– Ну и сон. Прими пол миллиграмма «Канкса», перед тем как лечь снова.
– Но что все-таки это значит, док?
– Это значит, что существует статистика. Во время «быстрого сна» твой мозг передает материал из краткосрочной в долговременную память, и твоя кора головного мозга интерпретирует эту статистику в искусственный инцидент. Это все равно как слышать музыку в гуле вентилятора или видеть картинки в облаках. Мозг – это орган, генерирующий модели. Эти модели не обязательно должны иметь смысл.
– Я знаю, ты всегда это говоришь, но послушай дальше. Ладно, я иду посмотреть, что с Эйми. Она говорит, что ей приснился кошмар о звере, который хочет ее съесть, и она видела его и после того, как проснулась. Я ее успокаиваю, мол, это плохой сон, и когда ты думаешь, что проснулся, на самом деле по-прежнему спишь. Так что я ее успокаиваю, и она берет свою книгу о животных и заставляет меня прочесть ее и находит там зверя из своего сна.
– Ты хочешь сказать мне, что это был леопард, да?
– Ягуар. И что ты об этом думаешь?
– Совпадение.
– Это твое профессиональное медицинское мнение? Совпадение?
Лола слегка закатывает глаза.
– Ну конечно! А что еще это может быть? Телепатия, соприкосновение сознаний?
– Или что-то еще. Я все время забываю, что у тебя иммунитет к сверхъестественному.
– Это называется разум, Джимми. Рациональная способность человечества. Что ты делаешь?
– Мешаю тебе, вот что. Запускаю свои лапы под твой несчастный халат. Проверяю, все ли там на месте. О да! Что вы думаете об этом, доктор?
Лола подалась к нему, закрыла глаза и сказала:
– Как это непорядочно с твоей стороны, когда мне нужно поработать.
– А мы быстренько. Залезай на стойку.
– А как насчет Эйми?
– Я дал ей сильнодействующий дурман, барбитурат, крутой героин, – заявил он, заваливая ее на пластик.
– Вот что я получила, выйдя замуж за кубинца, – вздохнула Лола.
– А что, разве еврейки не трахаются на кухонных столах?
– Не знаю, но я поспрашиваю, – успела сказать она, прежде чем их губы сомкнулись.
Лола на время забыла о груде работы, а Паз забыл о своих снах.
Сейчас Лола Уайз Паз работала в клинике Южного Майами, от дома на расстоянии короткой поездки на велосипеде. К тому времени, когда у нее завязались отношения с Пазом, она имела степень по клинической психологии, потом родила ребенка, а затем, вдруг проникнувшись паническим ощущением стремительного бега колесницы времени, в возрасте тридцати четырех лет решила поступить в медицинскую школу. Паз поддержал ее затею, и они оба вкалывали как ломовые лошади, чтобы заработать на жизнь, высвободить время для учебы и выполнять бесконечные родительские обязанности: в последнем им помогала могущественная Маргарита Паз, роковая abuela. Сейчас, как и чаще всего по утрам, после того как Лола уезжала на велосипеде, Паз одел дочку, накормил, отвез ее в школу, потом отправился в ресторан, где сначала приготовил все для ланча, а потом и сам ланч. Тем временем сама abuela забрала Амелию и привезла ее в ресторан «Гуантанамера». Она очень не любила выпускать ресторан из-под контроля и, когда он был открыт, проводила в нем почти все время, но любовь к внучке была сильнее. Когда время ланча прошло и поток заказов превратился в тонкую струйку, Паз увидел, что его чадо примеряет поварской фартук, который ее бабушка, видимо, перешила так, чтобы он ей был впору. Паз профессиональным взглядом оглядел крохотного помощника повара и, повернувшись к матери, произнес:
– А ведь хорошо выглядит, а? Почему бы нам не разрешить ей завтра заняться ланчем? И платить не придется, маленьким детям ведь не платят.
– А мне платят! – возразила Амелия. – Abuela дала мне доллар.
– Ладно, но только не трать деньги на выпивку и сигареты, если не хочешь остаться в три фута ростом на всю жизнь. И такой же боящейся щекотки.
