Валендреа понял, что африканец собирается исполнить последнюю обязанность кардинала-камерленго. После минутной молитвы Нгови молча прошел по центральному проходу капеллы и остановился перед Валендреа.
– Согласны ли вы, достопочтенный кардинал, принять ваше избрание верховным понтификом, совершенное в соответствии с каноническим правом?
В течение столетий этот вопрос задавался победителям.
Валендреа смотрел в проницательные глаза Нгови и пытался понять, о чем тот думает. Почему он сдался, зная, что тем самым почти наверняка отдает победу тому, кого презирает? Насколько было известно, африканец слыл преданным католиком. Он был готов пойти на все ради защиты церкви. К тому же он явно не трус. И все же он уклонился от борьбы, в которой вполне мог победить.
Он отогнал от себя эти непонятные мысли и отчетливо произнес:
– Да, согласен.
Впервые за последние десятилетия ответ на этот вопрос прозвучал по-итальянски.
Кардиналы встали и зааплодировали.
Скорбь по умершему Папе уступила место радости от избрания нового понтифика. Валендреа представил себе, как собравшиеся за дверями часовни прислушиваются к оживлению внутри, первому признаку того, что принято какое-то решение. Он смотрел, как один из кардиналов-счетчиков несет бюллетени к печи. Через несколько секунд в утреннее небо поднимется белый дым – и площадь огласится приветственными криками.
Аплодисменты стихли. Требовалось задать еще один вопрос.
– Каким именем вас называть? – спросил Нгови по-латыни.
В капелле повисла тишина.
Выбор имени многое говорил о будущей политике Папы. Иоанн Павел I обозначил свои намерения, выбрав имена сразу двух своих непосредственных предшественников, дав понять тем самым, что он надеется унаследовать кротость Иоанна и твердость Павла.
Иоанн Павел II сделал то же самое, выбрав двойное имя своего предшественника.
Валендреа не один год размышлял, какое имя выбрать, перебирая в голове самые известные имена пап – Иннокентий, Бенедикт, Григорий, Юлий, Сикст. Якоб Фолкнер стремился подражать Клименту и выбрал его имя из-за своего немецкого происхождения. Но Валендреа желал, чтобы его имя недвусмысленно символизировало: вернулись времена имперской власти Папы.
– Петр Второй.
По капелле пронесся шепот недоумения. Только Нгови сохранял невозмутимость. Среди двухсот шестидесяти семи понтификов было двадцать три Иоанна, шесть Павлов, тринадцать Львов, двенадцать Пиев, восемь Александров и множество пап с другими именами.
Но Петр был всего один.
Первый Папа.
«Ты Петр-камень, и на сем камне Я воздвигну церковь Мою».
Его прах лежал всего лишь в нескольких метрах отсюда, под полом главного храма всех христиан. Он был первым и самым почитаемым святым Католической церкви. За два тысячелетия никто не выбирал его имени.
Валендреа поднялся с кресла.
Хватит притворства. Все необходимые ритуалы исполнены. Его избрание утверждено, он формально принял престол и объявил свое новое имя. Теперь он епископ Рима, наместник Иисуса Христа, князь апостолов, верховный понтифик, облеченный властью над Вселенской церковью, архиепископ и митрополит Римской провинции, примат Италии, патриарх Запада.
Слуга слуг Божьих.
Он повернулся к кардиналам, чтобы убедиться, что все его поняли.
– Меня будут называть Петр Второй, – повторил он по-итальянски.
Никто не произнес ни слова.
Затем один из трех вчерашних кардиналов начал аплодировать. К нему не сразу, но присоединились еще несколько.
Вскоре вся капелла разразилась рукоплесканиями. Валендреа упивался ощущением полного триумфа, который никто не мог отнять у него. Но его восторг отравляли два обстоятельства.
Улыбка, появившаяся на губах Мауриса Нгови, и то, что камерленго присоединился к аплодисментам.
Глава LIII
Меджугорье, Босния и Герцеговина
29 ноября, среда
11.00
Катерина сидела у кровати и не отрывала глаз от Мишнера. У нее перед глазами еще стояла страшная сцена: Мишнера без сознания несут в больницу. Сейчас она понимала, что будет значить для нее потеря этого человека.
