Она только что вернулась со съемок. Телефон она услышала еще с порога, подбежала и схватила трубку.
– Мерри? Это Артур.
– Да?
– Ты видела последний номер «Пульса»? Я имею в виду сегодняшний.
– Нет.
– Тебе нужно прочитать. Прислать его тебе?
– Нет, я могу выйти и купить, – сказала Мерри. – Так будет быстрее. Так что спасибо, не беспокойтесь.
– Хорошо. Только перезвони мне, когда прочтешь, ладно? Если не застанешь меня здесь, то я буду дома.
– Хорошо, – сказала Мерри. – А что… Очень плохо, да?
– Да, хорошего мало.
– О'кей. Спасибо, что предупредили.
Мерри положила трубку и спустилась к машине. «Пульс» она купила в киоске на Сансет-стрип. Развернув журнал прямо в машине, она начала перелистывать страницы с конца, пока не нашла раздел «Зрелища и развлечения». Читая статью, Мерри чувствовала, как выступившие капельки пота легонько пощипывают кожу на лбу и на верхней губе.
Статья была гнусная, мстительная, и – самое скверное – Джослин Стронг притворялась понимающей, участливой и сочувствующей. Что сочувствует и Мерри и ее отцу. Мерри была представлена развязной и взбалмошной особой, которая не отдает себе отчета в своих поступках, а в голом виде согласилась сниматься, поскольку отчаянно мечтала о том, чтобы добиться похвалы Кляйнзингера. А нужда в его похвале объяснялась, по мнению Джослин, словами Мередита: «Я не смог стать настоящим отцом для Мерри. Да что там настоящим – хоть каким-то отцом. То, что она стала сниматься в кино, означает, что между нами, возможно, есть еще близость и взаимопонимание. И меня это, естественно, радует».
А дальше – еще хуже. «Потягивая изысканное французское вино в ресторане роскошной гостиницы, Мередит Хаусман добавил: «Я знаю, что такое жизнь. Чего от нее можно ожидать. И я знаю, что надежды Мерри на то, чтобы обрести счастье, довольно призрачны».
Мерри перечитала статью дважды. Ей, пожалуй, досталось все же меньше. Джослин Стронг уколола ее лишь однажды: «Я уже взрослая девушка, – надменно заявила девятнадцатилетняя старлетка».
Слова эти она произнесла вовсе не «надменно». Какая низость!
Отложив журнал на соседнее сиденье, Мерри вернулась домой. И тут же перезвонила Уеммику.
– А как отреагировал мой отец? – спросила она.
– Он очень волнуется из-за тебя.
– Ерунда какая, – сказала Мерри. – Основной удар направлен против него.
– Он это понимает. И знает почему. Его беспокоит только то, что ты можешь обидеться.
– У вас есть номер его телефона?
Уеммик продиктовал ей незарегистрированный номер телефона Мередита, не задавая лишних вопросов. И Мерри была ему за это признательна.
– Он сейчас в Малибу, – пояснил Уеммик.
– Спасибо, – поблагодарила Мерри. – Я ему позвоню.
– Хорошо.
Мерри надавила на рычажок, а потом набрала отцовский номер.
– Да? Слушаю.
– Папочка? Это Мерри!
– Ты уже видела?
– Да. Совсем недавно.
– Мне очень жаль, что так вышло, – сказал он. – Боюсь, что не слишком помог тебе. Но меньше всего на свете я хотел тебя обидеть.
– Папочка, все это ерунда, яйца выеденного не стоит, – сказала Мерри. – Я расстроилась из-за тебя. Уж слишком это нечестно по отношению к тебе.
– Ничего удивительного. Эта журналистка жаждала моей крови.
– Но почему?
– Гнев оскорбленной женщины страшнее огня ада, – горько усмехнулся Мередит. – К тому же это слишком сложно, чтобы объяснять по телефону. Послушай, а откуда ты звонишь?
Мерри рассказала, где сейчас живет.
– А почему бы тебе не приехать ко мне?
– Я была бы счастлива.
– И я буду очень рад.
– Тогда я сажусь в машину и мчусь к тебе.
Мерри положила трубку и швырнула журнал в мусорное ведро. Плевать ей на эту статью. Теперь ей на все плевать. Она захлопнула дверь и быстро спустилась к машине.
Автомобиль несся к западу. Мерри наблюдала через лобовое стекло за солнцем, плавно садившимся в жидкие облака. Журнальная статья больше ничего для нее не значила. Хотя кое-что все же значила. После разговора с отцом статья из грязной пакости превратилась в огромную, радужную и прекрасную рождественскую открытку.
ГЛАВА 11
– Будьте счастливы! – провозгласила Мерри, поднимая бокал с шампанским.
