У меня дома, в ожидании, когда его затребует банк, пылится компьютер Эрни. С тех пор как Эрни не стало, компьютер использовался только в качестве подставки для грязной посуды, так что пусть забирают, коль угодно.
– Покажи, что у нас есть.
Первые несколько листков – это рукописные заметки, которые Эрни вел во время бесед, отпечатанные жирными темными чернилами.
– Он просто сканировал их, – объясняет Гленда. – У нас в «Джей amp; Ти» принято иначе: мы используем ту говенную программу, конвертирующую в текст наши записи от руки, но так как программа не знала его почерк, она оставила все, как было.
У меня ком в горле застревает, когда я смотрю на петли, изгибы и закорючки, оставленные рукой Эрни. Почерк у него был просто ужасающий, так что нередко он заручался моей помощью в расшифровке самых неразборчивых фрагментов своих каракулей. Будто бы он сидит сейчас рядом со мной, протягивая только что исчерканный блокнот, и просит: «Винни, тут написано: свидетель утверждает, что обнял жертву, или свидетель утверждает, что обманул жертву?»
– Насколько я смогла разобрать его дерьмовый почерк, он опрашивал тот же народ, что и ты: миссис Макбрайд, человечью певичку из ночного клуба, несколько служащих, того же коронера. Можешь проверить, есть ли несовпадения с твоими заметками.
– Обязательно. Что еще?
– Кое-какой обычный материал, записи расходов, расписания, какие-то каракули, которые я не смогла разобрать, список встреч…
– Дай-ка мне… этот список.
Гленда роется в распечатках и протягивает три листка, будто бы скопированные из карманного ежедневника или чего-то в этом роде. Сверху типографским способом напечатаны даты (в данном случае это девятое, десятое и одиннадцатое января). Нижняя часть разделена на получасовые промежутки с местом для записей. Страницы в основном пусты, но несколько встреч обозначено.
Девятого января, например, он встречался с Джудит Макбрайд и четырьмя высшими администраторами «Макбрайд корпорейшн». Десятого фигурируют Валлардо и Сара, а также несколько имен, мне ни о чем не говорящих. Но одиннадцатого, в день, когда он был убит скрывшимся с места происшествия таксомотором в каком-то богом забытом переулке, в десять часов утра, всего за несколько часов до того, как голова его вдребезги разбилась об асфальт, у Эрни состоялась встреча с доктором Кевином Наделем. А всего через три дня после этого, когда я, обуреваемый пьяной яростью, прилетел в Нью-Йорк и ворвался в морг, чтобы увидеть своего партнера и лучшего друга, а также коронера, столь явно подделавшего заключение о вскрытии, оказалось, что Надель пребывает в двухмесячном отпуске на Багамах, полностью отрезанный от внешнего мира.
Маленькая плотная запись примостилась в уголке места для десятичасовой встречи, слишком крошечная и неразборчивая, чтобы прочитать ее невооруженным глазом.
– Что за стекла у тебя в очках? – спрашиваю я Гленду.
– Бифокальные.
– Сойдет.
Гленда снимает очки, и я направляю на закорючки маленькую линзу в нижней части стекла. Они становятся больше, оставаясь такими же неряшливыми, но если найти правильный угол зрения и напрячь глазные мускулы, можно разобрать: «забратьснимки».
– Забрать снимки.
Я поднимаю глаза на Гленду, и она протягивает мне лист с черно-белой распечаткой набора фотографий.
– Может, он это имел в виду.
Фотографии с места убийства Макбрайда.
Истинные фотографии с места преступления. Никаких аккуратных пулевых отверстий с кровью, в умеренных количествах аккуратно разбрызганной по полу, – никакого красивого, чистого, здорового убийства, насколько это возможно при множественных пулевых ранениях.
Нет, все совершенно иначе. Кровь здесь повсюду, словно ацетатным брезентом накрыла она стены, мебель, ковры; под темными разливами я различаю смутные очертания Макбрайда, истерзанного почти до неузнаваемости, бесформенной грудой, без малейшего следа былого аристократизма лежащего у дивана в углу комнаты. Я вижу следы от зубов, следы от когтей, следы от ударов хвостом и понимаю, что все рассказанное Джудит Макбрайд и доктором Наделем просто наглая ложь.
Теперь у меня есть доказательство: Раймонд Макбрайд был убит динозавром.
– Все это было подделано, – объясняю я Гленде.
– Ты видел что-то другое?