Она еще сильнее презирала себя за то, что обманывала его. Она же собиралась рассказать Мишнеру всю правду! Может быть, он простил бы ее. Ведь она согласилась исполнить просьбу Валендреа, только чтобы снова оказаться рядом с ним! Наверное, ей был нужен внешний толчок, поскольку иначе ее гордость и раздражение никогда не позволили бы ей снова подойти к нему. Их первая встреча на площади три недели назад могла привести к катастрофе. Конечно, своим предложением Валендреа помог ей, но это ее не оправдывало.
Мишнер с трудом открыл глаза.
– Колин.
– Кейт? – Он пытался удержать на ней взгляд.
– Я здесь.
Она осторожно положила свою руку ему на грудь.
– Я слышу тебя, но не вижу. Как будто смотрю под водой. Что случилось?
– Молния. Она ударила в крест на горе. Вы с Ясной стояли слишком близко.
Он приподнял руку и потер лоб. Его пальцы ощупали шрамы и порезы.
– Что с ней?
– Похоже, все в порядке. Она была без сознания, как и ты. Что вы там делали?
– Потом.
– Хорошо. Попей. Врач сказал, тебе надо пить.
Она поднесла к его губам чашку, и он сделал несколько глотков.
– Где я?
– В государственной лечебнице для паломников.
– Они сказали, что со мной?
– Ты не контужен. Но тебя очень сильно ударило молнией. Еще немного, и вы бы оба погибли. Ты ничего не сломал, но у тебя серьезная опухоль и глубокая рана на затылке.
Она не отрываясь смотрела на него.
Дверь открылась, вошел мужчина средних лет с бородкой.
– Как дела у больного? – спросил он по-английски. – Я ваш доктор, святой отец. Как вы себя чувствуете?
– Как будто по мне прокатилась лавина, – ответил Мишнер.
Катерина улыбнулась. Можно немного расслабиться, самое страшное позади.
– Неудивительно. Но вы поправитесь. Небольшие порезы, но череп цел. По возвращении домой пройдите полное обследование. А вообще, учитывая, что с вами произошло, вам крупно повезло.
Быстро осмотрев Мишнера и дав еще несколько советов, доктор исчез.
– Откуда он знает, что я священник?
– Мне пришлось сказать, кто ты. Я ужас как испугалась.
– Что известно о конклаве? – спросил он. – Ты знаешь что-нибудь?
– Я даже не удивляюсь, что это первое, о чем ты спрашиваешь.
– А разве тебе не интересно?
Ей действительно было любопытно.
– Час назад ничего еще было не известно.
Она взяла его за руку. Он повернулся к ней и сказал:
– Жаль, что я не вижу тебя.
– Я люблю тебя, Колин.
Она произнесла это, и ей стало легче.
– И я тебя люблю, Кейт. Мне надо было сказать это еще тогда.
– Да, надо было.
– Многое надо было сделать по-другому. Но я знаю, что в моем будущем должна быть ты.
– А как же Рим?
– Я сделал все, что обещал. Теперь с меня хватит. Я хочу поехать с тобой в Румынию.
Ее глаза стали влажными. Хорошо, что он не видит, как она плачет. Она вытерла слезы.
– Там мы сможем сделать много хорошего, – сказала она, старясь, чтобы ее голос не дрожал.
Он крепко сжал ее руку.
Глава LIV
Ватикан
29 ноября, среда
11.45
Приняв поздравления от кардиналов, Валендреа вышел из Сикстинской капеллы в окрашенное белым цветом помещение – Комнату Слез. Там лежали уложенные аккуратными рядами облачения из Дома Гаммарелли. Сам Гаммарелли стоял наготове.
– Где отец Амбрози? – спросил Валендреа одного из прислуживающих священников.
– Здесь, Святой Отец, – ответил Амбрози, входя в комнату.
Валендреа с удовольствием услышал из уст своего помощника этот титул.
Как только он вышел из зала, решение конклава перестало считаться секретным. Главные двери капеллы распахнулись, над ее крышей заструился белый дым. Имя Петр II уже звучало по всему дворцу, а может быть, и на площади Святого Петра. Все будут изумлены его выбором, а ученым умникам, которые никак не ожидали от него такой дерзости, может быть, впервые придется прикусить язык.
– Теперь вы личный секретарь Папы, – сказал Валендреа, снимая через голову алую сутану. – Это мое первое назначение.
Выполняя таким образом свое негласное обещание, он не сдержал довольной улыбки.
Амбрози почтительно склонил голову.
Валендреа указал на заранее выбранное им облачение.
– Это будет в самый раз.
Кутюрье взял указанную мантию и подал ее Валендреа со словами:
– Santissimo Padre.
