И так до самого оргазма. Вместе с оргазмом заканчиваются оба сеанса. После этого я встаю с табурета, занимаюсь домашними делами и отправляюсь на службу.
Ирена молча отпивает из стакана, наклонив голову и глядя на меня исподлобья; она словно желает понять, какое впечатление произвел на собеседника ее рассказ. «Он» тут же вмешивается: «– Спроси-ка, что значит это ее внутреннее кино».
Отвечаю раздраженно: «– Могу себе представить. Обычная клубничка, о которой помышляют онанисты.
– Не, тут особый случай. Спроси, спроси: мне интересно».
Нехотя соглашаюсь: – Ты говорила о внутреннем кино. Прости за любопытство, но мне чисто профессионально хотелось бы знать, в чем заключается это внутреннее кино.
– Как-то раз я попала на киностудию и посмотрела фильм за монтажным столом. Экранчик там малюсенький, зато изображение очень четкое. Кроме того, можно останавливать пленку, отматывать ее назад или прокручивать вперед. Короче, мое внутреннее кино напоминает просмотр фильма на монтажном столе. Я придумываю какую-нибудь историю, короткий сюжет. Потом мастурбирую, проматывая фильм с закрытыми глазами на экране воображения, если можно так выразиться. Останавливаюсь на самых захватывающих кадрах или возвращаюсь назад, чтобы еще раз просмотреть те эпизоды, на которых задержалась недостаточно. Иногда при первом просмотре оргазм не наступает. Тогда я повторяю сеанс.
– И давно ты занимаешься этой… гм… режиссурой? – Не вижу ничего смешного. Да, я действительно режиссер. Хоть и делаю это исключительно для самой себя. Давно ли? Всегда.
– Всегда? – Да, всегда. Самое первое воспоминание относится к восьмилетнему возрасту. Но наверняка это было не в первый раз.
– А не было у тебя до этого какой-нибудь травмы или, может, кто-то из взрослых насильно привил тебе эту преждевременную привычку? – Никто мне ничего не прививал. Очевидно, в первом фильме я выдумала для себя то, что ты называешь травмой. Вообразила, будто со мной произошло то, чего на самом деле не происходило.
– Перескажи мне этот фильм.
Ирена какое-то время молчит и смотрит на меня невидящим взглядом: должно быть, она и вправду видит свой фильм глазами воображения.
– К этому сюжету я и по сию пору обращаюсь. Я – в квартире нашего соседа по дому, в Сан-Ремо, куда моя семья ездит каждый год отдыхать. Наш сосед – крупье из казино. Очень даже симпатичный молодой человек, но как бы до времени состарившийся. У него высокий белый лоб, редкие, тонкие волосы пепельного оттенка, выцветшие голубые глаза, аристократический нос. Его зовут Роландо, он женат, у него дочка моего возраста – Мариэтта.
– А что, этот Роландо – реальное лицо или ты его тоже выдумала? – Реальное, реальное, и Мариэтта была моей лучшей подругой.
– Так что же происходит в твоем фильме? – Почти ничего. Мариэтта и я входим в спальню Роландо. Мариэтта тащит меня за руку, я упираюсь, так как знаю, что она собралась продать меня своему отцу. Уже дано, что Роландо – извращенец, которому нравятся девочки, и Мариэтта ему помогает, приводя одну за другой всех своих маленьких подруг. Роландо сидит на кровати. Мариэтта подталкивает меня к нему, и я легонько кланяюсь. Роландо осматривает меня, но не трогает. Спустя немного времени осмотр заканчивается положительно. Роландо берет с ночного столика новенькую колоду карт размером поменьше обычных, с золотым обрезом, и протягивает ее Мариэтте. Это моя цена. Мариэтта берет карты и уходит. Конец фильма.
– И все? – И все.
– Так Роландо в самом деле баловался с девочками? – Вовсе нет. Он был славный малый, примерный семьянин, очень любил жену.
– Стало быть, ты, сама того не зная, втюрилась в отца Мариэтты. Вот и все.
– Да нет же, я была влюблена в эту сцену, а точнее, в свою роль в этой сцене.
– Как это? – Вся сцена строилась на том, что Мариэтта продавала меня своему отцу за колоду карт. А не на том, что отец Мариэтты мне нравился.
– Ну и что из этого? – Ясно что: мне нравилась сама идея быть проданной Мариэттой и купленной Роландо.
