С тех пор как наш род более трех миллионов лет назад решил постоянно скрывать свой истинный облик, ни одному дину не позволено менять человеческое обличье без специального разрешения местного и национального Советов. Каждому разрешается иметь одно-два запасных облачения, экстренный комплект на тот случай, если придет в негодность первая линия обороны, но он должен быть заказан через одну из крупных фирм в соответствии с идентификационным номером, присвоенным каждому дину и хранящимся вместе с досье в особых секретных книгах. Мой номер 41392268561, и можете не сомневаться, что он выжжен у меня в мозгу с самого первого дня.
Впрочем, допустимы небольшие отклонения, индивидуальные вариации, которые конечный потребитель может добавить или убрать из своего облачения по собственной прихоти. К примеру, то облачение, которое я сейчас натягиваю на свое помятое израненное тело, является точной копией повседневного костюма абсолютно во всем, кроме одного: в нем добавлены усы.
Нет, правда, очаровательный участок лицевого волосяного покрова, тонкий клочок шерсти, ненавязчиво, без преувеличений подчеркивающий мои мужские достоинства. Я заказал их в «Нанджутсу корпорэйшн» – отдел облачений 408, усы «Дэвида Нивена № 3», $26.95 – и намертво приделал к запасной личине, как только уехал доставивший их почтовый фургон. Я ликовал, как ребенок рождественским утром, и хотел как можно скорей испробовать новую игрушку. Прихлобучить ее и наблюдать, как падают в обморок женщины. Так, по крайней мере, утверждала реклама.
К сожалению, Эрни при виде моего украшения каждый раз взрывался таким хохотом, будто весь день нюхал эфир, так что спустя два дня непрерывного замешательства я перестал надевать этот костюм. Однако сохранил на всякий случай в качестве запасной пары, и теперь просто счастлив такой рачительности. Я напяливаю одну из немногих оставшихся у меня рубашек, влезаю в брюки и оплакиваю утрату шляпы и пальто, предметов, беспечно оставленных мною во время панического бегства. По лязгающей пожарной лестнице я сползаю с крыши и, не имея ни малейшего желания убивать очередной час на попытки остановить такси, решаю отыскать ближайший телефон-автомат. Он сломан. Я прохожу квартал, обнаруживаю еще один, тоже сломанный. Это что, обычай такой в Нью-Йорке, а? Наконец я добираюсь до исправного автомата, сообщаю свои координаты – тут уже появились таблички, и похоже, что я очутился в Бронксе, – первой же таксомоторной компании, какую нахожу в истерзанных «Желтых страницах», дождавшихся-таки меня в этой будке. Сейчас около часа ночи, почти час прошел с тех пор, как усеянный шипами хвост чуть не обезглавил меня, так что остается надеяться на то, что такси не задержится. Я устал.
Через тридцать минут я с потрепанным в боях саквояжем наперевес вваливаюсь в отель «Плаза» и ковыляю к стойке портье. Все мысли по делу – о Саре Арчер, о миссис Макбрайд, о Доноване Берке и его «Эволюция-клубе», даже об Эрни – съежились на задворках моего сознания. От меня вообще ничего не осталось: я – оболочка, скорлупа, и мои мысли давно сбились с курса.
– Меня зовут Винсент Рубио, – шепчу я портье, пареньку столь юному, что он здесь, видимо, на практике от начальной школы, – и мне нужна комната.
Портье, ошарашенный моим багажом, потухшими глазами и резкими манерами, начинает, заикаясь:
– У вас… у вас… у вас есть…
Голову даю на отсечение, я знаю, что за этим последует.
– Если ты скажешь, что комнаты нет, – мой мозг уже спит и видит сны, поручив всю работу телу, – если ты скажешь, что я должен был заказать номер заранее, если ты просто захочешь произнести слова: «Я сожалею, сэр», – я перепрыгну через этот прилавок и откушу тебе уши. Я вырву твои глаза и заставлю их съесть. Я выдерну у тебя ноздри и засуну их тебе в задницу, и более того – куда более того, – я удостоверюсь, что ты никогда, никогда не станешь отцом своего ребенка, причем сделаю это самым ужасным, самым злобным, самым умопомрачительным способом, какой только способен представить себе твой крошечный умишко. Так что если не желаешь насладиться собственными криками от мучительной, леденящей кровь, унизительной боли, советую взять мою кредитную карту, выдать мне ключ и сообщить, какой лифт доставит меня в номер.
