Очевидно, он слишком долго был на солнце без шляпы: лицо покраснело и уже начало опухать.
– На такой случай у меня есть мазь, – сказала она.
– Царь сказал мне об этом, госпожа, – отвечал слуга, – и я потом зайду за ней. Но сначала он хочет видеть тебя.
Она подумала, что ей совсем не хочется видеть Александра. Но отказ расстроил бы мальчика, а идти ей было особенно некуда. Мериамон пожала плечами.
– Почему бы и нет? – сказала она.
Бедный ребенок был шокирован. Его прямая спина выражала сильное неодобрение, пока он вел ее по коридорам. Кланяясь, он пропускал ее вперед в каждую дверь так старательно и безупречно вежливо, что ей стало почти смешно.
Когда они уже собрались войти в комнаты царя, их перехватил какой-то человек. Это был один из Старых Македонцев, как обычно называла их молодежь, носивший бороду и шерстяную одежду горца даже здесь, в Египте. На слугу он смотрел с неудовольствием, а на Мериамон с едва сдерживаемым отвращением.
– Мой командир хочет видеть тебя, – сказал он Мериамон.
Несмотря на его акцент, она почти поняла его. Она бы не остановилась, но он загораживал дорогу.
– И кто же твой командир? – спросила она.
Мериамон оскорбила его. Но, поскольку уже само ее присутствие было для него оскорбительно, это мало что могло изменить.
– Пармений хочет видеть тебя сейчас.
– Сейчас я иду к царю, – возразила Мериамон.
– Ты можешь пойти к царю после того, как поговоришь с Пармением.
Слуга Александра вмешиваться не решался. Он переминался с нога на ногу, но сказать что-либо побоялся. Сейчас Мериамон была бы рада, если бы с ней был кто-нибудь из мальчиков постарше, такой же дерзкий, как этот здоровенный бородатый человек.
Но она и сама умела быть дерзкой.
– Так и быть, – сказала она. – Я уделю твоему командиру немного времени. Скажи ему, что я жду его в комнате птиц.
Она ушла, прежде чем воин сообразил, что ответить. Комната, о которой она говорила, была уединенная и маленькая, как многие комнаты в этом дворце, одна стена ее открывалась в сад. На других были изображены всевозможные птицы, водившиеся в стране Кемет, от болотной дичи в камышах до соколов в пустыне, плавающих, кормящихся и летящих – длинная лента над рядами раскрашенных колонн. Там была скамья, чтобы сидеть, украшенная резными изображениями птиц, раскрашенная и позолоченная, табурет, стол и больше ничего, кроме света и воздуха.
Мериамон устроилась на скамье. Слуга Александра, наконец собравшись с мужеством, сказал:
– Госпожа, царь…
– Царь подождет еще немного, – ответила она.
– Но…
– Он подождет, – сказала Мериамон, и в голосе ее прозвучал металл. На обожженном солнцем лице слуги уже не могла появиться краска, но он поспешно опустил глаза и умолк. Она заметила, что он занял место стража, рядом и чуть позади. Мериамон подумала, не отослать ли его к хозяину, но его присутствие немного успокаивало, и он мог быть свидетелем, если бы Пармений хотел ей зла.
Они ожидали в молчании. Мериамон начала сомневаться, есть ли в этом какой-либо смысл, придет ли Пармений вообще. Когда она уже начала вставать, чтобы отправиться к царю, послышался звук шагов. Солдатская обувь, лязг оружия. Мериамон заставила себя остаться на месте и слегка откинулась на спинку скамьи.
Пришел только один человек; он немного помедлил у двери, потом открыл ее.
Мериамон только наделась, что не выглядит, как круглая дура. Нико был полностью готов занять свой пост в охране царя: латы начищены до блеска, плащ ниспадал безупречными складками. Он взял свой лучший меч, а на шлеме развевались новые перья.
Он едва на нее взглянул, и это было хорошо: у нее было время прийти в себя.
– Иди, Левкипп, – сказал он, – и скажи царю, что мы придем сразу же, как только управимся здесь. Я позабочусь о госпоже.
Левкипп радостно ухмыльнулся и убежал. Нико занял его пост.
Мериамон наконец обрела дар речи.
– Что, во имя богов…
– Некоторым нужно было напомнить, что ты дочь фараона, – ответил Нико.
С этим трудно было спорить.
– Но откуда ты взялся? – спросила она.
– Таис сказала мне, что ты ушла. В зале я наткнулся на Марсия; он сообщил мне, где ты.
– Ты его сильно побил?
