На полу дюжина работников в поте лица корпит над швейными машинами и утюгами, аккуратно вшивая кнопки, молнии и затворы, являющиеся неотъемлемой частью любого хорошего облачения. Жара здесь невыносимая, и я начинаю жалеть динозавров, вынужденных работать в подобных условиях. Я еще помню истории о тех далеких временах, когда не было для нас ничего лучше жары и сырости – мы просто расцветали в них, просыпались утром и вкушали сладкий парной воздух, каждая частица которого истекает сочной влагой, – но теперь, спустя все эти долгие спокойные прохладные и хорошо проветриваемые годы, я готов поспорить, что любой из нас скорее предпочтет поселиться в Антарктиде, нежели, скажем, в Майами-бич. Правда, мне по вкусу королевские пингвины, так что здесь я небеспристрастен.
– Не обращайте на них внимания, – говорит Мэнни, явно читая мои мысли. – Они довольны этой работой. – И в подтверждение своих слов восклицает: – Работники, вы счастливы работать на Мэнни?
Все они, как один, одурманенно-монотонно откликаются:
– Да, Мэнни.
Похоже, у этого Анки счет в торговле дешевым базиликом идет на тонны.
– Итак, мистер Винсент, что бы вы хотели сегодня? – Мэнни ведет нас с Глендой к ряду облачений у противоположной стены. – Мы специализируемся на аксессуарах ручной работы для торса. Возможно, новые бицепсы…
– Мне нужно полное облачение.
– Полное облачение, неужели? Это очень дорогая вещь. Здесь, у Мэнни, только самые лучшие мастера…
– Хватит, Мэнни. Цена значения не имеет. – У меня при себе кредитная карта «ТруТел». – Если вы мне выпишете счет на какое-нибудь произведение искусства.
Сейчас Мэнни улыбается вполне искренне; видно, любит, когда покупатели сразу берут быка за рога.
– Разумеется, мистер Винсент. Именно так мы и поступим.
Следующие двадцать минут мы роемся в рядах облачений, каждое из которых имеет свои преимущества и недостатки по части функциональности и эстетики. Гленда выступает в роли моего личного советника и критика, отметая дрянной дизайн и некачественный пошив. Честно говоря, облачения Мэнни сделаны просто великолепно, и я выражаю удивление, почему он не выходит на легальный рынок.
– Подождите, пока не увидите счет, – ухмыляется он в ответ.
В конце концов мы останавливаемся на облачении дородного мужчины средних лет с выпирающим брюхом и слегка кривыми ногами, копии модели Накитара «Мистер Иохансен № 419». Рост около ста семидесяти двух при восьмидесяти килограммах веса вполне соответствует возрасту и полу, в общем, именно то, что нам нужно. Но у костюма на пенополистироловом манекене вместо лица бесцветная оболочка, лишенная волос и отличительных признаков. За сорок пять минут, прежде чем я напялю этот костюм и потопаю в Центральный парк, из него нужно слепить подобие человека.
– Мария просто гений по части волос, – говорит Мэнни. Мы стоим рядом со старой высохшей дамой Аллозавром, дряблая кожа ее облачения усеяна морщинами и просвисает. Мэнни явно не снабжает работников бесплатными облачениями. – Она мастерит волосы уже… сколько ж лет прошло?
Мария бормочет что-то непонятное. Я уверен, что и сам Мэнни ничего не понял.
– Слышали? – восклицает он. – Много, много лет.
Мы выбираем светлый рыжеватый образец с сединой на висках – «придает аристократизма, правда?» – и, чтобы сэкономить драгоценные минуты, минимум растительности на теле. Я собираюсь использовать облачение всего один раз, а во время встречи с коронером мне вряд ли понадобится раздеться.
Появляется Тревор, «гений» по части особых примет, и мы разживаемся родимыми пятнами на лицо и блекло-синей армейской татуировкой на предплечье. Фрэнк, «гений» по части оттенков человеческой кожи, проходится по облачению оливковым спреем, добиваясь чего-то среднего между загаром и естественной смуглостью. Мария, которая оказывается «гением» по части не только волос, но и глаз, прописывает голубые контактные линзы, дабы скрыть естественную зелень моей радужки.
Пока Гленда и Мэнни помогают мне снять повседневный костюм и уложить его в отличную кожаную дорожную сумку – «подарок моему дорогому другу мистеру Винсенту», – остальные специалисты добавляют последние штрихи к моему новому облачению. Родинку сюда, морщинку туда. Все в спешке, но на час-полтора сгодится.