Она адресовала это пожелание своему отцу и Нони – теперь уже миссис Мередит Хаусман, – которые стояли напротив у камина.
– Желаю вам удачи, – добавил судья Нидлмен. Артур Уеммик присоединился к пожеланиям.
– Допив шампанское, Нони бросила свой бокал в камин. Бокал со звоном разлетелся вдребезги.
– Это еще зачем? – вскинул брови Мередит.
– Я давно мечтала об этом, – пояснила Нони. – Это… Словом, это как в кино.
Мередит расхохотался, остальные последовали его примеру.
– Что ж, я пойду заведу машину, – сказал Уеммик. Он собирался отвезти молодоженов в Бейкерсфилд, откуда они должны были вылететь на арендованном самолете в Акапулько.
– Ну что, миссис Хаусман, как вы себя чувствуете? – спросил Мередит.
– Чудесно! – просияла Нони. – Это самый счастливый день в моей жизни.
– Рад это слышать, – сказал Мередит.
– И для меня сегодня один из самых счастливых дней, – неожиданно для себя выпалила Мерри.
Отец вопросительно посмотрел на нее.
– Я говорю вполне серьезно, – подтвердила Мерри. Она даже не знала, какими словами передать отцу, насколько счастлива вновь обрести в его лице друга. Очередной брак отца не вызвал у нее отрицательных эмоций. В лице Нони она не видела угрозы для своих отношений с отцом. Ей даже было немного жаль эту девочку. Скромную, милую и даже наивную. Похоже, кроме Мередита Хаусмана, ее ничто больше не интересовало. Разве что еще лошади и кино. Нони даже в голову не пришло, что она должна попытаться установить какие-то отношения с Мерри. Она просто сразу восприняла Мерри как дочь Мередита, а позже – как подругу. Мерри немного сочувствовала ей, сознавая, насколько одинокой и оторванной будет порой чувствовать себя девятнадцатилетняя девочка в обществе пятидесятидвухлетнего мужчины. Вместе с тем она прекрасно понимала, какую роль Нони играет в жизни Мередита. Ведь отец Мерри вовсе не выглядел стариком, напротив – разговаривал и двигался он задорно, бодро и энергично. И все привыкли считать его энергичным мужчиной и пылким любовником. Однако требования к нему предъявлялись настолько высокие, что Мередит всерьез опасался, что, проснувшись в одно прекрасное утро, поймет, что груз ему уж не по силам. И тогда в один миг рухнут его жизнь и карьера. Все, чему он посвятил себя. Нони была живым доказательством правдивости образов, которые Мередит создавал на киноэкране.
Мерри не думала, что брак отца с Нони продлится достаточно долго. Хотя ее это и не волновало. Она уже убедилась, что счастье капризно и мимолетно, как золотые рыбки, которые продаются в дешевых лавках: девяносто девять из них быстро погибают, а вот сотая толстеет, наливается соками и годами плещется в бассейне.
Интересно, будут ли у них дети? Мерри подумала, что ее отцу это придало бы новые силы. Правда, она с трудом представляла, какая жизнь будет ждать ребенка. Она отставила свой бокал на мраморное пресс-папье, украшавшее стол судьи. Не ей за них решать. Так что и нечего ломать над этим голову.
– Что ж, Артур уже нас ждет, – произнес Мередит. – Спасибо вам, судья.
– Рад был вам помочь, – ответил Нидлмен. – Счастливого путешествия.
Мередит предложил одну согнутую в локте руку Нони, а другую – Мерри. Они вышли от судьи и спустились к машине.
Домой Мерри вернулась в приподнятом настроении. Всю дорогу она не переставая твердила себе, что счастлива. Хотя в глубине души отказывалась в это поверить. Что-то казалось ей неправильным. Словно чего-то недоставало. Она бесцельно мерила шагами гостиную. Потом закурила и тут же заметила, что буквально за минуту до этого зажгла другую сигарету, которая лежала и тлела в пепельнице. Да, что-то явно было неладно.
Она загасила тлеющую сигарету и призадумалась. И тогда ее осенило: Элейн! Ее собственная мать.
Она прекрасно сознавала, что хочет невозможного, но почему-то из-за чуда, свершившегося в отношениях о отцом, в ее голове засвербила навязчивая мысль о том, что подобное чудо может случиться и в отношениях с матерью. Может быть, она хотя бы попытается их наладить? Вдруг им удастся стать друзьями?
С тех самых пор, как Мерри перебралась в Лос-Анджелес, она всячески избегала Элейн. Под предлогом работы и усталости из-за съемок. За все время она позвонила матери всего дважды, причем оба раза натыкалась на довольно прохладный прием. Мерри радовалась, что ей удавалось избегать общения с матерью, но теперь она призадумалась, стоило ли из-за этого радоваться.