– Тебе-то какая разница? – проворчал Нико и поспешно добавил, прежде чем она успела сама его ударить: – Мне это ни к чему. Я друг царя и я выше Марсия по положению. Может быть, я немного позвенел мечом. После всего. Для виду.
– После всего, – повторила Мериамон, чувствуя себя сухой, как песок вокруг гробниц. Она не ожидала, что с ним ей будет так спокойно. Его основательность, прочность были для нее, словно якорь. Его легкомыслие освещало ее сердце, даже сейчас. В его ясном светлом взоре не было никакой озабоченности, никакой тревоги.
Но могут появиться. Он этого не знает, откуда ему знать. Но он узнает.
Пармений пришел еще нескоро, с двумя стражами, которые застыли у дверей, и устремил сердитый взгляд на Нико. Нико стоял, как на параде, без всякого выражения на лице – безупречный охранник. Пармений перевел взгляд с него на Мериамон.
– Ну так, – сказал военачальник, – у тебя есть что мне сказать?
От его дерзости перехватило дыхание. Нико заметно напрягся. Мериамон позволила себе медленно улыбнуться. Сладкой, загадочной улыбкой.
– Я? Но, по-моему, это ты пожелал говорить со мной.
– Я не привык прибегать по первому желанию женщины, – заявил Пармений.
– Оно и видно, – сказала Мериамон. – Конечно, если только эта женщина не царица…
– Ты не царица, – сказал Пармений.
– Верно, – согласилась Мериамон. – Ну говори же! Царь ждет.
Пармений молчал. Она наблюдала, как его лицо, покрытое румянцем гнева, постепенно успокаивается, разглаживаются морщины. Этот грубиян не был простым солдафоном. Он знал царей и двор. Она решила, что не стоит обвинять его за попытку унизить ее и уязвить ее самолюбие, чтобы таким образом получить преимущество.
Он не подал никакого заметного знака, но один из его стражей придвинул табурет. Он опустился на него в напряженной позе, положил руки на колени.
– Хорошо, – сказал он, – ты не дурочка, и я не должен был вести себя так с тобой. Можем ли мы быть честны друг с другом?
– Разве было когда-нибудь иначе?
– Что касается меня, – ответил Пармений, – нет. Про тебя же всем известно, что ты говоришь правду – от лица ли своих богов или от своего. Я думаю, и мне ты ее скажешь. Если Александр согласится, ты вышла бы за него замуж?
Она открыла рот, снова закрыла.
– Он никогда не согласится.
– Может. Должен. Ты дочь фараона. Ты знаешь, каков первый долг царя: дать наследников рода.
– Он знает это, – сказала Мериамон. – Есть же Геракл, сын Барсины. Прекрасный ребенок, хорошо и быстро растет.
– Слишком быстро для такого маленького, каким он должен бы быть, – сказал Пармений.
Она молчала. Его губы скривились – в улыбке, а может, и нет.
– Не держи меня за идиота, госпожа. Это отродье Мемнона, и ты знаешь это так же хорошо, как я. Полагаю, что Александр тоже знает. Он навещает их как можно реже и остается только на время, достаточное, чтобы перекинуться парой слов. Нет, Мериамон, это была неубедительная ложь, и с ходом времени она становится все неубедительней. У Александра нет сына и нет возможности его заиметь. Если ты не позаботишься об этом.
Губы Мериамон сжались.
– Ты знаешь, что он должен иметь жену из Македонии, – продолжал Пармений, не заметив ее молчания или не обращая на него внимания. – Но Македония на другом краю света, а время идет. Пока он здесь играет в царя Египта, он может взять египетскую жену. Он думал о тебе, не сомневайся. Ты ему нравишься.
– Не как женщина, – сказала она таким слабым голосом, что ей самой стало противно.
– Разве не ты должна его научить смотреть на себя как на женщину?
Мериамон хотелось закрыть глаза и дышать поглубже, но это была бы слабость. Она заговорила так спокойно, как только могла:
– А почему бы не послать за настоящей македонской невестой? Когда она уже будет здесь, ему едва ли удастся отослать ее обратно без того, чтобы смертельно не обидеть ее или, скорее, ее семью.
– Македонские женщины не путешествуют с армией.
– Даже недолго, только чтобы дать царю наследника?
– Так не получится.
Его лицо было, как закрытая дверь. Мериамон не хотелось в нее стучаться.
– Тогда почему? Почему выбрали именно меня?
– А кто еще здесь есть?
– Добрая половина знатных людей Египта имеет дочерей подходящего возраста, – сказала Мериамон.
– А есть кто-нибудь царской крови?
