Неплохая, подумала Дженни, не такая, как обычно, в которой вообще не было слов или визгливое пение на испанском или каком-то языке, который она не понимала. На сей раз женщина пела по-английски только в сопровождении пианино, и слова можно было разобрать, как в песнях кантри. И никаких ругательств.
– Клео Лэйн, – сообщил Кукси, хотя она не спрашивала, а потом снова наполнил свой бокал и начал говорить без остановки.
Восхищался вином, сравнивал с другими сортами, рассказывал обо всяких оказиях с шампанским, о том, как оно взорвалось на свадьбе его сестры, о своем доме неподалеку от Кембриджа, о тамошней сельской местности с ее флорой и фауной, о доброте и мудрости своей матери, о том, как в детстве отец брал его в Норфолк наблюдать за насекомыми и птицами, о тамошних топях, их сходстве и различии с болотами Флориды, о своей любви к низкой, плоской сырой местности, о странности того, что так много времени своей жизни он провел в дождевых лесах, о приключениях в джунглях, чудесных спасениях, странных обычаях туземцев, не менее странных обычаях коллег-биологов, завораживающей красоте огромных деревьев, оплетенных лианами, украшенных цветами, покрытых суетливой, летающей, ползающей жизнью. И во всем этом присутствовала Порция – напрямую о ней Кукси вроде бы и не распространялся, но все картины оживали именно тогда, когда он упоминал о ней.
– Ты когда-нибудь бывал там, откуда родом Мойе? – спросил она.
Он ответил не сразу.
– В каком-то смысле. Я бывал неподалеку оттуда, близ Паксто, и я был знаком с человеком, который действительно хорошо знал этот регион. Э, да у нас почти все закончилось. Ну, мы и свиньи. Все нам мало, никак не напиться.
Хлопнула пробка, он открыл еще одну бутылку, и теперь профессор перешел к расспросам, вытягивая из Дженни всю подноготную ее невеселой жизни, которая сейчас, когда она откровенничала под воздействием шампанского, почему-то казалась не такой уж печальной. Отец неизвестен, мать-подросток, она погибла в автомобильной катастрофе, никаких родственников, государственная опека, обнаружившаяся эпилепсия, в связи с чем и с приемными семьями пришлось распроститься, в школе сплошные неудачи, ранний дурацкий секс, аборт, побег и жизнь бездомной бродяжки. Она поймала себя на том, что не стесняется рассказывать о вещах, которыми не делилась ни с кем, даже с Кевином. Об изнасиловании или изнасилованиях, если сосчитать парней, которых она уже знала, страшных парней, заставлявших ее торговать наркотиками, об аресте и тюрьме.
Они то и дело менялись ролями: то взахлеб говорила она, то он. Иногда Кукси комментировал услышанное от нее, рассказывал к месту шутку или анекдот. Все было здорово, хотя Дженни вдруг поняла, что не может рассказать о многих своих чувствах и переживаниях, которыми ей хотелось бы поделиться, ибо у нее элементарно не хватает слов. И вообще, как она говорит? Почему у нее через слово «типа» или «ну это»? Кукси вот запросто обходится без таких словечек. Послушать его, так он говорит, словно книжку читает или как диктор, который шпарит по телику, но ведь это не по телику вовсе, а в реальной жизни.
Она неуклюже озвучила эти свои соображения, и он рассмеялся.
– Ну да, мы с тобой ведем цивилизованную беседу, сдобренную шампанским. Иначе зачем бы вдовушке делать вино?
Заметив недоумевающий взгляд девушки, профессор поднял бутылку и ткнул пальцем в этикетку:
– Видишь – «Veuve Clicquot». По-французски «Вдова Клико». Кстати, у тебя забавное произношение, когда ты что-то читаешь. Это всегда так?
– Ага. У меня вообще с чтением нелады.
– Ну, неудивительно, это дислексия.
Он объяснил ей, что это значит, и добавил:
– Но не горюй, ты в хорошей компании. Скажем, с сэром Ричардом Брэнсоном и еще несколькими миллиардерами. Плюс, кажется, Шер. И моей матерью, которая была довольно известным антропологом. Конечно, определенные проблемы дислексия создает, но это далеко не конец света. А что, раньше тебе никто об этом не говорил?
– Нет. Они просто считали, что я вроде как тормозная.
– Тормозная, да? Странное словечко. Что ж, может, ты такой и была, но теперь, и это очевидно, двигаешься вперед. Ты делаешь успехи, и, если хочешь, я тебе в этом помогу. Еще шампанского?