После того как девочка перестала верещать, Паз поставил ее рядом с кастрюлей редиски, из которой нужно было вырезать розочки, и, когда девочка погрузилась в это занятие, отошел, чтобы поговорить с матерью. Маргарита Паз была чернокожей крестьянкой из Гуантанамо и до сих пор, приближаясь к шестидесяти годам, сохраняла метки своего происхождения. Сильные руки, широкие бедра, грудь, на которую можно посуду ставить, и суровый, оценивающий взгляд. В одежде она предпочитала яркие цвета, яркую помаду и яркий лак для ногтей, который подчеркивал ее блестящую шоколадную кожу, на голове ее часто был тюрбан, как сейчас. Паз всегда слегка ее побаивался, но на самом деле он не знал никого, кто бы ее не боялся, кроме своей дочери.
– Продукты сегодня были паршивые, – сказала она, когда он зашел в ее крохотный кабинет. – Поговори с Морено, скажи ему: если это произойдет снова, мы сменим поставщиков, переключимся на братьев Торрес. Скажи ему, что его отец никогда не относился к нам как к американцам.
– Я позабочусь об этом, mami, – ответил Паз, хотя все продукты, как всегда, были высшего качества. Просто сетования и ругань представляли собой ее манеру выказывать любовь. – Послушай, я хотел попросить тебя… Амелии снятся кошмары, ночью она просыпается и кричит, а когда я говорю, чтобы не беспокоилась, дескать, монстры в снах не настоящие, что я слышу в ответ? Abuela говорит: нет, они настоящие. Ты уж, пожалуйста, не говори ей подобных вещей, ладно?
– Ты хочешь, чтобы я лгала моей внучке?
– Это расстраивает ее. Она слишком маленькая, чтобы переживать из-за всего этого.
– Ну а как насчет тебя? Ты тоже слишком маленький?
Паз сделал глубокий вдох.
– Я не хочу начинать это снова, mami. Сантерия – это твое дело, мы не собираемся в этом участвовать. Я определенно не собираюсь, а уж Амелия тем паче.
– Что за сны? – спросила его мать, оставив без внимания это последнее высказывание, как и любое высказывание, которое она предпочитала не слышать.
– Это не важно. Мы не хотим, чтобы ты рассказывала ей такие вещи.
Мать резко вскинула глаза. Это относилось к слову «мы». Миссис Паз всегда представляла себе, что, когда ее сын приведет наконец домой невестку, это будет послушная, уважающая мать мужа кубинская девушка, какая только и нужна кубинскому мужчине. Вместо этого он привел докторшу-американку с бредовыми идеями о воспитании детей.
Доктор! Доктором должен быть мужчина, а женщина должна заботиться о детях – желательно, чтобы их было побольше, – и слушать свою suegra – свекровь с уважением, иначе как может продолжать существовать общество? Но эта невестка была настолько упряма, причем не в чем-то одном, а по множеству пунктов, что, пожалуй, вздумай Маргарита настаивать на приобщении девочки к «вашему культу», могла бы поставить под вопрос возможность для девочки проводить столько времени с бабушкой. И из-за чего? Из-за нескольких маленьких амулетов иде на ее тоненьком запястье и принесения в жертву нескольких птиц, исключительно ради благополучия и безопасности ребенка. Просто возмутительно – после всего того, что она для них сделала!
Задуматься о том, почему ее сын выбрал в жены такую же упертую и самостоятельную особу, как его мать, ей почему-то, не приходило в голову.
Она драматически вздохнула и воздела руки.
– Ну ладно. Что я могу сделать, я всего лишь старая женщина, на меня можно совсем не обращать внимания, это нынче в порядке вещей. Вот уж не ожидала, что, прожив долгую жизнь, на склоне дней буду подвергаться презрению. Да ладно, пусть так. Если угодно, я вообще больше не скажу этому ребенку ни слова! Можешь забрать ее отсюда!
На этом месте она извлекла из рукава яркий шелковый платок и промокнула им глаза.
– Будет тебе, mami, не своди ты меня с ума. Все не так, и ты это знаешь…
– Но, – сказала она и устремила на него свой взгляд, – но есть нечто.
Последовал ритуальный жест, отгоняющий злые силы.
– Что еще за «нечто»?
– Нечто, движущееся в орун, я не знаю, что это, но нечто очень могущественное, и оно имеет отношение к тебе, сынок, и к ней. Да, ты думаешь, что я глупа, но я знаю то, что знаю.
Сказать на это было вроде бы нечего, поэтому Паз поцеловал мать в щеку и вышел.
– Это хорошая розочка, – сказал он дочке, – но вырезать лепестки нужно тоньше, так, чтобы они загибались вниз и были больше похожи на настоящий цветок. Вот, посмотри, как это делаю я.