– Несколько, – ответила она.
– Но ни одной дочери фараона, – сказал Пармений. – Или друга царя. Или такой, кто может его покорить.
К несчастью, это была правда. Александр сам говорил так однажды, и Мериамон слышала это. Он не хотел делить ложе с незнакомыми женщинами. Друзья – лучшие любовники, друзья лучше всего. Говоря это, он смотрел на Гефестиона, а Гефестион смеялся и отмахивался, но это была правда. Она знала это так же хорошо, как и они.
Горло у Мериамон перехватило, но она все же пыталась говорить.
Пармений заговорил снова, прежде чем она успела начать.
– Ты должна выйти замуж. Каждая женщина должна. Почему бы тебе не выйти замуж за царя? Ты не сможешь быть царицей в Македонии, но если тебя назовут царицей Египта, кто станет противоречить? Разве не к этому ты стремилась, идя с нами с самой долины Иссы?
– Нет, – хотела сказать она. И сказала, но никто этого не слышал. Кто-то был у дверей: высокий резкий голос, негромкие ответы стражников, внезапное замешательство.
Дверь распахнулась – на пороге стоял Александр, возбужденный, но улыбающийся.
– Пармений! Вот ты где! И Мариамне. Я помешал? Мне уйти?
Мериамон как-то отстраненно подумала, что бы он стал делать, если бы она поймала его на слове. Однако промолчала, и Пармений, казалось, лишился голоса.
Она стала подниматься. Александр взмахом руки заставил ее сесть, огляделся, придвинул себе другой табурет. Его глаза блестели, когда он смотрел на них обоих. С горечью.
– Я догадываюсь. Вы снова говорите о том, чтобы женить меня.
– Откуда ты знаешь? – спросила Мериамон. Ей действительно хотелось знать это.
– Пармений, – отвечал Александр. – Ты.– В той же комнате. И вид у вас обоих такой… Вы уже заключили договор?
– Мы не можем сделать этого втайне от тебя и без твоего согласия, – ответил Пармений.
– Конечно, нет, – сказал царь, – но, наверное, вы уже успели сторговаться, прежде чем обратиться ко мне. Полагаю, это вполне логично. Ведь ты все стремишься заставить меня исполнить мой долг. А теперь мы уже здесь, где много жрецов и вельмож и достаточно персов, чтобы как следует напугать их тем, что новый фараон женится на дочери прежнего фараона. Была бы очень экономная свадьба.
– Так ты согласишься? – спросил Пармений. Голос его звучал ровно, как всегда, в нем не было нетерпения, но явное облегчение все же слышалось. Он взвешивал все: и нрав своего царя, и его неожиданную уступчивость, и выжидательное спокойствие.
Александр задумчиво помолчал.
– Однажды я уже шутил с этим, а может быть, бросал вызов. Это меня задело. Мне не нужно, чтобы кто-то дал мне Египет. Это уже сделано, и неплохо. Но закрепить здесь свою власть, связав себя с женщиной из этой страны, заманчиво.
– Эта женщина подойдет тебе, – сказал Пармений. – Лучше ничего не найти, она справится. Ее родственники… у тебя есть родственники, госпожа?
– В живых никого, – ответил за нее Александр и добавил, когда Пармений удивленно поднял бровь: – Я узнавал. Может быть, есть какие-то дальние, в Эфиопии. Только храм Амона и жрецы, а с ними трудностей не будет.
– Хорошо, – сказал Пармений, все еще осторожно, но разыгрывая свою игру, если это была игра. Он заманивал добычу в свои сети. – Чем скорее она станет твоей и забеременеет, тем счастливее мы будем.
Мериамон очень медленно встала. Казалось, ее никто не видел. Видел один Нико. От этого по коже пробегали мурашки. О чем он сейчас думал, она даже не решалась себе представить.
Она заговорила, и голос был ее собственный: никакой бог не повелевал ею. И все же эти слова, казалось, были не ее.
– Мы? – сказала она. – Мы, Пармений?
Тогда он взглянул на нее.
– Конечно, мы. Царь возьмет тебя. Едва ли ты можешь ему отказать.
– Нет, – отвечала она, – могу.
Казалось, Пармений не понял. Даже Александр смотрел растерянно.
Мериамон повернулась к царю. Заговорила так мягко, как только могла:
– Ты мой царь, – сказала она. – Я готова следовать за тобой хоть на край света, но я не хочу выходить за тебя замуж.
В его широко раскрытых светлых глазах отразилось настоящее потрясение. Гнев. А за всем этим, возможно, облегчение.