Она сняла трубку и набрала номер Элейн. К телефону подошел Лион.
– Здравствуй, Лион. Это Мерри.
– Привет, Мерри, – отозвался он, довольно уныло и безжизненно.
– Я бы хотела заехать к вам сегодня вечером, – сказала Мерри. – Сто лет уже ни тебя, ни мамы не видела.
– Мамы сейчас нет дома. Она вернется примерно через час.
– А что, мне нужен входной билет? – игриво спросила Мерри.
– Наш дом – твой дом, – ответил Лион.
Мерри подумала, что такое довольно странно слышать из уст четырнадцатилетнего подростка. Или же он просто так шутит, подтрунивает над ней.
– Тогда ждите меня через полтора часа, – сказала Мерри и положила трубку.
Остановив «шевроле» перед крыльцом столь знакомого дома, она радостно взбежала по ступенькам и позвонила. Дверь открыл Лион.
При виде брата Мерри пришла в ужас. Она не могла поверить своим глазам.
– Что это за чертовщина? – только и вымолвила она.
Диковинная накидка ярко-оранжевого цвета с развевающимися полами, на ногах плетеные веревочные сандалии. А прическа вообще совершенно невообразимая. Голова подстрижена «под горшок», на макушке выбрита тонзура…
– Оставь туфли на крыльце, пожалуйста, – попросил Лион.
– Почему? – изумилась Мерри. – Что это тебе взбрело в голову?
– Они кожаные.
– Разумеется, они кожаные!
– Я принесу тебе веревочные сандалии.
– Что ты плетешь?
– Или ты предпочитаешь бумажные тапочки?
– Ну, хватит, Лион. Пошутили – и довольно. Или ты всерьез?
– О, да.
Мерри была по-прежнему убеждена, что он притворяется. Конечно же, это розыгрыш. Хорошо, она немного поиграет с ним, так и быть. Сняв туфли, она шагнула вперед, однако Лион преградил ей дорогу.
– Твоя сумочка, – сказал он.
– Что? – Мерри не поверила своим ушам. – Не могу же я оставить сумочку на крыльце. Ее же украдут! К тому же в ней мои сигареты.
– Сигареты тебе не понадобятся. Мы с мамой не выносим табачный запах.
– Господи, о, чем ты говоришь?
– Ну, заходи же, – пригласил Лион.
Она положила сумочку на крыльцо рядом с туфлями и прошла следом за братом в дом. Ее ноздри уловили какой-то странный запах. Мерри несколько раз принюхалась, прежде чем узнала аромат сандаловых благовоний.
В гостиной царил полумрак, и Мерри понадобилось несколько секунд, пока глаза привыкли к приглушенному Свету, исходившему от нескольких свечей, которые мерцали перед развешанными на стене изображениями Христа, Будды, Моисея, Магомета, Конфуция, Зевса, Далай-ламы и Ахура-Мазды. Поразительно, но посередине лба на каждом из ликов находился третий глаз, из которого струились лучи. Ну точь-в-точь как глаза на пирамидах, что изображены на долларовых бумажках.
Элейн вышла из кухни, мило улыбнулась и сказала:
– Мир тебе!
Она была в длинном зеленом платье; голову украшал миртовый венок.
– Я рада, что снова вижу тебя, Мередит, – сказала она. И, протянув вперед руки, шагнула к Мерри, которая подумала было, что мать хочет поцеловать ее в щеку. Вместо этого Элейн, приложив обе ладони к щекам Мерри, церемонно поцеловала ее в лоб. Мерри не знала, как следует отвечать на подобное приветствие, и поэтому осталась на месте.
– Садись, дитя мое, – пригласила Элейн, указывая рукой на стул.
Мерри послушалась. Лион, поджав под себя ноги, опустился на одну из устилавших пол циновок.
– Мама, что случилось? – спросила Мерри.
– Нас спасли, – сообщила Элейн. – Мы родились заново. Мы исповедуем веру, которую дает нам Церковь Трансцедентального Ока.
– Вот как? Но Лион. Почему он так одет?
– Он послушник, – пояснила Элейн. – Через семь лет его примут в священники. А через двадцать лет он станет святым.
– А ты?
– Я просто сестра Элейн, но ведь я пришла в лоно церкви после долгой жизни во грехе. Лиону повезло. Вся его жизнь будет освящена церковью.
– Но что это за церковь? Я никогда о ней не слышала!
Элейн терпеливо улыбнулась.
– Это замечательная вера, – сказала она. – Облагораживающая. После смерти Гарри я утратила всякий смысл в жизни, теперь же я обрела мир и покой. Наша церковь объединила все великие мировые религии в единую трансцедентальную религию. Она проповедует единую веру, а ведь все веры и должны быть едины перед Божьим оком.