Мое размещение в президентских апартаментах прошло просто великолепно.
9
Если нью-йоркская «Плаза» еще не проходит по классу лучших в мире странноприимных заведений, настоящим заявлением я выдвигаю ее в таковые. А если она уже попала в этот престижный список, предлагаю учредить новую категорию под названием «Самая Удобная Койка» и на законных основаниях присвоить первое место кровати королевского размера – императорского размера – размера пожизненного диктатора, – на которой мне посчастливилось скоротать прошлую ночь.
Несмотря на множественные ранения различных частей тела, я не сдвинулся во сне ни на дюйм. Несмотря на то что ушибленный хвост приобрел синеву ночного неба, которая совершенно не сочетается с естественной зеленью моего тела, я ни разу не повернулся. Несмотря на уйму образов, заполонивших мою голову, будто пассажиры переполненного вагона метро, видений, способных на всю жизнь обеспечить психоаналитика пищей для размышлений, меня не мучили кошмары. Не было вообще никаких тревожных снов, не говоря уж о рыщущих по городу динозаврах-мутантах, и все это я ставлю в заслугу кровати, чудесной кровати, не слишком жесткой, не слишком мягкой и обложенной подушками во всех надлежащих местах. Теперь я понимаю, почему млекопитающие так оплакивают невозможность вернуться в материнскую утробу.
После ночных неудач я чувствую себя вправе заказать обслуживание в номер. Правила Винсента недвусмысленно гласят: если когда-нибудь тебе случится подвергнуться в тихом переулке нападению твари, которая по законам природы существовать не может, накладные расходы по делу автоматически утраиваются.
Завтрак – яичница из трех яиц, два ломтика бекона, два колбасных паштета с гарниром из овсянки и печенья, шесть блинов, четыре вафли, жареный французский батон, три бисквита, жареная куриная грудка, блюдо медовых пончиков, жира поменьше, молока побольше, а также апельсиновый сок – был доставлен и расставлен на тумбочке официантом по имени Мигель, и хотя я подумываю, не попросить ли его принести с кухни кое-какие приправы, что-то во мне леденеет при мысли о веточке базилика, прямо сейчас, с утра пораньше. Странно. Все проходит, и это тоже пройдет.
Быстренько прослушиваю свой автоответчик в Лос-Анджелесе, и среди угроз и уговоров разнообразных кредитных учреждений обнаруживаю два коротких послания от Дана Паттерсона с просьбой позвонить ему, как только представится такая возможность. Мне совершенно не хочется сообщать Дану о моем местопребывании, так как он сильно обидится, узнав, что с ним не поделились информацией, а потому я решаю позвонить попозже, когда мои угрызения совести улягутся под воздействием травки.
Только я кладу трубку и макаю блинчик в подтаявшее масло, как звонит телефон.
– Алло? – бормочу я с полным ртом блинов.
– Это… детектив? – Знакомый голос, но смутно. Не то чтобы знакомый, но я его знаю.
– Именно так. А вы?…
Молчание. Я стучу по трубке, чтобы убедиться, работает ли. Работает.
– Думаю, у меня… – Голос сходит на нет.
– Вы не могли бы говорить погромче? Ничего не слышно.
Вдруг я соображаю, что сбилось мое облачение: левое «ухо» отошло от слухового отверстия, и скула моего человеческого лица закрывает доступ каким-либо звукам. Должно быть, сдвинулась во сне. Проклятье, я-то надеялся выйти сегодня на люди, не переклеивая маску эпоксидной смолой. Слегка подергав туда-сюда, я приспосабливаю личину, так что могу хотя бы закончить разговор.
Снова шепот, но теперь вполне различимый:
– Думаю, у меня может найтись для вас кое-что. Кое-какая информация.
– Теперь начинаю понимать. Я вас знаю?
– Да. Нет… мы… мы встречались. Вчера. У меня в кабинете.
Доктор Надель, коронер.
– Вы что-нибудь вспомнили? – Есть у свидетелей склонность припоминать самое главное, когда меня давно уже нет. Довольно-таки раздражающая.
– Не по телефону, – говорит он. – Не сейчас. Встретимся в полдень, под мостом у южного входа в зоопарк Центрального парка.
Сейчас около десяти.
– Послушайте, я не знаю, что вы там в кино насмотрелись, но свидетели вполне могут сообщать детективам всю информацию по телефону – для этого совершенно не нужно встречаться под мостом или в каком-нибудь глухом переулке, если вы это имеете в виду.