– Я не хочу выходить за тебя замуж, – повторила Мериамон. – И ты не хочешь жениться на мне. Мы не подходим друг другу.
– Ерунда! – воскликнул Пармений. Мериамон не обратила на него внимания.
– Александр, посмотри на меня. Разве я похожа на ту, которую ты хотел бы назвать своей женой?
Царь наклонил голову. Он был рассержен, опасно рассержен.
– Разве я похож на того, кого ты хотела бы назвать своим мужем?
– Нет, – отвечала Мериамон, – но царем и фараоном. И другом, если это еще важно для тебя.
– До сих пор никто еще никогда не отказывал мне, – сказал Александр. Он говорил об этом почти спокойно.
– Страдания учат нас.
Старый афоризм заставил Александра засмеяться, но смех его был недобрым.
– Но почему?
Отвечать было трудно, но уже не так, как было всего минуту назад. Хуже всего было то, что Нико был здесь, все слышал и молчал.
– Дело не в том, что ты мне противен, или я боюсь тебя, или связана обетом безбрачия. Если бы я согласилась, было бы не так плохо. Бывали пары и похуже, но и они жили достаточно благополучно. Но, – продолжала она, – того, чего ты хотел бы от нашего союза, чего так добиваются твои советники – этого не будет.
– Чего? – спросил Александр. – Египта? Он уже мой; я не боюсь его потерять. Это случится только тогда, когда я потеряю все.
– Нет, – ответила Мериамон, стараясь не кричать, стараясь говорить спокойно. – Египет тут ни при чем. Тебе нужны – твои советники хотят – наследников. Я не могу дать их тебе.
Молчание было внезапным, а для Мериамон ужасным.
Его грубо нарушил Пармений:
– Конечно, ты можешь их дать. Ты маленькая, но достаточно здоровая и молодая, чтобы родить целую армию сыновей.
– Нет, – снова сказала Мериамон. – У меня не будет сыновей. И дочерей. И вообще не будет детей. Говорить с богами, как я, может только тот, кто не может иметь детей. Такова цена моей магической силы, поэтому меня выбрали боги.
– И это навсегда? – спросил Александр. Голос его прозвучал мягко, почти нежно. – Навсегда?
– Навсегда, – ответила Мериамон. – Глаза ее жгли непролитые слезы. – Это было неважно. Мне нужно было так многому научиться, так много сделать. Затем было большое потрясение, когда я покинула Египет, и едва ли не большее – когда вернулась. Казалось, что это не такая уж большая цена за Египет. Другие заплатили дороже. Они умерли.
– Я так дорого стою? – спросил Александр. Все еще мягко, но без жалости.
Если бы она не любила его раньше, она полюбила бы его теперь и признала бы в нем своего царя.
Она не сразу сумела ответить.
– Я так думала. Ведь я лишена только мечты – надежды иметь детей, которые вообще могли бы не родиться. А взамен этих возможных детей Египет обрел своего царя. А теперь – чем я лучше жрецов Тира, отдающих новорожденных первенцев в жертву богам?
– Они отдают живых детей, – сказал Александр, – а твоих детей вообще не было в природе.
– Это так, – ответила она. – И лучше уж быть бесплодной, чем обреченной на девственность. Но я не та женщина, которая даст тебе сыновей, которые так нужны тебе.
Все уставились на нее. Мериамон заставила себя подняться.
– Это беда старая, – сказала она, – почти такая же старая, как я сама. Прости, что я не могу быть тем, кто тебе нужен. Но у тебя будет царица, Александр. И сыновья. Мои боги обещали мне это.
25
Мериамон чувствовала себя совершенно опустошенной. Она оставила всех троих в комнате птиц, совершенно лишившихся дара речи, и даже Нико не пытался пойти вслед за ней.
Это было больно, но не удивительно. Ей надо было бы сказать ему всю правду с самого начала. Если теперь он ее возненавидит, винить в этом некого, кроме себя самой.
Она спустилась к храму Амона. Он был гораздо меньше, чем великий храм в Фивах, но достаточно большой, чтобы чужестранцу было чему удивляться. Ей не было дела до его роскоши. Ее приглашали сюда, но она, чувствуя себя виноватой, все же долго избегала этого. Когда Мериамон надела облачение, спрятала волосы под тяжелый парик и запела в честь бога, она возносила свою молитву искренне.
Так искренне, как только могла, чувствуя болезненный холод в душе. И все из-за эллинов. Кто они ей? Ее место здесь, здесь ее мир. Она покидала его на время. Больше она его не покинет.