– А как такая идея пришла тебе в голову? – Может, после того случая, который произошел со мной, когда мне было пять лет. Я была очаровательным ребенком, и вот все там же, в Сан-Ремо, какая-то иностранная чета, не имевшая детей, решила удочерить меня и предложила это моей матери. Мать, естественно, им отказала. Но потом всякий раз, когда я проказничала, она грозила мне, шутя: «Смотри, чтоб этого больше не было, не то я позову ту тетю, продам ей тебя, а на полученные деньги куплю себе послушную девочку». Я еще спрашивала: «А за сколько ты меня продашь?» И мама отвечала: «За миллион». Помню, слова «я тебя продам» уже тогда оказывали на меня странное воздействие. Так или иначе, фильм о Роландо стал первым, сохранившимся в моей памяти. Думаю, с той поры я и завела этот ритуал, которому следую по сей день.
– Что значит «ритуал»? – Ну то, что я мастурбирую закрыв глаза или глядя на себя в зеркало. Мне негде было уединиться, ведь я спала с мамой в одной комнате, поэтому я взяла привычку закрываться в уборной. Наверное, я не была оригинальна: надо полагать, так делают все дети. Оригинальным было, пожалуй, то, что с самого начала я изобрела для себя этот двойной сеанс. А все потому, что так была устроена наша уборная: я сидела на стульчаке, а напротив висело длинное зеркало. Позже обычное зеркало превратилось в трюмо, а стульчак – в табурет.
– Хорошо, а не испытывала ли ты чувства вины? – Ни малейшего. Я была крепким, здоровым ребенком, без всяких отклонений. Возможно, это было преждевременное половое созревание, возможно, но я в этом далеко не уверена.
– И сколько раз в день ты этим занималась? – Столько, сколько хотелось. Впоследствии стала мастурбировать дважды в день.
– Все время воображая, что тебя продают и покупают? – Да.
Снова встаю и начинаю мерить гостиную шагами. К этому меня побуждает «он», беспрестанно бормоча: «– Чего мы тут торчим? Пошли, пошли отсюда!» В то же время, как всегда противореча самому себе, «он» становится таким неудержимо огромным, таким нескрываемо заметным, что меня это приводит в замешательство. Ирена спрашивает с наигранным удивлением: – Да что тебе не сидится? Отвечаю, засунув руку в карман и привычным движением повернув «его» на пол-оборота вверх, чтобы прижать к животу и убрать из виду: – Так, нервишки. Хочу немного размяться. Не обращай внимания. Значит, после того первого фильма были и другие? – Конечно.
– Перескажи хотя бы один.
– В том же году мы вернулись в Милан, и вот однажды, совершенно случайно, я наткнулась в библиотеке отца, а он у меня преподавал в университете, на книгу о людоедах.
– О людоедах? – Ну да. В одной из глав речь шла о реальном факте. Султан Борнео имел обыкновение держать под замком в хижине, примыкавшей к поварне, девушек-пленниц, захваченных в войнах с враждебными племенами. Девушек приберегали для особых случаев, а тем временем старательно откармливали. Когда наступало долгожданное торжество, султан давал повару распоряжение зарубить, приготовить и подать к праздничному столу одну из пленниц для него и его гостей. В общем, в моем втором фильме я воображала себя одной из этих невольниц, специально раскормленных для султанского стола. Мне нравилось чувствовать себя домашним животным, убойной скотиной, которую порубят на куски и выставят на продажу в мясной лавке.
– А что происходило в фильме? – Опять же ничего особенного. Вначале я лежала в хижине вместе с другими девушками, свернувшись калачиком. Потом входил повар, хорошенько меня ощупывал, чтобы убедиться, достаточно ли я растолстела, хватал за волосы, подтаскивал к ведру, перерезал горло и сливал кровь. После этого он подвешивал меня вниз головой и разрубал топором от паха вдоль всего позвоночника до самой шеи. Так в деревнях разделывают свиней, я сама видела. Из поварни, по моему сценарию, меня сразу подавали на стол. В центре стола располагался огромный поднос, и на подносе – я: мои руки, голова, ноги и прочее, все беспорядочно перемешано, как куски приготовленного мяса. На этом фильм заканчивался.
– Продолжай.
