А затем произойдет то, что и предсказывал святой Малахия. Мишнер знал, что нельзя верить этим глупым вымыслам, но независимо от его воли в нем нарастало чувство тревоги и ужаса. Церковь ждут серьезные испытания. Он был уверен в этом.
Мишнер переоделся в рубашку и джинсы, устало упал на диван. Он специально не стал включать свет.
Неужели несколько десятилетий назад Валендреа действительно выкрал что-то из хранилища? Неужели то же самое сделал Климент? Что происходит? Как будто все встало с ног на голову. Все и вся вокруг него прогнило. И в довершение всего оказывается, что еще девятьсот лет назад ирландский епископ предсказал, что за восшествием на престол Папы по имени Петр случится конец света!
Мишнер потер виски, пытаясь унять боль. Аспирин не помогал. Снаружи в комнату пробивались слабые лучи уличного света. У подоконника лежал дубовый сундучок Якоба Фолкнера. Мишнер вспомнил, что не смог открыть его, когда забирал вещи из Ватикана. Климент вполне мог хранить в нем что-то важное. Никто не осмелился бы заглянуть внутрь.
Мишнер медленно дотянулся до сундучка.
Взяв его в руки, он включил лампу и осмотрел замок. Ему не хотелось его портить, ломать, и он стал думать.
Рядом стояла картонная коробка с вещами Климента, которую он вывез из его апартаментов на следующий день после смерти Папы. Мишнер придвинул к себе коробку и принялся рассматривать различные предметы. Когда-то эти вещи украшали жилище его старого друга, Климента. Многие из них пробуждали в нем приятные воспоминая – часы в стиле Black Forest, сувенирные перья, фотография родителей Климента в простой рамке.
В пакете из серой бумаги лежала личная Библия Климента. В день похорон ее прислали из Кастель-Гандольфо. Мишнер не стал тогда ее доставать, просто принес домой и положил вместе с остальными вещами.
Сейчас он залюбовался ее белым кожаным переплетом с золотым обрезом, потемневшим от времени. Он благоговейно раскрыл ее. На ней было по-немецки написано: «От любящих родителей по случаю принятия сана священника».
Климент много рассказывал о своих родителях. Во времена Людвига I Фолкнеры принадлежали к баварской аристократии, при Гитлере занимали антифашистскую позицию – даже в период пика национал-социалистических настроений накануне войны. Однако они не афишировали свои взгляды, а просто втайне пытались, как могли, помогать евреям из Бамберга. Отец Фолкнера принял на хранение сбережения двух еврейских семей и хранил их состояние до конца войны. Но вскоре оказалось, что деньги возвращать уже некому. Тогда он передал всю сумму до последней марки еврейской общине. Дар из прошлого в надежде на будущее.
Мишнер вспомнил вчерашнее видение.
Лицо Якоба Фолкнера.
«Больше не пренебрегай волей небес. Исполни мою просьбу. Помни, верному слуге можно сказать многое».
«В чем мое предназначение, Якоб?»
Но ответил отец Тибор:
«Ты станешь знаком для всего мира. Маяком, зовущим к покаянию. Посланцем, возвещающим, что Бог существует».
Что все это значит? Было ли это на самом деле? Или просто привиделось от удара молнии?
Мишнер не спеша перелистывал Библию. Ее страницы на ощупь были тонкими и мягкими, как ткань. Некоторые места подчеркнуты. Кое-где сохранились записи на полях. Мишнер начал перечитывать отмеченные места.
«Деяния святых апостолов, 5:29.
Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам.
Послание Иакова, 1:27.
Чистое и непорочное благочестие пред Богом и Отцом есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях и хранить себя неоскверненным от мира.
От Матфея, 15:3–6.
Зачем и вы преступаете заповедь Божию ради предания вашего? Таким образом вы устранили заповедь Божию преданием вашим.
От Матфея, 5:19.
Кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном.
Книга пророка Даниила, 4:23.
Царство твое останется при тебе, когда ты познаешь власть небесную.
От Иоанна, 8:28.
Я ничего не делаю от себя, но как научил Меня Отец Мой, так и говорю».
Интересный выбор. Очередные подсказки впавшего в депрессию Папы? Или просто случайно отобранные стихи?
К корешку книги снизу прикреплены четыре яркие шелковые закладки, переплетенные между собой. Мишнер принялся расплетать их, собираясь заложить отмеченные страницы. Пальцы на что-то натолкнулись.
Между шелковыми ленточками был спрятан маленький серебряный ключик.