Перед ней открылся ее прежний путь, к ней вернулось ее прежнее существование за высокими стенами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– На такой случай у меня есть мазь, – сказала она.
– Царь сказал мне об этом, госпожа, – отвечал слуга, – и я потом зайду за ней. Но сначала он хочет видеть тебя.
Она подумала, что ей совсем не хочется видеть Александра. Но отказ расстроил бы мальчика, а идти ей было особенно некуда. Мериамон пожала плечами.
– Почему бы и нет? – сказала она.
Бедный ребенок был шокирован. Его прямая спина выражала сильное неодобрение, пока он вел ее по коридорам. Кланяясь, он пропускал ее вперед в каждую дверь так старательно и безупречно вежливо, что ей стало почти смешно.
Когда они уже собрались войти в комнаты царя, их перехватил какой-то человек. Это был один из Старых Македонцев, как обычно называла их молодежь, носивший бороду и шерстяную одежду горца даже здесь, в Египте. На слугу он смотрел с неудовольствием, а на Мериамон с едва сдерживаемым отвращением.
– Мой командир хочет видеть тебя, – сказал он Мериамон.
Несмотря на его акцент, она почти поняла его. Она бы не остановилась, но он загораживал дорогу.
– И кто же твой командир? – спросила она.
Мериамон оскорбила его. Но, поскольку уже само ее присутствие было для него оскорбительно, это мало что могло изменить.
– Пармений хочет видеть тебя сейчас.
– Сейчас я иду к царю, – возразила Мериамон.
– Ты можешь пойти к царю после того, как поговоришь с Пармением.
Слуга Александра вмешиваться не решался. Он переминался с нога на ногу, но сказать что-либо побоялся. Сейчас Мериамон была бы рада, если бы с ней был кто-нибудь из мальчиков постарше, такой же дерзкий, как этот здоровенный бородатый человек.
Но она и сама умела быть дерзкой.
– Так и быть, – сказала она. – Я уделю твоему командиру немного времени. Скажи ему, что я жду его в комнате птиц.
Она ушла, прежде чем воин сообразил, что ответить. Комната, о которой она говорила, была уединенная и маленькая, как многие комнаты в этом дворце, одна стена ее открывалась в сад. На других были изображены всевозможные птицы, водившиеся в стране Кемет, от болотной дичи в камышах до соколов в пустыне, плавающих, кормящихся и летящих – длинная лента над рядами раскрашенных колонн. Там была скамья, чтобы сидеть, украшенная резными изображениями птиц, раскрашенная и позолоченная, табурет, стол и больше ничего, кроме света и воздуха.
Мериамон устроилась на скамье. Слуга Александра, наконец собравшись с мужеством, сказал:
– Госпожа, царь…
– Царь подождет еще немного, – ответила она.
– Но…
– Он подождет, – сказала Мериамон, и в голосе ее прозвучал металл. На обожженном солнцем лице слуги уже не могла появиться краска, но он поспешно опустил глаза и умолк. Она заметила, что он занял место стража, рядом и чуть позади. Мериамон подумала, не отослать ли его к хозяину, но его присутствие немного успокаивало, и он мог быть свидетелем, если бы Пармений хотел ей зла.
Они ожидали в молчании. Мериамон начала сомневаться, есть ли в этом какой-либо смысл, придет ли Пармений вообще. Когда она уже начала вставать, чтобы отправиться к царю, послышался звук шагов. Солдатская обувь, лязг оружия. Мериамон заставила себя остаться на месте и слегка откинулась на спинку скамьи.
Пришел только один человек; он немного помедлил у двери, потом открыл ее.
Мериамон только наделась, что не выглядит, как круглая дура. Нико был полностью готов занять свой пост в охране царя: латы начищены до блеска, плащ ниспадал безупречными складками. Он взял свой лучший меч, а на шлеме развевались новые перья.
Он едва на нее взглянул, и это было хорошо: у нее было время прийти в себя.
– Иди, Левкипп, – сказал он, – и скажи царю, что мы придем сразу же, как только управимся здесь. Я позабочусь о госпоже.
Левкипп радостно ухмыльнулся и убежал. Нико занял его пост.
Мериамон наконец обрела дар речи.
– Что, во имя богов…
– Некоторым нужно было напомнить, что ты дочь фараона, – ответил Нико.
С этим трудно было спорить.
– Но откуда ты взялся? – спросила она.
– Таис сказала мне, что ты ушла. В зале я наткнулся на Марсия; он сообщил мне, где ты.
– Ты его сильно побил?