Она молча протянула свой бокал, думая о Шер.
Он поднял свой бокал так, чтобы свет из окна падал на его золотистое содержимое.
– Я всегда представляю себе клетки мозга помигивающими под воздействием шампанского, вот как эти крохотные пузырьки. Очаровательно. Так вот, милая, разум и сознание гораздо сложнее, чем представляют себе люди. Для большинства из нас это прежде всего способность манипулировать абстрактными символами. Мы ценим такое умение превыше всего, хуже того, ценность всего прочего чуть ли не отвергаем вовсе, а в результате в ответе за судьбу цивилизации частенько оказываются люди, решительно неспособные мыслить конкретно, – экономисты и им подобные. Величайшая ценность реальной науки, напротив, заключается в том, что она постоянно сталкивает человека с природой, сложной, но вещественной и конкретной, соприкосновение с которой раскрывает всю нелепость всяческих пустых абстракций.
Очевидно, настоящее образование должно в первую очередь раскрывать внутренние способности каждого индивидуума. Но мы этого не делаем, а пытаемся научить всех и каждого оперировать абстрактными символами и, если у кого-то это не получается – таких, между прочим, полно, – списываем эту недоработку на их «неполноценность». Вот, как в случае с тобой. Ну и, кроме того, существуют формы умственной деятельности, о которых наша культура просто не имеет понятия. Моя мать как специалист очень любила распространяться о том, как по-разному разные народы распоряжаются своими мозгами. Интересно, какое мнение сложилось бы у нее о Мойе?
– Ох, Мойе! – вздохнув, сказала Дженни. – Господи, что же с ним случилось, куда он подевался? Ты думаешь, у него все в порядке?
– В полном порядке. Правда, Мойе?
С этими словами он оглянулся через плечо, глядя на тень в углу комнаты у двери. Дженни проследила за его взглядом, увидела сидящего там на корточках индейца и с перепугу расплескала часть шампанского.
– Господи! Откуда он взялся? Я даже не слышала, как открылась дверь.
– Конечно. Увидеть или услышать Мойе можно только тогда, когда он сам этого захочет. Один из примеров его особого рода умственной деятельности. Я рад видеть тебя, – сказал Кукси на кечуа. – Как ты поживаешь на своем дереве?
– Хорошо. Это хорошее дерево, хотя никто не говорил с ним долгое время. А у тебя все в порядке? И у нее?
– У нас обоих все прекрасно. Не хочешь ли шампанского?
Он поболтал бутылкой, и Мойе встал и подошел поближе.
– Что это? – спросил индеец, принюхавшись.
– Это похоже на писко, но с добавлением воды, а также воздуха.
– Тогда спасибо, но мне нельзя. Ягуар вернется в небо сегодня ночью.
– А ты не можешь пить писко при полной луне?
– Нет. Ему это не нравится, а я могу понадобиться ему сегодня ночью, или на следующий день, или следующий. Вот буду свободен, тогда с удовольствием выпью с тобой твоего писко.
– А что он будет делать с тобой? Если придет.
– Все, что пожелает, конечно. Тебе не стоит задавать глупые вопросы, тем более что в целом ты не глупец.
Он перевел свое внимание на Дженни, которая улыбнулась ему и сказала:
– Привет, Мойе, как дела?
Он оставил это без внимания и снова заговорил с Кукси:
– Огненноволосая кажется более счастливой, чем раньше. Я вижу, она выпила много твоего писко с воздухом, но есть и что-то другое. Думаю, она нашла то, что было потеряно.
– Да, можно сказать и так.
– Да, и я вижу тень ее смерти, почти так же, как если бы она была живым человеком. Она хочет заняться с тобой пувис, Кукси.
– Нет, что ты!
– Да, потому что я видел это в ее снах. И в твоих снах тоже. Ты заберешь ее в свой гамак?
– Это не наш обычай, Мойе.
– Я верю тебе, потому что вижу, как женщины приходят, чтобы забрать своих детей из-под моего дерева, и у всех у них только один ребенок, иногда два. А ведь у вас так много еды. У каждой должно быть десять, и все толстые. Наверное, уай'ичуранан разучились это делать.
– Нет, они только об этом и думают. Уверяю тебя, очень многие уай'ичуранан только и занимаются, что пувис.