Неужели Климент сделал это нарочно? Эта Библия хранилась тогда в Кастель-Гандольфо и всегда лежала на ночном столике Климента. Папа знал, что книга не достанется никому, кроме Мишнера.
Он аккуратно отвязал ключ, уже зная, что ему предстоит.
Мишнер вставил ключ в замок. Замок подался, и Мишнер открыл крышку.
Внутри лежали конверты. Около ста, может, больше, все – надписанные женским почерком и адресованные Клименту. Адрес получателя везде разный. Мюнхен, Кёльн, Дублин, Каир, Кейптаун, Варшава, Рим. Все города, где когда-то служил Климент. Обратный адрес на всех конвертах – один.
Мишнер знал, от кого эти письма, ведь он четверть века помогал Клименту вести корреспонденцию. Ее звали Ирма Рам, его подруга детства. Мишнер никогда не расспрашивал о ней, а Климент говорил как-то, что они вместе росли в Бамберге.
Климент постоянно переписывался с несколькими самыми близкими друзьями. Но в сундучке хранились лишь письма Рам. Зачем Климент оставил такое наследство? Почему не уничтожил письма? Ведь их могли истолковать превратно, особенно недоброжелатели вроде Валендреа. Но, видимо, Климент решил пойти на риск. Для чего?
Поскольку теперь все письма принадлежали Мишнеру, он, поколебавшись, открыл один из конвертов, вынул письмо и погрузился в чтение.
Глава LXII
Рим
30 ноября, четверг
20.00
«Якоб!
Когда я узнала о событиях в Варшаве, у меня заболело сердце. Я видела твое имя в списке участников беспорядков. Коммунистам было бы только на руку, если бы среди жертв оказались ты и другие епископы. Твое письмо принесло мне облегчение, я так рада, что ты не пострадал. Надеюсь, что Его Святейшество переведет тебя в Рим, где ты будешь в безопасности. Я знаю, что ты никогда не станешь просить его об этом, но молю Господа, чтобы это произошло. Надеюсь, ты сможешь приехать домой на Рождество. Хотелось бы провести праздник вместе. Если это возможно, сообщи мне заранее. Как всегда, буду ждать твоего письма. Не забывай, милый Якоб, люблю тебя».
«Якоб!
Сегодня я была на могиле твоих родителей. Подстригла траву и помыла памятник. Как жаль, что они так и не увидели, кем ты стал! Ты уже архиепископ, а когда-нибудь, возможно, станешь даже кардиналом. Твои успехи станут им лучшим памятником. Нашим родителям пришлось столько вынести! Я каждый день молюсь об освобождении Германии. Может быть, благодаря хорошим людям, таким как ты, нас ждет хорошее будущее. Надеюсь, ты здоров. Я тоже здорова. Бог благословил меня крепким здоровьем. Наверное, следующие три недели я проведу в Мюнхене. Если получится приехать, я позвоню. Мое сердце снова стремится к тебе. Твои бесценные слова из последнего письма до сих пор согревают меня. Береги себя, Якоб. С искренней любовью».
«Якоб!
Его преосвященство. Ты заслуживаешь этого титула. Бог наградит Иоанна Павла за твое долгожданное назначение. Еще раз спасибо, что пригласил меня в консисторию. Разумеется, никто не узнал, кто я такая. Я сидела в стороне и ничем себя не выдавала. Там же был твой Колин Мишнер, и он так гордился! Ты был прав, он очень приятный молодой человек. Сделай его своим сыном, ведь он всегда хотел этого. Поддержи его, как твой отец поддержал тебя. Якоб, пусть он продолжит начатое тобой. В этом нет ничего плохого, твои обеты церкви и Господу не запрещают этого. У меня до сих пор встают слезы в глазах, когда я вспоминаю, как Папа надел на тебя алую кардинальскую шапочку! Я испытывала гордость, которой никогда не знала раньше. Якоб, я люблю тебя и надеюсь, что связывающие нас узы придадут нам сил. Береги себя, милый, и не забывай писать».
«Якоб!