– Но она хотя бы христианская? – спросила Мерри.
– Христианская, иудейская, буддийская, мусульманская, зороастрийская, даоистская… Любая. Как говорит наш Пророк: «Все должно быть у всех».
– Но при чем тут мои туфли и сумочка? – спросила Мерри. – Я хочу сказать, что в сумочке у меня сигареты. Слишком уж много на меня сразу свалилось.
– Мы не курим, – сказала Элейн. – Не пользуемся изделиями из кожи и не едим мясо. Мы без всего этого обходимся.
– Что ж, могу я хотя бы что-нибудь выпить? – спросила Мерри.
– Лион, принеси, пожалуйста, стакан эликсира любви для своей сестры.
– Какого эликсира? Что это такое?
– Не бойся, дитя мое. В основном он состоит из сока сельдерея.
– Сельдерея!
– У него свежий и чистый вкус. Вкус созерцания.
Мерри проводила глазами Лиона, который отправился на кухню. Вернувшись, он подал ей стакан, наполненный бледно-зеленой жидкостью. Мерри попробовала и отставила стакан в сторону. Вкус был тошнотворный. Все случившееся казалось ей тошнотворным.
– Мама, что ты натворила? Зачем все это? Ты совсем спятила?
– Нет, дитя мое. Напротив, я впервые за все время нахожусь в своем уме. И я обрела счастье и покой. И живу со всеми в мире.
– Да брось ты, – в сердцах махнула рукой Мерри.
– Ты говоришь так, потому что не обрела смирения, – сказала Элейн.
– Нет, я просто рассуждаю здраво. Послушай, в конце концов, если тебе так хочется, ты имеешь право делать все что угодно. Но Лион-то в чем виноват? Он же ребенок. Ты же губишь его.
– Я спасаю его. И буду тебе признательна, если ты воздержишься от бранных и богохульственных замечаний. Кто ты такая, чтобы входить в наш дом и поносить нас? Уж я-то знаю, какова ты есть и чем занимаешься. Ты погрязла во грехе, угождаешь самым низменным вкусам, обнажаешь свое тело перед похотливыми грешниками, бесстыдно развратничаешь…
– Мама, о чем ты говоришь?
– Я читала эту статью.
– Ты имеешь в виду статью в «Пульсе»?
– Да.
– Но ты не должна верить тому, что в ней написано. Ее написала женщина, которая просто сводила с папой какие-то старые счеты.
– Ты же не знаешь, о чем говоришь, – упрекнула Элейн. – А вот я знаю! Это мне надо сводить с ней счеты, а не ей с твоим отцом. Знаешь, кто разрушил наш брак? Между мной и твоим отцом? Знаешь?
– Нет. Кто?
– Джослин Стронг, журналистка из «Пульса». Она совратила твоего слабохарактерного и безвольного отца с пути истинного, а он не сумел устоять перед ее натиском.
Мерри сидела как громом пораженная. Да, отец упомянул о какой-то давней интрижке, но даже словом не обмолвился о том, к чему она привела.
Элейн встала, пересекла комнату и опустилась на колени перед изображением Ахура-Мазды.
– Прости меня, – прошептала она. – Я впала в грех неправедного гнева.
Обернувшись к Лиону, она жестом пригласила Лиона присоединиться к молитве. Потом спросила:
– Ты помолишься с нами, Мередит? Мы научим тебя. Ничто не сделает меня такой счастливой, чем радость от совместного вознесения молитвы рядом с тобой. Обратись в нашу веру, пока не поздно, дитя мое. Откажись от пороков своей мирской жизни. Отрекись от кино. Посвяти себя Господу. И Он изрит тебя своим Недремным Оком. И да снизойдет на тебя теплый Свет Господня Ока.
– Нет, мама, я не могу. Я… Я…
От стыда, ужаса и отвращения слова застревали в ее горле.
Не чуя под собой ног, Мерри выскочила из дома, подхватила с крыльца туфли и сумочку и босиком бросилась бежать к машине. Забравшись внутрь, дрожащими руками зажгла сигарету и повернула ключ в замке зажигания.
Все случившееся казалось ей слишком болезненным, нелепым и невероятным, чтобы быть правдой. Мерри вдруг захихикала. Потом, прибавив газа и слушая, как ревет мощный двигатель, расхохоталась. «Шевроле» несся как обезумевший зверь, но Мерри ничего не замечала.
Лишь приблизившись к светофору и заметив, что он почему-то расплывается перед глазами, Мерри поняла, что плачет.
– Насколько мне кажется, никакого вреда картине это определенно не принесет, – сказал Кляйнзингер.
– А польза будет?