– Нельзя, чтобы нас видели вместе. Это опасно.
– Ну-ну, по телефону-то говорить куда безопаснее, чем встречаться друг с другом. Вы боитесь, что люди увидят нас вместе? А в парк ходят только хорошие парни, так, что ли?
– Я буду в другом облачении. И вы тоже.
Черта с два.
– У меня нет другого…
– Так достаньте. – Этот парень от страха последний ум потерял. Надо бы с ним поосторожнее.
– Вам нужна эта информация, детектив. Но я не могу позволить, чтобы нас видели вместе, так что придется вам что-нибудь придумать.
– Может, не так уж и нужна.
– А еще может быть, что вы не хотите узнать, как умер ваш партнер.
Следует отдать ему должное, парень знает, куда нажать.
– Хорошо, хорошо, – соглашаюсь я. – Будь по-вашему. Как я узнаю, что это вы…
Но он уже был таков. А через десять минут и я тоже.
В любом крупном городе найдется тысяча способов раздобыть нелегальное облачение, а в Нью-Йорке их по меньшей мере в двадцать раз больше. Несмотря на то что агенты Совета постоянно обшаривают ткацкий район в поисках противозаконных одеяний, здесь, вкупе с оптовыми магазинами электроники, а также порнолавками вокруг Таймс-Сквер, процветает хорошо налаженное производство недозволенных аксессуаров. Если знаешь нужного дина, в любое время дня и ночи можно зайти в подсобку оружейного магазина или в прачечную и разжиться новыми волосами, новыми бедрами или новым пивным брюхом, если в голову придет такая блажь. К сожалению, я не знаю нужного дина. Но чувствую, что его вполне может знать Гленда.
– Ты знаешь, который сейчас долбаный час? – спрашивает она, увидев меня на своем коврике у двери.
– Десять тридцать.
– Утра?
– Утра.
– Вот дерьмо. Долгая была ночка. После того как мы расстались, я разбомбила еще несколько баров. Слушай, я выпила целый гребаный чайник этого травяного отвара, просто неземного, черт бы его побрал, а еще…
– Мне нужна твоя помощь, – перебиваю я. Отличная девчонка, но если у тебя к ней срочное дело, надо как можно раньше остановить этот словесный поток. Я быстро обрисовываю ситуацию: необходимо новое облачение, немедленно, по-тихому.
– Черт, да ты не по адресу, Винсент, я совсем не та…
– Та самая, крошка. Все остальные в Нью-Йорке либо смерти моей желают, либо намерены вышвырнуть меня из города. Или то и другое.
Она водит языком по зубам и внутренним сторонам щек, обдумывая мою просьбу.
– Знаю я одного парня…
– Отлично! Давай мне его…
– Но он Анки, – тут же предупреждает Гленда. – Я же знаю, как ты относишься к этим гребаным Анки.
– Сейчас я готов купить облачение даже у Компи.
Гленда издает язвительный смешок:
– У него партнер Компи.
– Шутишь.
– Серьезно.
Время к одиннадцати. Выбора у меня нет.
– Буду держать язык за зубами. Пойдем.
Анкилозавры – это торговцы подержанными автомобилями мира динозавров. На самом деле, в мире млекопитающих они тоже торгуют подержанными автомобилями – в Калифорнии практически каждая меняющая владельца тачка проходит через руки кого-то из немногих Анки, переживших Великие Ливни и наглядно олицетворяющих опасность родственного спаривания. Еще они валяют дурака с недвижимостью, занимаются театральным менеджментом, поставили на широкую ногу производство оружия, а на худой конец могут втюхать тебе и Бруклинский мост. Если имеешь дело с Анки, держи ноздри востро: говорят они бойко, но ложь сочится через поры.
– Его зовут Мэнни, – сообщает Гленда, когда мы заворачиваем за угол. Мы недалеко от перекрестка Парк-авеню и Пятьдесят шестой, и я не понимаю, зачем она притащила меня в этот фешенебельный район.
– Разве это подходящее место для нашего дела?
– Видишь напротив художественную галерею?
– Нам туда?
– Вот именно. Я познакомилась с Мэнни, когда мы следили за соседним магазином кожи. За то, что мы купили у него пару вещиц, он дал нам воспользоваться задней комнатой, чтобы протянуть несколько проводков. Баш на баш, обычное дело с Анки; им не дано понять значение слова одолжение.
– Ты купила у него произведения искусства?