Несколько дней назад умер Карл Хайгл. На его похоронах вспоминала о нашем детстве, когда мы втроем в теплый летний день играли на берегу реки. Он был так добродетелен, и я, наверное, могла бы полюбить его, если бы не полюбила тебя. Но ты и сам догадываешься об этом. Несколько лет назад он овдовел и в последнее время жил один. Его дети оказались неблагодарными и эгоистичными. Что случилось с нашей молодежью? Разве им есть дело до собственных корней? Я много раз носила ему ужин, и мы подолгу разговаривали. Он так восхищался тобой! Маленький, хилый Якоб стал кардиналом Католической церкви. А теперь и государственным секретарем. До папского престола остался один шаг. Он бы очень хотел еще раз увидеть тебя. Как жаль, что не довелось! Бамберг не забыл своего епископа, и, я уверена, его епископ не забыл город своей юности. Последние дни я усердно молюсь о тебе, Якоб. Папа нездоров. Скоро выборы нового. Я просила Господа помочь тебе. Может быть, он услышит молитвы женщины, глубоко любящей и своего Бога, и своего кардинала. Береги себя».
«Якоб!
Я видела по телевизору твое выступление с балкона собора Святого Петра. Трудно описать восхищение и гордость, переполнившие меня. Мой Якоб стал Климентом! Какой удачный выбор имени! Я вспомнила, как мы вместе ходили в собор и навещали могилу. Я вспомнила, как ты говорил о Клименте II. Немец, сумевший стать Папой. Даже тогда ты как будто предвидел свою судьбу. Он так много для тебя значил. Теперь ты – Папа Климент XV. Милый Якоб, будь благоразумен, но тверд. Ты сможешь или упрочить, или погубить церковь. Пусть о Клименте XV вспоминают с гордостью. Как было бы хорошо, если бы ты совершил визит в Бамберг. Попробуй найти для этого время. Я так давно тебя не видела. Мне было бы достаточно увидеть тебя хоть на несколько минут, даже в официальной обстановке. Но пусть наши отношения согревают тебя и утешают твою душу. Будь сильным и достойным пастырем и не забывай, что мое сердце принадлежит тебе».
Глава LXIII
Рим
30 ноября, четверг
21.00
Катерина подошла к дому, где жил Мишнер. На темных улицах было безлюдно, вдоль тротуаров жались припаркованные автомобили. Через открытые окна доносились обрывки разговоров, звонкие голоса детей и звуки музыки. В пятидесяти ярдах позади нее шумел город.
В квартире Мишнера загорелся свет, и она успела спрятаться в парадной на противоположной стороне улицы, где ее не было видно, и смотрела оттуда на его окна.
Им нужно поговорить. Он должен все понять. Она не предавала его. Она ничего не сказала Валендреа. И все же она обманула его доверие. Вопреки ее ожиданиям он не разозлился, скорее, ему было больно, и так еще хуже. Когда она наконец поумнеет? Почему она снова и снова совершала одну и ту же ошибку? Неужели нельзя хоть однажды поступить правильно? Она ведь способна на лучшее, но ее всегда что-то удерживает.
Катерина стояла в темной парадной, где никто ей не мешал, и точно знала, что надо делать. За окном на третьем этаже не подавалось никаких признаков жизни, и она даже не была уверена, там ли Мишнер.
Она собиралась с духом, чтобы перейти через улицу, когда вдруг с бульвара повернула и резво подкатила к зданию машина. Свет фар выхватил из темноты дорожку, и она прижалась к стене, прячась в тени.
Затем фары погасли, автомобиль остановился.
Темный «мерседес»-купе.
Открылась задняя дверь, из салона вышел человек. Свет, горевший в салоне, помог ей разглядеть, что это высокий худощавый мужчина с острым длинным носом, в свободно сидящем костюме. Ей не понравился недобрый огонек в его глазах. Ей приходилось видеть таких типов. В машине сидели еще двое, один за рулем, а другой на заднем сиденье. В мозгу Катерины зазвенел сигнал тревоги. Очевидно, их подослал Амбрози.
Высокий уверенным шагом направился к дому Мишнера. «Мерседес» проехал немного вперед по улице. В квартире по-прежнему горел свет.
Полицию вызывать уже некогда.
Катерина выскочила из парадной и побежала через улицу.
* * *
Мишнер прочел последнее письмо и посмотрел на разбросанные вокруг конверты. За эти два часа он прочитал все написанное Ирмой Ран. Разумеется, в сундучке хранилась не вся их переписка. Видимо, Фолкнер оставлял только самые памятные послания. Самое недавнее датировано позапрошлым месяцем – Ирма опять сокрушалась о здоровье Климента, беспокоилась, писала, что видела его по телевизору, и просила беречь себя.
Мишнер мысленно возвращался к минувшим годам и теперь только начинал понимать истинный смысл слов Климента. Особенно когда речь шла о Катерине.