– Пожалуй, косвенным образом это окажет некое благоприятное воздействие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Мерри? Это Артур.
– Да?
– Ты видела последний номер «Пульса»? Я имею в виду сегодняшний.
– Нет.
– Тебе нужно прочитать. Прислать его тебе?
– Нет, я могу выйти и купить, – сказала Мерри. – Так будет быстрее. Так что спасибо, не беспокойтесь.
– Хорошо. Только перезвони мне, когда прочтешь, ладно? Если не застанешь меня здесь, то я буду дома.
– Хорошо, – сказала Мерри. – А что… Очень плохо, да?
– Да, хорошего мало.
– О'кей. Спасибо, что предупредили.
Мерри положила трубку и спустилась к машине. «Пульс» она купила в киоске на Сансет-стрип. Развернув журнал прямо в машине, она начала перелистывать страницы с конца, пока не нашла раздел «Зрелища и развлечения». Читая статью, Мерри чувствовала, как выступившие капельки пота легонько пощипывают кожу на лбу и на верхней губе.
Статья была гнусная, мстительная, и – самое скверное – Джослин Стронг притворялась понимающей, участливой и сочувствующей. Что сочувствует и Мерри и ее отцу. Мерри была представлена развязной и взбалмошной особой, которая не отдает себе отчета в своих поступках, а в голом виде согласилась сниматься, поскольку отчаянно мечтала о том, чтобы добиться похвалы Кляйнзингера. А нужда в его похвале объяснялась, по мнению Джослин, словами Мередита: «Я не смог стать настоящим отцом для Мерри. Да что там настоящим – хоть каким-то отцом. То, что она стала сниматься в кино, означает, что между нами, возможно, есть еще близость и взаимопонимание. И меня это, естественно, радует».
А дальше – еще хуже. «Потягивая изысканное французское вино в ресторане роскошной гостиницы, Мередит Хаусман добавил: «Я знаю, что такое жизнь. Чего от нее можно ожидать. И я знаю, что надежды Мерри на то, чтобы обрести счастье, довольно призрачны».
Мерри перечитала статью дважды. Ей, пожалуй, досталось все же меньше. Джослин Стронг уколола ее лишь однажды: «Я уже взрослая девушка, – надменно заявила девятнадцатилетняя старлетка».
Слова эти она произнесла вовсе не «надменно». Какая низость!
Отложив журнал на соседнее сиденье, Мерри вернулась домой. И тут же перезвонила Уеммику.
– А как отреагировал мой отец? – спросила она.
– Он очень волнуется из-за тебя.
– Ерунда какая, – сказала Мерри. – Основной удар направлен против него.
– Он это понимает. И знает почему. Его беспокоит только то, что ты можешь обидеться.
– У вас есть номер его телефона?
Уеммик продиктовал ей незарегистрированный номер телефона Мередита, не задавая лишних вопросов. И Мерри была ему за это признательна.
– Он сейчас в Малибу, – пояснил Уеммик.
– Спасибо, – поблагодарила Мерри. – Я ему позвоню.
– Хорошо.
Мерри надавила на рычажок, а потом набрала отцовский номер.
– Да? Слушаю.
– Папочка? Это Мерри!
– Ты уже видела?
– Да. Совсем недавно.
– Мне очень жаль, что так вышло, – сказал он. – Боюсь, что не слишком помог тебе. Но меньше всего на свете я хотел тебя обидеть.
– Папочка, все это ерунда, яйца выеденного не стоит, – сказала Мерри. – Я расстроилась из-за тебя. Уж слишком это нечестно по отношению к тебе.
– Ничего удивительного. Эта журналистка жаждала моей крови.
– Но почему?
– Гнев оскорбленной женщины страшнее огня ада, – горько усмехнулся Мередит. – К тому же это слишком сложно, чтобы объяснять по телефону. Послушай, а откуда ты звонишь?
Мерри рассказала, где сейчас живет.
– А почему бы тебе не приехать ко мне?
– Я была бы счастлива.
– И я буду очень рад.
– Тогда я сажусь в машину и мчусь к тебе.
Мерри положила трубку и швырнула журнал в мусорное ведро. Плевать ей на эту статью. Теперь ей на все плевать. Она захлопнула дверь и быстро спустилась к машине.
Автомобиль несся к западу. Мерри наблюдала через лобовое стекло за солнцем, плавно садившимся в жидкие облака. Журнальная статья больше ничего для нее не значила. Хотя кое-что все же значила. После разговора с отцом статья из грязной пакости превратилась в огромную, радужную и прекрасную рождественскую открытку.
ГЛАВА 11
– Будьте счастливы! – провозгласила Мерри, поднимая бокал с шампанским.
Она адресовала это пожелание своему отцу и Нони – теперь уже миссис Мередит Хаусман, – которые стояли напротив у камина.