Он с достоинством принял это обращение, которого удостаивались только папы, и стал смотреть, как тот складывает его кардинальскую сутану. Он знал, что теперь ее почистят и уложат в специальный ящик, где, согласно обычаю, она пролежит до его смерти, а затем будет передана старейшему члену клана Валендреа.
Он накинул на плечи белую льняную сутану и застегнул ее. Гаммарелли опустился на колени и начал ловко приметывать шов. Он будет не идеальным, но на ближайшие пару часов этого будет достаточно. А к тому времени уже будет готов полный комплект облачения, идеально подогнанный под размеры Валендреа.
Он проверил, как сидит сутана.
– Чуть тесновато. Поправьте.
Гаммарелли распорол шов и снова начал шить.
– Проверьте, крепкая ли нитка.
Меньше всего ему хотелось, чтобы в самый неподходящий момент в его одеянии что-то оторвалось.
Когда кутюрье закончил, Валендреа опустился в кресло. Один из священников, также опустившись перед ним на колени, стал снимать с него туфли и носки. Валендреа было приятно, что теперь ему почти ничего не придется делать самому.
Принесли пару белых чулок и красных кожаных туфель. Он проверил размер. В самый раз. Валендреа жестом показал, чтобы их надели ему на ноги. Затем он встал.
Ему подали белую zucchetto. В те времена, когда прелаты выбривали на голове тонзуру, эта шапочка защищала кожу головы от зимнего холода. Теперь она стала неотъемлемой частью облачения высшего духовенства. Начиная с восемнадцатого века папская шапочка изготавливалась из восьми треугольных кусочков белого шелка. Валендреа взял ее за края и, как император, принимающий корону, надел на голову.
Амбрози одобрительно улыбнулся.
Пора уже выйти к верующим.
Но сначала еще одна, последняя обязанность.
Валендреа покинул гардеробную и вернулся в Сикстинскую капеллу. Все кардиналы стояли по своим местам. Перед алтарем установили трон. Валендреа направился прямо к нему и, сев, выждал целых десять секунд, прежде чем сказать:
– Садитесь.
Предстоящая процедура составляла важную часть канонических выборов. Каждый кардинал должен был подойти, преклонить колени и обнять нового понтифика.
Валендреа кивнул старшему кардиналу-епископу, одному из своих сторонников, и тот начал церемонию. Иоанн Павел II нарушил вековую традицию, согласно которой папы принимали приветствия кардиналов сидя, и стоял перед членами коллегии. Но теперь настали другие времена, традиции возвращаются! И все должны начать привыкать к этой мысли. И не надо жаловаться – в минувшие столетия при исполнении этого ритуала полагалось еще целовать туфлю Папы.
Валендреа остался сидеть и протянул руку с перстнем для поцелуя.
Нгови находился примерно в середине процессии. Когда пришла его очередь, африканец опустился на одно колено и приблизил лицо к перстню. Валендреа заметил, что его губы не коснулись золота. Затем Нгови поднялся и отошел.
– А поздравления? – спросил Валендреа.
Нгови остановился и обернулся:
– Пусть ваше избрание станет единственной наградой для вас.
Как же хотелось Валендреа проучить этого самоуверенного сукиного сына! Но сейчас не время и не место. Может быть, Нгови специально намеревался спровоцировать его на проявление высокомерия? Поэтому он сдержался и просто ответил:
– Будем считать это пожеланием успехов.
– Разумеется.
Когда от алтаря отошел последний кардинал, Валендреа величественно поднялся:
– Благодарю всех. Я сделаю все, что в моих силах, для матери-церкви. А теперь пора предстать перед народом.
Он проследовал по центральному нефу капеллы через отделанный мрамором вход и вышел из главных дверей капеллы. Направился в базилику, миновал герцогские и королевские залы. Этот путь понравился ему, громадные живописные изображения на стенах, мимо которых он проходил, показывали превосходство папской власти над властью светской.
Он вошел в галерею.
С момента его избрания прошло около часа, и волна слухов уже достигла апогея. Из Сикстинской капеллы успели распространиться самые противоречивые сведения, и теперь никто не мог сказать что-то наверняка.
Валендреа намеревался и дальше поддерживать это состояние. Неопределенность может стать мощным оружием, если, конечно, эта неопределенность всегда будет исходить от него самого. Одно выбранное им имя вызовет множество кривотолков. Даже величайшие папы-воители и богословы-дипломаты, побеждавшие на выборах в течение последнего столетия, не отваживались на такой шаг!