– Не-а, – смеется Гленда. – Я купила у него новый комплект губ. Пухлых – подделку под «Риту Хейворт № 242» от Нанджутсу. Искусство никто не покупает, это просто витрина. Черт, видел ты, чтобы кто-то что-то покупал в галереях?
– Никогда не был ни в одной.
– Ладно, я тоже – до этой. Дело там совсем не в гребаном искусстве – может, заходят иногда долбаные млекопитающие приобрести пару литографий для гостиной, но… – Мы подходим ко входу в заведение Мэнни, со вкусом оформленный салон с витриной от пола до потолка. Сквозь нагромождение ярко размалеванных скульптур я различаю продавца, разговаривающего с двумя покупателями. Гленда открывает передо мной дверь.
– Сейчас увидишь, что я имею в виду.
Ужасная катастрофа автоцистерны, под завязку заполненной красками, – вот все, что я смог представить себе, очутившись в галерее. Ярко-красные, кричаще-желтые и ядовито-синие плакаты, холсты, скульптуры, мозаики, слегка разбавленные для полноты ощущений неоновой зеленью. Просто ослепительно.
Гленда коротко машет продавцу – я так понимаю, что это Мэнни, – и он вежливо извиняется перед двумя покупателями, застрявшими у кассы. Пока он идет к нам с распростертыми объятиями и крокодильей улыбкой, растянувшей губы в подобие двух слипшихся пиявок, я уже чувствую слизь, что источают его поры. Более того, я обоняю его, и сквозь типичный алюминиевый запах Анки явно проступает аромат вазелина.
– Мисс Гленда! – с деланной радостью восклицает он. – Какое неслыханное счастье увидеть вас сегодня! – Мне кажется, он сильно преувеличивает свой акцент, однако воздержусь от оскорбительных комментариев, пока не узнаю парня чуть ближе.
– Мы были тут но соседству, так что я решила заскочить и показать моему другу Винсенту вашу замечательную галерею.
– Винсент? – Он обхватывает мою руку обеими своими. – Это правда? Ви-и-инсе-е-ент?
– Именно так. – Я заставляю себя улыбнуться.
– Мы бы хотели поговорить о некоторых из тех репродукций, – понизив голос, сообщает Гленда.
Бровь поднимается, глаз чуть заметно подмигивает, и Мэнни возвращается к своим покупателям:
– Может быть, на следующей неделе у меня появится то, что вам нужно. Мэнни позвонит вам.
Парочка – человечья – понимает, что их вежливо выставляют, и покидает галерею. Мэнни запирает за ними дверь и переворачивает лицом к улице табличку «ЗАКРЫТО НА ОБЕД». Затем возвращается и говорит, заметно смягчив акцент:
– Млекопитающие. Им нужен Кандинский. Что я там знаю из Кандинского?
Следует отвечать? Мы с Глендой предпочитаем сочувственно покачать головами. Я украдкой гляжу на часы, Мэнни украдкой глядит на меня.
– Торопитесь, так? Пойдем, пойдем, вон туда, в подсобку.
Мы проходим в заднюю часть галереи, пробираемся между ящиками с живописью и литографиями, коробками с абстрактными скульптурами. Мэнни ведет нас к двери туалета с табличкой «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА», не прекращая всю дорогу болтать:
– …и когда поступила новая партия латекса, я сказал рабочим, что мы должны немедленно внедрить его в производство, поскольку Мэнни делает лучшие облачения, лучше, чем компании, гораздо лучше, чем Накитара, к примеру, который даже не использует биополимеры млекопитающих – вы не знали? – и применяет коровий материал. Коровы, кажется, тоже млекопитающие, но у Мэнни идет в работу только настоящий млекопитающий продукт, если вы понимаете, что я имею в виду, и потому у Мэнни вы найдете самый лучший товар… – И так далее, и тому подобное.
Из туалета ведет следующая дверь, потом еще одна, и еще одна, и еще, так что вскоре мы преодолеваем целый лабиринт комнат, причем на каждой висит своя особенная табличка: «КЛАДОВАЯ», «ОСТАТКИ», «ЧИСТЫЕ ХОЛСТЫ», «НЕ ОТКРЫВАТЬ. ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ: КИСЛОТА».