– Желаю вам удачи, – добавил судья Нидлмен. Артур Уеммик присоединился к пожеланиям.
– Допив шампанское, Нони бросила свой бокал в камин. Бокал со звоном разлетелся вдребезги.
– Это еще зачем? – вскинул брови Мередит.
– Я давно мечтала об этом, – пояснила Нони. – Это… Словом, это как в кино.
Мередит расхохотался, остальные последовали его примеру.
– Что ж, я пойду заведу машину, – сказал Уеммик. Он собирался отвезти молодоженов в Бейкерсфилд, откуда они должны были вылететь на арендованном самолете в Акапулько.
– Ну что, миссис Хаусман, как вы себя чувствуете? – спросил Мередит.
– Чудесно! – просияла Нони. – Это самый счастливый день в моей жизни.
– Рад это слышать, – сказал Мередит.
– И для меня сегодня один из самых счастливых дней, – неожиданно для себя выпалила Мерри.
Отец вопросительно посмотрел на нее.
– Я говорю вполне серьезно, – подтвердила Мерри. Она даже не знала, какими словами передать отцу, насколько счастлива вновь обрести в его лице друга. Очередной брак отца не вызвал у нее отрицательных эмоций. В лице Нони она не видела угрозы для своих отношений с отцом. Ей даже было немного жаль эту девочку. Скромную, милую и даже наивную. Похоже, кроме Мередита Хаусмана, ее ничто больше не интересовало. Разве что еще лошади и кино. Нони даже в голову не пришло, что она должна попытаться установить какие-то отношения с Мерри. Она просто сразу восприняла Мерри как дочь Мередита, а позже – как подругу. Мерри немного сочувствовала ей, сознавая, насколько одинокой и оторванной будет порой чувствовать себя девятнадцатилетняя девочка в обществе пятидесятидвухлетнего мужчины. Вместе с тем она прекрасно понимала, какую роль Нони играет в жизни Мередита. Ведь отец Мерри вовсе не выглядел стариком, напротив – разговаривал и двигался он задорно, бодро и энергично. И все привыкли считать его энергичным мужчиной и пылким любовником. Однако требования к нему предъявлялись настолько высокие, что Мередит всерьез опасался, что, проснувшись в одно прекрасное утро, поймет, что груз ему уж не по силам. И тогда в один миг рухнут его жизнь и карьера. Все, чему он посвятил себя. Нони была живым доказательством правдивости образов, которые Мередит создавал на киноэкране.
Мерри не думала, что брак отца с Нони продлится достаточно долго. Хотя ее это и не волновало. Она уже убедилась, что счастье капризно и мимолетно, как золотые рыбки, которые продаются в дешевых лавках: девяносто девять из них быстро погибают, а вот сотая толстеет, наливается соками и годами плещется в бассейне.
Интересно, будут ли у них дети? Мерри подумала, что ее отцу это придало бы новые силы. Правда, она с трудом представляла, какая жизнь будет ждать ребенка. Она отставила свой бокал на мраморное пресс-папье, украшавшее стол судьи. Не ей за них решать. Так что и нечего ломать над этим голову.
– Что ж, Артур уже нас ждет, – произнес Мередит. – Спасибо вам, судья.
– Рад был вам помочь, – ответил Нидлмен. – Счастливого путешествия.
Мередит предложил одну согнутую в локте руку Нони, а другую – Мерри. Они вышли от судьи и спустились к машине.
Домой Мерри вернулась в приподнятом настроении. Всю дорогу она не переставая твердила себе, что счастлива. Хотя в глубине души отказывалась в это поверить. Что-то казалось ей неправильным. Словно чего-то недоставало. Она бесцельно мерила шагами гостиную. Потом закурила и тут же заметила, что буквально за минуту до этого зажгла другую сигарету, которая лежала и тлела в пепельнице. Да, что-то явно было неладно.
Она загасила тлеющую сигарету и призадумалась. И тогда ее осенило: Элейн! Ее собственная мать.
Она прекрасно сознавала, что хочет невозможного, но почему-то из-за чуда, свершившегося в отношениях о отцом, в ее голове засвербила навязчивая мысль о том, что подобное чудо может случиться и в отношениях с матерью. Может быть, она хотя бы попытается их наладить? Вдруг им удастся стать друзьями?
С тех самых пор, как Мерри перебралась в Лос-Анджелес, она всячески избегала Элейн. Под предлогом работы и усталости из-за съемок. За все время она позвонила матери всего дважды, причем оба раза натыкалась на довольно прохладный прием. Мерри радовалась, что ей удавалось избегать общения с матерью, но теперь она призадумалась, стоило ли из-за этого радоваться.