«Ты думаешь, ты единственный священник, нарушивший обет безбрачия? И такой ли это грех? Ты чувствовал себя неправым, Колин? Твое сердце было искренне?»
И совсем незадолго до смерти. Запомнившиеся ему слова Климента, когда тот расспрашивал Мишнера о появлении Катерины в трибунале.
«Но вы можете быть друзьями. Делить друг с другом мысли и чувства. Испытать родство душ, на которое способны лишь подлинно близкие люди. Это удовольствие церковь не запрещает».
Мишнер вспомнил разговор с Климентом в Кастель-Гандольфо за несколько часов до смерти друга.
«Почему священники не могут жениться? Почему они должны всю жизнь оставаться целомудренными? Если другим можно, то почему нельзя священникам?»
Он пытался понять, насколько далеко зашли отношения Климента и Ирмы. Неужели Папа тоже нарушил обет безбрачия? Совершил то же, в чем обвиняли Томаса Кили? Ничто в письмах не говорило об этом, но само по себе это ничего не значило. В конце концов, кто бы стал прямо писать о таком?
Мишнер опустился на диван и потер глаза.
Перевода отца Тибора в сундучке не было. Мишнер проверил все конверты, прочел все письма в надежде, что Климент спрятал документ среди них. Нигде не было даже малейшего упоминания о Фатиме. Похоже, все усилия опять оказались напрасны. Мишнер снова оказался у начала поисков, правда, теперь он узнал об Ирме Ран.
«Не забудьте о Бамберге».
Это сказала ему Ясна. А как написал ему Климент в последнем письме?
«Нет ничего зазорного, что ты думаешь о ней. Это часть твоего прошлого. Часть, которую нельзя забывать».
Тогда Мишнер подумал, что друг просто успокаивает его. Теперь он знал точно: за этими словами стояло нечто гораздо большее.
«Однако я сам предпочел бы лежать в любимом мною соборе в Бамберге над рекой. Я жалею, что не смог в последний раз полюбоваться его красотой. Но, может быть, мою последнюю волю все же можно будет выполнить».
А что прошептал Климент тогда в Кастель-Гандольфо?
«Я разрешил Валендреа прочесть Фатимские записи».
«А что в них?»
«Часть того, что прислал мне отец Тибор».
Часть.
Только сейчас Мишнер понял намек. Он вспомнил поездку в Турин и слова Климента о его преданности и способностях.
«Пожалуйста, отправь вот это».
То письмо было адресовано Ирме Ран. Тогда Мишнер не увидел в этом ничего особенного. За долгие годы он отправил ей много писем. Но эта странная просьба послать письмо именно оттуда и непременно лично!
Накануне Климент был в хранилище. Мишнер и Нгови ждали снаружи, пока Папа изучал содержимое футляра. Он легко мог взять оттуда все, что угодно. А значит, когда через несколько дней Климент и Валендреа опять наведывались в хранилище, перевода Тибора уже не было. О чем Мишнер только что спрашивал Валендреа?
«Откуда вы знаете, что оно там было?»
«Я не знаю. Но с того вечера никто не заходил в архив, а через два дня Климент умер».
* * *
Входная дверь с грохотом распахнулась.
Комнату освещала только одна лампа, и из полумрака неожиданно возник высокий худощавый человек. Он сдернул Мишнера на пол и сильно ударил кулаком в живот.
У Мишнера перехватило дыхание.
Незнакомец еще раз ударил его в грудь, и Мишнер, нелепо перебирая ногами, с трудом отполз к стене. Он не мог сопротивляться. Он никогда в жизни не дрался. Инстинкт подсказал ему поднять руки для защиты, но противник снова ударил его в живот и опрокинул на кровать.
Мишнер, задыхаясь, смотрел на незнакомца и не знал, чего ждать. Человек вынул что-то из кармана. Черный прямоугольник около шести футов в длину, с одной из сторон отходят два блестящих металлических зубца, похожие на щипцы. Между зубцами сверкнула вспышка света.
Электрошок!
Такие носили с собой швейцарские гвардейцы, чтобы можно было защитить Папу, не прибегая к пулям. Им с Климентом показывали это оружие и объясняли, что за счет заряда девятивольтной батареи можно получить напряжение в сто тысяч вольт, удар такой силы способен мгновенно обездвижить человека. Между электродами с треском пробежал голубовато-белый разряд.
На губах худощавого заиграла улыбка:
– Сейчас мы повеселимся, – глухо сказал он по-итальянски.
Мишнер собрал все силы и левой ногой ударил его по вытянутой руке. Электрошок отлетел к открытым дверям.