Когда Мэнни открывает эту последнюю дверь, я инстинктивно шарахаюсь, ожидая получить в физиономию залп химикалий, но ничуть не бывало: Мэнни спокойно переступает порог небольшого склада, под завязку забитого пустыми человечьими оболочками всех размеров, цветов и форм. Вдоль стен выстроены в ряд специальные вешалки – пенополистироловые манекены, вырезанные по фигуре млекопитающих, – и на каждой натянута жалкая пародия на человеческое тело. Воздух наполнен электрическим жужжанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Впрочем, допустимы небольшие отклонения, индивидуальные вариации, которые конечный потребитель может добавить или убрать из своего облачения по собственной прихоти. К примеру, то облачение, которое я сейчас натягиваю на свое помятое израненное тело, является точной копией повседневного костюма абсолютно во всем, кроме одного: в нем добавлены усы.
Нет, правда, очаровательный участок лицевого волосяного покрова, тонкий клочок шерсти, ненавязчиво, без преувеличений подчеркивающий мои мужские достоинства. Я заказал их в «Нанджутсу корпорэйшн» – отдел облачений 408, усы «Дэвида Нивена № 3», $26.95 – и намертво приделал к запасной личине, как только уехал доставивший их почтовый фургон. Я ликовал, как ребенок рождественским утром, и хотел как можно скорей испробовать новую игрушку. Прихлобучить ее и наблюдать, как падают в обморок женщины. Так, по крайней мере, утверждала реклама.
К сожалению, Эрни при виде моего украшения каждый раз взрывался таким хохотом, будто весь день нюхал эфир, так что спустя два дня непрерывного замешательства я перестал надевать этот костюм. Однако сохранил на всякий случай в качестве запасной пары, и теперь просто счастлив такой рачительности. Я напяливаю одну из немногих оставшихся у меня рубашек, влезаю в брюки и оплакиваю утрату шляпы и пальто, предметов, беспечно оставленных мною во время панического бегства. По лязгающей пожарной лестнице я сползаю с крыши и, не имея ни малейшего желания убивать очередной час на попытки остановить такси, решаю отыскать ближайший телефон-автомат. Он сломан. Я прохожу квартал, обнаруживаю еще один, тоже сломанный. Это что, обычай такой в Нью-Йорке, а? Наконец я добираюсь до исправного автомата, сообщаю свои координаты – тут уже появились таблички, и похоже, что я очутился в Бронксе, – первой же таксомоторной компании, какую нахожу в истерзанных «Желтых страницах», дождавшихся-таки меня в этой будке. Сейчас около часа ночи, почти час прошел с тех пор, как усеянный шипами хвост чуть не обезглавил меня, так что остается надеяться на то, что такси не задержится. Я устал.
Через тридцать минут я с потрепанным в боях саквояжем наперевес вваливаюсь в отель «Плаза» и ковыляю к стойке портье. Все мысли по делу – о Саре Арчер, о миссис Макбрайд, о Доноване Берке и его «Эволюция-клубе», даже об Эрни – съежились на задворках моего сознания. От меня вообще ничего не осталось: я – оболочка, скорлупа, и мои мысли давно сбились с курса.
– Меня зовут Винсент Рубио, – шепчу я портье, пареньку столь юному, что он здесь, видимо, на практике от начальной школы, – и мне нужна комната.
Портье, ошарашенный моим багажом, потухшими глазами и резкими манерами, начинает, заикаясь:
– У вас… у вас… у вас есть…
Голову даю на отсечение, я знаю, что за этим последует.
– Если ты скажешь, что комнаты нет, – мой мозг уже спит и видит сны, поручив всю работу телу, – если ты скажешь, что я должен был заказать номер заранее, если ты просто захочешь произнести слова: «Я сожалею, сэр», – я перепрыгну через этот прилавок и откушу тебе уши. Я вырву твои глаза и заставлю их съесть. Я выдерну у тебя ноздри и засуну их тебе в задницу, и более того – куда более того, – я удостоверюсь, что ты никогда, никогда не станешь отцом своего ребенка, причем сделаю это самым ужасным, самым злобным, самым умопомрачительным способом, какой только способен представить себе твой крошечный умишко. Так что если не желаешь насладиться собственными криками от мучительной, леденящей кровь, унизительной боли, советую взять мою кредитную карту, выдать мне ключ и сообщить, какой лифт доставит меня в номер.
Мое размещение в президентских апартаментах прошло просто великолепно.
9
Если нью-йоркская «Плаза» еще не проходит по классу лучших в мире странноприимных заведений, настоящим заявлением я выдвигаю ее в таковые. А если она уже попала в этот престижный список, предлагаю учредить новую категорию под названием «Самая Удобная Койка» и на законных основаниях присвоить первое место кровати королевского размера – императорского размера – размера пожизненного диктатора, – на которой мне посчастливилось скоротать прошлую ночь.