– У коронера. Он показал мне одну из этих фотографий, но только почти без крови, и раны там были… подчищены, я полагаю. Отретушированы так, что стали походить на многочисленные пулевые ранения, от которых, по словам Джудит, и погиб ее муж. А док утверждал, что в Макбрайда стреляли из оружия пяти различных калибров…
– …что и объясняет различные размеры ранений, – закончила Гленда.
– Черт возьми.
– Черт возьми.
– Кто-то очень постарался, чтобы изобразить, будто все это дело рук человеческих. И я готов поспорить, что Эрни шел по следу, когда его прикончили.
Официантка приносит мой чай со льдом, и я осушаю его одним глотком. Гленда, беспокойно озираясь, придвигает свой стул поближе ко мне:
– Я могу сжечь их. Ты ведь это понимаешь? Мы просто отойдем в сторонку, выльем на них немножко бензина из зажигалки и подожжем. Если ты остаешься в деле, я тоже остаюсь, но хочу, чтобы ты знал: мы можем отступить и тогда все закончится.
Я не тороплюсь с ответом. Я хочу быть понятым:
– Я видел, как команда из двух динов-головорезов убила Наделя. Они же чуть не убили меня самого. До этого в глухом переулке на меня напало и едва не прикончило некое чудище, но прежде всего погиб мой партнер, погиб в результате несчастного случая, который никак не мог быть случайным. Меня сбивали с толку, обманывали, потешались надо мной, я лишился работы, друзей, всей былой жизни. Меня оболгали и выставили на посмешище. Честно говоря, ты права – пора мне забыть об этом деле. Лучше всего сейчас развести костерок с шашлычками где-нибудь в укромном уголке, а потом улететь мне первым же рейсом на Галапагосские острова, отыскать там подходящее зелье и нажеваться до полной отключки. У меня есть все основания удалиться, и это было бы самым разумным решением в моей жизни. Но, как говаривал Эрни: самый безмозглый сукин сын всегда оказывается в конце пищевой цепочки, когда вокруг все уже рушат метеоры. И на сей раз этим безмозглым сукиным сыном собираюсь оказаться я.
Пока я вещаю, на лице Гленды появляется улыбка.
– Винсент Рубио, – говорит она, – рада снова видеть тебя.
Недорого стоит развязать рот привратникам, особенно если те недолюбливают обитателей дома. Чет, парень, работающий в вечернюю смену по домашнему адресу Джудит Макбрайд в Верхнем Ист-Сайд, с удовольствием рассказывает мне, где отыскать миссис, сразу после того, как пятерка находит дорогу в его карман.
– Она на благотворительном балу в «Четырех временах года», милосердная наша, – сообщает привратник, пряча за улыбкой неприязнь к Макбрайд. А затем, все с той же раздраженной ухмылкой добавляет: – Да эта сучка ни хрена не поймет в милосердии, хоть ей в глотку его затолкай.
Я покидаю Чета, возвращаюсь в такси и прошу шофера побыстрее отчаливать.
«Четыре времени года» – отель весьма элегантный, если вам по душе такого рода заведения. Лично я – человек «Плазы». Мы с Глендой, одетые слишком скромно и для отеля, и для праздника, бродим по роскошным коридорам в поисках нужного зала. В конце концов мы сдаемся и обращаемся за помощью к консьержу, ни дружелюбием, ни обходительностью не сравнимому с Альфонсом, хоть он и направляет нас в нужное место.
«Маскарад для детей» – возвещает огромное полотнище, гордо реющее над входом. За величественными золочеными двойными дверями в четырнадцать футов высотой я слышу громко и чисто свингующий в бесшабашном трехчетвертном такте оркестр: барабаны, трубы, тромбоны. В коридоре эхом отдается приглушенный голос, напевающий о девяноста девяти женщинах, которых он любил на протяжении своей жизни.
– Приотстань, когда мы войдем, – говорю я. – Я поговорю с Джудит, а ты…
– А я сопру какой-нибудь жратвы.
Я хватаюсь за ручку одной створки, Гленда за ручку другой. Тянем.
И на нас ударной волной обрушивается звук; музыкальный вихрь подхватывает нас и отбрасывает в распахнутый дверной проем. Оркестр, толпа, невероятный шум на мгновение спутывают мои мысли, и я способен только пялиться на все это. Три сотни, четыре сотни, пять, тысяча? Сколько здесь смешалось существ? Сколько бы ни было, немалую их часть составляют дины, ибо когда спадает волна звуков, меня заливает вторая – ароматическая, и, наряду с запахами пота и алкоголя, я различаю ароматы сосен и утра и всевозможных трав. Гленда приходит в себя и бредет по залу в поисках закусок. Я направляюсь в другую сторону, оглядывая кутил и пытаясь засечь любые знакомые черты, запахи или звуки.