Валендреа сделал несколько шагов и оказался в нише, ведущей на балкон. Но пока он не станет выходить. Сначала должен появиться кардинал-архивариус – как старший из кардиналов-деканов, и только после него – Папа в сопровождении президента священной коллегии и кардинала-камерленго.
Он подошел ближе к архивариусу и, стоя у самой балконной двери, зловеще прошептал:
– Я же говорил вам, ваше преосвященство, что я подожду. А теперь исполняйте свою последнюю обязанность.
В глазах старика ничего не отразилось. Видимо, он уже знал, что его ждет.
Не проронив более ни слова, кардинал шагнул на балкон.
Послышался восторженный рев пятисоттысячной толпы.
У балюстрады стоял микрофон, и, подойдя к нему, архивариус произнес:
– Annuntio vobis gauduium magnum.
Это объявление полагалось делать по-латыни, но Валендреа прекрасно знал перевод.
«У нас есть Папа».
Толпа радостно загудела. Валендреа не видел зрителей, но ощущал их присутствие. Кардинал-архивариус снова заговорил в микрофон:
– Cardinalem Sanctae Romanae Ecclesiae… Валендреа.
Раздались оглушительные приветствия. На престол святого Петра вновь вернулся итальянец. Крики Viva, Viva становились все громче.
Архивариус обернулся, и Валендреа поймал его ледяной взгляд. Старик был явно не согласен с тем, что ему приходилось говорить. Он снова повернулся к микрофону:
– Qui Sibi Imposiut Nomen…
Слова отдавались эхом над всей площадью.
– …Избранное им имя – Петр Второй.
По огромной площади прокатилось эхо, как будто стоящие на колоннаде статуи заговорили, удивленно переспрашивая друг друга, не ослышались ли они. Какое-то мгновение толпа привыкала к имени, и лишь затем люди поняли.
Приветствия зазвучали еще громче.
Валендреа двинулся к выходу на балкон, но вдруг заметил, что его сопровождает только один кардинал. Он обернулся. Нгови не тронулся с места.
– А вы идете?
– Нет.
– Но это обязанность камерленго.
– Это позор.
Валендреа прищурил глаза:
– Я стерпел вашу дерзость в капелле. Не испытывайте мое терпение еще раз.
– А что вы мне сделаете? Заключите в тюрьму? Лишите собственности? Отнимете титул? Сейчас не Средние века.
Стоящий рядом кардинал выглядел растерянным. Это был один из его преданных сторонников, так что Валендреа было нужно продемонстрировать свою силу.
– Я накажу вас позже, Нгови.
– А Господь накажет вас.
Африканец повернулся и удалился прочь.
Но Валендреа не собирался лишать себя триумфа. Он повернулся к оставшемуся кардиналу:
– Идем, ваше преосвященство?
И вышел навстречу лучам солнца, протянув руки в сторону толпы, шумно приветствующей его.
Глава LV
Меджугорье, Босния и Герцеговина
29 ноября, среда
12.30
Мишнеру стало лучше. Зрение прояснилось, перестали болеть голова и желудок. Теперь он увидел, что лежит в квадратной палате с бледно-желтыми стенами. Тюлевые занавески на окне пропускали свет, но сквозь них ничего не было видно, тем более что оконные стекла густо закрашены.
Катерина ушла проведать Ясну. Врач ничего не рассказывал, но Мишнер надеялся, что с ней все в порядке.
Дверь открылась.
– Она жива, – сказала Катерина. – Вам обоим повезло. Отделались синяками. – Она подошла к кровати. – И есть еще новости.
Мишнер взглянул на нее, радуясь, что снова видит ее лицо.
– Валендреа стал Папой. Я видела по телевизору. Он произнес речь на площади Святого Петра и призвал церковь вернуться к истокам. И кстати, только представь себе: он выбрал себе имя Петр Второй!
– Меня все больше и больше тянет в Румынию.
Она попыталась улыбнуться.
– И стоило тебе лезть на гору?
– Ты о чем?
– Я о том, что вы там с ней вчера делали.
– Ревнуешь?
– Просто интересно.
Мишнер понял, что надо объяснить.
– Она должна была рассказать мне о десятом откровении.
– В грозу?
– Не ищи здесь логики. Я проснулся и увидел на улице ее. Она ждала меня. Мне было не по себе. Но я понял, что надо идти.