Нападавший явно не ожидал этого, но быстро собрался и сильным ударом повалил Мишнера на кровать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Мишнер переоделся в рубашку и джинсы, устало упал на диван. Он специально не стал включать свет.
Неужели несколько десятилетий назад Валендреа действительно выкрал что-то из хранилища? Неужели то же самое сделал Климент? Что происходит? Как будто все встало с ног на голову. Все и вся вокруг него прогнило. И в довершение всего оказывается, что еще девятьсот лет назад ирландский епископ предсказал, что за восшествием на престол Папы по имени Петр случится конец света!
Мишнер потер виски, пытаясь унять боль. Аспирин не помогал. Снаружи в комнату пробивались слабые лучи уличного света. У подоконника лежал дубовый сундучок Якоба Фолкнера. Мишнер вспомнил, что не смог открыть его, когда забирал вещи из Ватикана. Климент вполне мог хранить в нем что-то важное. Никто не осмелился бы заглянуть внутрь.
Мишнер медленно дотянулся до сундучка.
Взяв его в руки, он включил лампу и осмотрел замок. Ему не хотелось его портить, ломать, и он стал думать.
Рядом стояла картонная коробка с вещами Климента, которую он вывез из его апартаментов на следующий день после смерти Папы. Мишнер придвинул к себе коробку и принялся рассматривать различные предметы. Когда-то эти вещи украшали жилище его старого друга, Климента. Многие из них пробуждали в нем приятные воспоминая – часы в стиле Black Forest, сувенирные перья, фотография родителей Климента в простой рамке.
В пакете из серой бумаги лежала личная Библия Климента. В день похорон ее прислали из Кастель-Гандольфо. Мишнер не стал тогда ее доставать, просто принес домой и положил вместе с остальными вещами.
Сейчас он залюбовался ее белым кожаным переплетом с золотым обрезом, потемневшим от времени. Он благоговейно раскрыл ее. На ней было по-немецки написано: «От любящих родителей по случаю принятия сана священника».
Климент много рассказывал о своих родителях. Во времена Людвига I Фолкнеры принадлежали к баварской аристократии, при Гитлере занимали антифашистскую позицию – даже в период пика национал-социалистических настроений накануне войны. Однако они не афишировали свои взгляды, а просто втайне пытались, как могли, помогать евреям из Бамберга. Отец Фолкнера принял на хранение сбережения двух еврейских семей и хранил их состояние до конца войны. Но вскоре оказалось, что деньги возвращать уже некому. Тогда он передал всю сумму до последней марки еврейской общине. Дар из прошлого в надежде на будущее.
Мишнер вспомнил вчерашнее видение.
Лицо Якоба Фолкнера.
«Больше не пренебрегай волей небес. Исполни мою просьбу. Помни, верному слуге можно сказать многое».
«В чем мое предназначение, Якоб?»
Но ответил отец Тибор:
«Ты станешь знаком для всего мира. Маяком, зовущим к покаянию. Посланцем, возвещающим, что Бог существует».
Что все это значит? Было ли это на самом деле? Или просто привиделось от удара молнии?
Мишнер не спеша перелистывал Библию. Ее страницы на ощупь были тонкими и мягкими, как ткань. Некоторые места подчеркнуты. Кое-где сохранились записи на полях. Мишнер начал перечитывать отмеченные места.
«Деяния святых апостолов, 5:29.
Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам.
Послание Иакова, 1:27.
Чистое и непорочное благочестие пред Богом и Отцом есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях и хранить себя неоскверненным от мира.
От Матфея, 15:3–6.
Зачем и вы преступаете заповедь Божию ради предания вашего? Таким образом вы устранили заповедь Божию преданием вашим.
От Матфея, 5:19.
Кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном.
Книга пророка Даниила, 4:23.
Царство твое останется при тебе, когда ты познаешь власть небесную.
От Иоанна, 8:28.
Я ничего не делаю от себя, но как научил Меня Отец Мой, так и говорю».
Интересный выбор. Очередные подсказки впавшего в депрессию Папы? Или просто случайно отобранные стихи?
К корешку книги снизу прикреплены четыре яркие шелковые закладки, переплетенные между собой. Мишнер принялся расплетать их, собираясь заложить отмеченные страницы. Пальцы на что-то натолкнулись.
Между шелковыми ленточками был спрятан маленький серебряный ключик.
Неужели Климент сделал это нарочно? Эта Библия хранилась тогда в Кастель-Гандольфо и всегда лежала на ночном столике Климента. Папа знал, что книга не достанется никому, кроме Мишнера.