– Еще одна книга вдохновила меня на другой фильм. Это была книга с прекрасными гравюрами по меди о рабовладении в Африке в прошлом веке. На одной из гравюр была изображена молодая обнаженная негритянка, стоящая на возвышении в тени большого тропического дерева. На заднем плане – мечеть с куполом и минаретами. Вокруг возвышения – множество арабов, необыкновенно красивых, в основном пожилых, с длинными седыми бородами, облаченных в белые одеяния. Подпись под гравюрой гласила: «Продажа юной рабыни на торжище в Занзибаре». В фильме я ограничивалась тем, что оживила эту иллюстрацию, а молодую негритянку заменила собой. Меня выставляли напоказ, приказывали поворачиваться и, стоило мне замешкаться, хлестали по ногам кнутом. Покупатели поднимались на помост и разглядывали меня вблизи. В общем, шел настоящий торг. Один из арабов дал самую высокую цену, и меня ему продали. Он поднялся на помост, набросил на меня накидку и увел с собой. Конец фильма. Между прочим, думаю, что именно благодаря тому фильму и той иллюстрации позднее, уже поступив в университет, я захотела изучать арабский.
– Ты знаешь арабский? – Знаю. Иначе меня бы не взяли на работу в арабское посольство.
– А ты когда-нибудь была в тех краях? – Да, в Ливии и в Тунисе, вместе с мужем, во время свадебного путешествия.
– Могу поспорить, что маршрут выбирала ты.
– Да, меня притягивали страны, в которых разворачиваются события одного из самых удачных моих фильмов. Увы, я была разочарована. Страны как страны – ничего особенного.
– Какие у тебя еще фильмы? – Какие еще? Погоди, дай вспомнить. Ну вот, например, фильм, который я придумала лет в пятнадцать, когда еще ходила в школу. Я сижу в машине, в парке, рядом со мной невысокий мужчина с желтым лицом и черными как уголья глазками. Мужчина останавливает машину и предлагает мне выйти. Я отказываюсь. Он пытается вытолкнуть меня и для острастки дает пару пощечин. Я еще немного сопротивляюсь, но вот толчок – и я плюхаюсь на тротуар. Затем, как обычно, перескакиваю на концовку, не задерживаясь на уличных похождениях. Невысокий мужчина с желтого лицом возвращается на своей машине, сажает меня и требует, чтобы я отдала ему выручку. Я снова отказываюсь. Получаю еще пару пощечин. Мужчина вырывает у меня сумочку, берет оттуда все деньги и швыряет пустую сумочку мне в лицо. Конец фильма.
– Что-то вроде комикса, к тому же довольно затасканного.
– Все мои фильмы немного похожи на комиксы, и я частенько задаюсь вопросом, почему это так. Но все они срабатывают – вот что главное.
Короткое молчание. Я сажусь на диван, беру стакан, тушу в пепельнице сигарету.
– Хочешь, расскажу фильм, из-за которого порвала с мужем? – добавляет Ирена. – Только сначала налью тебе еще: у тебя пустой стакан.
Совершенно непредвиденно «он» нашептывает мне: «– Скажи ей, что если напьешься, то за себя уже не отвечаешь.
– Да при чем здесь это? – Скажи, скажи.
– Понятно, ты хочешь, чтобы я накинулся на Ирену, свалив все на хмель? – Скажи и не задавай слишком много вопросов».
Сам не знаю почему, уступаю.
– Смотри, – предупреждаю я Ирену, – если я напьюсь, то уже ни за что не отвечаю.
Ирена встает и, улыбаясь, наливает мне виски.
– Не думаю, – говорит она спокойно, – чтобы ты был способен на всякие там буйства. В любом случае спасибо за предупреждение: если что – буду защищаться.
Она протягивает мне стакан, садится и продолжает: – Прежде всего я опишу тебе своего мужа. Высокий шатен, атлетическое сложение, приятное лицо, шикарное тело, одним словом, красавец мужчина. Умом, правда, не блещет, но красив. Может, таких, как он, и немало в том смысле, что интеллектуалом его не назовешь, хотя и недоумком тоже, а главное, он такой восприимчивый, схватывает все на лету, ему просто на роду написано быть рекламным агентом.
– Извини, хотел тебя сразу спросить: а для чего ты вышла замуж? – Чтоб сделать приятное родителям. Выйдя замуж, я, естественно, не собиралась покончить с мастурбацией. Ведь это мой образ жизни. Да и мужа я не любила. Ну вот, поженились мы, и я нашла единственно возможный способ исполнять свой супружеский долг.
– А именно? – Я ввела мужа в мои фильмы в качестве актера.
– Вот это да! И каким же образом? – Элементарным. Я дала ему роль продавца.
– Может, покупателя? – Нет, продавца. Муж, по крайней мере у нас, может только продать собственную жену, а никак не купить.
– А ты с мужем любовью-то занималась? – Разумеется. Правда, когда мы занимались любовью, я смотрела с закрытыми глазами один из моих внутренних фильмов, в котором, как уже говорила, муж меня продавал. Поэтому он, в сущности, становился для меня неким заменителем.