Несмотря на множественные ранения различных частей тела, я не сдвинулся во сне ни на дюйм. Несмотря на то что ушибленный хвост приобрел синеву ночного неба, которая совершенно не сочетается с естественной зеленью моего тела, я ни разу не повернулся. Несмотря на уйму образов, заполонивших мою голову, будто пассажиры переполненного вагона метро, видений, способных на всю жизнь обеспечить психоаналитика пищей для размышлений, меня не мучили кошмары. Не было вообще никаких тревожных снов, не говоря уж о рыщущих по городу динозаврах-мутантах, и все это я ставлю в заслугу кровати, чудесной кровати, не слишком жесткой, не слишком мягкой и обложенной подушками во всех надлежащих местах. Теперь я понимаю, почему млекопитающие так оплакивают невозможность вернуться в материнскую утробу.
После ночных неудач я чувствую себя вправе заказать обслуживание в номер. Правила Винсента недвусмысленно гласят: если когда-нибудь тебе случится подвергнуться в тихом переулке нападению твари, которая по законам природы существовать не может, накладные расходы по делу автоматически утраиваются.
Завтрак – яичница из трех яиц, два ломтика бекона, два колбасных паштета с гарниром из овсянки и печенья, шесть блинов, четыре вафли, жареный французский батон, три бисквита, жареная куриная грудка, блюдо медовых пончиков, жира поменьше, молока побольше, а также апельсиновый сок – был доставлен и расставлен на тумбочке официантом по имени Мигель, и хотя я подумываю, не попросить ли его принести с кухни кое-какие приправы, что-то во мне леденеет при мысли о веточке базилика, прямо сейчас, с утра пораньше. Странно. Все проходит, и это тоже пройдет.
Быстренько прослушиваю свой автоответчик в Лос-Анджелесе, и среди угроз и уговоров разнообразных кредитных учреждений обнаруживаю два коротких послания от Дана Паттерсона с просьбой позвонить ему, как только представится такая возможность. Мне совершенно не хочется сообщать Дану о моем местопребывании, так как он сильно обидится, узнав, что с ним не поделились информацией, а потому я решаю позвонить попозже, когда мои угрызения совести улягутся под воздействием травки.
Только я кладу трубку и макаю блинчик в подтаявшее масло, как звонит телефон.
– Алло? – бормочу я с полным ртом блинов.
– Это… детектив? – Знакомый голос, но смутно. Не то чтобы знакомый, но я его знаю.
– Именно так. А вы?…
Молчание. Я стучу по трубке, чтобы убедиться, работает ли. Работает.
– Думаю, у меня… – Голос сходит на нет.
– Вы не могли бы говорить погромче? Ничего не слышно.
Вдруг я соображаю, что сбилось мое облачение: левое «ухо» отошло от слухового отверстия, и скула моего человеческого лица закрывает доступ каким-либо звукам. Должно быть, сдвинулась во сне. Проклятье, я-то надеялся выйти сегодня на люди, не переклеивая маску эпоксидной смолой. Слегка подергав туда-сюда, я приспосабливаю личину, так что могу хотя бы закончить разговор.
Снова шепот, но теперь вполне различимый:
– Думаю, у меня может найтись для вас кое-что. Кое-какая информация.
– Теперь начинаю понимать. Я вас знаю?
– Да. Нет… мы… мы встречались. Вчера. У меня в кабинете.
Доктор Надель, коронер.
– Вы что-нибудь вспомнили? – Есть у свидетелей склонность припоминать самое главное, когда меня давно уже нет. Довольно-таки раздражающая.
– Не по телефону, – говорит он. – Не сейчас. Встретимся в полдень, под мостом у южного входа в зоопарк Центрального парка.
Сейчас около десяти.
– Послушайте, я не знаю, что вы там в кино насмотрелись, но свидетели вполне могут сообщать детективам всю информацию по телефону – для этого совершенно не нужно встречаться под мостом или в каком-нибудь глухом переулке, если вы это имеете в виду.
– Нельзя, чтобы нас видели вместе. Это опасно.
– Ну-ну, по телефону-то говорить куда безопаснее, чем встречаться друг с другом. Вы боитесь, что люди увидят нас вместе? А в парк ходят только хорошие парни, так, что ли?