Костюмы здесь поинтересней, чем в «Червоточине» – у этого народа есть бабки на всю эту канитель, – я просто диву даюсь, до чего замысловаты и мастерски сшиты некоторые из одеяний. Женщина, чье дыхание настолько сдобрено ромом, что я чую его за тридцать ярдов, приближается ко мне вихляющей походкой и утонченно рыгает прямо в лицо. Она наряжена чем-то вроде большого письменного стола с двумя ящиками в районе живота и столешницей под самым подбородком, которую она поддерживает руками. Ко дну одного из ящиков приклеена Библия, а к столешнице очки.
– Угадай, кто я! – вопит она мне в самое ухо.
– Я не знаю.
– Что? – взвизгивает женщина.
Я повышаю голос:
– Я сказал, что не знаю!
– Я – роман на одну ночь! Понял? Роман – книга в гостиничной тумбочке! Роман – любовь на одну ночь! Я – роман на одну ночь!
Если ее отпихнуть, она грохнется и поднимет шум, поэтому я просто извиняюсь и в просвет между двумя пончиками ввинчиваюсь в толпу. Окружающие носороги бодают меня в бок, и я кручусь в поисках лазейки. Но тут же попадаю в общество инопланетян с черными глазищами, застывшими и угрожающими. Они тянут ко мне длинные тонкие руки со стаканами джин-тоника. С другой стороны – пререкаются, кувыркаются, валятся на пол Эбот и Костелло; Никсон, жалко и высокопарно убеждающий Эйба Линкольна в своей честности; свинья-копилка, набитая долларами…
И Карнотавр. Настоящий, истинный, неподдельный Карнотавр собственной персоной. Весь остальной зал меркнет, будто проваливаясь в некую визуальную пропасть, ибо все огни поворачиваются и упираются в дина, болтающего в отдалении с Мэрилин Монро. Моя первая мысль, что в угаре Хэллоуина кто-то забыл натянуть оболочку, подобно тому как дети, облаченные в человеческую кожу, порой забывают об одежде и голыми выбегают на улицу, тряся на ветру человечьим срамом.
Мои ноги сами собой пересекают зал, и, оказавшись в трех футах от дина, я чувствую его запах – запах апельсинов, запах хлора – ее запах – запах Джудит Макбрайд. Необлаченной и непринужденно болтающей, как будто так в этом мире и положено. Я вполне способен понять непреодолимое влечение, всепоглощающую необходимость освободиться от корсетов, зажимов и ремешков, но не здесь, не сейчас, не перед млекопитающими. Нимало не задумываясь о приличиях и последствиях, я кидаюсь к Джудит и хватаю ее за локоть мускулистой конечности Карнотавра.
– Она сейчас вернется, – объясняю я изумленной Мэрилин, которая, при ближайшем рассмотрении, скорее Марвин, и тащу Джудит в укромный угол, где можно высказать ей все без обиняков. – Что, черт возьми, вы себе позволяете, появляясь в таком виде? Вы что, не в своем уме?
Растерянная Джудит отвечает:
– Кажется, на этот раз, мистер Рубио, придется вас вышвырнуть. – Она поднимает руку – переднюю лапу – в сторону невидимого отсюда охранника, но я на полпути перехватываю ее конечность, сжав пальцы своим кунфуистским захватом.
– Вы не можете… это… это нарушение из нарушений… невероятное… выйти без облачения…
– Сегодня Хэллоуин.
– Плевать на праздник, вы не имеете права рисковать безопасностью только потому, что некоторые млекопитающие строят из себя идиотов.
– Уверяю вас, я ничем не рискую.
– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду…
– Но вы не слушаете меня. Это Хэллоуин. Это – просто – костюм. Костюм динозавра. Не более того.
Разжав пальцы, я отпускаю когтистую лапу.
– Этого не может быть. Рот… он движется, когда вы говорите. Все в точности, как… зубы… язык…
Джудит смеется, и костюм Карнотавра покачивается вверх-вниз:
– Я потратила на этот костюм больше, чем вы, возможно, на все свое жилище, мистер Рубио. Надеюсь, вышло реалистично. А что до его возможностей… ну, вам лучше знать.
– Так вы… нарядились?
– Я вас уверяю… я клянусь вам… что надетое на мне – просто костюм динозавра.