С этими словами он взял из кастрюли перец и хрустящую редиску, которые за восемь секунд превратил в цветы.
Амелия посмотрела на предложенный гарнир холодно.
– Мне больше нравится так, как это делаю я, – заявила она, снова продемонстрировав, что в семействе Паз яблочко от яблони недалеко падает.
Несколько часов спустя Паз снова потел над грилем, но теперь взял на себя еще и бремя изготовления собственного бананового дайкири. Чувствовал он себя славно, и настроение у него было прекрасное. Гриль стоял в его собственном патио, и на нем потрескивали и дымились несколько порций свиных ребрышек барбекю в кубинском стиле, замаринованных в соусе из лайма, тмина, орегано и шерри. Амелия поставила стол для пикника на пятерых, салат из морепродуктов и цикория-эндивия был приготовлен и теперь охлаждался в холодильнике, в компании с двумя большими винными бутылками с приятным на вкус испанским белым вином и дюжиной маленьких подносов с открытыми пирожками с фруктами. Работал магнитофон: музыка Арсенио Родригеса, которая выплывала из окон комнаты, смешивалась со сладковатым дымком от гриля. До женитьбы Паз почти не готовил дома, и его жизнь вне работы почти полностью состояла из сексуальной. Лола и раньше была более общительная, а после получения докторской степени это ее свойство усугубилось, и теперь гости бывали у них почти каждую неделю. Он не имел ничего ни против того, чтобы готовить для ее гостей, ни против самой их компании. Она не водилась с людьми, к которым можно было бы относиться свысока.
До брака фактически весь интеллектуальный багаж Паза был результатом постельных разговоров, поскольку он встречался только с яркими, одаренными женщинами. Он обеспечивал им прекрасное времяпровождение и сексуальное удовлетворение, а взамен черпал содержимое их мозгов, поскольку, обладая недюжинным умом, был напрочь лишен усидчивости, необходимой, чтобы получать знания, проводя долгие часы в аудитории, слушая, как монотонно гундит профессор, или корпеть над бесчисленными тестами.
У него была исключительно хорошая память, которая подпитывалась только через аудиоканал, но зато давала возможность во время этих вечеринок отпускать ремарки, звучавшие по меньшей мере удивительно в устах бывшего полицейского и нынешнего повара. Когда это случалось, Паз и сам был доволен, и жену, с ее интеллектуальным снобизмом, радовал. В такие моменты он читал на ее лице невысказанное: видите, он вам не какой-нибудь чурбан неотесанный.
Послышался звонок подъехавшего велосипеда, и на подъездную дорожку выкатила Лола. Амелия с радостными криками выбежала маме навстречу, чтобы похвастаться сплетенной ею гирляндой желтых цветов и долларом, заработанным в ресторане. Потом поцелуй для Паза. Лола огляделась по сторонам и восхищенно принюхалась:
– Здорово пахнет! Ты снова идеальный муж.
– Куда там идеальный! Представь себе, я до ланча прибрал кое-что из холодильника.
– О, это мне очень даже понятно, – великодушно отозвалась она. – Я знаю, каковы мужчины – у тебя ведь во рту и маковой росинки не было за сколько? За семь часов?
– Семь часов, тридцать две минуты, – сказал Паз, – но кто считал?
Она рассмеялась и ушла принять душ и переодеться. Паз выпил еще дайкири и добавил к мясу соуса.
Боб Цвик был крепким, уверенным в себе мужчиной еврейско-африканского происхождения с неистребимым нью-йоркским выговором, звучавшим во время неформальных встреч почти непрерывно. Окончив Массачусетский технологический институт в шестнадцать лет, этот малый пять лет работал в Принстоне совместно с Эдвардом Уиттеном над М-теорией. Проникнув в тайны субатомной структуры до такой степени, до какой они его интересовали, он, ко всеобщему удивлению, сменил специальность, переключился на молекулярную биологию, получил степень доктора философии в Стэнфорде, после чего, видимо, почувствовав потребность передохнуть, прибыл в Майами, чтобы позагорать, а заодно стать еще и доктором медицины. Познакомившись с Лолой, он мигом запал на нее, как, впрочем, западал почти на каждую симпатичную женщину, а будучи со смехом отвергнут, стал ее другом. Надо отметить, после первого же отказа он уже не пытался навязываться и не затаил обиды. Паз вряд ли выбрал бы его в друзья, но вполне с ним ладил, пару раз даже брал с собой на рыбалку на своей лодке. Он находил Цвика интересным типом, общение с которым может быть приятным, но при избытке чревато головной болью. Что-то вроде дайкири.