– Нет, я хотел сказать, что они разучились вызывать духов детей из солнца в тела их женщин. В общем, затащи ее в свой гамак, а может быть, она затащит тебя в свой, я слышал, это делается среди вас. У нее широкие бедра и тяжелая грудь, и она выносит много здоровых сыновей для клана Кукси. Но я пришел спросить тебя, не слышал ли ты чего-нибудь о Паксто, прекратили ли там вырубку и строительство дороги.
– Они не прекратили, Мойе. И боюсь, что не прекратят.
Мойе помолчал некоторое время, потом сделал характерный жест, похожий на пожатие плечами, и понурился.
– Плохо дело, – сказал он на кечуа, а потом спросил о чем-то на собственном языке, которого Кукси не знал, и, не дожидаясь ответа, направился к двери.
Кукси и Дженнифер последовали за ним в сад. Мойе закинул голову, уставившись на полную луну, сейчас запутавшуюся среди верхних ветвей одного из высоких дубов, окаймлявших усадьбу.
– Что ты будешь делать теперь, Мойе? – спросил Кукси.
– Вернусь на свое дерево и буду ждать, – сказал индеец. Повернувшись, он собрался уйти, но задержался и снова обратился к Кукси: – Послушай, я тут кое-что обнаружил. Оказывается, есть уай'ичуранан, которые умеют вызывать тичири. Ты знал об этом?
– Я не знаю, что такое тичири, Мойе.
– Я объясню. Есть мир под луной и мир над луной. Под луной проживаем наши жизни мы, люди, а над луной – мертвые, духи и демоны и так далее. Мы, йампирина, умеем путешествовать между этими мирами, а также айсири, кудесники и ведьмы: когда ты спишь, тропы открыты, и оттуда приходят сны. Все это знают. Но только немногие знают, что стража проходов можно вызвать, связать и заточить в т'наису, – тут он коснулся маленького свертка, который свисал у него с шеи, – так что в сны того, кто это носит, нельзя проникнуть, во всяком случае без усилий. Этот страж называется тичири.
– И ты нашел такого стража, охраняющего одного из нас?
– Нашел. Маленькую девочку. Казалось бы, пустая трата сил, зачем так старательно охранять маленькую девочку? Кому какое дело до снов девочки? Но я думаю, это необычная девочка. По какой-то причине она привлекла внимание Ягуара. Скажи мне, можешь ты призвать тичири или изготовить т'наису?
– Я не могу, – ответил Кукси. – Но многие родители молятся, чтобы у их детей были хорошие сны. Может быть, дело именно в этом.
– Молятся? Ты хочешь сказать, просят Йан'ичупитаолик? Нет, это было что-то другое. Надо будет подумать об этом побольше.
После этих слов индеец исчез в тени.
– О чем это он, а? – спросила Дженни.
– Да так, трепотня, – беззаботно ответил Кукси.
– Это не было похоже на трепотню, – возразила Дженнифер, которой шампанское придало смелости. – Больше было похоже на серьезный разговор. А где он живет, с тех пор как убежал?
– На дереве. Похоже, он доволен. Да, он говорил серьезно. Думаю, сегодня ночью он собирается кого-то убить.
– Господи! И кого?
– Наверное, одного из тех людей, которых он считает ответственными за вырубку его леса.
– Ты можешь его остановить?
– Я – нет. Да и в любом случае он не думает, что делает это сам. По его убеждению, это делает человек на луне, или Ягуар, как он называет своего бога.
Кукси поднял глаза на небо, к звездам.
– А что, если подумать, то там вполне можно увидеть ягуара. А можно и что-нибудь другое. Некоторые люди говорят, будто это старая женщина с мешком на спине. В некоторых частях Европы – это груженый воз, сокровище Шарлеманя.
– Но ведь это просто игра воображения. Разве нет?
– Это зависит от того, что понимать под воображением. Или фантазией. Мы с тобой только что говорили о разуме, и вот пожалуйста – хороший пример. Наше воображение в кооперации с некоторыми особенностями нашего разума позволило создать телевидение и ядерные бомбы. А в его представлении существует возможность проникать в сны людей и манипулировать массой и энергией совершенно иначе, чем это делаем мы. Ты помнишь отпечаток его ступни? Моя мать клялась, что собственными глазами видела, как шаман поднимался по вертикальному стволу дерева, вышагивая, словно по улице, а она, смею тебя заверить, не тот человек, которого было легко обдурить. Мойе, так сказать, воображает, что может превратиться в ягуара, но для него это вполне реально, и, честно говоря, я не исключаю, что каким-то странным образом он и правда умеет это делать.
Дженни почувствовала, как из ее горла вырвался булькающий смешок.