Я понижаю голос, хотя здесь и сейчас никто ничему бы не удивился, даже подслушай он ненароком:
– Так вы, выходит, дин, облачившийся человеком, облачившимся дином.
– Что-то вроде этого, – кивает она и в доказательство осторожно отгибает шкуру на поясе, где теперь я замечаю шов. Действительно, там видна бледная плоть «натурального» цвета человеческой оболочки миссис Макбрайд.
– Хороший костюм, – выдавливаю я из себя.
Однако в результате она смеется, а смех ее куда лучше, чем вопль телохранителям швырнуть меня в чашу с пуншем.
– Потанцуем? – спрашивает она и, не дожидаясь ответа, направляется к танцплощадке.
Исполняют фокстрот, и я стараюсь вспомнить движения танца.
– Почту за честь и надеюсь, вы сможете простить меня. – Болтовня за танцем может оказаться превосходным вступлением к последующим моим вопросам.
Все так и происходит: беседуя о погоде, о городе, о безумии этого праздника, мы с Джудит медленно-медленно-быстро-быстро кружим по площадке, и с каждым проходом и поворотом я все больше беру инициативу в свои руки. Она и сама танцует превосходно, чуть напряженно, но на редкость изящно следуя моим движениям. Вскоре я начинаю говорить, не отсчитывая про себя такты, и мы увлекаемся легкомысленной болтовней.
– Вы покончили с вашими изысканиями? – спрашивает она.
– И да, и нет.
– Мне кажется, вы здесь появились потому, что обнаружили нечто совершенно неожиданное. Так вы, сыщики, говорите обычно? Нечто совершенно неожиданное?
– Случается.
– И теперь вы хотите меня о чем-то спросить.
– При первом удобном случае.
– Что ж, мы, похоже, исчерпали темы для светской беседы, так почему бы не перейти к делу. Полагаю, вы уже успели поговорить с этой женщиной, Арчер.
– Да.
– А с остальными из гарема Раймонда?
– Гарема?
– Шокированы? Не стоит.
Я уже выяснил, что Джудит знала о романе мужа с Сарой – это мне открылось сегодня за ужином, – но во сколько же еще интрижек Раймонда она была посвящена?
– Так вам было известно о его увлечениях? – Мы обходим более медленную пару.
– Не сразу, нет. Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, но совсем немного. Раймонд был выдающимся человеком, но по части сердечных дел мой супруг давным-давно пережил гарантийный срок. Начал он вполне сдержанно, – продолжает Джудит, – девица из офиса, я полагаю. И какое-то время это казалось мне довольно милым. Знаете, взял под крыло юное создание и ведет сквозь лабиринт корпоративного бытия.
– А потом? – Всегда есть это «потом».
– А потом он начал ее трахать. – Оркестр играет в нарастающем темпе, и мы, соответственно, движемся все быстрее.
– И что сделали вы?
– Единственное, что могла: жила с этим. В этом нет ничего необычного.
– В чем?
– В неверности. У меня нет ни единой подруги, чей муж не ходил бы налево у нее за спиной. – Так, теперь оказывается, что мне нужно остерегаться целого кружка кройки и шитья. – Но не то чтобы мы выходили от этого из себя. Во всяком случае, публично.
– Наносите ответный удар тогда, когда они не смотрят?
– Наносим ответный удар туда, куда они не смотрят. В высшем обществе лучшая месть всегда – деньги. Так что в качестве возмещения мы покупаем вещи. Меха, драгоценности, особняки… У одной моей подруги муж был такой рецидивист, что ей пришлось приобрести маленькую чартерную авиакомпанию и довести ее до обвала – в ряде случаев совершенно буквально, – только чтобы привлечь его внимание.
– Сработало?
– На год. Затем он принялся за старое, а она занялась пассажирскими поездами.
– Но вы ничего такого не предпринимали, так? В этой компании вы были примерной девочкой.
– Верьте или нет, но все было именно так. Во всяком случае, какое-то время. Я не падала духом и принимала Раймонда таким, какой он есть. Разумеется, первые его интрижки были… нормальными. Естественными. Он еще не… сменил ориентацию.
– А когда он пустился во все тяжкие?
– Три года назад, может, четыре. Я не помню.
– Сара Арчер была первой?
Отрывистый смешок Джудит звучит вовсе не весело:
– Нет, если вы имеете в виду, что она была его первым межродовым увлечением. Пять, десять, двадцать девиц еще до нее, и все одинаковые, все длинноногие, косматые, красивые и тупые. Поверите ли, что иные из них звонили домой – ко мне домой – и оставляли для него сообщения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Покажи, что у нас есть.