Я натягиваю облачение, словно удобную пижаму. Меня уверяют, что подкладка сделана из шелковых полимеров, что весьма облегчает процедуру. Прежде чем надеть чужую кожу, я представляю себе, как непривычно будет глядеть сквозь новые глазницы, осязать новыми перчатками. Однако все оказывается вполне соизмеримым со старой оболочкой: человек есть человек. Ко мне подкатывают зеркало, и теперь, когда я взмахиваю рукой, в ответ мне машет упитанный малый средних лет. Когда я ухмыляюсь, упитанный малый средних лет выпячивает второй подбородок. Я начинаю пританцовывать и путаюсь в собственных ногах. Превосходно.
– Вам нравится? – спрашивает Мэнни, когда все встает на свои места.
– Отличная работа. – Я протягиваю дебетную карту «ТруТел», чуть задержав взгляд на счете – еще один взгляд убил бы меня наповал, – и Мэнни нетерпеливо снимает затребованную сумму.
– Мистер Винсент, вы хороший покупатель. Мы всегда будем рады вас видеть.
Мэнни целует нам руки, щеки и ведет нас лабиринтом комнат в картинную галерею. Вся процедура заняла не более тридцати минут.
– Хочешь, чтобы я пошла с тобой? – спрашивает Гленда, когда мы уже стоим в дверях.
– Сольная партия. Не хочу пугать парня, он и так дрожит как заяц.
– Может, мне проследить издалека…
– Все в порядке, Глен. Иди на работу.
Выйдя от Мэнни, я улавливаю знакомый запах и кручусь, как волчок, в надежде установить источник. Однако вокруг столько пешеходов, многие из которых обладают своим собственным специфическим запахом, что это оказывается практически невозможным. В заведение Мэнни уверенно направляется какой-то молодой человек; возможно, запах исходит именно от него. Однако лицо его мне незнакомо, и нет времени беспокоиться по этому поводу.
Мне нужно узнать дорогу.
– Центральный парк…
– На севере, – отзывается Гленда. – Зоопарк примерно на полпути к восточной стороне. Держись все время вправо, не проскочишь.
– Тьфу, чуть не забыл, – возвращаюсь я к Гленде. – Можешь проверить кое-что для меня?
– Как проверить?
– В «Джей amp; Ти», по компьютеру.
Гленда хмурит брови:
– Хочешь втравить меня в какое-то дерьмо, Винсент?
– Возможно.
– Ну, наконец-то. – В предвкушении она потирает руки. – Что тебе нужно?
– Похоже, Эрни в свой последний приезд хранил материалы в «Джей amp; Ти». Записи, досье, все, что сможешь отыскать.
– Эрни как-то связан с твоим новым делом?
– Может быть. Но даже если это не так…
– В прошлый раз через эти дела ты нажил кучу неприятностей, помнишь об этом?
– Помню. Пожалуйста, в порядке одолжения. Для меня. Для ми-и-истера Ви-и-инсента, – передразниваю я Мэнни.
Как только Гленда соглашается порыться в своей конторе и позвонить мне с отчетом, мы прощаемся. У меня есть пятнадцать минут на то, чтобы пройти тридцать кварталов до середины Центрального парка, и я держу направление в сторону высоких деревьев вдалеке. На север, надо полагать.
Полдень. Солнце сегодня печет неимоверно, обжигая мою нежную шкуру даже сквозь новый костюм. Оказывается, у облачения Мэнни очень слабая пористая структура, так что изрядная часть моей естественной влаги задерживается под кожей. Остается надеяться, что она не растворит эпоксидный клей.
Никакого доктора Наделя в поле зрения, хотя, поскольку и он, и я в других костюмах, от зрения помощи ожидать не приходится. К счастью, у выбранного мной облачения исключительно широкие ноздри, так что я всегда смогу уловить его запах. Кажется, такой лесной… дубовый, что ли? В общем, как только почувствую, сразу узнаю.
По пути к зоопарку я прошел через впечатляющую ботаническую коллекцию, высаженную посреди Центрального парка: деревья и кустарники со всего света, и на каждом именная табличка с описанием вида растения, периода его цветения и страны обитания. Я будто невзначай срывал то тут, то там несколько листиков, чтобы распробовать их в течение дня, если возникнет такая необходимость; я, к примеру, вряд ли окажусь когда-нибудь во французской Гвиане, но если выяснится, что тамошние деревья прошибают как-то по-особенному, то почему бы не съездить? Я сажусь на скамейку и, разобрав листья, запихиваю их в нагрудный карман совершенно отвратительной вязаной жилетки, которую выбрала для меня Гленда.