Он аккуратно отвязал ключ, уже зная, что ему предстоит.
Мишнер вставил ключ в замок. Замок подался, и Мишнер открыл крышку.
Внутри лежали конверты. Около ста, может, больше, все – надписанные женским почерком и адресованные Клименту. Адрес получателя везде разный. Мюнхен, Кёльн, Дублин, Каир, Кейптаун, Варшава, Рим. Все города, где когда-то служил Климент. Обратный адрес на всех конвертах – один.
Мишнер знал, от кого эти письма, ведь он четверть века помогал Клименту вести корреспонденцию. Ее звали Ирма Рам, его подруга детства. Мишнер никогда не расспрашивал о ней, а Климент говорил как-то, что они вместе росли в Бамберге.
Климент постоянно переписывался с несколькими самыми близкими друзьями. Но в сундучке хранились лишь письма Рам. Зачем Климент оставил такое наследство? Почему не уничтожил письма? Ведь их могли истолковать превратно, особенно недоброжелатели вроде Валендреа. Но, видимо, Климент решил пойти на риск. Для чего?
Поскольку теперь все письма принадлежали Мишнеру, он, поколебавшись, открыл один из конвертов, вынул письмо и погрузился в чтение.
Глава LXII
Рим
30 ноября, четверг
20.00
«Якоб!
Когда я узнала о событиях в Варшаве, у меня заболело сердце. Я видела твое имя в списке участников беспорядков. Коммунистам было бы только на руку, если бы среди жертв оказались ты и другие епископы. Твое письмо принесло мне облегчение, я так рада, что ты не пострадал. Надеюсь, что Его Святейшество переведет тебя в Рим, где ты будешь в безопасности. Я знаю, что ты никогда не станешь просить его об этом, но молю Господа, чтобы это произошло. Надеюсь, ты сможешь приехать домой на Рождество. Хотелось бы провести праздник вместе. Если это возможно, сообщи мне заранее. Как всегда, буду ждать твоего письма. Не забывай, милый Якоб, люблю тебя».
«Якоб!
Сегодня я была на могиле твоих родителей. Подстригла траву и помыла памятник. Как жаль, что они так и не увидели, кем ты стал! Ты уже архиепископ, а когда-нибудь, возможно, станешь даже кардиналом. Твои успехи станут им лучшим памятником. Нашим родителям пришлось столько вынести! Я каждый день молюсь об освобождении Германии. Может быть, благодаря хорошим людям, таким как ты, нас ждет хорошее будущее. Надеюсь, ты здоров. Я тоже здорова. Бог благословил меня крепким здоровьем. Наверное, следующие три недели я проведу в Мюнхене. Если получится приехать, я позвоню. Мое сердце снова стремится к тебе. Твои бесценные слова из последнего письма до сих пор согревают меня. Береги себя, Якоб. С искренней любовью».
«Якоб!
Его преосвященство. Ты заслуживаешь этого титула. Бог наградит Иоанна Павла за твое долгожданное назначение. Еще раз спасибо, что пригласил меня в консисторию. Разумеется, никто не узнал, кто я такая. Я сидела в стороне и ничем себя не выдавала. Там же был твой Колин Мишнер, и он так гордился! Ты был прав, он очень приятный молодой человек. Сделай его своим сыном, ведь он всегда хотел этого. Поддержи его, как твой отец поддержал тебя. Якоб, пусть он продолжит начатое тобой. В этом нет ничего плохого, твои обеты церкви и Господу не запрещают этого. У меня до сих пор встают слезы в глазах, когда я вспоминаю, как Папа надел на тебя алую кардинальскую шапочку! Я испытывала гордость, которой никогда не знала раньше. Якоб, я люблю тебя и надеюсь, что связывающие нас узы придадут нам сил. Береги себя, милый, и не забывай писать».
«Якоб!
Несколько дней назад умер Карл Хайгл. На его похоронах вспоминала о нашем детстве, когда мы втроем в теплый летний день играли на берегу реки. Он был так добродетелен, и я, наверное, могла бы полюбить его, если бы не полюбила тебя. Но ты и сам догадываешься об этом. Несколько лет назад он овдовел и в последнее время жил один. Его дети оказались неблагодарными и эгоистичными. Что случилось с нашей молодежью? Разве им есть дело до собственных корней? Я много раз носила ему ужин, и мы подолгу разговаривали. Он так восхищался тобой! Маленький, хилый Якоб стал кардиналом Католической церкви. А теперь и государственным секретарем. До папского престола остался один шаг. Он бы очень хотел еще раз увидеть тебя. Как жаль, что не довелось! Бамберг не забыл своего епископа, и, я уверена, его епископ не забыл город своей юности. Последние дни я усердно молюсь о тебе, Якоб. Папа нездоров. Скоро выборы нового. Я просила Господа помочь тебе. Может быть, он услышит молитвы женщины, глубоко любящей и своего Бога, и своего кардинала. Береги себя».