Первые несколько листков – это рукописные заметки, которые Эрни вел во время бесед, отпечатанные жирными темными чернилами.
– Он просто сканировал их, – объясняет Гленда. – У нас в «Джей amp; Ти» принято иначе: мы используем ту говенную программу, конвертирующую в текст наши записи от руки, но так как программа не знала его почерк, она оставила все, как было.
У меня ком в горле застревает, когда я смотрю на петли, изгибы и закорючки, оставленные рукой Эрни. Почерк у него был просто ужасающий, так что нередко он заручался моей помощью в расшифровке самых неразборчивых фрагментов своих каракулей. Будто бы он сидит сейчас рядом со мной, протягивая только что исчерканный блокнот, и просит: «Винни, тут написано: свидетель утверждает, что обнял жертву, или свидетель утверждает, что обманул жертву?»
– Насколько я смогла разобрать его дерьмовый почерк, он опрашивал тот же народ, что и ты: миссис Макбрайд, человечью певичку из ночного клуба, несколько служащих, того же коронера. Можешь проверить, есть ли несовпадения с твоими заметками.
– Обязательно. Что еще?
– Кое-какой обычный материал, записи расходов, расписания, какие-то каракули, которые я не смогла разобрать, список встреч…
– Дай-ка мне… этот список.
Гленда роется в распечатках и протягивает три листка, будто бы скопированные из карманного ежедневника или чего-то в этом роде. Сверху типографским способом напечатаны даты (в данном случае это девятое, десятое и одиннадцатое января). Нижняя часть разделена на получасовые промежутки с местом для записей. Страницы в основном пусты, но несколько встреч обозначено.
Девятого января, например, он встречался с Джудит Макбрайд и четырьмя высшими администраторами «Макбрайд корпорейшн». Десятого фигурируют Валлардо и Сара, а также несколько имен, мне ни о чем не говорящих. Но одиннадцатого, в день, когда он был убит скрывшимся с места происшествия таксомотором в каком-то богом забытом переулке, в десять часов утра, всего за несколько часов до того, как голова его вдребезги разбилась об асфальт, у Эрни состоялась встреча с доктором Кевином Наделем. А всего через три дня после этого, когда я, обуреваемый пьяной яростью, прилетел в Нью-Йорк и ворвался в морг, чтобы увидеть своего партнера и лучшего друга, а также коронера, столь явно подделавшего заключение о вскрытии, оказалось, что Надель пребывает в двухмесячном отпуске на Багамах, полностью отрезанный от внешнего мира.
Маленькая плотная запись примостилась в уголке места для десятичасовой встречи, слишком крошечная и неразборчивая, чтобы прочитать ее невооруженным глазом.
– Что за стекла у тебя в очках? – спрашиваю я Гленду.
– Бифокальные.
– Сойдет.
Гленда снимает очки, и я направляю на закорючки маленькую линзу в нижней части стекла. Они становятся больше, оставаясь такими же неряшливыми, но если найти правильный угол зрения и напрячь глазные мускулы, можно разобрать: «забратьснимки».
– Забрать снимки.
Я поднимаю глаза на Гленду, и она протягивает мне лист с черно-белой распечаткой набора фотографий.
– Может, он это имел в виду.
Фотографии с места убийства Макбрайда.
Истинные фотографии с места преступления. Никаких аккуратных пулевых отверстий с кровью, в умеренных количествах аккуратно разбрызганной по полу, – никакого красивого, чистого, здорового убийства, насколько это возможно при множественных пулевых ранениях.
Нет, все совершенно иначе. Кровь здесь повсюду, словно ацетатным брезентом накрыла она стены, мебель, ковры; под темными разливами я различаю смутные очертания Макбрайда, истерзанного почти до неузнаваемости, бесформенной грудой, без малейшего следа былого аристократизма лежащего у дивана в углу комнаты. Я вижу следы от зубов, следы от когтей, следы от ударов хвостом и понимаю, что все рассказанное Джудит Макбрайд и доктором Наделем просто наглая ложь.
Теперь у меня есть доказательство: Раймонд Макбрайд был убит динозавром.
– Все это было подделано, – объясняю я Гленде.
– Ты видел что-то другое?