Она сняла трубку и набрала номер Элейн. К телефону подошел Лион.
– Здравствуй, Лион. Это Мерри.
– Привет, Мерри, – отозвался он, довольно уныло и безжизненно.
– Я бы хотела заехать к вам сегодня вечером, – сказала Мерри. – Сто лет уже ни тебя, ни мамы не видела.
– Мамы сейчас нет дома. Она вернется примерно через час.
– А что, мне нужен входной билет? – игриво спросила Мерри.
– Наш дом – твой дом, – ответил Лион.
Мерри подумала, что такое довольно странно слышать из уст четырнадцатилетнего подростка. Или же он просто так шутит, подтрунивает над ней.
– Тогда ждите меня через полтора часа, – сказала Мерри и положила трубку.
Остановив «шевроле» перед крыльцом столь знакомого дома, она радостно взбежала по ступенькам и позвонила. Дверь открыл Лион.
При виде брата Мерри пришла в ужас. Она не могла поверить своим глазам.
– Что это за чертовщина? – только и вымолвила она.
Диковинная накидка ярко-оранжевого цвета с развевающимися полами, на ногах плетеные веревочные сандалии. А прическа вообще совершенно невообразимая. Голова подстрижена «под горшок», на макушке выбрита тонзура…
– Оставь туфли на крыльце, пожалуйста, – попросил Лион.
– Почему? – изумилась Мерри. – Что это тебе взбрело в голову?
– Они кожаные.
– Разумеется, они кожаные!
– Я принесу тебе веревочные сандалии.
– Что ты плетешь?
– Или ты предпочитаешь бумажные тапочки?
– Ну, хватит, Лион. Пошутили – и довольно. Или ты всерьез?
– О, да.
Мерри была по-прежнему убеждена, что он притворяется. Конечно же, это розыгрыш. Хорошо, она немного поиграет с ним, так и быть. Сняв туфли, она шагнула вперед, однако Лион преградил ей дорогу.
– Твоя сумочка, – сказал он.
– Что? – Мерри не поверила своим ушам. – Не могу же я оставить сумочку на крыльце. Ее же украдут! К тому же в ней мои сигареты.
– Сигареты тебе не понадобятся. Мы с мамой не выносим табачный запах.
– Господи, о, чем ты говоришь?
– Ну, заходи же, – пригласил Лион.
Она положила сумочку на крыльцо рядом с туфлями и прошла следом за братом в дом. Ее ноздри уловили какой-то странный запах. Мерри несколько раз принюхалась, прежде чем узнала аромат сандаловых благовоний.
В гостиной царил полумрак, и Мерри понадобилось несколько секунд, пока глаза привыкли к приглушенному Свету, исходившему от нескольких свечей, которые мерцали перед развешанными на стене изображениями Христа, Будды, Моисея, Магомета, Конфуция, Зевса, Далай-ламы и Ахура-Мазды. Поразительно, но посередине лба на каждом из ликов находился третий глаз, из которого струились лучи. Ну точь-в-точь как глаза на пирамидах, что изображены на долларовых бумажках.
Элейн вышла из кухни, мило улыбнулась и сказала:
– Мир тебе!
Она была в длинном зеленом платье; голову украшал миртовый венок.
– Я рада, что снова вижу тебя, Мередит, – сказала она. И, протянув вперед руки, шагнула к Мерри, которая подумала было, что мать хочет поцеловать ее в щеку. Вместо этого Элейн, приложив обе ладони к щекам Мерри, церемонно поцеловала ее в лоб. Мерри не знала, как следует отвечать на подобное приветствие, и поэтому осталась на месте.
– Садись, дитя мое, – пригласила Элейн, указывая рукой на стул.
Мерри послушалась. Лион, поджав под себя ноги, опустился на одну из устилавших пол циновок.
– Мама, что случилось? – спросила Мерри.
– Нас спасли, – сообщила Элейн. – Мы родились заново. Мы исповедуем веру, которую дает нам Церковь Трансцедентального Ока.
– Вот как? Но Лион. Почему он так одет?
– Он послушник, – пояснила Элейн. – Через семь лет его примут в священники. А через двадцать лет он станет святым.
– А ты?
– Я просто сестра Элейн, но ведь я пришла в лоно церкви после долгой жизни во грехе. Лиону повезло. Вся его жизнь будет освящена церковью.
– Но что это за церковь? Я никогда о ней не слышала!
Элейн терпеливо улыбнулась.
– Это замечательная вера, – сказала она. – Облагораживающая. После смерти Гарри я утратила всякий смысл в жизни, теперь же я обрела мир и покой. Наша церковь объединила все великие мировые религии в единую трансцедентальную религию. Она проповедует единую веру, а ведь все веры и должны быть едины перед Божьим оком.