Он решил не говорить о своей галлюцинации, но он ясно помнил видение – как врезавшийся в память сон. Врач сказал, что он провел без сознания несколько часов. И значит, все, что он видел и слышал, всего лишь его реакция на все то, о чем он узнал за последние месяцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Согласны ли вы, достопочтенный кардинал, принять ваше избрание верховным понтификом, совершенное в соответствии с каноническим правом?
В течение столетий этот вопрос задавался победителям.
Валендреа смотрел в проницательные глаза Нгови и пытался понять, о чем тот думает. Почему он сдался, зная, что тем самым почти наверняка отдает победу тому, кого презирает? Насколько было известно, африканец слыл преданным католиком. Он был готов пойти на все ради защиты церкви. К тому же он явно не трус. И все же он уклонился от борьбы, в которой вполне мог победить.
Он отогнал от себя эти непонятные мысли и отчетливо произнес:
– Да, согласен.
Впервые за последние десятилетия ответ на этот вопрос прозвучал по-итальянски.
Кардиналы встали и зааплодировали.
Скорбь по умершему Папе уступила место радости от избрания нового понтифика. Валендреа представил себе, как собравшиеся за дверями часовни прислушиваются к оживлению внутри, первому признаку того, что принято какое-то решение. Он смотрел, как один из кардиналов-счетчиков несет бюллетени к печи. Через несколько секунд в утреннее небо поднимется белый дым – и площадь огласится приветственными криками.
Аплодисменты стихли. Требовалось задать еще один вопрос.
– Каким именем вас называть? – спросил Нгови по-латыни.
В капелле повисла тишина.
Выбор имени многое говорил о будущей политике Папы. Иоанн Павел I обозначил свои намерения, выбрав имена сразу двух своих непосредственных предшественников, дав понять тем самым, что он надеется унаследовать кротость Иоанна и твердость Павла.
Иоанн Павел II сделал то же самое, выбрав двойное имя своего предшественника.
Валендреа не один год размышлял, какое имя выбрать, перебирая в голове самые известные имена пап – Иннокентий, Бенедикт, Григорий, Юлий, Сикст. Якоб Фолкнер стремился подражать Клименту и выбрал его имя из-за своего немецкого происхождения. Но Валендреа желал, чтобы его имя недвусмысленно символизировало: вернулись времена имперской власти Папы.
– Петр Второй.
По капелле пронесся шепот недоумения. Только Нгови сохранял невозмутимость. Среди двухсот шестидесяти семи понтификов было двадцать три Иоанна, шесть Павлов, тринадцать Львов, двенадцать Пиев, восемь Александров и множество пап с другими именами.
Но Петр был всего один.
Первый Папа.
«Ты Петр-камень, и на сем камне Я воздвигну церковь Мою».
Его прах лежал всего лишь в нескольких метрах отсюда, под полом главного храма всех христиан. Он был первым и самым почитаемым святым Католической церкви. За два тысячелетия никто не выбирал его имени.
Валендреа поднялся с кресла.
Хватит притворства. Все необходимые ритуалы исполнены. Его избрание утверждено, он формально принял престол и объявил свое новое имя. Теперь он епископ Рима, наместник Иисуса Христа, князь апостолов, верховный понтифик, облеченный властью над Вселенской церковью, архиепископ и митрополит Римской провинции, примат Италии, патриарх Запада.
Слуга слуг Божьих.
Он повернулся к кардиналам, чтобы убедиться, что все его поняли.
– Меня будут называть Петр Второй, – повторил он по-итальянски.
Никто не произнес ни слова.
Затем один из трех вчерашних кардиналов начал аплодировать. К нему не сразу, но присоединились еще несколько.
Вскоре вся капелла разразилась рукоплесканиями. Валендреа упивался ощущением полного триумфа, который никто не мог отнять у него. Но его восторг отравляли два обстоятельства.
Улыбка, появившаяся на губах Мауриса Нгови, и то, что камерленго присоединился к аплодисментам.
Глава LIII
Меджугорье, Босния и Герцеговина
29 ноября, среда
11.00
Катерина сидела у кровати и не отрывала глаз от Мишнера. У нее перед глазами еще стояла страшная сцена: Мишнера без сознания несут в больницу. Сейчас она понимала, что будет значить для нее потеря этого человека.
Она еще сильнее презирала себя за то, что обманывала его. Она же собиралась рассказать Мишнеру всю правду! Может быть, он простил бы ее. Ведь она согласилась исполнить просьбу Валендреа, только чтобы снова оказаться рядом с ним! Наверное, ей был нужен внешний толчок, поскольку иначе ее гордость и раздражение никогда не позволили бы ей снова подойти к нему. Их первая встреча на площади три недели назад могла привести к катастрофе. Конечно, своим предложением Валендреа помог ей, но это ее не оправдывало.