– У коронера. Он показал мне одну из этих фотографий, но только почти без крови, и раны там были… подчищены, я полагаю. Отретушированы так, что стали походить на многочисленные пулевые ранения, от которых, по словам Джудит, и погиб ее муж. А док утверждал, что в Макбрайда стреляли из оружия пяти различных калибров…
– …что и объясняет различные размеры ранений, – закончила Гленда.
– Черт возьми.
– Черт возьми.
– Кто-то очень постарался, чтобы изобразить, будто все это дело рук человеческих. И я готов поспорить, что Эрни шел по следу, когда его прикончили.
Официантка приносит мой чай со льдом, и я осушаю его одним глотком. Гленда, беспокойно озираясь, придвигает свой стул поближе ко мне:
– Я могу сжечь их. Ты ведь это понимаешь? Мы просто отойдем в сторонку, выльем на них немножко бензина из зажигалки и подожжем. Если ты остаешься в деле, я тоже остаюсь, но хочу, чтобы ты знал: мы можем отступить и тогда все закончится.
Я не тороплюсь с ответом. Я хочу быть понятым:
– Я видел, как команда из двух динов-головорезов убила Наделя. Они же чуть не убили меня самого. До этого в глухом переулке на меня напало и едва не прикончило некое чудище, но прежде всего погиб мой партнер, погиб в результате несчастного случая, который никак не мог быть случайным. Меня сбивали с толку, обманывали, потешались надо мной, я лишился работы, друзей, всей былой жизни. Меня оболгали и выставили на посмешище. Честно говоря, ты права – пора мне забыть об этом деле. Лучше всего сейчас развести костерок с шашлычками где-нибудь в укромном уголке, а потом улететь мне первым же рейсом на Галапагосские острова, отыскать там подходящее зелье и нажеваться до полной отключки. У меня есть все основания удалиться, и это было бы самым разумным решением в моей жизни. Но, как говаривал Эрни: самый безмозглый сукин сын всегда оказывается в конце пищевой цепочки, когда вокруг все уже рушат метеоры. И на сей раз этим безмозглым сукиным сыном собираюсь оказаться я.
Пока я вещаю, на лице Гленды появляется улыбка.
– Винсент Рубио, – говорит она, – рада снова видеть тебя.
Недорого стоит развязать рот привратникам, особенно если те недолюбливают обитателей дома. Чет, парень, работающий в вечернюю смену по домашнему адресу Джудит Макбрайд в Верхнем Ист-Сайд, с удовольствием рассказывает мне, где отыскать миссис, сразу после того, как пятерка находит дорогу в его карман.
– Она на благотворительном балу в «Четырех временах года», милосердная наша, – сообщает привратник, пряча за улыбкой неприязнь к Макбрайд. А затем, все с той же раздраженной ухмылкой добавляет: – Да эта сучка ни хрена не поймет в милосердии, хоть ей в глотку его затолкай.
Я покидаю Чета, возвращаюсь в такси и прошу шофера побыстрее отчаливать.
«Четыре времени года» – отель весьма элегантный, если вам по душе такого рода заведения. Лично я – человек «Плазы». Мы с Глендой, одетые слишком скромно и для отеля, и для праздника, бродим по роскошным коридорам в поисках нужного зала. В конце концов мы сдаемся и обращаемся за помощью к консьержу, ни дружелюбием, ни обходительностью не сравнимому с Альфонсом, хоть он и направляет нас в нужное место.
«Маскарад для детей» – возвещает огромное полотнище, гордо реющее над входом. За величественными золочеными двойными дверями в четырнадцать футов высотой я слышу громко и чисто свингующий в бесшабашном трехчетвертном такте оркестр: барабаны, трубы, тромбоны. В коридоре эхом отдается приглушенный голос, напевающий о девяноста девяти женщинах, которых он любил на протяжении своей жизни.
– Приотстань, когда мы войдем, – говорю я. – Я поговорю с Джудит, а ты…
– А я сопру какой-нибудь жратвы.
Я хватаюсь за ручку одной створки, Гленда за ручку другой. Тянем.
И на нас ударной волной обрушивается звук; музыкальный вихрь подхватывает нас и отбрасывает в распахнутый дверной проем. Оркестр, толпа, невероятный шум на мгновение спутывают мои мысли, и я способен только пялиться на все это. Три сотни, четыре сотни, пять, тысяча? Сколько здесь смешалось существ? Сколько бы ни было, немалую их часть составляют дины, ибо когда спадает волна звуков, меня заливает вторая – ароматическая, и, наряду с запахами пота и алкоголя, я различаю ароматы сосен и утра и всевозможных трав. Гленда приходит в себя и бредет по залу в поисках закусок. Я направляюсь в другую сторону, оглядывая кутил и пытаясь засечь любые знакомые черты, запахи или звуки.