– Тебе-то какая разница? – проворчал Нико и поспешно добавил, прежде чем она успела сама его ударить: – Мне это ни к чему. Я друг царя и я выше Марсия по положению. Может быть, я немного позвенел мечом. После всего. Для виду.
– После всего, – повторила Мериамон, чувствуя себя сухой, как песок вокруг гробниц. Она не ожидала, что с ним ей будет так спокойно. Его основательность, прочность были для нее, словно якорь. Его легкомыслие освещало ее сердце, даже сейчас. В его ясном светлом взоре не было никакой озабоченности, никакой тревоги.
Но могут появиться. Он этого не знает, откуда ему знать. Но он узнает.
Пармений пришел еще нескоро, с двумя стражами, которые застыли у дверей, и устремил сердитый взгляд на Нико. Нико стоял, как на параде, без всякого выражения на лице – безупречный охранник. Пармений перевел взгляд с него на Мериамон.
– Ну так, – сказал военачальник, – у тебя есть что мне сказать?
От его дерзости перехватило дыхание. Нико заметно напрягся. Мериамон позволила себе медленно улыбнуться. Сладкой, загадочной улыбкой.
– Я? Но, по-моему, это ты пожелал говорить со мной.
– Я не привык прибегать по первому желанию женщины, – заявил Пармений.
– Оно и видно, – сказала Мериамон. – Конечно, если только эта женщина не царица…
– Ты не царица, – сказал Пармений.
– Верно, – согласилась Мериамон. – Ну говори же! Царь ждет.
Пармений молчал. Она наблюдала, как его лицо, покрытое румянцем гнева, постепенно успокаивается, разглаживаются морщины. Этот грубиян не был простым солдафоном. Он знал царей и двор. Она решила, что не стоит обвинять его за попытку унизить ее и уязвить ее самолюбие, чтобы таким образом получить преимущество.
Он не подал никакого заметного знака, но один из его стражей придвинул табурет. Он опустился на него в напряженной позе, положил руки на колени.
– Хорошо, – сказал он, – ты не дурочка, и я не должен был вести себя так с тобой. Можем ли мы быть честны друг с другом?
– Разве было когда-нибудь иначе?
– Что касается меня, – ответил Пармений, – нет. Про тебя же всем известно, что ты говоришь правду – от лица ли своих богов или от своего. Я думаю, и мне ты ее скажешь. Если Александр согласится, ты вышла бы за него замуж?
Она открыла рот, снова закрыла.
– Он никогда не согласится.
– Может. Должен. Ты дочь фараона. Ты знаешь, каков первый долг царя: дать наследников рода.
– Он знает это, – сказала Мериамон. – Есть же Геракл, сын Барсины. Прекрасный ребенок, хорошо и быстро растет.
– Слишком быстро для такого маленького, каким он должен бы быть, – сказал Пармений.
Она молчала. Его губы скривились – в улыбке, а может, и нет.
– Не держи меня за идиота, госпожа. Это отродье Мемнона, и ты знаешь это так же хорошо, как я. Полагаю, что Александр тоже знает. Он навещает их как можно реже и остается только на время, достаточное, чтобы перекинуться парой слов. Нет, Мериамон, это была неубедительная ложь, и с ходом времени она становится все неубедительней. У Александра нет сына и нет возможности его заиметь. Если ты не позаботишься об этом.
Губы Мериамон сжались.
– Ты знаешь, что он должен иметь жену из Македонии, – продолжал Пармений, не заметив ее молчания или не обращая на него внимания. – Но Македония на другом краю света, а время идет. Пока он здесь играет в царя Египта, он может взять египетскую жену. Он думал о тебе, не сомневайся. Ты ему нравишься.
– Не как женщина, – сказала она таким слабым голосом, что ей самой стало противно.
– Разве не ты должна его научить смотреть на себя как на женщину?
Мериамон хотелось закрыть глаза и дышать поглубже, но это была бы слабость. Она заговорила так спокойно, как только могла:
– А почему бы не послать за настоящей македонской невестой? Когда она уже будет здесь, ему едва ли удастся отослать ее обратно без того, чтобы смертельно не обидеть ее или, скорее, ее семью.
– Македонские женщины не путешествуют с армией.
– Даже недолго, только чтобы дать царю наследника?
– Так не получится.
Его лицо было, как закрытая дверь. Мериамон не хотелось в нее стучаться.
– Тогда почему? Почему выбрали именно меня?
– А кто еще здесь есть?
– Добрая половина знатных людей Египта имеет дочерей подходящего возраста, – сказала Мериамон.
– А есть кто-нибудь царской крови?
– Несколько, – ответила она.
