– Ничего не происходит. Понятия не имею, о чем ты говоришь.
– Еще как имеешь. Ты нервничаешь, раздражаешься – та наша с тобой стычка, она ведь возникла не на пустом месте! Ты возвращаешься с работы, и у тебя стеклянный взгляд, словно ты принимала наркотики.
Он помолчал и старательно вытянул шею, пытаясь поймать ее взгляд. Она опустила голову, уклоняясь от этого.
– Ты принимаешь наркотики? – спросил он.
– Конечно нет! Просто очень много работы. Работа нейропсихологом в приемном отделении – это не пикник. Иногда я принимаю валиум.
Это была ложь. Лола пичкала себя всевозможными транквилизаторами и антидепрессантами в самых различных дозировках и комбинациях уже не одну неделю. А ведь она психиатр, ей хорошо известны все признаки надвигающегося кризиса. А еще ей, как врачу, известно, что в психическом недуге, как в недуге вообще, нет ничего постыдного, однако она стыдилась своего состояния и не хотела говорить об этом с мужем. Она рассказала о навязчивых снах своему психотерапевту. Они поговорили об этом. Они обсудили, что значит видеть навязчивые сны о том, как твой муж отдает твоего ребенка ягуару, чтобы тот унес его и съел. Что значит, когда во сне ты сама желаешь, чтобы это случилось? Что твой муж одет в меховые шкуры, в одной руке несет лук и стрелу, а в другой – маленькую модель тюрьмы? Может быть, это подсознательное проявление расизма – ты видишь в нем дикаря? Или чувствуешь себя в этом браке как в неволе? Маленькая тюрьма? Это обычное дело. Ничего особенного. А как насчет той женщины в голубом и белом, которая стоит позади вашего мужа: может быть, это ваша мать? А семь стрел, которые ваш муж выпускает во сне, они попадают в дочь или в зверя? Двусмысленность – источник тревоги, да? Что бы это значило, попади он в зверя? Что символизируют стрелы? Почему семь? Это может быть сексуальный комплекс, например страх соперничества с дочерью, сексуальная агрессия со стороны мужа против дочери, пугающая и подавляемая? Что символизирует ягуар?
Но она, конечно, всегда говорит, что он ничего не символизирует, и недоговаривает, а поскольку недоговаривает, то не получает облегчения и несет свою напряженность домой. И то сказать, не может же она сообщить доктору, что золотые пятнистые звери, точно такие же, снятся и ее мужу, и ее дочери, и подтекст у их снов тот же. Это не может быть ничем, кроме совпадения, но такое совпадение невозможно, а значит, этого не может быть. И начни она уверять, что это так, на нее, конечно, посмотрят с сочувствием, но уже не как на коллегу, а как на больную. Абсолютный материализм является одним из главнейших, неписаных, но непреложных в ее профессии законов, что же до всякого рода духов, призраков, посланий из иного мира, голосов и видений, то это всего лишь символы, проявления скрытых желаний. Следствие каких-то внутренних травм. Верить во что-то иное – это, по их понятиям, и значит быть сумасшедшим.
Она знала, что ее муж не придерживается этого убеждения и верит, что невидимый мир может быть не порождением больного воображения, а такой же реальностью, как пожарные гидранты и манго. Конечно, на людях он ничего такого не говорил, но ведь не просто же так потащил ребенка на тот обряд. Ну а ее свекровь, его мать, верит во все это по-настоящему, и вместе они обратят ее дочь против нее. И она останется одна.
– Как часто это случается, JIo? – спросил Паз голосом старого копа, каким полицейские разговаривают с наркоманами. Он сразу почувствовал это, она тоже.
– Я сказала, я в порядке! – отрезала Лола, вскочила с постели и пошла в спальню. Там она посмотрела на себя в зеркало и произвела профессиональную оценку.
Пациентка – тридцать девять лет, пол женский, белая, упитанная, могла бы и сбросить несколько фунтов, выглядит дерьмово – мешки под глазами, сухие губы, ломкие ногти, тусклая кожа. Жалобы: судороги, бессонница, раздражительность, выливающаяся в дурацкие стычки с мужем, ночные кошмары, пониженная сексуальность, повторяющиеся сны. История ипохондрии, ничего нового. Пациентка довольна (или была довольна) карьерой и отношениями, никаких предыдущих травм, кроме одной церемонии вуду, одного спасительного чуда, ниспосланного Господом, в которого она не верит, и нескольких происшествий, связанных с убийствами…
Она решила записаться на компьютерную томографию, пусть проверят, нет ли опухоли в мозгу. Ну а пока в качестве временной меры взяла флакончик с таблетками валиума, по пять миллиграммов в каждой.