«Якоб!
Я видела по телевизору твое выступление с балкона собора Святого Петра. Трудно описать восхищение и гордость, переполнившие меня. Мой Якоб стал Климентом! Какой удачный выбор имени! Я вспомнила, как мы вместе ходили в собор и навещали могилу. Я вспомнила, как ты говорил о Клименте II. Немец, сумевший стать Папой. Даже тогда ты как будто предвидел свою судьбу. Он так много для тебя значил. Теперь ты – Папа Климент XV. Милый Якоб, будь благоразумен, но тверд. Ты сможешь или упрочить, или погубить церковь. Пусть о Клименте XV вспоминают с гордостью. Как было бы хорошо, если бы ты совершил визит в Бамберг. Попробуй найти для этого время. Я так давно тебя не видела. Мне было бы достаточно увидеть тебя хоть на несколько минут, даже в официальной обстановке. Но пусть наши отношения согревают тебя и утешают твою душу. Будь сильным и достойным пастырем и не забывай, что мое сердце принадлежит тебе».
Глава LXIII
Рим
30 ноября, четверг
21.00
Катерина подошла к дому, где жил Мишнер. На темных улицах было безлюдно, вдоль тротуаров жались припаркованные автомобили. Через открытые окна доносились обрывки разговоров, звонкие голоса детей и звуки музыки. В пятидесяти ярдах позади нее шумел город.
В квартире Мишнера загорелся свет, и она успела спрятаться в парадной на противоположной стороне улицы, где ее не было видно, и смотрела оттуда на его окна.
Им нужно поговорить. Он должен все понять. Она не предавала его. Она ничего не сказала Валендреа. И все же она обманула его доверие. Вопреки ее ожиданиям он не разозлился, скорее, ему было больно, и так еще хуже. Когда она наконец поумнеет? Почему она снова и снова совершала одну и ту же ошибку? Неужели нельзя хоть однажды поступить правильно? Она ведь способна на лучшее, но ее всегда что-то удерживает.
Катерина стояла в темной парадной, где никто ей не мешал, и точно знала, что надо делать. За окном на третьем этаже не подавалось никаких признаков жизни, и она даже не была уверена, там ли Мишнер.
Она собиралась с духом, чтобы перейти через улицу, когда вдруг с бульвара повернула и резво подкатила к зданию машина. Свет фар выхватил из темноты дорожку, и она прижалась к стене, прячась в тени.
Затем фары погасли, автомобиль остановился.
Темный «мерседес»-купе.
Открылась задняя дверь, из салона вышел человек. Свет, горевший в салоне, помог ей разглядеть, что это высокий худощавый мужчина с острым длинным носом, в свободно сидящем костюме. Ей не понравился недобрый огонек в его глазах. Ей приходилось видеть таких типов. В машине сидели еще двое, один за рулем, а другой на заднем сиденье. В мозгу Катерины зазвенел сигнал тревоги. Очевидно, их подослал Амбрози.
Высокий уверенным шагом направился к дому Мишнера. «Мерседес» проехал немного вперед по улице. В квартире по-прежнему горел свет.
Полицию вызывать уже некогда.
Катерина выскочила из парадной и побежала через улицу.
* * *
Мишнер прочел последнее письмо и посмотрел на разбросанные вокруг конверты. За эти два часа он прочитал все написанное Ирмой Ран. Разумеется, в сундучке хранилась не вся их переписка. Видимо, Фолкнер оставлял только самые памятные послания. Самое недавнее датировано позапрошлым месяцем – Ирма опять сокрушалась о здоровье Климента, беспокоилась, писала, что видела его по телевизору, и просила беречь себя.
Мишнер мысленно возвращался к минувшим годам и теперь только начинал понимать истинный смысл слов Климента. Особенно когда речь шла о Катерине.
«Ты думаешь, ты единственный священник, нарушивший обет безбрачия? И такой ли это грех? Ты чувствовал себя неправым, Колин? Твое сердце было искренне?»