Порыв ветра доносит до меня аромат полированной сосны – это Надель. Я озираюсь по сторонам, пытаясь определить, от кого исходит запах. Панк с ирокезом на голове, расхаживающий по дорожке? Нет, это человек. Рассерженный папаша с извивающимся младенцем на руках, несущийся в мою сторону? Может ли он притащить с собой ребенка? Они проходят мимо – теперь я понимаю, что оба люди, – а запах остается. Слабый, но нарастает. Я устремляю взгляд подальше, на зеленые лужайки.
Там, метрах в пятидесяти, черная женщина с короткой стрижкой. Яркие спортивные трусы, розовая безрукавка. Худенькая. В руках небольшая папка для бумаг. Она приближается, запах усиливается, и, как только я ловлю ее взгляд, мы узнаем друг друга. Это доктор Надель.
Неплохая идея – сменить для конспирации пол, хотя сам я полчаса назад, у Мэнни, от подобного предложения отказался. Дины и так постоянно на грани личностного кризиса, чтобы еще беспокоиться о том, женщина ты сегодня или мужчина. Надель подходит ближе, не торопясь, не мешкая, твердым шагом направляется к мосту. Похоже, долгого обсуждения не предвидится; скорее всего, он пройдет мимо, оставив папку на скамейке, а я заберу ее через пару секунд. Я отступаю на несколько шагов, в безопасную тень под мостиком.
Вдруг сосновый аромат Наделя перебивает другой, незнакомый мне запах. Но этого достаточно, чтобы застыть на месте и вновь прощупать глазами парк. Никаких изменений – пешеходы прогуливаются, дети бегают, жонглеры роняют свои булавы. Но запах остается – дезодорант и жевательная резинка. Он ко всему этому не относится.
На сцене появляется велосипед-тандем; две тучные блондинки каким-то образом умудряются сохранять равновесие на этой штуковине вопреки неправдоподобно смещенному кверху центру тяжести. На них одинаковые туго обтягивающие телеса футболки с надписью: «СЛИШКОМ ГОРЯЧО ДЛЯ ТЕБЯ». Обе непрерывно хихикают по причине, только им понятной. Они быстро крутят педали – чуть ли не слишком быстро даже для опытных спортсменов, – так что велосипед несется по парку с весьма впечатляющей скоростью.
Запахи становятся все сильнее и сталкиваются друг с другом, перемешиваясь так, что мои органы обоняния не в состоянии разделить их. Застыв под мостом, я перевожу взгляд с чернокожей, известной мне под именем доктор Кевин Надель, на двух тяжеловесных девиц на велосипеде, о которых мне известно только то, что это две тяжеловесные девицы на велосипеде.
Но у меня нехорошее предчувствие.
Прежде чем я успеваю предложить своим ногам покинуть это место, прежде чем мысль об этом успевает добраться до спинного мозга, велосипедистки тормозят перед доктором Наделем и останавливаются посреди дорожки, преградив ему путь. Теперь я начинаю приводить в движение конечности, будто сорвавшись со стартовых колодок, – но даже сквозь шум зверинца, крики детей, все звуки Центрального парка я слышу, как отщелкиваются кнопки и встают на свои места когти. Женщины разворачиваются в седлах и своими внушительными корпусами загораживают от меня Наделя. Я бегу.
Практически никакого волнения – никто не кричит, не протестует. Никакой борьбы – разве не так должны происходить подобные вещи? Вжик, шлеп, всхлип, стон, и не проходит и того времени, что потребовалось дамам, чтобы остановить велосипед, как они вновь крутят педали, за считанные секунды набрав скорость. Надель остается лежать на земле.
Добежав и склонив колени перед его телом, я поднимаю глаза и вижу, что велосипед уже скрылся в одной из тенистых аллей. Из длинной узкой резаной раны на шее чернокожей течет алый ручеек, кровь выходит толчками, в ритме слабеющего пульса. Запах улетучивается, доктор умирает.
Единственный удар острым когтем: вот и все, что требовалось. Я даже не понял, какая из дам приложила руку. Несмотря на рану, облачение сидит вполне естественно – я с трудом отличаю фальшивую кожу от распоротой шкуры под ней, хотя, наверное, это кровь заливает стыки. Наделю не осталось времени прохрипеть предсмертное признание: глаза стекленеют, рот открывается и закрывается, будто у выброшенной на берег трески.
Папка исчезла.