Костюмы здесь поинтересней, чем в «Червоточине» – у этого народа есть бабки на всю эту канитель, – я просто диву даюсь, до чего замысловаты и мастерски сшиты некоторые из одеяний. Женщина, чье дыхание настолько сдобрено ромом, что я чую его за тридцать ярдов, приближается ко мне вихляющей походкой и утонченно рыгает прямо в лицо. Она наряжена чем-то вроде большого письменного стола с двумя ящиками в районе живота и столешницей под самым подбородком, которую она поддерживает руками. Ко дну одного из ящиков приклеена Библия, а к столешнице очки.
– Угадай, кто я! – вопит она мне в самое ухо.
– Я не знаю.
– Что? – взвизгивает женщина.
Я повышаю голос:
– Я сказал, что не знаю!
– Я – роман на одну ночь! Понял? Роман – книга в гостиничной тумбочке! Роман – любовь на одну ночь! Я – роман на одну ночь!
Если ее отпихнуть, она грохнется и поднимет шум, поэтому я просто извиняюсь и в просвет между двумя пончиками ввинчиваюсь в толпу. Окружающие носороги бодают меня в бок, и я кручусь в поисках лазейки. Но тут же попадаю в общество инопланетян с черными глазищами, застывшими и угрожающими. Они тянут ко мне длинные тонкие руки со стаканами джин-тоника. С другой стороны – пререкаются, кувыркаются, валятся на пол Эбот и Костелло; Никсон, жалко и высокопарно убеждающий Эйба Линкольна в своей честности; свинья-копилка, набитая долларами…
И Карнотавр. Настоящий, истинный, неподдельный Карнотавр собственной персоной. Весь остальной зал меркнет, будто проваливаясь в некую визуальную пропасть, ибо все огни поворачиваются и упираются в дина, болтающего в отдалении с Мэрилин Монро. Моя первая мысль, что в угаре Хэллоуина кто-то забыл натянуть оболочку, подобно тому как дети, облаченные в человеческую кожу, порой забывают об одежде и голыми выбегают на улицу, тряся на ветру человечьим срамом.
Мои ноги сами собой пересекают зал, и, оказавшись в трех футах от дина, я чувствую его запах – запах апельсинов, запах хлора – ее запах – запах Джудит Макбрайд. Необлаченной и непринужденно болтающей, как будто так в этом мире и положено. Я вполне способен понять непреодолимое влечение, всепоглощающую необходимость освободиться от корсетов, зажимов и ремешков, но не здесь, не сейчас, не перед млекопитающими. Нимало не задумываясь о приличиях и последствиях, я кидаюсь к Джудит и хватаю ее за локоть мускулистой конечности Карнотавра.
– Она сейчас вернется, – объясняю я изумленной Мэрилин, которая, при ближайшем рассмотрении, скорее Марвин, и тащу Джудит в укромный угол, где можно высказать ей все без обиняков. – Что, черт возьми, вы себе позволяете, появляясь в таком виде? Вы что, не в своем уме?
Растерянная Джудит отвечает:
– Кажется, на этот раз, мистер Рубио, придется вас вышвырнуть. – Она поднимает руку – переднюю лапу – в сторону невидимого отсюда охранника, но я на полпути перехватываю ее конечность, сжав пальцы своим кунфуистским захватом.
– Вы не можете… это… это нарушение из нарушений… невероятное… выйти без облачения…
– Сегодня Хэллоуин.
– Плевать на праздник, вы не имеете права рисковать безопасностью только потому, что некоторые млекопитающие строят из себя идиотов.
– Уверяю вас, я ничем не рискую.
– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду…
– Но вы не слушаете меня. Это Хэллоуин. Это – просто – костюм. Костюм динозавра. Не более того.
Разжав пальцы, я отпускаю когтистую лапу.
– Этого не может быть. Рот… он движется, когда вы говорите. Все в точности, как… зубы… язык…
Джудит смеется, и костюм Карнотавра покачивается вверх-вниз:
– Я потратила на этот костюм больше, чем вы, возможно, на все свое жилище, мистер Рубио. Надеюсь, вышло реалистично. А что до его возможностей… ну, вам лучше знать.
– Так вы… нарядились?
– Я вас уверяю… я клянусь вам… что надетое на мне – просто костюм динозавра.