– Я буду в другом облачении. И вы тоже.
Черта с два.
– У меня нет другого…
– Так достаньте. – Этот парень от страха последний ум потерял. Надо бы с ним поосторожнее.
– Вам нужна эта информация, детектив. Но я не могу позволить, чтобы нас видели вместе, так что придется вам что-нибудь придумать.
– Может, не так уж и нужна.
– А еще может быть, что вы не хотите узнать, как умер ваш партнер.
Следует отдать ему должное, парень знает, куда нажать.
– Хорошо, хорошо, – соглашаюсь я. – Будь по-вашему. Как я узнаю, что это вы…
Но он уже был таков. А через десять минут и я тоже.
В любом крупном городе найдется тысяча способов раздобыть нелегальное облачение, а в Нью-Йорке их по меньшей мере в двадцать раз больше. Несмотря на то что агенты Совета постоянно обшаривают ткацкий район в поисках противозаконных одеяний, здесь, вкупе с оптовыми магазинами электроники, а также порнолавками вокруг Таймс-Сквер, процветает хорошо налаженное производство недозволенных аксессуаров. Если знаешь нужного дина, в любое время дня и ночи можно зайти в подсобку оружейного магазина или в прачечную и разжиться новыми волосами, новыми бедрами или новым пивным брюхом, если в голову придет такая блажь. К сожалению, я не знаю нужного дина. Но чувствую, что его вполне может знать Гленда.
– Ты знаешь, который сейчас долбаный час? – спрашивает она, увидев меня на своем коврике у двери.
– Десять тридцать.
– Утра?
– Утра.
– Вот дерьмо. Долгая была ночка. После того как мы расстались, я разбомбила еще несколько баров. Слушай, я выпила целый гребаный чайник этого травяного отвара, просто неземного, черт бы его побрал, а еще…
– Мне нужна твоя помощь, – перебиваю я. Отличная девчонка, но если у тебя к ней срочное дело, надо как можно раньше остановить этот словесный поток. Я быстро обрисовываю ситуацию: необходимо новое облачение, немедленно, по-тихому.
– Черт, да ты не по адресу, Винсент, я совсем не та…
– Та самая, крошка. Все остальные в Нью-Йорке либо смерти моей желают, либо намерены вышвырнуть меня из города. Или то и другое.
Она водит языком по зубам и внутренним сторонам щек, обдумывая мою просьбу.
– Знаю я одного парня…
– Отлично! Давай мне его…
– Но он Анки, – тут же предупреждает Гленда. – Я же знаю, как ты относишься к этим гребаным Анки.
– Сейчас я готов купить облачение даже у Компи.
Гленда издает язвительный смешок:
– У него партнер Компи.
– Шутишь.
– Серьезно.
Время к одиннадцати. Выбора у меня нет.
– Буду держать язык за зубами. Пойдем.
Анкилозавры – это торговцы подержанными автомобилями мира динозавров. На самом деле, в мире млекопитающих они тоже торгуют подержанными автомобилями – в Калифорнии практически каждая меняющая владельца тачка проходит через руки кого-то из немногих Анки, переживших Великие Ливни и наглядно олицетворяющих опасность родственного спаривания. Еще они валяют дурака с недвижимостью, занимаются театральным менеджментом, поставили на широкую ногу производство оружия, а на худой конец могут втюхать тебе и Бруклинский мост. Если имеешь дело с Анки, держи ноздри востро: говорят они бойко, но ложь сочится через поры.
– Его зовут Мэнни, – сообщает Гленда, когда мы заворачиваем за угол. Мы недалеко от перекрестка Парк-авеню и Пятьдесят шестой, и я не понимаю, зачем она притащила меня в этот фешенебельный район.
– Разве это подходящее место для нашего дела?
– Видишь напротив художественную галерею?
– Нам туда?
– Вот именно. Я познакомилась с Мэнни, когда мы следили за соседним магазином кожи. За то, что мы купили у него пару вещиц, он дал нам воспользоваться задней комнатой, чтобы протянуть несколько проводков. Баш на баш, обычное дело с Анки; им не дано понять значение слова одолжение.
– Ты купила у него произведения искусства?
– Не-а, – смеется Гленда. – Я купила у него новый комплект губ. Пухлых – подделку под «Риту Хейворт № 242» от Нанджутсу. Искусство никто не покупает, это просто витрина. Черт, видел ты, чтобы кто-то что-то покупал в галереях?
– Никогда не был ни в одной.