Мишнер с трудом открыл глаза.
– Колин.
– Кейт? – Он пытался удержать на ней взгляд.
– Я здесь.
Она осторожно положила свою руку ему на грудь.
– Я слышу тебя, но не вижу. Как будто смотрю под водой. Что случилось?
– Молния. Она ударила в крест на горе. Вы с Ясной стояли слишком близко.
Он приподнял руку и потер лоб. Его пальцы ощупали шрамы и порезы.
– Что с ней?
– Похоже, все в порядке. Она была без сознания, как и ты. Что вы там делали?
– Потом.
– Хорошо. Попей. Врач сказал, тебе надо пить.
Она поднесла к его губам чашку, и он сделал несколько глотков.
– Где я?
– В государственной лечебнице для паломников.
– Они сказали, что со мной?
– Ты не контужен. Но тебя очень сильно ударило молнией. Еще немного, и вы бы оба погибли. Ты ничего не сломал, но у тебя серьезная опухоль и глубокая рана на затылке.
Она не отрываясь смотрела на него.
Дверь открылась, вошел мужчина средних лет с бородкой.
– Как дела у больного? – спросил он по-английски. – Я ваш доктор, святой отец. Как вы себя чувствуете?
– Как будто по мне прокатилась лавина, – ответил Мишнер.
Катерина улыбнулась. Можно немного расслабиться, самое страшное позади.
– Неудивительно. Но вы поправитесь. Небольшие порезы, но череп цел. По возвращении домой пройдите полное обследование. А вообще, учитывая, что с вами произошло, вам крупно повезло.
Быстро осмотрев Мишнера и дав еще несколько советов, доктор исчез.
– Откуда он знает, что я священник?
– Мне пришлось сказать, кто ты. Я ужас как испугалась.
– Что известно о конклаве? – спросил он. – Ты знаешь что-нибудь?
– Я даже не удивляюсь, что это первое, о чем ты спрашиваешь.
– А разве тебе не интересно?
Ей действительно было любопытно.
– Час назад ничего еще было не известно.
Она взяла его за руку. Он повернулся к ней и сказал:
– Жаль, что я не вижу тебя.
– Я люблю тебя, Колин.
Она произнесла это, и ей стало легче.
– И я тебя люблю, Кейт. Мне надо было сказать это еще тогда.
– Да, надо было.
– Многое надо было сделать по-другому. Но я знаю, что в моем будущем должна быть ты.
– А как же Рим?
– Я сделал все, что обещал. Теперь с меня хватит. Я хочу поехать с тобой в Румынию.
Ее глаза стали влажными. Хорошо, что он не видит, как она плачет. Она вытерла слезы.
– Там мы сможем сделать много хорошего, – сказала она, старясь, чтобы ее голос не дрожал.
Он крепко сжал ее руку.
Глава LIV
Ватикан
29 ноября, среда
11.45
Приняв поздравления от кардиналов, Валендреа вышел из Сикстинской капеллы в окрашенное белым цветом помещение – Комнату Слез. Там лежали уложенные аккуратными рядами облачения из Дома Гаммарелли. Сам Гаммарелли стоял наготове.
– Где отец Амбрози? – спросил Валендреа одного из прислуживающих священников.
– Здесь, Святой Отец, – ответил Амбрози, входя в комнату.
Валендреа с удовольствием услышал из уст своего помощника этот титул.
Как только он вышел из зала, решение конклава перестало считаться секретным. Главные двери капеллы распахнулись, над ее крышей заструился белый дым. Имя Петр II уже звучало по всему дворцу, а может быть, и на площади Святого Петра. Все будут изумлены его выбором, а ученым умникам, которые никак не ожидали от него такой дерзости, может быть, впервые придется прикусить язык.
– Теперь вы личный секретарь Папы, – сказал Валендреа, снимая через голову алую сутану. – Это мое первое назначение.
Выполняя таким образом свое негласное обещание, он не сдержал довольной улыбки.
Амбрози почтительно склонил голову.
Валендреа указал на заранее выбранное им облачение.
– Это будет в самый раз.
Кутюрье взял указанную мантию и подал ее Валендреа со словами:
– Santissimo Padre.