Я понижаю голос, хотя здесь и сейчас никто ничему бы не удивился, даже подслушай он ненароком:
– Так вы, выходит, дин, облачившийся человеком, облачившимся дином.
– Что-то вроде этого, – кивает она и в доказательство осторожно отгибает шкуру на поясе, где теперь я замечаю шов. Действительно, там видна бледная плоть «натурального» цвета человеческой оболочки миссис Макбрайд.
– Хороший костюм, – выдавливаю я из себя.
Однако в результате она смеется, а смех ее куда лучше, чем вопль телохранителям швырнуть меня в чашу с пуншем.
– Потанцуем? – спрашивает она и, не дожидаясь ответа, направляется к танцплощадке.
Исполняют фокстрот, и я стараюсь вспомнить движения танца.
– Почту за честь и надеюсь, вы сможете простить меня. – Болтовня за танцем может оказаться превосходным вступлением к последующим моим вопросам.
Все так и происходит: беседуя о погоде, о городе, о безумии этого праздника, мы с Джудит медленно-медленно-быстро-быстро кружим по площадке, и с каждым проходом и поворотом я все больше беру инициативу в свои руки. Она и сама танцует превосходно, чуть напряженно, но на редкость изящно следуя моим движениям. Вскоре я начинаю говорить, не отсчитывая про себя такты, и мы увлекаемся легкомысленной болтовней.
– Вы покончили с вашими изысканиями? – спрашивает она.
– И да, и нет.
– Мне кажется, вы здесь появились потому, что обнаружили нечто совершенно неожиданное. Так вы, сыщики, говорите обычно? Нечто совершенно неожиданное?
– Случается.
– И теперь вы хотите меня о чем-то спросить.
– При первом удобном случае.
– Что ж, мы, похоже, исчерпали темы для светской беседы, так почему бы не перейти к делу. Полагаю, вы уже успели поговорить с этой женщиной, Арчер.
– Да.
– А с остальными из гарема Раймонда?
– Гарема?
– Шокированы? Не стоит.
Я уже выяснил, что Джудит знала о романе мужа с Сарой – это мне открылось сегодня за ужином, – но во сколько же еще интрижек Раймонда она была посвящена?
– Так вам было известно о его увлечениях? – Мы обходим более медленную пару.
– Не сразу, нет. Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, но совсем немного. Раймонд был выдающимся человеком, но по части сердечных дел мой супруг давным-давно пережил гарантийный срок. Начал он вполне сдержанно, – продолжает Джудит, – девица из офиса, я полагаю. И какое-то время это казалось мне довольно милым. Знаете, взял под крыло юное создание и ведет сквозь лабиринт корпоративного бытия.
– А потом? – Всегда есть это «потом».
– А потом он начал ее трахать. – Оркестр играет в нарастающем темпе, и мы, соответственно, движемся все быстрее.
– И что сделали вы?
– Единственное, что могла: жила с этим. В этом нет ничего необычного.
– В чем?
– В неверности. У меня нет ни единой подруги, чей муж не ходил бы налево у нее за спиной. – Так, теперь оказывается, что мне нужно остерегаться целого кружка кройки и шитья. – Но не то чтобы мы выходили от этого из себя. Во всяком случае, публично.
– Наносите ответный удар тогда, когда они не смотрят?
– Наносим ответный удар туда, куда они не смотрят. В высшем обществе лучшая месть всегда – деньги. Так что в качестве возмещения мы покупаем вещи. Меха, драгоценности, особняки… У одной моей подруги муж был такой рецидивист, что ей пришлось приобрести маленькую чартерную авиакомпанию и довести ее до обвала – в ряде случаев совершенно буквально, – только чтобы привлечь его внимание.
– Сработало?
– На год. Затем он принялся за старое, а она занялась пассажирскими поездами.
– Но вы ничего такого не предпринимали, так? В этой компании вы были примерной девочкой.
– Верьте или нет, но все было именно так. Во всяком случае, какое-то время. Я не падала духом и принимала Раймонда таким, какой он есть. Разумеется, первые его интрижки были… нормальными. Естественными. Он еще не… сменил ориентацию.
– А когда он пустился во все тяжкие?
– Три года назад, может, четыре. Я не помню.
– Сара Арчер была первой?
Отрывистый смешок Джудит звучит вовсе не весело:
– Нет, если вы имеете в виду, что она была его первым межродовым увлечением. Пять, десять, двадцать девиц еще до нее, и все одинаковые, все длинноногие, косматые, красивые и тупые. Поверите ли, что иные из них звонили домой – ко мне домой – и оставляли для него сообщения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34