Паз встал, надел толстовку и джинсы. Он решил приготовить завтрак для Амелии и отвезти ее в школу, а потом, вернувшись, принять душ, выкурить сигару и выпить еще кофе, словно это обычный день. На самом деле, когда он закончил эти рутинные дела, день и в самом деле превратится в обычный: этому снова помогла его невероятная способность отстраняться от нежелательных мыслей. Умей фармацевтические компании производить средства, дающие такую способность, валиум и ему подобные медикаменты были бы изгнаны с рынка.
Другое дело, что было ясно – тема всплывет снова, не сегодня, так завтра, не завтра, так на следующей неделе. Паз украдкой наблюдал за женой, высматривая признаки ментального расстройства. Они имелись в изобилии, но за годы совместной жизни Паз усвоил, что комментировать состояние жены, если жена психиатр, – дело в высшей степени неблагодарное. Впрочем, поскольку служба детективом в убойном отделе развивала терпение на уровне многострадального Иова, ему его было не занимать. Он терпеливо ждал, как будет развиваться ситуация, стараясь при этом уделять как можно больше внимания дочери.
Спустя неделю и один день после убийства Йойо Кальдерона, после пышных похорон (на которых Паз не присутствовал) и после того, как убийство исчезло с первых страниц газет, уступив место более недавним, хотя и менее резонансным, Паз находился на работе. Заканчивалось суматошное время ланча, и он, отчищая проволочной щеткой гриль, размышлял о том, как провести в этом году отпуск. Хорошо бы взять жену и ребенка и на лодке отправиться по Внутреннему протоку к островам Ки, остановиться в какой-нибудь уютной гавани, чтобы солнышко выпарило дерьмо из всех троих. Он обдумывал, когда лучше всего взять этот отпуск. С одной стороны, было бы неплохо до рождественских школьных каникул, но тогда его мать осталась бы одна на Рождество; нет, этого нельзя делать. Значит, после Рождества. Согласится ли на это Лола?
Его подергали за фартук, и он, резко развернувшись, едва не выругался. Может быть, Паз еще не дошел до такого состояния, как его жена, однако нервы явно шалили и у него.
– В чем дело? – буркнул он более грубо, чем хотел, и увидел, что девочка моргнула и отпрянула.
Он опустился на колени и крепко обнял ее.
– Прости, детка, я тут задумался и не сразу понял, что это ты.
– О чем ты задумался?
– Кое о чем приятном. О том, чтобы с тобой и мамой отправиться на лодке к Islomorada, к островам. О каникулах.
– А можно нам взять Феликса и Луи?
– Я думаю, котам не понравится плыть на лодке. Но мы можем отправить их в гостиницу для домашних животных.
– Таких не бывает.
– Есть. Они смогут заказывать с кухни жареных мышек, а также в номере есть бар, полный кошачьей мяты. Они ее едят и ловят кайф. Им это понравится.
– Хорошо, но там, в зале, леди, которая хочет поговорить с тобой. Она не заказала ничего, кроме cafe con leche, кофе с молоком, и пирожное из гуавы.
Паз сразу вспомнил о Бет Моргенсен. Что, если эта женщина станет агрессивной и начнет охотиться на него? Только этого не хватало.
– Какая она с виду?
– У нее светлые волосы. По-моему, я раньше ее не видела. Десятый столик.
Паз помыл руки и лицо и снял грязный фартук. Как всегда, выходя в обеденный зал после смены, он задержался на минуту, чтобы привыкнуть к переходу из зоны контролируемого хаоса и жары к зоне спокойствия, роскоши и прохлады. Женщину, сидевшую за десятым столиком, он не узнал, но она казалась ему смутно знакомой: было что-то этакое в ее глазах и форме челюсти. Бывшая пассия? Ну нет, склерозом он еще не обзавелся и своих подружек помнит. Кто-то из полиции? Возможно. Он наблюдал за ней из-за ширмы, отделявшей служебный коридор от зала.
Она действительно была блондинкой: светлые волосы, хорошая стрижка, бледная, лавандового цвета блузка. Паз знал толк в одежде и сразу понял, что ее блузка не массового производства и куплена не на распродаже.
Итак, состоятельная женщина, лет около тридцати или чуть за тридцать, гладкая загорелая кожа, не хорошенькая. Черты ее лица были тяжеловаты, нос слишком велик и слишком широк – короче, лицо у нее скорее мужское, делающее ее похожей на своего папашу. Только глаза хороши – светло-карие, чуть раскосые, с густыми ресницами.