Он с достоинством принял это обращение, которого удостаивались только папы, и стал смотреть, как тот складывает его кардинальскую сутану. Он знал, что теперь ее почистят и уложат в специальный ящик, где, согласно обычаю, она пролежит до его смерти, а затем будет передана старейшему члену клана Валендреа.
Он накинул на плечи белую льняную сутану и застегнул ее. Гаммарелли опустился на колени и начал ловко приметывать шов. Он будет не идеальным, но на ближайшие пару часов этого будет достаточно. А к тому времени уже будет готов полный комплект облачения, идеально подогнанный под размеры Валендреа.
Он проверил, как сидит сутана.
– Чуть тесновато. Поправьте.
Гаммарелли распорол шов и снова начал шить.
– Проверьте, крепкая ли нитка.
Меньше всего ему хотелось, чтобы в самый неподходящий момент в его одеянии что-то оторвалось.
Когда кутюрье закончил, Валендреа опустился в кресло. Один из священников, также опустившись перед ним на колени, стал снимать с него туфли и носки. Валендреа было приятно, что теперь ему почти ничего не придется делать самому.
Принесли пару белых чулок и красных кожаных туфель. Он проверил размер. В самый раз. Валендреа жестом показал, чтобы их надели ему на ноги. Затем он встал.
Ему подали белую zucchetto. В те времена, когда прелаты выбривали на голове тонзуру, эта шапочка защищала кожу головы от зимнего холода. Теперь она стала неотъемлемой частью облачения высшего духовенства. Начиная с восемнадцатого века папская шапочка изготавливалась из восьми треугольных кусочков белого шелка. Валендреа взял ее за края и, как император, принимающий корону, надел на голову.
Амбрози одобрительно улыбнулся.
Пора уже выйти к верующим.
Но сначала еще одна, последняя обязанность.
Валендреа покинул гардеробную и вернулся в Сикстинскую капеллу. Все кардиналы стояли по своим местам. Перед алтарем установили трон. Валендреа направился прямо к нему и, сев, выждал целых десять секунд, прежде чем сказать:
– Садитесь.
Предстоящая процедура составляла важную часть канонических выборов. Каждый кардинал должен был подойти, преклонить колени и обнять нового понтифика.
Валендреа кивнул старшему кардиналу-епископу, одному из своих сторонников, и тот начал церемонию. Иоанн Павел II нарушил вековую традицию, согласно которой папы принимали приветствия кардиналов сидя, и стоял перед членами коллегии. Но теперь настали другие времена, традиции возвращаются! И все должны начать привыкать к этой мысли. И не надо жаловаться – в минувшие столетия при исполнении этого ритуала полагалось еще целовать туфлю Папы.
Валендреа остался сидеть и протянул руку с перстнем для поцелуя.
Нгови находился примерно в середине процессии. Когда пришла его очередь, африканец опустился на одно колено и приблизил лицо к перстню. Валендреа заметил, что его губы не коснулись золота. Затем Нгови поднялся и отошел.
– А поздравления? – спросил Валендреа.
Нгови остановился и обернулся:
– Пусть ваше избрание станет единственной наградой для вас.
Как же хотелось Валендреа проучить этого самоуверенного сукиного сына! Но сейчас не время и не место. Может быть, Нгови специально намеревался спровоцировать его на проявление высокомерия? Поэтому он сдержался и просто ответил:
– Будем считать это пожеланием успехов.
– Разумеется.
Когда от алтаря отошел последний кардинал, Валендреа величественно поднялся:
– Благодарю всех. Я сделаю все, что в моих силах, для матери-церкви. А теперь пора предстать перед народом.
Он проследовал по центральному нефу капеллы через отделанный мрамором вход и вышел из главных дверей капеллы. Направился в базилику, миновал герцогские и королевские залы. Этот путь понравился ему, громадные живописные изображения на стенах, мимо которых он проходил, показывали превосходство папской власти над властью светской.
Он вошел в галерею.
С момента его избрания прошло около часа, и волна слухов уже достигла апогея. Из Сикстинской капеллы успели распространиться самые противоречивые сведения, и теперь никто не мог сказать что-то наверняка.
Валендреа намеревался и дальше поддерживать это состояние. Неопределенность может стать мощным оружием, если, конечно, эта неопределенность всегда будет исходить от него самого. Одно выбранное им имя вызовет множество кривотолков. Даже величайшие папы-воители и богословы-дипломаты, побеждавшие на выборах в течение последнего столетия, не отваживались на такой шаг!