– Но она хотя бы христианская? – спросила Мерри.
– Христианская, иудейская, буддийская, мусульманская, зороастрийская, даоистская… Любая. Как говорит наш Пророк: «Все должно быть у всех».
– Но при чем тут мои туфли и сумочка? – спросила Мерри. – Я хочу сказать, что в сумочке у меня сигареты. Слишком уж много на меня сразу свалилось.
– Мы не курим, – сказала Элейн. – Не пользуемся изделиями из кожи и не едим мясо. Мы без всего этого обходимся.
– Что ж, могу я хотя бы что-нибудь выпить? – спросила Мерри.
– Лион, принеси, пожалуйста, стакан эликсира любви для своей сестры.
– Какого эликсира? Что это такое?
– Не бойся, дитя мое. В основном он состоит из сока сельдерея.
– Сельдерея!
– У него свежий и чистый вкус. Вкус созерцания.
Мерри проводила глазами Лиона, который отправился на кухню. Вернувшись, он подал ей стакан, наполненный бледно-зеленой жидкостью. Мерри попробовала и отставила стакан в сторону. Вкус был тошнотворный. Все случившееся казалось ей тошнотворным.
– Мама, что ты натворила? Зачем все это? Ты совсем спятила?
– Нет, дитя мое. Напротив, я впервые за все время нахожусь в своем уме. И я обрела счастье и покой. И живу со всеми в мире.
– Да брось ты, – в сердцах махнула рукой Мерри.
– Ты говоришь так, потому что не обрела смирения, – сказала Элейн.
– Нет, я просто рассуждаю здраво. Послушай, в конце концов, если тебе так хочется, ты имеешь право делать все что угодно. Но Лион-то в чем виноват? Он же ребенок. Ты же губишь его.
– Я спасаю его. И буду тебе признательна, если ты воздержишься от бранных и богохульственных замечаний. Кто ты такая, чтобы входить в наш дом и поносить нас? Уж я-то знаю, какова ты есть и чем занимаешься. Ты погрязла во грехе, угождаешь самым низменным вкусам, обнажаешь свое тело перед похотливыми грешниками, бесстыдно развратничаешь…
– Мама, о чем ты говоришь?
– Я читала эту статью.
– Ты имеешь в виду статью в «Пульсе»?
– Да.
– Но ты не должна верить тому, что в ней написано. Ее написала женщина, которая просто сводила с папой какие-то старые счеты.
– Ты же не знаешь, о чем говоришь, – упрекнула Элейн. – А вот я знаю! Это мне надо сводить с ней счеты, а не ей с твоим отцом. Знаешь, кто разрушил наш брак? Между мной и твоим отцом? Знаешь?
– Нет. Кто?
– Джослин Стронг, журналистка из «Пульса». Она совратила твоего слабохарактерного и безвольного отца с пути истинного, а он не сумел устоять перед ее натиском.
Мерри сидела как громом пораженная. Да, отец упомянул о какой-то давней интрижке, но даже словом не обмолвился о том, к чему она привела.
Элейн встала, пересекла комнату и опустилась на колени перед изображением Ахура-Мазды.
– Прости меня, – прошептала она. – Я впала в грех неправедного гнева.
Обернувшись к Лиону, она жестом пригласила Лиона присоединиться к молитве. Потом спросила:
– Ты помолишься с нами, Мередит? Мы научим тебя. Ничто не сделает меня такой счастливой, чем радость от совместного вознесения молитвы рядом с тобой. Обратись в нашу веру, пока не поздно, дитя мое. Откажись от пороков своей мирской жизни. Отрекись от кино. Посвяти себя Господу. И Он изрит тебя своим Недремным Оком. И да снизойдет на тебя теплый Свет Господня Ока.
– Нет, мама, я не могу. Я… Я…
От стыда, ужаса и отвращения слова застревали в ее горле.
Не чуя под собой ног, Мерри выскочила из дома, подхватила с крыльца туфли и сумочку и босиком бросилась бежать к машине. Забравшись внутрь, дрожащими руками зажгла сигарету и повернула ключ в замке зажигания.
Все случившееся казалось ей слишком болезненным, нелепым и невероятным, чтобы быть правдой. Мерри вдруг захихикала. Потом, прибавив газа и слушая, как ревет мощный двигатель, расхохоталась. «Шевроле» несся как обезумевший зверь, но Мерри ничего не замечала.
Лишь приблизившись к светофору и заметив, что он почему-то расплывается перед глазами, Мерри поняла, что плачет.
– Насколько мне кажется, никакого вреда картине это определенно не принесет, – сказал Кляйнзингер.
– А польза будет?
– Пожалуй, косвенным образом это окажет некое благоприятное воздействие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47