– Заменителем чего? – Ясно чего: моей руки.
– Почему же вы тогда развелись, если ты нашла такой хитроумный выход из положения? – Это было так. У мужа был компаньон, назовем его Эрминио. Гораздо старше мужа и такой страхолюд – я тебе передать не могу. Толстенный верзила с рожей табачного цвета, коричневатым носом и лиловым ртом. Ах, чуть не забыла: к тому же он был лысый, а череп на макушке у него был как-то странно выгнут, наподобие седла. Да, и вот еще, его лиловый рот сиял множеством вставных зубов, но не золотых, а из какого-то белого металла, наверное, платины. Зато в делах он – во! А муженек мой в делах совсем не блистал и в конце концов наломал таких дров, что Эрминио решил выйти из доли и основал собственное дело. Некоторое время мужу приходилось туго, он только и говорил, что об Эрминио, о том, какой Эрминио умница и как он хотел бы снова с ним работать. Так что для меня было вполне естественно придумать фильм, в котором мой муж, в обмен на финансовую поддержку, уступал меня Эрминио. Действие фильма происходит в конторе Эрминио. Обычная современная контора со стандартной мебелью из металла и пластика. Эрминио сидит за письменным столом, мой муж и я – напротив. В руках у Эрминио чековая книжка. «Так и быть, я тебе помогу, – говорит он мужу. – Но взамен я хочу Ирену». Смотрю на мужа и вижу, как он кивает головой в знак согласия. Тогда Эрминио одним росчерком подписывает чек и протягивает его мужу, тот берет чек, окидывает меня недолгим взглядом и уходит. Вот и все. Этот фильм я показывала всякий раз, как мы с мужем занимались любовью. Однажды ночью, когда мы лежали в постели и он, навалившись на меня, делал свое дело, я прокручивала ту часть фильма, где Эрминио говорил: «Так и быть, я тебе помогу. Но взамен я хочу Ирену», – и остановила пленку на кадре, запечатлевшем лицо мужа. Короче, я вообразила, будто муж заколебался. И тогда, чтобы помочь ему побороть нерешительность, я тихонечко, почти скороговоркой, зашептала, только уже не в фильме, а в действительности: «Да, да, продай меня, продай меня, продай меня…» Ты будешь смеяться, но именно в тот момент, после стольких лет немого кино, я совершенно случайно открыла для себя звук. Правда, шептала я, как видно, не очень-то тихо, а может, непроизвольно прильнула губами, лихорадочно твердившими: «Продай, продай меня», к его уху. Так или иначе, он услышал эти слова и будучи, как я говорила, крайне восприимчивым, истолковал их правильно. Неожиданно, когда я уже собиралась кончить, он останавливается и давай меня колотить. Схватил за волосы, сбросил с постели и поволок по полу через все комнаты, колошматя напропалую. Потом швырнул на диван и, вцепившись в горло, стал душить. Тут уж я не выдержала, врезала ему коленом, точь-в-точь как недавно тебе, и выкрикнула в лицо всю правду: что, мол, трахаюсь с ним только для вида, а на самом деле – дрочу. Что воображала, будто он продает меня Эрминио. Что не люблю его, что мне хватает меня самой и что он мне не нужен. Мой муж, как я тебе говорила, совершенно заурядный мужик, со всеми предрассудками заурядных мужиков. Он, конечно, ни шиша не понял, кроме того, что я его не люблю и что я, как говорится, с вывертом. В общем, мы развелись, я переехала с дочкой в Рим, а он остался в Милане.
Сижу молча. Меня больше переполняет ощущение внутреннего дискомфорта. Дело в том, что с самого начала истории об Ирене и ее муже «он» так распалился, что теперь близок к тому, чтобы потерять голову. И вот до меня доносится «его» настойчивый шепоток: «– Да ты только глянь на нее. Глянь, как она возбудилась, пока расписывала всю эту эпопею с собственным браком. Еще не догадался? Так ведь она это нарочно рассказывала!» Поражаюсь, до чего мы с «ним» все-таки два разных существа. Еще бы: сколько ни всматриваюсь, поддавшись на «его» увещевания, – ничегошеньки не вижу. Ирена преспокойно сидит в прежней позе, держит в руке стакан с виски.
«– Если кто и возбудился, – наивно замечаю я, – так это ты, а не Ирена».
«Его» ответ: «– Завелась, головой ручаюсь, завелась со страшной силой. Не веришь – положись на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37