Валендреа сделал несколько шагов и оказался в нише, ведущей на балкон. Но пока он не станет выходить. Сначала должен появиться кардинал-архивариус – как старший из кардиналов-деканов, и только после него – Папа в сопровождении президента священной коллегии и кардинала-камерленго.
Он подошел ближе к архивариусу и, стоя у самой балконной двери, зловеще прошептал:
– Я же говорил вам, ваше преосвященство, что я подожду. А теперь исполняйте свою последнюю обязанность.
В глазах старика ничего не отразилось. Видимо, он уже знал, что его ждет.
Не проронив более ни слова, кардинал шагнул на балкон.
Послышался восторженный рев пятисоттысячной толпы.
У балюстрады стоял микрофон, и, подойдя к нему, архивариус произнес:
– Annuntio vobis gauduium magnum.
Это объявление полагалось делать по-латыни, но Валендреа прекрасно знал перевод.
«У нас есть Папа».
Толпа радостно загудела. Валендреа не видел зрителей, но ощущал их присутствие. Кардинал-архивариус снова заговорил в микрофон:
– Cardinalem Sanctae Romanae Ecclesiae… Валендреа.
Раздались оглушительные приветствия. На престол святого Петра вновь вернулся итальянец. Крики Viva, Viva становились все громче.
Архивариус обернулся, и Валендреа поймал его ледяной взгляд. Старик был явно не согласен с тем, что ему приходилось говорить. Он снова повернулся к микрофону:
– Qui Sibi Imposiut Nomen…
Слова отдавались эхом над всей площадью.
– …Избранное им имя – Петр Второй.
По огромной площади прокатилось эхо, как будто стоящие на колоннаде статуи заговорили, удивленно переспрашивая друг друга, не ослышались ли они. Какое-то мгновение толпа привыкала к имени, и лишь затем люди поняли.
Приветствия зазвучали еще громче.
Валендреа двинулся к выходу на балкон, но вдруг заметил, что его сопровождает только один кардинал. Он обернулся. Нгови не тронулся с места.
– А вы идете?
– Нет.
– Но это обязанность камерленго.
– Это позор.
Валендреа прищурил глаза:
– Я стерпел вашу дерзость в капелле. Не испытывайте мое терпение еще раз.
– А что вы мне сделаете? Заключите в тюрьму? Лишите собственности? Отнимете титул? Сейчас не Средние века.
Стоящий рядом кардинал выглядел растерянным. Это был один из его преданных сторонников, так что Валендреа было нужно продемонстрировать свою силу.
– Я накажу вас позже, Нгови.
– А Господь накажет вас.
Африканец повернулся и удалился прочь.
Но Валендреа не собирался лишать себя триумфа. Он повернулся к оставшемуся кардиналу:
– Идем, ваше преосвященство?
И вышел навстречу лучам солнца, протянув руки в сторону толпы, шумно приветствующей его.
Глава LV
Меджугорье, Босния и Герцеговина
29 ноября, среда
12.30
Мишнеру стало лучше. Зрение прояснилось, перестали болеть голова и желудок. Теперь он увидел, что лежит в квадратной палате с бледно-желтыми стенами. Тюлевые занавески на окне пропускали свет, но сквозь них ничего не было видно, тем более что оконные стекла густо закрашены.
Катерина ушла проведать Ясну. Врач ничего не рассказывал, но Мишнер надеялся, что с ней все в порядке.
Дверь открылась.
– Она жива, – сказала Катерина. – Вам обоим повезло. Отделались синяками. – Она подошла к кровати. – И есть еще новости.
Мишнер взглянул на нее, радуясь, что снова видит ее лицо.
– Валендреа стал Папой. Я видела по телевизору. Он произнес речь на площади Святого Петра и призвал церковь вернуться к истокам. И кстати, только представь себе: он выбрал себе имя Петр Второй!
– Меня все больше и больше тянет в Румынию.
Она попыталась улыбнуться.
– И стоило тебе лезть на гору?
– Ты о чем?
– Я о том, что вы там с ней вчера делали.
– Ревнуешь?
– Просто интересно.
Мишнер понял, что надо объяснить.
– Она должна была рассказать мне о десятом откровении.
– В грозу?
– Не ищи здесь логики. Я проснулся и увидел на улице ее. Она ждала меня. Мне было не по себе. Но я понял, что надо идти.
Он решил не говорить о своей галлюцинации, но он ясно помнил видение – как врезавшийся в память сон. Врач сказал, что он провел без сознания несколько часов. И значит, все, что он видел и слышал, всего лишь его реакция на все то, о чем он узнал за последние месяцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39