И она была кубинка. Паз не мог сказать точно, что в ее облике говорило об этом, но он был уверен. Нервная кубинская женщина: пока он за ней наблюдал, она беспокойно ерзала на стуле. То ли высматривала кого-то, то ли считала, будто кто-то смотрит на нее, хотя ресторан опустел и людей в непосредственной близости от нее не было. Ее длинные загорелые пальцы выстукивали по столу неровный ритм, который высекал разноцветные искры из кольца и браслета.
Паз вошел в зал и быстро подошел к ее столику:
– Я Джимми Паз. Вы хотели меня видеть?
Перед тем как заговорить, она бросила на него оценивающий взгляд и, не ответив на его официальную улыбку, сказала:
– Да. Пожалуйста, присядьте. Вы знаете, кто я?
Он сел, некоторое время молча разглядывал ее, потом покачал головой:
– Нет, простите. А должен?
– Пожалуй, и не должны. Я ваша сестра. Единокровная сестра, я хочу сказать. Виктория Ариас Кальдерон де Пинеро.
Она протянула руку, и Паз рассеянно ее пожал. Ну, по крайней мере, вопрос со знакомым лицом разъяснился: похожую физиономию он видел в зеркале каждое утро, когда брился.
– О'к-кей, – произнес Паз с запинкой. – Чем могу служить вам, миссис Пинеро?
– Нет, пожалуйста, не называйте меня миссис Пинеро! Виктория.
– Очень мило с твоей стороны, сестренка. Наверное, мне следовало бы выразить соболезнование в связи с твоей утратой.
– Это и твоя утрата.
– Я удивлен, что ты вообще знаешь о моем существовании, – заявил Паз, оставив последние слова без внимания. – Интересно, откуда?
– От моей тети Евгении, она все время здесь обедает. Тетушка в нашей семье вроде белой вороны.
– Да, а мне казалось, что это я…
Он увидел, как ее щеки окрасил легкий румянец.
– О господи! – вздохнула Виктория. – Может, не стоит сводить счеты с покойником, хотя у тебя, конечно, есть для этого основания? То, как отец отнесся к тебе и твоей матери, было непозволительно, и я от имени всей семьи прошу за него прощения.
– Знаешь, мне кажется, однажды я видел тебя, – сказал Паз, снова оставив без внимания ее последнюю фразу. – Мне было лет четырнадцать; я как раз узнал о своем происхождении и притащился на велосипеде к вам в Гэйблз. Тебе было, наверное, лет семь или около того. Я остановился там и долго наблюдал за вами, пока ваша мать не заметила меня. Потом вышел ваш отец, с первого взгляда понял, кто я такой, отволок меня в кусты, от души отколошматил и предупредил: если я еще раз посмею его побеспокоить, то мне эта взбучка покажется ерундой, не говоря уж о том, что он угробит бизнес моей матушки. Так что меня не интересуют долбаные Кальдероны или их извинения. В общем, если это все, Виктория…
Он отодвинул стул и собрался встать, когда она сказала:
– Нравится тебе или нет, ты его сын. Такой же язвительный, такой же жесткий, та же гордыня. Уж я-то знаю: мне всю дорогу от него доставалось.
Он воззрился на нее и увидел, что глаза ее полны слез, и одна слезинка незаметно соскользнула на щеку. Его глаза и глаза его дочери.
Паз откинулся назад на стуле и вздохнул:
– Ладно. Виноват. Не было смысла выкладывать тебе мою печальную историю. Очень мило, что ты просто взяла и пришла со мной повидаться и извиниться. Это все, или я упомянут в завещании?
Она оставила сарказм без внимания.
– Нет, и я тоже. Кроме трастового фонда, доверенного маме, он все оставил Хуану. Джонни, как мы его зовем.
– Везунчик Джонни. И что, он теперь будет до омерзения богатым?
– Это еще как сказать. Мой… наш отец был своего рода игрок. Его последний проект – застройка побережья – был масштабнее всего, чем мы когда-либо занимались: отец рассчитывал, что это введет нас в высшую лигу. Он восхищался Трампом, если тебе это о чем-то говорит. Мой брат славный парень, но бизнес не его фишка: он умеет лишь ставить подпись на задней стороне чека. После похорон мне удалось убедить его выдать мне генеральную доверенность на управление компанией в обмен на существенное увеличение денежного содержания.
– Значит, ты теперь большой босс.