– Да это же дурдом, – пробормотала она, но осеклась, вдруг вспомнив эпизод в зоопарке, в клетке с ягуаром.
– Кажется, в бутылке еще чуть-чуть осталось, – заметил Кукси, осушив свой бокал. – Хочешь?
– Нет, спасибо. У меня уже и так кружится голова.
Он кивнул.
– Ну что ж, тогда спокойной ночи. Я и сам малость перебрал, а хочу еще почитать перед сном. Пойду. Я оставлю для тебя в рабочей комнате свет.
Когда он ушел, Дженнифер спустилась по дорожке к пруду и села на низкую каменную скамью, стоявшую у воды. Луна, оседлавшая верхушку дерева, одновременно ярко подрагивала на поверхности темной воды и обращала маленький водопад в поток серебра. Девушка уставилась на лунную рябь, чувствуя себя странно, и не только от вина. Она поискала объяснение и поняла, что у нее нет слов, но почему-то ей не удавалось и просто отдаться течению, и погрузиться в лишенные мысли глубины, как она делала всю свою жизнь. Слишком уж много всего вдруг собралось в ее голове: и эта оса, и история с присвоением насекомому ее имени, и рассказ Кукси о его жене, и вообще все, что относилось к жизни, о которой она не подозревала. То есть нет, конечно, она видела что-то в этом роде по телику и в кино, но все это не имело к ней никакого отношения, а тут вдруг оказалось, что она причастна к этому в Настоящей Жизни. Дженни поймала себя на мысли, что она стоит на пороге жизни, осознала, что после сегодняшнего дня цветов и рыбок будет уже недостаточно. Ее терзала тоска по тому, какой она была, и смешанное со страхом томление по другой жизни, от которой было уже не спрятаться в ставшее вдруг слишком тесным убежище уверенности в том, что она для этого слишком тупая.
И тогда она заплакала, молча, как научилась делать давным-давно в чужих домах, где не любили плаксивых детей. Ее лицо исказилось, уподобившись трагической маске, она обхватила себя за плечи, раскачиваясь взад-вперед на гладком камне, а из горла вышел приглушенный хнычущий звук, как у потерявшегося котенка. Ей было непривычно плакать на открытом воздухе. Раньше она это делала только во время припадка в какой-нибудь запертой кладовке. Или в кабинке школьного туалета для девочек, где она пряталась от дразнивших ее детей.
Однако о том, что это необычно, она подумала, уже отплакавшись, и тут поняла: ведь это новый для нее тип мышления – рассмотрение отражения жизни. Кукси сейчас продемонстрировал ей, как это делать: нужно посмотреть на жизнь со стороны, словно это кино. Но пока она плакала, она вообще ни на что не смотрела и ни о чем не думала.
Она закашлялась, ибо ее горло всегда болело после рыданий, да и лицо тоже. Опустившись на колени возле пруда, она плеснула себе в лицо воды, поднялась, утерлась подолом и услышала, как хлопнула дверь. Гравий заскрипел под ногами, и появился Кевин.
– Что, решила искупаться под луной? – спросил он, окидывая ее взглядом.
Говорил Кевин заторможенно, чуть заплетающимся языком, и она учуяла запах марихуаны. От воздействия наркотика его лицевые мышцы расслабились, и лицо обмякло, чего раньше она как-то не замечала.
– Нет, просто сижу.
Он вручил ей свою бандану. После недолгого колебания она взяла ее и вытерла себе лицо.
– Хочешь прокатиться?
– Куда?
– Может, на пляж. Ночь-то какая, просто кайф.
Если бы Кевин повел себя с ней так две недели назад, это обрадовало бы ее на весь день, но сейчас она видела, что он на это и рассчитывает, – видела сквозь маску его лица то, что находилось под ней. Пустоту и отчаянную печаль своего никчемного существования. Теперь она понимала и природу их отношений: ей хотелось, чтобы кто-то думал за нее и заботился о ней, потому что она недоделанная и глупая, а он хотел, чтобы кто-нибудь им восхищался и зависел от него, ибо он никчемный кусок дерьма.
Совсем как в моем сне, подумала она и в этот момент вспомнила, что он снился ей не только прошлой ночью, но и много раз до этого.
Она была ребенком, запертым в погребе – в убежище на случай торнадо. Запер ее приемный отец за плохое поведение, с намерением сделать с ней что-то ужасное, но пока он ушел домой, она должна была постараться выбраться и сбежать. С ней был заперт еще один ребенок, и она, как бывает в снах, откуда-то знала – это Кевин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50