И совсем незадолго до смерти. Запомнившиеся ему слова Климента, когда тот расспрашивал Мишнера о появлении Катерины в трибунале.
«Но вы можете быть друзьями. Делить друг с другом мысли и чувства. Испытать родство душ, на которое способны лишь подлинно близкие люди. Это удовольствие церковь не запрещает».
Мишнер вспомнил разговор с Климентом в Кастель-Гандольфо за несколько часов до смерти друга.
«Почему священники не могут жениться? Почему они должны всю жизнь оставаться целомудренными? Если другим можно, то почему нельзя священникам?»
Он пытался понять, насколько далеко зашли отношения Климента и Ирмы. Неужели Папа тоже нарушил обет безбрачия? Совершил то же, в чем обвиняли Томаса Кили? Ничто в письмах не говорило об этом, но само по себе это ничего не значило. В конце концов, кто бы стал прямо писать о таком?
Мишнер опустился на диван и потер глаза.
Перевода отца Тибора в сундучке не было. Мишнер проверил все конверты, прочел все письма в надежде, что Климент спрятал документ среди них. Нигде не было даже малейшего упоминания о Фатиме. Похоже, все усилия опять оказались напрасны. Мишнер снова оказался у начала поисков, правда, теперь он узнал об Ирме Ран.
«Не забудьте о Бамберге».
Это сказала ему Ясна. А как написал ему Климент в последнем письме?
«Нет ничего зазорного, что ты думаешь о ней. Это часть твоего прошлого. Часть, которую нельзя забывать».
Тогда Мишнер подумал, что друг просто успокаивает его. Теперь он знал точно: за этими словами стояло нечто гораздо большее.
«Однако я сам предпочел бы лежать в любимом мною соборе в Бамберге над рекой. Я жалею, что не смог в последний раз полюбоваться его красотой. Но, может быть, мою последнюю волю все же можно будет выполнить».
А что прошептал Климент тогда в Кастель-Гандольфо?
«Я разрешил Валендреа прочесть Фатимские записи».
«А что в них?»
«Часть того, что прислал мне отец Тибор».
Часть.
Только сейчас Мишнер понял намек. Он вспомнил поездку в Турин и слова Климента о его преданности и способностях.
«Пожалуйста, отправь вот это».
То письмо было адресовано Ирме Ран. Тогда Мишнер не увидел в этом ничего особенного. За долгие годы он отправил ей много писем. Но эта странная просьба послать письмо именно оттуда и непременно лично!
Накануне Климент был в хранилище. Мишнер и Нгови ждали снаружи, пока Папа изучал содержимое футляра. Он легко мог взять оттуда все, что угодно. А значит, когда через несколько дней Климент и Валендреа опять наведывались в хранилище, перевода Тибора уже не было. О чем Мишнер только что спрашивал Валендреа?
«Откуда вы знаете, что оно там было?»
«Я не знаю. Но с того вечера никто не заходил в архив, а через два дня Климент умер».
* * *
Входная дверь с грохотом распахнулась.
Комнату освещала только одна лампа, и из полумрака неожиданно возник высокий худощавый человек. Он сдернул Мишнера на пол и сильно ударил кулаком в живот.
У Мишнера перехватило дыхание.
Незнакомец еще раз ударил его в грудь, и Мишнер, нелепо перебирая ногами, с трудом отполз к стене. Он не мог сопротивляться. Он никогда в жизни не дрался. Инстинкт подсказал ему поднять руки для защиты, но противник снова ударил его в живот и опрокинул на кровать.
Мишнер, задыхаясь, смотрел на незнакомца и не знал, чего ждать. Человек вынул что-то из кармана. Черный прямоугольник около шести футов в длину, с одной из сторон отходят два блестящих металлических зубца, похожие на щипцы. Между зубцами сверкнула вспышка света.
Электрошок!
Такие носили с собой швейцарские гвардейцы, чтобы можно было защитить Папу, не прибегая к пулям. Им с Климентом показывали это оружие и объясняли, что за счет заряда девятивольтной батареи можно получить напряжение в сто тысяч вольт, удар такой силы способен мгновенно обездвижить человека. Между электродами с треском пробежал голубовато-белый разряд.
На губах худощавого заиграла улыбка:
– Сейчас мы повеселимся, – глухо сказал он по-итальянски.
Мишнер собрал все силы и левой ногой ударил его по вытянутой руке. Электрошок отлетел к открытым дверям.
Нападавший явно не ожидал этого, но быстро собрался и сильным ударом повалил Мишнера на кровать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39