– Но ни одной дочери фараона, – сказал Пармений. – Или друга царя. Или такой, кто может его покорить.
К несчастью, это была правда. Александр сам говорил так однажды, и Мериамон слышала это. Он не хотел делить ложе с незнакомыми женщинами. Друзья – лучшие любовники, друзья лучше всего. Говоря это, он смотрел на Гефестиона, а Гефестион смеялся и отмахивался, но это была правда. Она знала это так же хорошо, как и они.
Горло у Мериамон перехватило, но она все же пыталась говорить.
Пармений заговорил снова, прежде чем она успела начать.
– Ты должна выйти замуж. Каждая женщина должна. Почему бы тебе не выйти замуж за царя? Ты не сможешь быть царицей в Македонии, но если тебя назовут царицей Египта, кто станет противоречить? Разве не к этому ты стремилась, идя с нами с самой долины Иссы?
– Нет, – хотела сказать она. И сказала, но никто этого не слышал. Кто-то был у дверей: высокий резкий голос, негромкие ответы стражников, внезапное замешательство.
Дверь распахнулась – на пороге стоял Александр, возбужденный, но улыбающийся.
– Пармений! Вот ты где! И Мариамне. Я помешал? Мне уйти?
Мериамон как-то отстраненно подумала, что бы он стал делать, если бы она поймала его на слове. Однако промолчала, и Пармений, казалось, лишился голоса.
Она стала подниматься. Александр взмахом руки заставил ее сесть, огляделся, придвинул себе другой табурет. Его глаза блестели, когда он смотрел на них обоих. С горечью.
– Я догадываюсь. Вы снова говорите о том, чтобы женить меня.
– Откуда ты знаешь? – спросила Мериамон. Ей действительно хотелось знать это.
– Пармений, – отвечал Александр. – Ты.– В той же комнате. И вид у вас обоих такой… Вы уже заключили договор?
– Мы не можем сделать этого втайне от тебя и без твоего согласия, – ответил Пармений.
– Конечно, нет, – сказал царь, – но, наверное, вы уже успели сторговаться, прежде чем обратиться ко мне. Полагаю, это вполне логично. Ведь ты все стремишься заставить меня исполнить мой долг. А теперь мы уже здесь, где много жрецов и вельмож и достаточно персов, чтобы как следует напугать их тем, что новый фараон женится на дочери прежнего фараона. Была бы очень экономная свадьба.
– Так ты согласишься? – спросил Пармений. Голос его звучал ровно, как всегда, в нем не было нетерпения, но явное облегчение все же слышалось. Он взвешивал все: и нрав своего царя, и его неожиданную уступчивость, и выжидательное спокойствие.
Александр задумчиво помолчал.
– Однажды я уже шутил с этим, а может быть, бросал вызов. Это меня задело. Мне не нужно, чтобы кто-то дал мне Египет. Это уже сделано, и неплохо. Но закрепить здесь свою власть, связав себя с женщиной из этой страны, заманчиво.
– Эта женщина подойдет тебе, – сказал Пармений. – Лучше ничего не найти, она справится. Ее родственники… у тебя есть родственники, госпожа?
– В живых никого, – ответил за нее Александр и добавил, когда Пармений удивленно поднял бровь: – Я узнавал. Может быть, есть какие-то дальние, в Эфиопии. Только храм Амона и жрецы, а с ними трудностей не будет.
– Хорошо, – сказал Пармений, все еще осторожно, но разыгрывая свою игру, если это была игра. Он заманивал добычу в свои сети. – Чем скорее она станет твоей и забеременеет, тем счастливее мы будем.
Мериамон очень медленно встала. Казалось, ее никто не видел. Видел один Нико. От этого по коже пробегали мурашки. О чем он сейчас думал, она даже не решалась себе представить.
Она заговорила, и голос был ее собственный: никакой бог не повелевал ею. И все же эти слова, казалось, были не ее.
– Мы? – сказала она. – Мы, Пармений?
Тогда он взглянул на нее.
– Конечно, мы. Царь возьмет тебя. Едва ли ты можешь ему отказать.
– Нет, – отвечала она, – могу.
Казалось, Пармений не понял. Даже Александр смотрел растерянно.
Мериамон повернулась к царю. Заговорила так мягко, как только могла:
– Ты мой царь, – сказала она. – Я готова следовать за тобой хоть на край света, но я не хочу выходить за тебя замуж.
В его широко раскрытых светлых глазах отразилось настоящее потрясение. Гнев. А за всем этим, возможно, облегчение.
– Я не хочу выходить за тебя замуж, – повторила Мериамон. – И ты не хочешь жениться на мне. Мы не подходим друг другу.
