Что бы он сделал, когда вы были детьми? – спросила Мериамон.
– Но теперь он не ребенок, – ответила Барсина. – Он – царь.
– Все равно он Александр.
Барсина задумалась, и между бровями ее появилась тонкая складка.
– Наверное, – сказала она медленно, – он не сделал бы ничего. – Голос ее окреп, она заговорила увереннее: – Наверное, он попытался бы убедить меня, но никогда не стал бы заставлять. Он так не поступает.
Мериамон слушала и ждала.
– Я знаю его так давно, – пробормотала Барсина, – но ты знаешь его так хорошо.
– Я знаю только то, что известно всем.
– Но ты понимаешь.
– Понимают мои боги, – возразила Мериамон. Барсина села. Ее вряд ли могла шокировать чужая вера, поскольку она была женой эллинов.
– Я подумаю над тем, что ты сказала. Правы были те, кто назвал тебя мудрой и другом царя.
Мудры были боги Мериамон. И дружба была частью этой мудрости. Она не сказала этого. Барсине просто нужно было с кем-нибудь поговорить, чтобы самой решить, что же ей делать. Было нечто большее, чем ирония в том, что персидская женщина искала мудрости у египтянки, у врага, но сейчас Мериамон об этом не задумывалась.
Боги мудры и непредсказуемы в своей мудрости. Тень Мериамон только смеялась. Она не видела ничего странного в том, что Мериамон понравилась персиянка, персиянка, которая к тому же наполовину эллинка. Она будет любить эллинку и ненавидеть персиянку, раз боги захотели этого. И ни при чем тут и память, и ум, и здравомыслие, и хорошая чистая ненависть.
7
Армия Александра спустилась в Финикию, где море со стороны заходящего солнца, а горы Ливана вырисовываются на утреннем небе. Снег на горах, когда они не были закрыты облаками, сверкал бело и чуждо для глаз рожденного в стране Кемет.
Это была странная, узкая страна, зажатая между стеной гор и водами моря: глубокие ущелья и теснины, стремительные реки, плоские долины, где усталые люди и животные могли найти отдых. Это было бы похоже на Элладу, говорили эллины, не будь здесь так узко. Македония была шире, ее народ знал горы и называл их своим домом. Македонцы со смехом забирались на самые крутые склоны и в самый холод ходили с голыми руками и ногами и даже вовсе раздевшись.
Здесь, на этой маленькой земле у великого моря, на прибрежных утесах жили люди. При приближении армии они отплыли от берега на своих лодках, оставив в деревнях только собак и домашнюю птицу.
Александр не позволил армии грабить эти деревни. Воины, которые оказались пошустрее, поймали несколько куриц, а собак никто не тронул. Некоторые шутники прыгали у кромки прибоя, что-то кричали сидевшим в лодках людям, не то насмехаясь, не то успокаивая их.
Маратос был совсем другое дело. Это был город, и немаленький, на высокой скале, а внизу гавань с кораблями. Александр взял его без боя. Правитель этой страны сдался при одном слухе о приближении армии и короновал Александра золотой тиарой в знак признания его власти.
Александр принял это как должное. Его армия – настоящие дикари, даже лучшие из них, – праздновала бескровную победу, а Стратон, сын правителя, скрипел зубами и платил за все. Маратос был процветающим торговым городом и мог скоро восполнить свои потери; а его собственный город Арадос на отдаленном острове, куда армия Александра добраться не могла, был в безопасности.
– На кораблях можно, – сказал Нико, но говорил он это не Мериамон. Она отправилась на базар купить каких-нибудь безделушек, и несколько царских друзей отправились с ней и ее стражем. Она была хорошо защищена, окруженная стеной здоровенных македонцев, и Нико на этот раз был почти счастлив.
Такое было уже не впервые, хотя Мериамон и видела, что он с трудом сносит насмешки над своей новой обязанностью. Но его друзья были как все здравомыслящие эллины: они смотрели на Мериамон и видели в ней женщину и чужестранку, и тут, конечно, можно было нахмуриться, но они видели в ней также жрицу и оракула, а посему обращались с ней уважительно, потому что так им было спокойнее, и приветствовали Нико с искренней радостью. После этого он быстро успокоился и говорил теперь с ними о кораблях.
– Если бы у нас был флот, – сказал он, – мы были бы в два раза грознее и сильнее, чем теперь. Персы сильны на море; пока у нас нет кораблей, их флот угрожает нам с тыла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40