– Ладно, я тоже – до этой. Дело там совсем не в гребаном искусстве – может, заходят иногда долбаные млекопитающие приобрести пару литографий для гостиной, но… – Мы подходим ко входу в заведение Мэнни, со вкусом оформленный салон с витриной от пола до потолка. Сквозь нагромождение ярко размалеванных скульптур я различаю продавца, разговаривающего с двумя покупателями. Гленда открывает передо мной дверь.
– Сейчас увидишь, что я имею в виду.
Ужасная катастрофа автоцистерны, под завязку заполненной красками, – вот все, что я смог представить себе, очутившись в галерее. Ярко-красные, кричаще-желтые и ядовито-синие плакаты, холсты, скульптуры, мозаики, слегка разбавленные для полноты ощущений неоновой зеленью. Просто ослепительно.
Гленда коротко машет продавцу – я так понимаю, что это Мэнни, – и он вежливо извиняется перед двумя покупателями, застрявшими у кассы. Пока он идет к нам с распростертыми объятиями и крокодильей улыбкой, растянувшей губы в подобие двух слипшихся пиявок, я уже чувствую слизь, что источают его поры. Более того, я обоняю его, и сквозь типичный алюминиевый запах Анки явно проступает аромат вазелина.
– Мисс Гленда! – с деланной радостью восклицает он. – Какое неслыханное счастье увидеть вас сегодня! – Мне кажется, он сильно преувеличивает свой акцент, однако воздержусь от оскорбительных комментариев, пока не узнаю парня чуть ближе.
– Мы были тут но соседству, так что я решила заскочить и показать моему другу Винсенту вашу замечательную галерею.
– Винсент? – Он обхватывает мою руку обеими своими. – Это правда? Ви-и-инсе-е-ент?
– Именно так. – Я заставляю себя улыбнуться.
– Мы бы хотели поговорить о некоторых из тех репродукций, – понизив голос, сообщает Гленда.
Бровь поднимается, глаз чуть заметно подмигивает, и Мэнни возвращается к своим покупателям:
– Может быть, на следующей неделе у меня появится то, что вам нужно. Мэнни позвонит вам.
Парочка – человечья – понимает, что их вежливо выставляют, и покидает галерею. Мэнни запирает за ними дверь и переворачивает лицом к улице табличку «ЗАКРЫТО НА ОБЕД». Затем возвращается и говорит, заметно смягчив акцент:
– Млекопитающие. Им нужен Кандинский. Что я там знаю из Кандинского?
Следует отвечать? Мы с Глендой предпочитаем сочувственно покачать головами. Я украдкой гляжу на часы, Мэнни украдкой глядит на меня.
– Торопитесь, так? Пойдем, пойдем, вон туда, в подсобку.
Мы проходим в заднюю часть галереи, пробираемся между ящиками с живописью и литографиями, коробками с абстрактными скульптурами. Мэнни ведет нас к двери туалета с табличкой «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА», не прекращая всю дорогу болтать:
– …и когда поступила новая партия латекса, я сказал рабочим, что мы должны немедленно внедрить его в производство, поскольку Мэнни делает лучшие облачения, лучше, чем компании, гораздо лучше, чем Накитара, к примеру, который даже не использует биополимеры млекопитающих – вы не знали? – и применяет коровий материал. Коровы, кажется, тоже млекопитающие, но у Мэнни идет в работу только настоящий млекопитающий продукт, если вы понимаете, что я имею в виду, и потому у Мэнни вы найдете самый лучший товар… – И так далее, и тому подобное.
Из туалета ведет следующая дверь, потом еще одна, и еще одна, и еще, так что вскоре мы преодолеваем целый лабиринт комнат, причем на каждой висит своя особенная табличка: «КЛАДОВАЯ», «ОСТАТКИ», «ЧИСТЫЕ ХОЛСТЫ», «НЕ ОТКРЫВАТЬ. ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ: КИСЛОТА».
Когда Мэнни открывает эту последнюю дверь, я инстинктивно шарахаюсь, ожидая получить в физиономию залп химикалий, но ничуть не бывало: Мэнни спокойно переступает порог небольшого склада, под завязку забитого пустыми человечьими оболочками всех размеров, цветов и форм. Вдоль стен выстроены в ряд специальные вешалки – пенополистироловые манекены, вырезанные по фигуре млекопитающих, – и на каждой натянута жалкая пародия на человеческое тело. Воздух наполнен электрическим жужжанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34