Явившись в тот вечер в шортах, сандалиях и футболке с принстонским логотипом, Цвик вошел размашистым шагом, обнял и поцеловал хозяйку, подхватил и закружил Амелию, пока та не завизжала, обменялся рукопожатием с Пазом и представил свою нынешнюю подружку, длинноногую блондинку с костистым сардоническим лицом. На ней был топик без рукавов и длинная юбка из какой-то смятой, липнувшей к ногам материи цвета лаванды. Паз почувствовал небольшое трепыханье в животе, но она и глазом не моргнула.
– Бет Моргенсен, – представилась женщина, протянув руку. – Вы, должно быть, Джимми Паз.
– Он самый, – признался Джимми, гадая, сказала ли она Цвику и, что более важно, собирается ли сказать об этом сегодня вечером.
– Что это, банановый дайкири? – спросил Цвик. – Чего я хочу, так хочу. Бет, этот парень делает самый лучший дайкири во всей галактике. Дайкири галактического уровня.
– Наслышана, – откликнулась Моргенсен, которая на самом деле знала этот дайкири вовсе не понаслышке, поскольку поглощала его в галактических дозах восемь лет назад, когда была одной из многочисленных подружек Джимми Паза.
Он подал напитки вместе с блюдом отварных креветок и маленькими горшочками разнообразных соусов, избегая ее взгляда.
Они выпивали за легким столиком, расслабленно покачивая плечами и пощелкивая пальцами в такт музыке. Несколько раз Паз вставал из-за стола, чтобы снова наполнить блендер, и Амалия, которой нравилось выжимать лаймы и мелко крошить в чашу бананы, всякий раз ему помогала. В последний такой заход он наткнулся на Бет Моргенсен, которая возвращалась из ванной комнаты. Паз отослал Амелию с полным блендером к гостям, и Моргенсен проводила весело семенившую девочку взглядом.
– Итак, – сказала она, окидывая его нахальным взглядом, – что я вижу? Джимми Паз приручен и одомашнен, при жене и дочке. Кто бы мог подумать? Похоже, я упустила свой шанс.
– Вот уж не знал, что у тебя были на мой счет такие соображения. Насколько я помню, твоей целью был толстый профессор.
– Значит, я была глупа. Сколько времени ты женат?
– Семь лет, около того.
– О, опасный период.
– Не знаю. Пока меня все устраивает.
– Значит, она калейдоскоп восторга.
Бет придвинулась ближе, положила руки ему на плечи, слегка покачивая под музыку бедрами.
– Трудно поверить, – сказала она, – чтобы ты еще и хранил ей верность. Совсем не похоже на того Джимми Паза, которого я знала раньше.
– Люди меняются, взять хоть тебя. Помнится, ты готова была выскочить из трусиков за пару понюшек кокаина.
– Верно. Хочешь, чтобы я выпрыгнула из них сейчас? Ты ведь знаешь, что под ними.
Паз одарил ее фальшивой улыбкой, сопровождаемой искусственным смехом, и отстранился.
Бутылка сменялась бутылкой, а в миске росла груда креветочной шелухи. Цвик разглагольствовал о своем намерении проникнуть в тайны сознания и найти ответ на «последний вопрос в науке, остающийся без ответа».
– А я думал, – заметил Паз, – что это должна быть универсальная теория, которая свяжет теорию относительности, квантовую механику, квантовую гравитацию, – Всеобщая Теория Всего.
– Только не это! – воскликнула Бет в притворном ужасе. – О нет! Ты завел с ним речь о связующей теории! Разбуди меня, когда это закончится.
– Да, тиоретически, – сказал Цвик с немецким акцентом, – ти-орети-чески так оно и есть, но беда в том, что, даже вечно наблюдая за столкновением элементарных частиц или глядя в телескопы за процессами, происходящими на расстоянии в миллиард световых лет, можно, конечно, прийти к определенным выводам, но они никогда не получат экспериментального подтверждения. Вот теория относительности или квантовая механика – это совсем другое дело. Они нашли подтверждение в тысячах долбаных экспериментов.
Его понесло, и он излил на компанию краткий курс основ квантовой электродинамики и общей теории относительности, используя креветки и кухонную утварь в качестве частиц (или волн) и салфетки, чтобы моделировать пространства Кала-би – Йау, в которых мнимые семь дополнительных измерений пространства-времени были свернуты в бесконечно малых пределах длины Планка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50