– На бумаге. Как ты можешь себе представить, отец не комплектовал штат своей компании мужчинами, которым нравится выслушивать указания от женщины.
Она помолчала и совершила движение, может быть неосознанно, которое Паз видел бесчисленное количество раз во время своей службы в полиции: слегка напряглась, чуть скосила глаза в одну сторону, а потом перевела взгляд в другую. Это означало, что сейчас разговор коснется опасной тайны.
– Есть кое-что еще, – сказала она. – Поэтому я и пришла. Я понимаю, это нелепо, я хочу сказать, после всего того, что случилось, какое мне дело? Но я должна была попытаться, а обратиться мне, честно говоря, больше не к кому.
– Я слушаю.
– Хорошо, – сказала она и рассказала ему историю, часть которой он уже знал из других источников: о партнерах «Консуэлы», о смерти Фуэнтеса, о ночном вандализме, о весьма специфических охранниках и подробно обо всем, имевшем место в ту ночь, когда погиб Кальдерон. И о странностях в платежном балансе компании.
– Это интересная история, – сказал Паз, когда она закончила.
– Да, но проблема в том, как это истолковать. В полиции думают, будто отец был связан с гангстерами. Они считают, он брал у них деньги в долг. Возможно, так поступали все партнеры «Консуэлы». Они думают, это одна из тех ситуаций, когда сначала они дают деньги взаймы, а потом захватывают бизнес, а если собственники сопротивляются, их убивают.
– И ты с этим согласна? Ты думаешь, именно это произошло с Фуэнтесом и твоим отцом? Прости, нашим отцом. Ты думаешь, старик связался с бандитской шайкой?
– Очень может быть. Я знаю, что люди, которые были в моем доме, не были кубинцами.
– Откуда ты это знаешь?
– Они беспрестанно грязно ругались: слово «трахнуть» у них с языка не сходило. Но они говорили не как у нас, не joder. Они всегда говорили tirar.
– Это колумбийцы.
– Я знаю. Детектив Финнеган считает, что это был либо удар со стороны конкурирующей банды, либо эти люди в нашем доме ни от кого нас не охраняли: они держали нас в заложниках и по какой-то причине решили убить отца.
– Этот Мэтт Финнеган из полиции округа?
– Да. Ты его знаешь?
– Немного. Хороший коп. А как он объясняет то, что был убит охранник?
– Тут все не больно-то складывается. То ли его пристрелили гангстеры из другой банды, то ли сам отец. Правда, пушка отца так и не выстрелила. А главное, все путает гигантская кошка.
Тут Паз почувствовал, как все волоски на его руках, на загривке, по всей коже встали дыбом. Он с трудом подавил дрожь.
– Гигантская кошка?
– Да. В кабинете, там, где он был убит, и на дорожке снаружи остались отпечатки кошачьих лап. И следы когтей на стене под окном. Это чепуха, конечно.
– Конечно. Я так понимаю, ты склоняешься к теории гангстеров.
– Я не знаю. Да, я думаю, отец имел дело с некоторыми, так сказать, не вполне законопослушными людьми, но… я видела, во что его превратили. Какой был смысл во всей этой… кровавой резне? Здесь наверняка что-то личное, что-то, чего мы не понимаем.
– Например?
– Я не знаю! – воскликнула Виктория, едва не сорвавшись на визг. Она закрыла глаза, ее передернуло. – Извини. Все это… я держусь из последних сил. Но дело в том, что, если это гангстерские разборки, полиция уже ничего не сделает. Тот, кто совершил это, сейчас уже в Колумбии. А если нет, если это было личное дело или, не знаю, какой-то ужасный маньяк, они его тоже не найдут, ибо не смотрят в этом направлении. Я хочу сказать – конечно, они попытаются. Убиты два видных кубинских бизнесмена, копов, конечно же, тормошат, но они копают только в одном направлении, и это в то время, как я изо всех сил пытаюсь спасти семейный бизнес. А раскручивание идеи, якобы покойный вел дела с гангстерами, не слишком этому способствует: кредиторов это вряд ли воодушевит. Что может стабилизировать положение, так это раскрытие дела и поимка убийц. Вот почему я пришла к тебе.
Эти слова и то, что за ними крылось, ударили Паза как оплеуха. Он уставился на нее.
– Постой, ты хочешь, чтобы я нашел этих парней?
– Да.
– А почему? Потому что я сын? И должен отомстить за отца?
– Да. Меня не волнует, как он поступил с тобой, как он отнесся к тебе, un padre es un padre para siempre.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50