Начинает собираться толпа, движимая, без сомнения, скорее любопытством, чем альтруизмом, однако я должен обеспечить безопасность и как-то избавиться от тела. Вскинув голову, я сообщаю:
– С ней все в порядке, ничего страшного. Упала в обморок. Такое бывает сплошь и рядом.
Некоторые из зевак успокаиваются и уходят. Другим, похоже, кажется, что это нечто большее, нежели просто выдохшаяся бегунья, и они остаются следить за развитием событий. Я ловлю взгляд дина из толпы – девушка, запах жасмина, возможно, Диплодок – и медленно опускаю веко.
– Не могли бы вы позвать кого-нибудь на помощь, девушка? – со значением обращаюсь к ней, и она вроде меня понимает. Во всяком случае, бежит со всех ног к ближайшей телефонной будке, откуда, надеюсь, вызовет компетентных динов.
Тем временем я осматриваю новое – и теперь уже для него бесполезное – тело Наделя, обшаривая труп в поисках любой информации, не захваченной двумя велосипедистками. По части информации поиски не приносят ничего, однако в кармане шортов обнаруживается увесистая связка ключей, которую я тут же перекладываю в свой собственный карман.
Ожидая появления «скорой помощи», я прикрываю Наделя от прохожих и делаю вид, будто разговариваю с лежащей на земле афроамериканкой.
– Вы почувствуете себя лучше, как только что-нибудь съедите, – обращаюсь я к телу. – Через минуту-другую все будет в полном порядке.
– Дорогу, дорогу! – покрикивает фельдшер. С ним еще двое, все Карнотавры, судя по запаху. Они склоняются над распростертым телом Наделя, о чем-то переговариваются. Правило здесь одно: убрать дина в безопасное место, с человечьих глаз долой. Они кладут тело Наделя на носилки и катят его/ее к капоту машины. Жаждавшая крови разочарованная толпа рассеивается.
Когда мы остаемся одни, ко мне обращается главный фельдшер:
– Вы все видели?
– Всего не видел, но был рядом.
– Не хотите объяснить, что здесь произошло?
– Нет времени для объяснений, но вечером вы можете позвонить мне в гостиницу. – Я сообщаю, как связаться со мной, диктую данные удостоверения и осторожно предупреждаю его, что если вдруг облачение зарегистрировано (мое – так нет), то вряд ли на имя того дина, что внутри.
Угрюмо выслушав мои слова, он садится в машину.
– О, кстати говоря, – кричу я вдогонку, – вам придется отыскать другого коронера для вскрытия!
– Зачем? – удивляется фельдшер. – Тот парень отлично справляется с подобной работой.
– Да, но он в отпуске. Уехал ненадолго.
Нет времени менять облачение. Я не знаю, кто послал убийц к Наделю, не знаю, посланы ли они за мной. Лучше пока оставаться неузнанным. Я крадусь по подземным проходам у городского муниципалитета, стараясь отыскать служебный вход в морг. Если я смогу пробраться в кабинет Наделя незамеченным…
Поиски ни к чему не приводят. Придется ломиться через главный вход. Вэлли, ассистент коронера, возвышается за стойкой, и я почти готов к тому, что он впадет в истерику и кинется звать на помощь охранников, как только я появлюсь в дверях. Но я совершенно не похож на парня, который штурмовал его девять месяцев назад; я всего лишь очередной потерявший родственника мужчина, с годами раздавшийся, и его вшивый человеческий нос не способен раскрыть мой обман.
– Она… она здесь… моя Мертл? – бормочу я.
– Простите? – Вэлли уже сконфужен – отлично.
– Моя Мертл, она… они говорят, случился удар… удар…
– Я… я не знаю, сэр, э-э… Я посмотрю в журнале. Фамилия?
– Литтл.
– Мертл Литтл? – в голосе его ни малейшего сомнения, а я с трудом сдерживаю смех. Надрывисто кашляю и принимаюсь рыдать, зарыв лицо в ладони. Вэлли листает регистрационную книгу морга.
– Не могу отыскать. Когда она?…
– Несколько часов назад, я не знаю. Пожалуйста… вы должны ее найти… пожалуйста…
Я цепляюсь за воротник белого халата Вэлли и тяну, взывая о помощи.
– Может быть, вам лучше вернуться в больницу…
– Они сказали мне идти сюда…
– Сказали?
– Только что. Пожалуйста, моя Мертл…
Вэлли хватает телефонную трубку, набирает номер и говорит с кем-то на другом конце, все более распаляясь. Чуть не оглушив меня своим криком, Вэлли швыряет трубку и вылетает из-за стойки с праведным негодованием на лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34