– Ерунда! – воскликнул Пармений. Мериамон не обратила на него внимания.
– Александр, посмотри на меня. Разве я похожа на ту, которую ты хотел бы назвать своей женой?
Царь наклонил голову. Он был рассержен, опасно рассержен.
– Разве я похож на того, кого ты хотела бы назвать своим мужем?
– Нет, – отвечала Мериамон, – но царем и фараоном. И другом, если это еще важно для тебя.
– До сих пор никто еще никогда не отказывал мне, – сказал Александр. Он говорил об этом почти спокойно.
– Страдания учат нас.
Старый афоризм заставил Александра засмеяться, но смех его был недобрым.
– Но почему?
Отвечать было трудно, но уже не так, как было всего минуту назад. Хуже всего было то, что Нико был здесь, все слышал и молчал.
– Дело не в том, что ты мне противен, или я боюсь тебя, или связана обетом безбрачия. Если бы я согласилась, было бы не так плохо. Бывали пары и похуже, но и они жили достаточно благополучно. Но, – продолжала она, – того, чего ты хотел бы от нашего союза, чего так добиваются твои советники – этого не будет.
– Чего? – спросил Александр. – Египта? Он уже мой; я не боюсь его потерять. Это случится только тогда, когда я потеряю все.
– Нет, – ответила Мериамон, стараясь не кричать, стараясь говорить спокойно. – Египет тут ни при чем. Тебе нужны – твои советники хотят – наследников. Я не могу дать их тебе.
Молчание было внезапным, а для Мериамон ужасным.
Его грубо нарушил Пармений:
– Конечно, ты можешь их дать. Ты маленькая, но достаточно здоровая и молодая, чтобы родить целую армию сыновей.
– Нет, – снова сказала Мериамон. – У меня не будет сыновей. И дочерей. И вообще не будет детей. Говорить с богами, как я, может только тот, кто не может иметь детей. Такова цена моей магической силы, поэтому меня выбрали боги.
– И это навсегда? – спросил Александр. Голос его прозвучал мягко, почти нежно. – Навсегда?
– Навсегда, – ответила Мериамон. – Глаза ее жгли непролитые слезы. – Это было неважно. Мне нужно было так многому научиться, так много сделать. Затем было большое потрясение, когда я покинула Египет, и едва ли не большее – когда вернулась. Казалось, что это не такая уж большая цена за Египет. Другие заплатили дороже. Они умерли.
– Я так дорого стою? – спросил Александр. Все еще мягко, но без жалости.
Если бы она не любила его раньше, она полюбила бы его теперь и признала бы в нем своего царя.
Она не сразу сумела ответить.
– Я так думала. Ведь я лишена только мечты – надежды иметь детей, которые вообще могли бы не родиться. А взамен этих возможных детей Египет обрел своего царя. А теперь – чем я лучше жрецов Тира, отдающих новорожденных первенцев в жертву богам?
– Они отдают живых детей, – сказал Александр, – а твоих детей вообще не было в природе.
– Это так, – ответила она. – И лучше уж быть бесплодной, чем обреченной на девственность. Но я не та женщина, которая даст тебе сыновей, которые так нужны тебе.
Все уставились на нее. Мериамон заставила себя подняться.
– Это беда старая, – сказала она, – почти такая же старая, как я сама. Прости, что я не могу быть тем, кто тебе нужен. Но у тебя будет царица, Александр. И сыновья. Мои боги обещали мне это.
25
Мериамон чувствовала себя совершенно опустошенной. Она оставила всех троих в комнате птиц, совершенно лишившихся дара речи, и даже Нико не пытался пойти вслед за ней.
Это было больно, но не удивительно. Ей надо было бы сказать ему всю правду с самого начала. Если теперь он ее возненавидит, винить в этом некого, кроме себя самой.
Она спустилась к храму Амона. Он был гораздо меньше, чем великий храм в Фивах, но достаточно большой, чтобы чужестранцу было чему удивляться. Ей не было дела до его роскоши. Ее приглашали сюда, но она, чувствуя себя виноватой, все же долго избегала этого. Когда Мериамон надела облачение, спрятала волосы под тяжелый парик и запела в честь бога, она возносила свою молитву искренне.
Так искренне, как только могла, чувствуя болезненный холод в душе. И все из-за эллинов. Кто они ей? Ее место здесь, здесь ее мир. Она покидала его на время. Больше она его не покинет.
Перед ней открылся ее прежний путь, к ней вернулось ее прежнее существование за высокими стенами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40